Когда мир катится в пропасть

      Когда смс-ка пришла в следующий раз, дав ему месяц передышки, Сандор подумал, что лучше бы было телефон где-нибудь утопить. Залечь на недельку-другую в своем трейлере, слушая лесных птичек за открытым окном, до отказа наполняя легкие лишенным городского смога и сигаретного дыма хвойным воздухом, неторопливо потягивая виски, который в правильном количестве разжижал готовый взорваться мозг и уносил его на время в тупую бессмысленность. А когда они снова придут, тряся перед ним испуганную Нелли или ее детей, картинно пустить себе пулю в лоб. Он мог побиться об заклад, что физиономии Мизинца и его пешек будут в точности такими, какими он их себе представлял. Правда, проверить этого он не сможет.       Звон дверного колокольчика заставил его вздрогнуть — кафе покинуло молодое семейство с годовалым визгливым детенышем, остановившееся перекусить в дальней дороге с севера на юг. Тишину в пустом кафе — Нелли выбежала на полчаса, чтобы забрать из школы приболевшего ребенка — нарушало лишь надоедливое жужжание мух, столь же ленивое и тоскливое, как и настроение Сандора.       Вздохнув, он нажал на кнопку и прочел смс: «Эддард Старк». С некоторых пор Сандор стал интересоваться политикой, стараясь вникнуть в хитросплетения связей между воротилами бизнеса и высокопоставленными чиновниками. Эддард Старк, глава древнего северного рода, владелец нефтяного конгломерата «Stark Inc.», заступил на должность советника президента почти сразу после убийства Джона Аррена. Сандор на всякий случай изучил досье на него и его семью, догадываясь, что ничего хорошего для нефтяного магната эта должность не сулит.       Суровый Эддард Старк, широко известный под прозвищем «Северный Волк», приехал в Королевскую Гавань с двумя дочерьми. Старшая вроде как увлекалась пением, а младшая — рукопашной борьбой. Остальные дети Старка, трое мальчишек разного возраста, остались с матерью на Севере. Ничего удивительного, учитывая то, что один из них был прикован к инвалидному креслу.       Заинтересованный такими кардинально противоположными увлечениями Старковских дочек, он полез в интернет и накопал фотографии. Девочки и внешне были очень разными. Семнадцатилетняя Санса — высокая, голубоглазая, стройная как тростиночка, с длинными волосами благородного медного отлива, — со всех фотографий буквально кричала о том, что она и есть воплощение настоящей леди.       Младшая же, пятнадцатилетняя Арья, выглядела настоящим диким волчонком — снимки запечатлевали ее всклокоченные короткие вихры, тяжелый взгляд серых, как у отца, глаз, плотно сжатые тонкие губы — будто она ненавидела всех корреспондентов и папарацци Вестероса, вместе взятых.       Движимый необъяснимым чувством, Сандор скачал на компьютер фотографию Сансы Старк, на которой она была заснята вполоборота — обернувшейся на чей-то зов. Нежные и утонченные черты лица, удивительная искренность в широко распахнутых голубых глазах словно магнитом притягивали к себе взгляд. Это лицо было таким наивным, искренним и доверчивым, будто она была не из этого мира. Вроде бы и ничего особенного, обыкновенная хорошенькая девушка, каких в Вестеросе много, но… было в ней что-то такое, что не давало отвести от нее взгляда. Сам не зная, зачем, Сандор установил эту фотографию себе на компьютер в качестве обоев рабочего стола и любовался на нее каждый раз при загрузке компьютера.       Теперь же, получив смс, он задумался. Почему-то первой мыслью было не то, что он правильно угадал следующую цель, и не то, что ему очень не хотелось убивать этого честного и слишком уж открытого северянина, а то, что эта девушка, каждый вечер глядящая с экрана его компьютера, будет страдать. Страдать так, как он сам даже врагу не пожелал бы. Эти голубые глаза покраснеют от горьких слез, пролитых над телом отца. Эти красивые, еще по-детски припухшие губы будут кривиться в истерических припадках, а голос охрипнет от постоянных рыданий… Ее голос… хотел бы он услышать его.       А ведь она поет.       Пользуясь тем, что в кафе никого нет, Сандор щелкнул пультом, выключив звук телевизора, и набрал в поисковике «Санса Старк песни». Первой выпала какая-то оперная ария, и он слегка поморщился. Его никогда не привлекала классика… Сам он был любителем тяжелого, депрессивного рока, а от Сансы Старк скорее ожидал бы какого-нибудь гламурного клипа в бело-розовых тонах с красненькой машинкой в центре…       Клипа не было, только аудиозапись. Сандор включил звук телефона на максимум и стал слушать.       Красивый, глубокий, нежный голос — кажется, такой называется «сопрано» — пел что-то лиричное, грустное, и одновременно с этим легкое, невесомое… На высоком валирийском? Он не мог разобрать слов, да в этом и не было необходимости. Сандор с каким-то странным удовольствием вслушивался в этот голос, глядя на качающиеся дубовые ветви за окном кафе, и думал, что, пожалуй, именно этого не хватало ему для полноты проводимых в одиночестве ночей: птички, темные лесистые сопки за окном в призрачном свете настырной луны, свежий воздух, наполняющий легкие, фотография голубоглазой медноволосой Сансы Старк… и ее голос.       Прослушав арию до конца, Сандор включил ее еще раз сначала, и стал думать, как ему поступить. Его посещали мысли, одна безумнее другой: отказаться от заказа (и получить вместо мертвого Старка мертвую Нелли и, не приведи Семеро, ее детей?); «случайно» сломать себе правую руку (только мысль об этом почему-то заставила его поежиться); ранить Старка вместо того чтобы убить, дав ему возможность свинтить из Королевской Гавани вместе со своими волчатами («прости, Бейлиш, оплошал, прицел сбился, рука дрогнула — пью слишком много в последнее время»); и, наконец, попытаться предупредить о грозящей ему опасности. Во что бы он там ни влез, ему следует как можно быстрее сматывать удочки и рвать волчьи когти на Север.       Ругая самого себя за безумие, вдруг одолевшее его многострадальный мозг, он, вовсе того не желая, всерьез задумался, каким образом предупредить Старка. После убийства Аррена охрана советника президента уже не относилась так легкомысленно к своему новому подопечному, сопровождая его повсюду, поэтому подобраться к нему близко не представлялось возможным. Позвонить? С собственного телефона нельзя, как и подставлять Нелли; звонить из автомата, отъехав на приличное расстояние, — наверняка отследят звонок, прослушают голос… и если запись разговора прослушает сам заказчик, в чем Сандор не сомневался… возвращаемся к Нелли. Отправить письмо — не факт, что оно дойдет, ведь почту сперва обрабатывает секретарь. Кто знает, кому он сливает информацию? С электронной почтой не менее опасно: любое сообщение, зафиксированное каким-либо образом, будет свидетельствовать против него самого… опять-таки, подставляя под угрозу Нелли.       С последними звуками красивого голоса, дивными, словно струны арфы, затухающими в тишине пустого кафе, у Сандора сладко засосало под ложечкой. Кажется, он самого себя подводил к тому, чтобы…       …Чтобы встретиться с ней — наверняка ее охраняют не так ревностно, как ее отца. Он поговорит с ней. Возможно, придется передать ей записку и взять с нее обещание уничтожить ее сразу после прочтения отцом. И действовать надо быстро.       ххх       Сансе не хотелось возвращаться домой. Да и не могла она назвать домом этот большой, холодный и полный тщательно скрываемых тайн Президентский дворец. Сегодня она снова задержалась в консерватории, предварительно позвонив отцу и предупредив, что ей назначили дополнительные занятия, и она вернется поздно. Отец, казалось, был этому рад, по крайней мере, ей почудился облегченный вздох на том конце провода.       Конечно, ведь он всегда так занят… С тех пор, как они покинули Винтерфелл и прилетели в Королевскую Гавань, они ни разу не поговорили по-настоящему тепло и буднично, как дома… Он днями и ночами пропадал в своем кабинете или кабинете своего друга, президента Роберта Баратеона. Иногда в Президентском дворце устраивались приемы, и отец брал Сансу с собой — Арью так ни разу и не удалось уговорить сходить хотя бы на один, — но и тогда Санса практически не общалась с ним. Он постоянно беседовал с кем-нибудь: с партнерами по бизнесу, членами правительства, представителями силовых ведомств, военными, дипломатами. Кое-кого она знала в лицо, например, министра сельского хозяйства Мейса Тирелла, вице-губернатора Дорна Оберина Мартелла, старого хитрого «лорда Переправы», как называли владельца и бессменного руководителя сети транспортных компаний Уолдера Фрея. Остальных она часто видела на приемах, но не могла сопоставить с именами, да ей это было и не особенно интересно.       Поначалу ей нравились эти приемы. Джоффри — ее Джоффри! — которым она слепо восторгалась в первые дни после приезда, сопровождал ее неотступно, подавая напитки, рекомендуя закуски, знакомя ее с представителями младшего поколения сильных мира сего — Маргери и Лорасом Тиреллами, Квентином Мартеллом, бесчисленными Фреями, в которых она позорно путалась, кузенами и кузинами самого Джоффри, Ланнистерами — от обилия новых лиц у Сансы кружилась голова. Сама же она прекрасно понимала, что произвела впечатление на «золотую» молодежь своей неоспоримой красотой, безупречными манерами и умением вести себя в обществе. Ей наперебой расточали комплименты, развлекали разговорами, приглашали на званые ужины, а от желающих потанцевать с ней не было отбоя. Больше всех старался вице-губернатор Мартелл — видный мужчина, обладающий яркой дорнийской внешностью, с обаятельной улыбкой, чьи угольно-черные глаза неизменно находили ее в толпе и словно лазерным лучом прожигали насквозь.       Оберин был не так уж молод — ему было около сорока, — но явно опытен в отношениях с женщинами: Санса каждый раз тушевалась и терялась, смущенно опуская ресницы, когда ловила на себе откровенно восхищенные взгляды дорнийца. На всех приемах, на которых они пересекались, он приглашал ее танцевать, к неудовольствию Джоффри, и она чувствовала, как скользят по ее спине, прикрытой тонкой тканью платья, его холеные аристократические пальцы, и ощущала жар, расходящийся по телу от этих прикосновений. Ее охватывали противоречивые чувства — с одной стороны, такое искреннее внимание красивого, богатого и весьма влиятельного человека, вице-губернатора целого региона было весьма лестно, с другой — она испытывала неприязнь ко всем этим прикосновениям и безмолвным намекам, которыми, как она уже поняла, не стеснялись пользоваться мужчины, пытаясь добиться благосклонности понравившейся женщины.       — Можешь не пускать на него слюни, — однажды злобно заявил ей Джоффри, поймав ее на балконе, когда она вышла подышать свежим воздухом и привести в порядок мысли после очередного танца с Оберином, — такие как Мартелл никогда не ищут серьезных отношений. Он просто хочет тебя трахнуть. А когда трахнет — сразу потеряет интерес.       Санса, в очередной раз потрясенная грубостью красавчика Джоффри, которого ей навязчиво прочили в женихи, покраснела и опустила глаза.       — Я не понимаю, о чем ты говоришь, Джофф. Оберин Мартелл — бизнес-партнер моего отца, и разговор о нем в таком ключе здесь неуместен.       — Да ладно! Я же вижу, как он на тебя смотрит, — зло зашипел он ей в лицо. — А ты строишь из себя невинную девочку… а сама играешь с ним, как прожженная стерва. Но учти, со мной эти твои штучки не пройдут!       Джоффри постепенно оказался самым большим разочарованием в ее жизни. Почувствовав ее благосклонность, а также заручившись молчаливым одобрением их зарождающейся связи родителями обоих семейств, Джоффри стал вести себя все более развязно, грубо, цинично… Их первый поцелуй, который заставил ее сердце трепетать от счастья, померк, затертый чередой грубых зажиманий в углу, болезненных укусов и щипков, а самым неприятным было то, что он позволял себе бесцеремонно щупать ее в таких местах, о которых и упоминать стыдно… Их первый совместный поход в ночной клуб — шикарное заведение не для простых смертных, как объяснили Сансе, — окончательно поверг ее в депрессию. Джоффри фактически принудил ее напиться до тошноты, силой затащил в туалет, загрузился порцией какой-то гадости, вдыхаемой через нос, и принялся откровенно приставать к ней, больно заламывая руки и едва не порвав на ней новое дорогое платье. Ей чудом удалось вывернуться и убежать, домой она возвращалась на такси вся в слезах. После этого она старалась избегать общения с ним всеми возможными способами.       Хвала богам, Петир Бейлиш, старый друг матери, принялся ненавязчиво опекать ее, словно заменяя ей поглощенного неиссякаемой рутиной отца. Он проникся искренней симпатией к ее увлечению музыкой и помог ей оформить перевод в консерваторию Королевской Гавани, а также отрекомендовал ее преподавателю, которым она бредила с четырнадцати лет, с благоговением слушая в записи все его арии, исполненные на сцене Королевского оперного театра. Мариллион, к ее неописуемому восторгу, высоко оценил ее природные данные и даже предложил спеть дуэтом две-три арии в постановке «Эйегон, Рейенис и Висенья», премьера которой должна была состояться через месяц. Репетиции поглотили все ее время, даруя ей желанное избавление от необходимости видеть злые зеленые глаза красавчика Джоффри Баратеона.       Кроме того, она уже почти месяц была занята на съемках своего первого клипа на песню, которую написала сама. Это была незатейливая лирическая песня о любви рыцаря Флориана к красавице Джонквиль, написанная во внезапном порыве чувств. Когда Петир однажды гостил в поместье Старков, он услышал, как Санса напевала эту песенку, гуляя в богороще, и с тех пор одолевал ее предложениями записать сингл и снять на него клип. Прелесть клипа была в том, что в нем были задействованы настоящие декорации из рыцарского замка, настоящие костюмы рыцаря и леди времен первых столетий после Завоевания Эйегона; в роли Джонквиль выступала сама Санса, а в роли рыцаря — синеглазый красавец Ренли Баратеон, младший брат президента. Результаты работы ей нравились, и она уже начинала верить Петиру, что клип действительно произведет фурор.       Если бы только Петир воздерживался от этих навязчивых объятий и двусмысленных поцелуев, которые он позволял себе при каждой их встрече. Санса за этот месяц уже совершенно устала от того, что каждый мужчина, оказывающийся рядом, норовил ее потрогать, пощупать, обнять или поцеловать. Она перестала носить откровенную одежду, стараясь выбирать юбки-макси и строгие блузки с длинными рукавами, и все равно чувствовала себя недостаточно уверенной. То ли дело Арья — к ней никто и не думал приставать или лезть с поцелуями… Может быть потому, что она способна дать отпор?..       Дожидаясь такси и ежась под порывами по-осеннему прохладного ветерка, словно напоминающего об уходящем лете, она обратила свой взор на печальную луну, ярким маяком сияющую в темном море небосвода, и подумала, что она, в сущности, так же привязана обязательствами к опостылевшему Президентскому дворцу, как и эта одинокая луна, обреченная ночь за ночью показываться из-за горизонта и освещать бренную землю…       Такси мягко притормозило у самых ее ног. Санса несколько мгновений потопталась у дверцы, в надежде, что таксист окажется воспитанным и выйдет из машины, чтобы открыть перед ней дверь. Но он не вышел. Не желая мерзнуть, безмолвно настаивая на соблюдении приличий, Санса открыла дверь сама — заднюю, поскольку она не любила вступать в разговоры с таксистами и еще больше не любила ловить их взгляды, оценивающие ее ноги.       — Президентский дворец? — глухим скрипучим голосом уточнил таксист, не оборачиваясь к ней.       — Да, — собственный голос получился по-детски тоненьким и писклявым, и она бросила слегка настороженный взгляд на фигуру таксиста.       Он был непривычно огромен и едва помещался на сиденье, головой упираясь в потолок машины. Одет он был тоже как-то непривычно для сотрудника уважающей себя компании — вместо аккуратной формы и фуражки какая-то мешковатая черная толстовка с капюшоном, натянутым на голову. Следовало бы запомнить номер машины и пожаловаться диспетчеру на нарушение правил сотрудником транспортной компании.       Впрочем, сейчас это совершенно не важно. Санса позволила себе расслабиться на заднем сиденье, прислонив голову к стойке окна и всматриваясь в темный пейзаж за окном. Как сильно она мечтала приехать в Королевскую Гавань! Как манили ее роскошные залы Президентского дворца, красные ковровые дорожки, высоченные потолки с огромными люстрами, вышколенная прислуга… Подсознательно она чувствовала себя провинциальной простушкой, робеющей перед столичным великолепием, но вместо ожидаемой феерии на улицах столицы она видела грязь, нищету и разруху, к которой никак не могла привыкнуть после просторного, полудикого и прекрасно-свободного Севера.       Но самым неприятным было то, что в Королевской Гавани обитало огромное количество людей самого разного толка. Пройтись по улицам города без охраны оказалось невозможно — в первый же день во время их с Арьей прогулки у них стащили кошелек, в открытую предложили купить наркотики, чья-то рука в толпе ущипнула Сансу за попку, а напоследок за ними увязался какой-то бомж, настырно клянча деньги. На этом эксперименты закончились, по крайней мере, для Сансы, так как у Арьи нервы были гораздо крепче для городских вылазок. Теперь даже на шоппинг в бутики Санса выезжала на машине из автопарка президента или на такси, и обязательно с охраной.        Поглощенная рассматриванием мелькавших домов, Санса вдруг с волнением осознала, что вид за окном странно непривычен.       — Куда мы едем? — напряженно спросила она, бросив взгляд на огромную фигуру водителя. — Я не знаю этой дороги.       — Минутку, мисс. Я все объясню.       — Что?.. В каком смысле объясните? Мне не надо ничего объяснять, мне надо домой… — нервно затараторила Санса, почти срываясь на визг.       Таксист притормозил в каком-то темном переулке, в месте, куда не попадал свет от ближайшего фонаря. Санса в ужасе перевела взгляд на зеркало заднего вида — в нем она с трудом различила едва уловимое отражение темных глаз из-под низко надвинутого на лоб капюшона.       — Что это значит? — она вся внутренне подобралась, лихорадочно соображая, какой предмет в бесполезной сейчас сумочке может послужить ей хотя бы подобием оружия для самозащиты.       — Успокойтесь, мисс. Я не причиню вам вреда, — услышала она противный скрипучий голос из-под капюшона. Он по-прежнему не поворачивался к ней лицом, а смотрел на нее через зеркало заднего вида. — Я даже не сдвинусь с этого места. Мне просто надо кое-что вам сказать.       Санса нервно подергала ручку двери — заблокировано.       — Прошу вас, мисс, не волнуйтесь. Разговор будет недолгим. Это касается вашего отца.       — Отца? — растерялась Санса, не зная, что ей делать.       Сердце ухало в горле, кровь шумела в ушах, в глазах от страха темнело. Если бы она не сидела, она бы точно упала — ноги вдруг стали ватными.       — Постарайтесь, пожалуйста, запомнить то, что я вам скажу, мисс Санса.       — Откуда вы меня знаете?..       — Вашему отцу грозит опасность. Серьезная опасность. Смертельная. Постарайтесь убедить его немедленно вернуться на Север. Вместе с вами и вашей сестрой. И пусть он оставит свои попытки узнать то, что пытается найти.       — Что вы говорите? Почему? Я не понимаю… Мой отец — честный человек…       — Миледи, у вас мало времени. Пожалуйста, услышьте меня. Скажите ему, что он должен уехать. Немедленно. Максимум — три дня. Иначе ему грозит смерть.       — Кто вы такой? — запоздало ужаснулась Санса.       — В данном случае, это неважно. Пожалуйста, передайте эту записку вашему отцу, — таксист впервые оторвал глаза от зеркала и повернулся к ней вполоборота, протягивая руку назад.       Санса протянула дрожащую руку и, невольно коснувшись пальцами его пальцев, ощутила в ладони клочок бумаги и сразу же отдернула руку, будто пронзенная током.       — И пусть сожжет ее сразу же, как прочитает, никому больше не показывая. Иначе… у меня будут неприятности. И как угодно, но убедите его уехать. Это очень серьезно. Скажите, что смерть близко — настолько близко, что он даже себе не представляет.       С этими словами таксист тронулся с места и, набрав скорость, развернул машину в противоположную сторону.       — Кто вы такой? — слыша, как стучат от страха ее зубы, повторила Санса, но ответом ей было лишь молчание.       К Президентскому дворцу они подъехали через пять минут, когда Санса была уже в полуобморочном состоянии от страха. Услышав щелчок разблокировки, она не стала на этот раз дожидаться услуг таксиста, распахнула дверцу и выскочила наружу так быстро, будто ее облили кипятком, почувствовав себя в безопасности только рядом с неподвижными охранниками у дворцовых ворот.       Такси, взвизгнув шинами, умчалось в темноту, словно его никогда и не было, лишь бумажка, зажатая в ее ладони, напоминала о том, что это был не мираж. Несколько раз глубоко вздохнув, чтобы успокоиться, Санса зацокала каблуками во дворец.       ххх       Сандор нервничал, и это было на него не похоже.       Он даже не помнил, когда с ним такое случалось. Он всегда был спокоен, уходя на передовую и попадая под огонь противника. Не задумываясь, убивал людей, не испытывая при этом никаких эмоций и угрызений совести. Он даже не припоминал ощущения беспокойства, когда колонна с боеприпасами, которую они сопровождали, попала под минометный обстрел в Принцевом ущелье. Несколько машин было уничтожено прямым попаданием; взрыв был такой силы, что огромный бронированный джип, в котором они ехали, отбросило ударной волной, он перевернулся набок и загорелся; именно тогда, выбираясь из горящей машины, он и получил жуткие ожоги и ранения, добавившие еще больше "красоты" к его изуродованному огнем когда-то в детстве лицу. Не нервничал он и лежа в госпитале, когда понял, что больше не сможет снова встать в строй, вернуться в свой отряд, который был его жизнью. Даже когда к его виску приставляли дуло пистолета, и когда это сделали с Нелл на его глазах, он сохранял спокойствие — эмоции всегда были логичными и холодными, а дыхание ровным.       А теперь он стал нервничать, и что-то уж слишком часто.       Сначала — когда вживую увидел Сансу Старк у входа в консерваторию. Почему-то он ожидал увидеть гламурную цыпочку с модной прической, ярким макияжем и в вызывающей одежде, присущей ее возрасту. Но вместо этого его тщательно скрываемому взору предстала запуганная трепетная пташка: она, пытаясь укрыться от вечерней прохлады, трогательно обнимала себя руками; длинные волосы цвета темного пламени были заплетены в простую косу, перекинутую через плечо, а одета она была до того закрыто и скромно, что у Сандора моментально разыгралось воображение — очень захотелось увидеть линию ее изящных рук и длинных ног, хотя бы от колена… Интересно, коленки у нее по-детски острые, или уже стали округлыми, как у женщины?       Когда она садилась в машину, в которой он сыграл роль таксиста, он с неудовольствием отметил, что его пальцы на руле слегка дрожат, а обожженный уголок рта начал предательски дергаться. Было такое ощущение, словно сама Дева спустилась с небес и села рядом с ним в это тесное пространство легкового автомобиля… Он почему-то хотел услышать ее дыхание… но вместо этого слышал лишь стук собственного сердца, словно выбиваемый отбойным молотком. Преодолев нахлынувшую вдруг растерянность, он заставил себя тронуться с места и поехал по запланированному маршруту, поймав себя на том, что старается увидеть в зеркале заднего вида лицо этой девушки, и с трудом удерживаясь от желания обернуться и в открытую рассмотреть ее всю.       Ее страх он почувствовал кожей, даже до того, как она впервые озвучила свой вопрос. Он не хотел ее пугать, но понимал, что это неизбежно. Как мог, он пытался ее успокоить, но его жуткий голос, который он ненавидел впервые в жизни, только все ухудшил. Ничего не оставалось, как продолжать говорить с ней, надеясь, что сквозь страх и панические попытки сбежать она услышит его. В какой-то момент ему нестерпимо захотелось прижать эту испуганную пташку к своей груди и погладить по голове, словно ребенка, успокаивая и утешая. Но он не позволил себе даже обернуться, чтобы не напугать ее еще больше. Она вполне могла и закричать, если бы увидела его лицо…       После того, как он отъехал от Президентского дворца, он еще долго приходил в себя в темном переулке, где вернул машину перепуганному насмерть таксисту, и бесцельно смотрел на полную луну и яркие звезды. Он никак не мог надышаться и, задыхаясь, ловил ртом воздух, не понимая, что с ним происходит. Плотная толстовка душила его — захотелось немедленно снять ее и остаться в тонкой футболке, несмотря на ставший к ночи по-осеннему холодным ветер, но он не осмелился этого сделать, боясь обнаружить свое лицо перед каким-нибудь случайным прохожим.       Теперь же, когда стало ясно, что заказ все-таки придется выполнить, поскольку упрямый Старк никак не отреагировал на его предупреждение, он нервничал еще больше.       Он уже получил повторную смс-ку с просьбой поторопиться, и проклинал на чем свет стоит гребаного Старка, который своей твердолобостью обрек себя на смерть, а своих детей — на страдания. Он снова представил, как из широко распахнутых голубых глаз девочки-пташки капают слезы, и у него защемило сердце.       Но выбора не было.       Он снова взял отпуск на несколько дней — Нелли восприняла все с кажущимся пониманием, хотя и печалилась все больше — и принялся наблюдать за жизнью Президентского дворца и перемещениями его обитателей. После убийства Аррена территорию вокруг дворца взяли под усиленную охрану, и те точки, которые он заприметил еще раньше, уже не могли послужить в качестве позиций. Старк почти никуда не ездил, кроме как в Парламент, но территория вокруг него также хорошо охранялась. Единственной возможностью было снять его в движении, когда он выезжал из дворца в Парламент. Ситуация осложнялась тем, что Старк обычно сидел на заднем сиденье между двумя охранниками, да и движущаяся цель представляла определенную сложность.       В конце концов, он выбрал крышу обычной пятиэтажки напротив светофора и стал поджидать дважды в день — утром и вечером. Первые два дня оказались невезучими для Сандора и везучими для Старка — машина успевала проехать на зеленый сигнал светофора. На третий день — это было утром — машина остановилась на красный свет. Сандор нарочно выбрал оптический прицел, формирующий красную точку на цели, чтобы дать охране Старка шанс увидеть и успеть его прикрыть. Но когда Сандор поймал цель в оптику, выставив прицельную точку прямо в лоб жертвы, идиот-телохранитель глазел в окно. Сандор подавил желание сплюнуть и желчно выругаться — где они набирают таких пустоголовых кретинов? А через минуту он ругал уже самого себя, за малодушие — машина тронулась, и идеальный момент был упущен.       Вечером же, вместо того, чтобы снова ловить Старка на светофоре, Сандор потащился к консерватории, чтобы еще раз увидеть Сансу, сам не зная, зачем. Говорить с ней он больше не планировал, но уж очень хотелось увидеть ее в том безмятежном состоянии, которое рано или поздно закончится вместе со смертью ее отца.       Он дождался: она пересекла небольшую площадь перед входом в консерваторию и остановилась на тротуаре возле проезжей части дороги, разговаривая с кем-то по телефону. Несколько слишком коротких прядей волос выбились из косы и шевелились вместе с легкими порывами вечернего ветерка. Сандор подумал, что было бы здорово прикоснуться к этим огненным прядям и пропустить их между пальцами, словно струйки расплавленного золота…       — Да, папа. Я уже вышла, жду такси. Да, конечно, я проверю. Ты еще занят? А завтра?       Сандор увидел, как грустное лицо голубоглазой девушки внезапно прояснилось. И ему на какое-то время не хватило воздуха, чтобы сделать вдох…       — Правда? Как хорошо! А мы можем пойти прогуляться в парк? Отлично! Я скажу Арье… Да… Я тоже люблю тебя. Пока.       Пока рыжая пташка разговаривала, подъехало такси, и первым делом она внимательно посмотрела на водителя. Сандор невольно усмехнулся — умница, учится на ошибках. Таксист, между тем, вышел из машины и галантно открыл перед девушкой заднюю дверь. Когда она садилась, подобрав подол длинной юбки, Сандор успел заметить тонкую изящную лодыжку, но, что еще хуже — он увидел всю ее ступню, узкую, с высоким подъемом, затянутую в босоножек на каблуке… Открытые взгляду аккуратные пальчики были накрашены светло-розовым, практически незаметным лаком. Сандор на мгновение ощутил прилив крови к голове… и почему-то не только к голове… Но эта красивая ступня уже исчезла внутри салона, а таксист — да продлят Семеро его дни на земле — закрыл дверь, скрывая это неземное чудо от ошалелого взгляда Сандора.       Некоторое время он еще тупо стоял за стволом раскидистого дерева, сливаясь с темным пейзажем, и пытался понять, что с ним не так. В конце концов, плюнув на это дело, он возвратился мыслями к словам Сансы, случайно подслушанным в ее телефонном разговоре с отцом.       Завтра они пойдут гулять в парк. Это отличная идея. Прямо посреди парка возвышалась старинная водонапорная башня, в которой теперь находился музей. На вершине башни была идеальная для наблюдения за целью смотровая площадка, с которой открывался вид на весь парк. Сандор был там не один раз, коротая первые одинокие дни после выписки из больницы, и наметанный взгляд профессионально отмечал детали, которые, как он тогда думал, ему не пригодятся. Но вот ведь как случается в жизни… В субботу в музее будет много людей, а значит, можно совершенно незаметно проникнуть на площадку еще утром и занять наблюдательную позицию. А затем, смешавшись с толпой, так же незаметно выйти, оставив винтовку прямо на крыше. Пусть потом ломают головы в поисках отпечатков и номерных знаков и гадают, кому она принадлежит. А от своих «работодателей» он потребует другую.       Наутро, надев тонкий трикотажный реглан с капюшоном песочного цвета — под цвет кирпичей, из которых была сложена башня — Сандор взобрался наверх, когда толпы народа уже начали бродить по музейным залам, и стал выжидать, покусывая зубочистки одну за другой.       Старк, окруженный толпой охранников, появился около полудня вместе с дочерьми. Сандор подождал, пока они подойдут достаточно близко, и снова принялся играть с прицелом, нагло выставляя красную точку прямо на лбу Северного Волка. Забавы ради он даже принялся считать, когда же кто-нибудь из телохранителей среагирует на нее, и биться с самим собой об заклад, который из них первым ее обнаружит. Первым оказался невысокий северянин с вьющимися каштановыми волосами — через тридцать восемь секунд он толчком бросил Старка на землю, получив за свою храбрость пулю прямо в затылок. Спокойно и быстро перезарядив неавтоматическую винтовку — он выбрал такую ради хорошего глушителя и оптики, — Сандор успел посочувствовать храброму и глазастому телохранителю, но такова уж его работа. Прости, парень, ничего личного.       Хладнокровно выпустив вторую пулю в колено Старку, Сандор на доли мгновения обратил внимание на Сансу — ее распущенные волосы ярким пламенем горели на полуденном солнце. Лица ее он не видел — после первого же выстрела она пыталась кинуться к отцу, но ее прикрыл собой один из охранников и прижал к земле. Слепые идиоты.       Сохраняя привычное спокойствие, Сандор отложил винтовку и беспрепятственно спустился в холл, чуток побродил по залу, рассматривая экспонаты, а затем незаметно вышел наружу вместе с толпой иностранных студентов — похоже, из Браавоса. В парке уже учинился переполох: визжа сиренами и тормозами, подъезжали полицейские машины и кареты скорой помощи, невесть откуда материализовались вездесущие журналисты, что-то быстро галдящие в свои микрофоны над накрытым простыней телом убитого телохранителя, вокруг толпой собирались зеваки, оттесняемые криминалистами за пределы черно-желтой заградительной ленты… Проходя прямо мимо жертв покушения, Сандор услышал рыдания старшей дочери Старка, которая все еще пыталась вырваться из рук прикрывающего ее охранника. Младшая же, закусив губу, с белым как мел лицом взирала то на отца, то на окружающих — на короткое время Сандор поймал этот полный ненависти волчий взгляд на самом себе и поспешил отвести глаза, сутулясь больше обычного.       Надо было признать, Старки ему нравились. Все трое.       Заказчик не заставил себя ждать — не успел Сандор вернуться в свой трейлер, как телефон пропищал дважды. «Как это понимать???» — требовала ответа первая. «Как ты будешь это исправлять???» — спрашивала вторая.       «Надо встретиться», — написал он в ответ.       Затем встал, пошарил на полках кухонных шкафчиков, нашел аптечку, подготовил все необходимое. Поставил на открытый огонь газовой плиты пустую алюминиевую кастрюлю, подождал, пока она раскалится докрасна и, вздохнув, прижал правую ладонь к раскаленному боку посудины.       Глухо рыча от боли, он выждал секунд десять и оторвал горящую огнем ладонь от кастрюли, быстро подставил под холодную воду, а когда почувствовал желанное облегчение, вытер и смазал ладонь противоожоговым средством. Выпив болеутоляющее, он разлегся на диване под окном, поставил рядом компьютер с фотографией Сансы Старк на экране и включил арию в ее исполнении.       Телефон досадливо тренькнул снова. «Вечером у тебя» — обещала смс-ка на этот раз.       Прикрывая глаза, пытаясь справиться с волнами боли, расходящимися от обожженной правой ладони, и слушая нежный чистый голос, льющийся из динамика компьютера, Сандор подумал: «А у меня, это где?»