Ключ к миру

      Просыпался Оптимус до странности медленно, лениво, вопреки армейской привычке с первым проблеском сознания принимать вертикальное положение и отправляться в мойку — на разминку — на завтрак. Ему было тепло, уютно, мягко — словом, так хорошо, как не было уже давно…       А почему?       Прислушавшись к своему состоянию, он с удивлением обнаружил: оказывается, у него ничего не болело. Ни старые раны, порой дававшие о себе знать, ни новые травмы, полученные в последнем бою и на допросах… ни даже системы искрения, тянущим нытьем напоминавшие о себе уже который ворн…       О-оох, как же хорошо…       Но почему? Он же в плену. У десептиконов. И искрение у него началось, да и сейчас продолжается — оверполе в развертке, и похоже, живет собственной жизнью, наполняя просторную кварту… кстати, чью? Праймас, сколько вопросов… он приподнялся на платформе, со смущением обнаружив, что никакой одежды на нем нет, и осмотрелся.       Кварта была просторной, с очень широким оконным проемом — по сути, внешняя стена просто отсутствовала, и сквозь стеклопластик лился рассеянный свет. Стол, отключенный терминал, полки с инфокристаллами у стен, встроенный шкаф, стойка с оружием… платформа, на которой он лежал — широкая, крепкая, либо рассчитанная на крупного обитателя, либо на нескольких… по крайней мере, пятеро бы тут поместились спокойно.       И никого.       Со вздохом он снова откинулся на мягкое покрытие. Прошедшие дни вспоминались смутно — кажется, ему даже привиделся Шоквейв… Шоквейв, который носил его на руках и пел колыбельную? Вот уж точно, бред. После казни у сенатора осталась только одна рука. И голос был не его…       Голос — был.       Глубокий, низкий, мягкий, поющий — нет, не колыбельную… десептиконские воинственные песни, изобилующие трупами врагов, пролитой кровью, горящими развалинами, пьяным угаром и безудержным интерфейсом посреди этого всего. Десептиконские марши на манер колыбельной… еще какую-то бесконечную заунывную песню о трудной жизни рабочих… потом что-то попсово-бессмысленное…       Голос — пел, и его держали уверенные сильные руки, и окутывало чужой энергией так заботливо-мягко…       Ш-шлак…       Это было почти позабыто — но он узнал это чувство. Поле альфы. Шлак…       Оптимус прислушался, чуть повернул голову, выдвигая аудиосенсоры — в кварте ни звука, за ее пределами тоже никого. И настороженно ощупал себя между ног.       Было или не было?       На ощупь — вроде, все в порядке, ничего не изменилось… но он ведь не знает, как это должно ощущаться. Может, он уже… того… носитель, а не чувствует ничего потому, что саморемонт заделал?       Так, стоп! Шлак! Успокойся! Оптимус зажмурился и мотнул головой. Нужно вспомнить всё, что говорил по этому поводу Рэтчет, не раз разливавшийся лекциями для командира, когда тот попадал в его владения, наполняя рассказ примерами и наставлениями, что: во-первых, Прайм, ты должен быть осторожнее! Тебе ещё спарков вынашивать! И во-вторых, омега без альфы чувствует себя плохо, поэтому заведи себе уже партнёра и приведи системы в порядок!       Что-то там ещё было про недостаток интерфейса и к чему он ведёт, но самое главное, про последствия он тоже говорил. И ту лекцию, в разное время, в лазарете вместе с ним, прослушал, наверное, весь отряд, знавший о его истинной сущности.       Что же там было... да точно! «Как только омега становится носителем — Оптимус, запоминай! Для тебя это особенно важно! — оверановое поле сворачивается, как и процесс искрения в течении нескольких джоров. Это происходит, чтобы защитить омегу и начавшего формирование спарка. На создание новой искры требуется очень много энергии, поэтому если вдруг что, жрать будешь хотеть, как искроед, и отток сил будет, словно на поле боя. Заискренность, Прайм, определяется в первую же ротацию.»       Мысленно выдохнув, Оптимус запустил самодиагностику. Есть хотелось, но и вполовину не так сильно, как пророчил старый медик, да и оверполе... значит, могло обойтись. Сейчас, если программа не заметит серьёзных утечек энергии, можно будет успокоиться окончательно.       Энергии, как говорили древние — кот наплакал, но утечек и пробоев Оптимус не обнаружил, что давало надежду, что всё-таки «не было». Автобот смел надеяться, что новую искру в своём теле он бы заметил — не сразу, так раза со второго точно. Неизвестному десептиконскому офицеру он, в итоге, видимо, оказался должен — не каждый способен удержаться рядом с искрящим омегой без предварительного предупреждения, да и с ним тоже. На память приходили только трое, но все они были автоботами и знали Прайма не один ворн.       Однако, несмотря на отсутствие заискренности, попытавшись всё-таки сесть, Оптимус с удивлением осознал, как много на это требуется сил: голова кружилась, а системы сбоили, как не случалось уже очень давно. Всё это недвусмысленно намекало на последствия отравления.       К сожалению, это также значило, что своими силами он сейчас сбежать не сможет — да что там, даже из кварты не выйдет. Знать бы ещё, где она, эта кварта. Кажется, тот офицер говорил что-то про Каон?       Чудесно! Он в столице десептиконов.       Оптимус подтянул к себе и завернулся в сбившееся одеяло — неприлично мягкое и приятное одеяло. Ему оставалось только ждать, когда вернётся хозяин кварты и просветит его в ситуацию — большего он всё равно пока не может.       Интересно, всё-таки, почему он не в камере? Ну, или хотя бы не в лазарете — там вроде тоже должен быть арестантский блок. Хотя, возможно, разгадка проста: старая игра в доброго и злого полицейских. За злого сыграло правительство, и Мегатрон приказал своим играть в доброту и заботу…       Мегатрон.       Холодом продрало по спине внезапное осознание.       А ведь вождю десептиконов наверняка доложили о состоянии пленника. Оптимус чувствовал себя совсем не так плохо, как могло бы быть — значит, его лечили… конечно, у десептиконов есть врачи. И это значит, что его тайна не является больше тайной вообще ни от кого. Программы, предписывающие врачам молчать о своих пациентах, у десептиконов были сломаны.       Может быть, его враг хочет просто получить здоровую игрушку? Не желает развлекаться с переломанным телом с идущими вразнос системами, вот и приказал лечить.       Отвратительно.       Постаравшись сосредоточиться, бывший Прайм начал вспоминать все, что было известно о лидере десептиконов вне контекста вражеской пропаганды. Ходили слухи о том, что он потерял способность возвращаться в изначальную форму — это было похоже на правду, ибо вот уже около двух орнов автоботским разведчикам не удавалось выяснить, как выглядит вражеский вождь вне боевых модов, а старые файлы оказались искусно подчищены. Еще говорили, что он страдает психическими отклонениями, что он тайный последователь какого-то радикального культа… о его прошлом точно известно было лишь два достоверных факта: до восстания он был гладиатором на подпольной арене в Каоне, а до того — предположительно, шахтером в поясе астероидов. Предположительно — потому, что эта версия была самой простой и вероятной, а были и другие: начиная от агента квинтессонов и заканчивая посланцем Юникрона.       А еще Мегатрон был одним из сильнейших бойцов Кибертрона. Они часто встречались в бою, и Оптимусу всегда стоило больших усилий сдержать вихрь смертоносной серебристой стали, окутанной убийственным излучением, в который превращался его враг…       Мелодичный звон вырвал его из воспоминаний.       Вздрогнув, он приподнялся, пытаясь повернуться к источнику звука. Стена разъехалась, открывая дверь, и в нее шагнул десептикон в офицерской форме, очень высокий и светловолосый, чем-то знакомый… с заминкой Оптимус признал в нем того, кто встретил его на пограничной базе.              Встрепанный, все ещё немного бледный и настороженный, Прайм чем-то напоминал киберкота — не хватало только встопорщенных вверх треугольных ушек. По крайней мере, потревоженный Рэведж по малолетству выглядел именно так. Впрочем, знаменитые Праймовские антеннки с лихвой заменяли недостающее.       Конечно, Мегатрон знал, что «почётный пленник» в скором времени должен прийти в себя, но вот то, что тот будто специально выберет время для пробуждения в его отсутствие, оказалось несколько... удивительно. Хотя, возможно, у генерала имелись на этот счёт какие-то подпрограммные установки — мог же он среагировать на его уход утром? Правда, какой в этом смысл, если сбежать сейчас он все равно не сможет?       Нет, скорее всего, просто совпадение.       Требовалось что-то сказать и при этом не спровоцировать автобота на глупости.       — С пробуждением. Ты, наконец, очнулся. Это хорошо.       Острые штифты антенн удивлённо дрогнули и чуть дернулись назад, чем ещё больше напомнил кота — в пограничной трансформе иногда случались непроизвольные движения. И Мегатрон невольно улыбнулся: такой Прайм, закутавшийся в одеяло и порозовевший от смущения, выглядел невероятно милым.       — Кхм… добрый день, — неуверенно пробормотал пленник. — Нельзя ли узнать, кто вы, и где я нахожусь?       — Я? Я Силверган, — он без сомнений назвался одним из своих старых прозвищ. — Ты находишься у меня в кварте, в Каонском дворце, и я буду заботиться о тебе до тех пор, пока ты не придешь в норму.       Вот почему он все время ходил в маске, подумал лорд десептиконов, наблюдая за тем, как на лице Прайма сменяют друг друга удивление, растерянность, недоверие и напряженный мыслительный процесс. Странно только, почему не поставил себе программу, контролирующую мимические мышцы?       — А потом? — ровным голосом поинтересовался Оптимус.       — А потом, как лорд решит, — Мегатрон усмехнулся про себя — для того, чтоб держать морду стройблоком, ему не требовались программы. — Да ты не бойся, тут тебя никто не тронет, а если кто попробует, лорд шлем оторвет. И это… давай на ты, а то я себя как на сенатском приеме чувствую.       Автобот улыбнулся, но тень сомнения по-прежнему стояла в синих глазах.       — Хорошо… Силверган. Я могу задавать вопросы?       — Конечно можешь. Задавать вопросы, пользоваться моей квартой, как угодно, ну, когда вставать сможешь, мойка и тренировочный зал в твоем распоряжении. Терминал и библиотека тоже, — он кивнул на полки с инфокристаллами. — Ничего секретного там нет, можешь не трудиться и не искать. Единственный запрет — не выходи из кварты, иначе весь дворец свихнется.       — Странный какой-то плен…       — А ты рассчитывал на тюремный блок и пытки? — Мегатрон придвинул к платформе кресло, и с удобством устроился в нем. — Ерунда. Тебя не стали бы пытать, даже если б не было этой твоей… проблемы. Да лежи, не дергайся, дай себе отдохнуть, — он протянул руку, придавливая вновь попытавшегося подняться Прайма. Тот дернулся под рукой, и оверполе задрожало, густея.       — А если не пытки, то что? — тихо спросил Оптимус.       — Починить тебя, и выяснить, кто сильнее. Тупо подраться один на один, и чтоб ничего не отвлекало. Никаких тактических маневров, никаких товарищей, которых ты вечно кидаешься прикрывать… — десептикон рассмеялся, глядя, как на лице Прайма вновь проступает удивление. — А ты, что, думал, тебе тут устроят сеанс экстремального массажа соединительных систем? Лорд не настолько интерфейсонеудовлетворенный, чтоб трахать оффлайнового или стазисного партнера. Или вообще — того, кто этого не желает. Не ценит он, видишь ли, невинных развлечений твоего обожаемого сената… извини, — добавил он, видя, как губы автобота сжимаются в тонкую нитку. — В общем, в этой кварте ты свободен, конечно, если не будешь ничего ломать и пытаться причинить себе вред, тогда придется пристегнуть тебя к платформе.              Оптимус тихо вздохнул и прикрыл глаза, кажется, выражая согласие. Странный какой-то это был десептикон, очень... не типичный. Может, он и не сталкивался с ними в мирной обстановке, но вот так болтать и веселиться... Оптимус был абсолютно уверен, что он веселится. Впрочем, во время искрения всегда разворачиваются дополнительные системы, не настолько мощные, чтобы читать мысли, но достаточные, чтобы улавливать эмоции находящихся рядом.       — Эээ... слушай, Силверган, — автобот посильнее закутался в одеяло. — А... моя одежда... она где?       Сидеть перед кем-то голым, пусть и в одеяле, было неуютно.       — Да в утилизатор спихнули. Куда ещё-то?       — Что? Зачем?       Глядя в круглые, просто-таки шокированные глаза автобота, Мегатрон едва удержался от смеха. Пожалуй, такого удивления он не видел даже у Старскрима, когда он увидел Оверлорда с тортом в руках.       — Так ведь она рваная и грязная была, да еще какой-то наркотической дрянью облита, проще в утиль, чем отчистить. Тебе, что, твой мундир был дорог, как память о самом светлом?       — Н-нет… но… не могу же я вот так…       — На платформе ты можешь и голым полежать, да и в кварте… уверяю тебя, меня это не смущает, в процессе обыска и медосмотра я уже все рассмотрел. Без спроса сюда никто не войдет, а через несколько циклов тебе смастерят комплект хорошей одежды, по фигуре и со встроенной броней. Эти ваши автоботские тряпочки даже полицейский парализатор не удержат… — Мегатрон хмыкнул и добавил, — Могу, впрочем, свою рубашку одолжить.       Сперва он планировал оставить Прайма голым — пусть кутается в одеяло, но, припомнив одну вещь, передумал. Не так давно из-за ранения ему пришлось провести пару декад в переходной форме, и с той поры сохранилось несколько рубашек. Элегантные складки и сползающий с плеча ворот наверняка украсят автоботского генерала.       — Я был бы тебе благодарен, — Прайм церемонно кивнул, словно не на чужой платформе лежал, а на каком-нибудь собрании в сенате.       — Вот и хорошо, — Мегатрон поднялся и отошел к шкафу. — Как сможешь вставать, оденешь.       — Это?       — Узор не нравится? — невинно осведомился десептикон, демонстрируя обновку и любуясь выражением лица автобота. Именно эта рубаха попалась под руки Старскриму в припадке вредности, и была изрисована легкомысленными желтыми цветочками и подписана многозначительной фразой на древнем языке. Сикер утверждал, что это философское изречение, но сейчас, глядя на снова покрасневшего Прайма, Мегатрон сильно в этом усомнился.       — Да, с узором тут всё в порядке...       Хотя мелкие желтенькие цветочки на рубашке десептикона и смущали — пожалуй, даже у спарков подобное встречалось редко. В кибермире растительные узоры были не слишком востребованы. А вот витиеватая надпись, явно имеющая не принтовую основу, равнодушным оставить не могла. Особенно учитывая ситуацию и его состояние. Оптимус ещё раз пробежал по ней глазами: язык этот знали немногие, а так хорошо, как бывший архивариус Главного Кибертронского Архива и вовсе единицы, не спешащие болтать об этом на все стороны. Потому и привычка вести свои личные записи на этом языке гарантировала практически полную безопасность, если кому-то все же удастся взломать основной шифр и пароль. Оптимус не обольщался: рано или поздно, стоило ожидать встречи с человеком, понимающим древний диалект так же свободно как и он — как тот же Шоквейв, к примеру.       Поэтому сейчас было интересно, это десептикон так над ним издевается сообразно ситуации или действительно не знает?       — Надпись ты писал?       — Нет. Но мне сказали, что это что-то древне-философское про любовь и войну, — Мегатрон уже прикидывал, как перевести Прайма на интересующий его вопрос. — А ты можешь это читать?       — Могу, — Оптимус снова покраснел. — И честно говоря, столь нецензурного предложения интерфейса вместо боевых действий ещё не встречал. Хотя да, — немного педантично отметил он. — Сходство с изначальным вариантом оно не потеряло.       Он ожидал любой реакции на свои слова: от вспышки гнева — если он действительно не знал, что написано на его рубашке, до равнодушного пожатия плеч, когда поймёт, что шутка не удалась, но никак не весёлого заливистого смеха. Такого чистого и искреннего, что губы сами растягиваются в ответной улыбке.       — Похоже на него, — отсмеявшись, сказал десептикон. — Вот паразит летучий! Но, должен сказать, без Скримера моя жизнь была бы гораздо более скучной.       — Скримера?       — Старскрим. Он та еще ржа, но он ценный работник и надежный напарник, если не обращать внимания на его треп… наш лорд его ценит.       — А я слышал, что он пытался устроить переворот, и Мегатрон чуть не убил его за это.       Офицер снова усмехнулся.       — Но не прибил же… и простил. За чистосердечное раскаянье. Видел бы ты это шоу! Скример и рыдал, и руки заламывал, и на колени падал — словом, развлекался на полную. Да, кстати, я тебе этого не говорил, — десептикон немного нервно глянул в окно. — Иначе начнется новый виток разборок насчет «ты меня не уважаешь», а я сейчас не в настроении утешать нашу царицу небес.       Царицу… небес? Это он говорит о Старскриме? Прославившемся своей силой, жестокостью и коварством?       — Ладно, — десептикон бросил рубаху на кресло, и достал еще несколько похожих — на одной было изображено зубастое солнце, на другой спящий шарктикон с подписью «Не кантовать!», на третьей звездолет удивительно знакомых очертаний.       «Да это же альтформа Мегатрона!»       — Ну вот, — офицер оторвался от шкафа, — они, конечно, немного великоваты, но на время сойдут. Кстати, если ты хорошо знаешь этот язык, может быть, не откажешься поучить меня? А то ведь этот паразит прикалывается, а я даже не понимаю.       — Э-э-э… ладно. Только мне понадобятся…       — Эй, эй, ну не прямо сейчас же! Сегодня просто отдыхай, хорошо? Мы еще успеем позаниматься — насколько я понял нашего врача, эта бодяга с тобой, — Силверган обвел рукой его контур, — надолго.