Когда мир катится в пропасть

      Превозмогая усталость, головную боль и тошноту, Санса заставила себя подняться лишь после четвертого звонка будильника. В какой-то степени она была рада тому, что навязчивый пронзительный звон вырвал ее из липкого сна, хотя явь, в которую он ее выдернул, была немногим лучше.       Только что, во сне, она обнимала отца и плакала, спрятав лицо у него на груди. Плакала, слушая его удивленные слова: «Санса, что случилось?», «Почему ты так рыдаешь?», «Ты своими слезами промочишь мне рубашку насквозь, а мне надо на работу…». А она не понимала, в какой из счастливых параллельных реальностей очутилась и судорожно прижималась к такой теплой груди отца, захлебываясь шепотом: «Папочка… папочка… я ведь забыла сказать тебе — я так люблю тебя…». «Санса, — в голосе отца мягкость перемешалась со строгостью, как это и бывало при его жизни, — девочка моя, я это знаю… Почему ты вдруг решила сейчас сказать мне о своей любви? Давай поговорим об этом позже… Успокойся, дорогая, и позволь мне уйти, меня ждет машина…, а ты иди, найди Арью…».       И машина действительно завизжала сиреной, такой противной и въедливой, словно… словно разрывающийся на прикроватной тумбочке будильник — настоящий (так как телефон ей до сих пор не вернули), вытащенный, пожалуй, из закромов музея старинных механизмов…       — Папочка, — прошептала она, автоматически нажимая дрожащим пальцем на железную кнопку, — папочка… пожалуйста… не уходи…       Только что, мгновение назад, Санса чувствовала под пальцами твердые плечи отца, вдыхала до боли знакомый запах его туалетной воды, слышала его сердцебиение…, а теперь реальная жестокая действительность перечеркнула все призрачные надежды, а невыносимая колючая тяжесть, заполнившая опустевшую душу с момента его смерти, навалилась на нее с новой силой.       Почему звенит будильник? Ах, да, Серсея велела сегодня ехать в консерваторию… Но зачем это все теперь? Как она может заниматься, как она может петь, если само ее существование потеряло смысл? Отца убили… с мамой ей так и не дали поговорить, успокаивая дурацкими отговорками, словно душевнобольную, Арья сбежала и бросила ее одну… Санса закусила вспухшую губу и почувствовала боль — видимо, в лихорадочном забытьи она делала это слишком часто, прокусывая нежную кожу губы до крови и не замечая этого…       — Леди, — тихо позвала Санса, но когда вспомнила, что сделали с ее собакой, тут же снова залилась слезами.       За что они так жестоки с ней? Почему они позволяют себе так издеваться над ней? По какой причине ей не дают уехать домой? Или пусть бы уже оставили ее в покое… У нее и так отобрали все, что она любила, зачем ее вынуждают делать то, что в ее нынешнем состоянии просто немыслимо? Как она сможет куда-то ехать, кого-то слушать, играть на инструменте, петь? Ведь это истинное насилие над ее страдающей душой…       Тем не менее, заслышав звук поворачиваемого в замке ключа — видимо, ее новый тюремщик заступил на пост, — она заставила себя подняться с кровати и, шатаясь от физической слабости, прошла в ванную. Даже умыться ей стоило больших усилий — ноги подгибались, голова кружилась, и ей пришлось присесть на край ванны, чтобы не упасть.       В душе, под прохладными струями воды ей стало чуть легче физически, но, на беду, в памяти начали всплывать неприятные картины: как к ней чуть ли не ежедневно заходил Джоффри, чтобы поглумиться над ее горем и лишний раз упрекнуть в том, что ее отец застрелил его отца; как по утрам к ней наведывалась Серсея, чтобы продемонстрировать холодное и неискреннее сочувствие и вынудить ее делать то, чего Сансе категорически не хотелось — встретиться со следователем для допроса, пройти унизительное обследование у врача, подписать какие-то бумаги, спуститься в столовую к обеду… И ежедневно она долбила Сансе мозг тем, что ей следует встряхнуться и снова начать посещать учебу, как будто это могло иметь хоть какое-то значение как для Серсеи, так и для самой Сансы.       И Леди… Леди….       Снова навернулись слезы, но Санса встряхнула мокрыми волосами и заставила себя загнать их обратно. Нет. Ее мучители не должны больше видеть ее слез. Не такой хотел бы видеть ее отец — подавленной, слабой, униженной… Она должна прийти в себя хотя бы для того, чтобы во всем разобраться. Понять, почему отец так поступил. И поступил ли… А сидя взаперти в этой комнате, словно в тюремной камере-одиночке, без всякой связи с миром, она ничего так и не добьется.       В консерватории, по крайней мере, она могла бы попросить кого-нибудь из сокурсников дать ей телефон, чтобы позвонить матери.       Каждое ее движение получалось слишком медленным, будто она передвигалась в густом сахарном сиропе — давало о себе знать многодневное недоедание. К Сансе за последнюю неделю так и не вернулся аппетит, и врачу пришлось даже ставить ей капельницу с глюкозой, после чего снова явилась Серсея и зашипела на нее, что ее станут кормить насильно, через вставленную в рот трубку, если она не проявит благоразумие и не начнет есть самостоятельно. После этого Санса стала соглашаться на кусочек сыра и фруктовый сок по утрам и стакан йогурта перед сном, но в столовую ее так и не заставили спуститься.       Услышав негромкий стук в дверь, она бросила взгляд на будильник и поняла, что опаздывает, поэтому наскоро прошлась феном по влажным волосам, натянула первую попавшуюся под руку одежду и вышла из комнаты, даже не побеспокоившись о том, что не успела нанести макияж.       Ее тюремщик — здоровенный мрачный тип с падающими на лицо черными длинными волосами — сегодня был одет в черный деловой костюм, как будто это могло хоть сколько-нибудь исправить жуткое впечатление, которое он производил. Санса взглянула на него вскользь и тут же в страхе опустила глаза, пока он не успел поймать ее короткий взгляд. Кое-что она увидела вчера — жуткий старый ожог, покрывающий безобразными рубцами половину его лица и уродующий его черты, придавал ему некоторое сходство с оскалившимся бойцовым псом. Пес — кажется, так называл его Джоффри, если она правильно помнила. А сегодня, при свете дня, даже этот короткий взгляд на него заставил ее убедиться в том, что ей не показалось — как бы он ни пытался скрыть свой шрам за занавесью волос, от этого его лицо не выглядело менее ужасным.       Впрочем, смущать его своими взглядами она вовсе не хотела, да и какая ей, в сущности, разница, кто будет сопровождать ее в нечастых и недолгих поездках?..       Выйдя в коридор, она ускорила шаг, наверстывая упущенное в сборах время, а телохранитель слегка приотстал, чтобы следовать за ней позади. Санса буквально физически ощущала, как его тяжелый взгляд буравил ей спину, и невольно ссутулила плечи, плотно прижав локти к бокам и сцепив руки в замок.       Ничего. Это не самое худшее из того, что с ней произошло. В конце концов, ей ведь не обязательно с ним общаться.       У входа их ждала машина похоронного черного цвета, как и большинство автомобилей из президентского автопарка. Даже свежевымытые блестящие бока не могли сделать ее менее унылой, но Санса отметила это лишь самым краем воспаленного сознания. Ей было все равно, какой из этих катафалков будет ее возить.       Пес молча открыл перед ней заднюю дверь, словно угадав ее подсознательное желание, и, подождав пока она сядет, негромко захлопнул. Сам же сел на водительское сиденье, заполнив собой все свободное пространство и почти касаясь головой потолка. У Сансы возникло мимолетное ощущение, что ей где-то приходилось его видеть, но она тут же отмахнулась от этой мысли, прислонив тяжелую голову к обитой светлой кожей стойке окна.       Доехали они быстро, и за всю дорогу ее телохранитель не проронил ни слова. Все так же молча он открыл заднюю дверь и подал руку, чтобы помочь выбраться.       Поколебавшись, она все-таки оперлась на предложенную руку — слишком жесткую, будто каменную, но тем не менее живую и приятно теплую.       — Спасибо, — выдавила она из себя, не поднимая глаз.       Все-таки она была воспитанной девушкой, а игра в молчанку удовольствия ей не доставляла.       Он не ответил, и она посчитала нужным добавить:       — Занятия закончатся около трех часов. Думаю, до этого времени вы можете быть свободны.       После короткой паузы он кивнул, и Санса не стала тратить времени — отвернувшись, поспешила ко входу в здание консерватории, куда уже стекались другие опоздавшие. На пороге она на секунду обернулась — ее телохранитель продолжал стоять у закрытой машины, опершись на капот. Она вздохнула. Что ж, это лишь подтверждало версию о том, что он не телохранитель, а тюремщик, и выполняет вовсе не ее указания, а приказы Серсеи.       Первый день занятий после недельного перерыва дался ей нелегко. Первой парой было сольфеджио — один из любимых ею прежде предметов. Как обычно, преподаватель остался ею доволен, хотя время от времени с ней случались выпадения из реальности, во время которых она уходила в себя и не осознавала, где находится.       Еще в самом начале занятия к ней подсела Марея Мерривезер, с которой Санса училась в одной группе. Марея была дочерью главы госдепартамента расследований, который, как она знала, был лично занят делом убийства президента, и Санса интуитивно ожидала враждебности со стороны этой девушки, особенно если учесть, что подругами они никогда не были. Но Марея, к удивлению Сансы, была с ней непривычно любезна, всем своим видом выражая сочувствие. На перемене мисс Меривезер пыталась отвлечь ее разговорами, тактично обходя тему недавнего громкого убийства, в то время как другие сокурсники, насколько могла заметить Санса, предпочитали избегать общения с ней.       Следующей была лекция по композиции, которую Санса пропустила мимо ушей почти целиком, бездумно выводя в тетради вместо конспекта мрачные рисунки — птицу с обломанными крыльями, решетку, увитую колючей проволокой, полный грусти глаз с набегающей на ресницы слезой…       Лишь к началу следующей перемены в затуманенном мозгу Сансы всплыло обещание, данное самой себе утром — попросить у кого-нибудь телефон, чтобы позвонить матери. Она поискала глазами подруг, которые могли бы ей помочь в этом, но снова обнаружила себя будто в вакууме, в котором тут же материализовалась одна лишь Марея.       Взяв Сансу под руку, она ласково предложила:       — Пока большая перемена — идем, пообедаем. Ты ведь не будешь против, если мы сядем вместе?       Сансу уже начинало напрягать такое навязчивое внимание Мареи. Неожиданно воспылавшая к ней симпатией сокурсница следовала за ней как приклеенная, не давая шагу ступить в одиночестве.       — Я не голодна, — ответила она, надеясь, что хоть на короткое время Марея оставит ее в покое, но та и слушать не пожелала, едва ли не силой увлекая Сансу в студенческую столовую.       Есть действительно не хотелось, и кроме того, она вспомнила, что у нее совершенно нет с собой денег. Раньше она расплачивалась карточкой отца, но после того, как ей вернули сумочку, взятую якобы для изъятия улик, почти все ее личные вещи исчезли — банковские карточки, деньги, телефон… Остались лишь украшения да никому не нужные безделушки.       Конечно, если бы она заикнулась об этом Марее, та с радостью одолжила бы ей денег, но при мысли о том, что придется выпрашивать деньги у Серсеи Баратеон, Сансу затошнило. Уж лучше обойтись без обеда.       Категорически отказавшись брать что-либо из еды под предлогом проблем с желудком, Санса вполуха слушала веселую трескотню Мареи о последних студенческих новостях и обводила печальным взглядом сокурсников за соседними столиками. Встречаясь с ней глазами, все как один отворачивались. «Дочь предателя и убийцы президента», — стучала в ее мозгу их невысказанная мысль. За то короткое время, которое она успела провести бок-о-бок с одногруппниками, Санса так ни с кем особенно и не сдружилась, а теперь пропасть между ней и остальными стала просто бездонной. У кого же просить о помощи? Да и Марея, как чувствовала Санса, не просто так воспылала к ней симпатией и ходила за ней хвостом — наверняка она получила инструкции от своего отца следить за Сансой в оба и не давать ей доступа к связи…       Ее догадки с каждым уроком лишь подтверждались. Следующими были пары по музыкальному предмету, и с этим дело обстояло гораздо хуже — дрожащие пальцы никак не могли справиться со струнами и смычком скрипки, Санса безбожно фальшивила, вызывая нервный тик у преподавателя, и в конце концов от нее отстали, усадив за ноты композиции, которую ей следовало разучить, чтобы догнать то, что она пропустила.       Последним был вокал, и здесь Санса опозорилась еще больше. Голос дрожал и срывался, как сухой лист на осеннем ветру, она не могла попасть ни в ритм, ни в ноты и расплакалась, закрыв лицо руками. Преподаватель по вокалу сочувственно похлопал ее по плечу и не стал донимать новыми попытками. Правда, с урока так и не отпустил.       Из консерватории Санса вышла вместе с Мареей, совершенно опустошенная и еще более удрученная, чем утром. Стало совершенно ясно — помогать ей никто не станет.       Машина ждала ее на том же месте, где ее припарковали утром. Но ее огромный уродливый телохранитель теперь был не один — к передней дверце пассажирского сиденья вальяжно прислонился Петир Бейлиш. Пес угрюмо смотрел в асфальт у своих ног и поднял глаза, лишь когда Петир, завидев Сансу, развел руки, собираясь заключить ее в притворные объятия.       Санса смерила Бейлиша холодным взглядом и остановилась в двух шагах от него, четко давая понять, что ни обниматься, ни целоваться с ним она не намерена.       — Милая Санса! Рад видеть тебя снова в добром здравии, — не переставая улыбаться и сияя веселыми зеленоватыми огоньками в прищуренных глазах, радостно проговорил Петир, как ни в чем не бывало, опуская руки и делая шаг ей навстречу.       Санса отступила, глядя на него с мрачным вызовом.       — Чего вы хотите от меня?       — Ну же, моя милая леди… вы не рады меня видеть?       — Нет, — Санса не видела никакой нужды в том, чтобы скрывать свое отношение к предавшему ее доверие человеку, и даже ее врожденная вежливость не могла помешать этому.       — Мне очень грустно это слышать, милая Санса… Но, право же, я не знаю, чем я заслужил такое отношение… — следовало признать, что огорчение он изобразил довольно неподдельно. — Я ведь всегда стремился помочь тебе, и только… вот и сейчас, когда наша безутешная Серсея сообщила мне, что ты решила вернуться к учебе, я подумал, что мы можем возобновить наши съемки и закончить клип…       — Нет, — отрезала Санса, подавляя брезгливость. — Никаких съемок.       — Но почему?! — искренне удивился Бейлиш. — Ведь столько труда уже было вложено… Осталась самая малость…       — Неужели вы действительно не понимаете? — Санса взглянула на его холеное выразительное лицо с отвращением. — Оставьте меня в покое и дайте мне сесть в машину.       Петир, явно не ожидавший такого яростного сопротивления с ее стороны, вынужден был посторониться. Пес услужливо открыл заднюю дверь, весьма по-хамски оттеснив Бейлиша от Сансы мощным плечом. Слегка растерявшись, Санса бросила на него быстрый взгляд, и ей показалось, что в темно-серых глазах телохранителя плещется тщательно скрываемое злорадство.       Захлопнув за ней дверцу, Пес быстро обогнул машину и занял водительское сиденье, стартанув с места так резко, что Сансу вдавило в спинку сиденья, а Бейлиш вынужден был отскочить — и теперь уже можно было заметить его истинное, перекошенное яростью лицо.       Всю дорогу до Президентского дворца оба — Санса и ее телохранитель — молчали, но теперь это молчание не было для нее тягостным. Каким-то шестым чувством Санса уловила, что этот жуткий тип на ее стороне, и от его незримой поддержки ей почему-то стало легче. Впервые в жизни она по-настоящему гордилась собой: во-первых, потому что сумела не опуститься до унижений перед Мареей Мерривезер, умоляя дать ей возможность позвонить, и во-вторых, потому что сумела дать отпор приставучему Бейлишу, обозначив свое отношение и к нему, и к его дурацким съемкам, которые больше нисколько не интересовали Сансу. Если она пока не может бороться с опутавшими ее будто невидимой сетью улыбчивыми врагами, то, по крайней мере, она сможет выразить внутренний протест. Им не удастся больше сломить ее волю. Она придумает, как выбраться из этой передряги. Придумает, как связаться с мамой…       Пока она размышляла, подбадривая себя, машина уже подкатила к воротам дворца. Пес помог ей выбраться наружу, и она заставила себя взглянуть на него, чтобы подарить ему вежливую улыбку, но в ответ получила лишь прежний мрачный взгляд исподлобья и поспешно опустила глаза. Быть может, она все себе придумала? И не было злорадства в его глазах, и эта невидимая поддержка, которая ей почудилась — всего лишь плод ее воображения?.. А он снова следовал за ней неотступно, на шаг позади, и снова она чувствовала спиной его взгляд, только на этот раз постаралась как следует расправить плечи.       Санса ни разу не обернулась, даже входя в свою комнату, и первым делом, захлопнув дверь, рухнула на кровать, чтобы восстановить силы после пережитого за день напряжения. Впервые за много дней она почувствовала голод, но уж с этим она в состоянии справиться без особых проблем. Отлежавшись, Санса достала из комода свою скрипку, развернула ноты, которые ей следовало разучить к следующему занятию, и уверенно ударила смычком по струнам.       ххх       Сандор сидел на своем идиотском стульчике под дверью Сансы и невольно вслушивался в мелодию, доносившуюся из ее комнаты. Он никогда не мог себе представить, что скрипка, которая его всегда дико раздражала, в умелых руках может звучать так красиво и завораживающе. Казалось, он чувствовал то, что этой мелодией хотел передать композитор — или исполнитель? Вначале это были жалобные стенания, горький и безутешный плач исстрадавшейся души, и казалось, нет в мире силы, способной хоть как-то облегчить ее страдания. Сандор даже уловил момент, когда эта страждущая душа смирилась с неизбежным и принялась безропотно ожидать избавительницы-смерти…, но вдруг передумала умирать и вместо этого взвилась над собственным погребальным ложем, вихрем закрутила вокруг себя все, до чего смогла дотянуться, безумным ураганом взметнулась ввысь и обрушилась сверху разверзшейся бурей, уничтожая все живое вокруг себя…       Слегка обалдевший Сандор настолько глубоко погрузился в ощущения, вызываемые этой потрясающей игрой, что даже не заметил, как к закрытой двери вплотную подошла леди Баратеон.       — Буянит? — деловито осведомилась она, приподнимая идеальной формы бровь и прохаживаясь оценивающим взглядом по небрежно вытянутым ногам Сандора.       — Нет. Играет, — ответил он, стараясь прикинуться одноклеточным существом с одной извилиной, лишь бы не вступать в разговоры с хозяйкой.       Серсея хмыкнула и громко постучала в дверь. Музыка внезапно оборвалась, словно разрушенная неосторожно брошенным камнем. Не дожидаясь приглашения, Серсея заглянула внутрь.       — Санса, голубка… я слышала, тебе уже лучше. Спустись-ка вниз, к ужину. Сегодня с нами Джейме и Петир, хотелось бы, чтобы все наконец-то были в сборе.       — Я не голодна, — глухо прозвучал из глубины комнаты девичий голос.       — И тем не менее, прошу тебя спуститься, — в медовом голосе Серсеи прорезался металл. — Прояви немного благодарности к людям, которые заботятся о тебе.       — Если бы вы заботились обо мне, вы дали бы мне уехать домой, — упрямо возразила пташка.       — Вот что, голубка, — зашипела Серсея, уже не пытаясь прикидываться доброй феей. — Если ты сейчас же не оставишь свои подростковые протесты и не спустишься вниз, я велю Псу приволочь тебя силой, за волосы, на потеху прислуге, но так или иначе ты выйдешь к гостям. Выбирай сама.       У Сандора от ярости кровь закипела в жилах, и ему в очередной раз захотелось сомкнуть руки вокруг тонкой длинной шеи безутешной вдовы Роберта Баратеона. Он до хруста в костяшках сжал кулаки и заставил себя молчать.       — Хорошо, я иду, — покорилась пташка.       Впрочем, ее голос звучал с таким же неуловимым достоинством.       Серсея не стала дожидаться Сансу и с королевской грацией вышла из комнаты, не удостоив Сандора взглядом. Девчонка вышла следом, затворив за собой дверь и тоже не взглянув на Сандора, словно он был пустым местом, а не человеком.       Сандор мысленно сплюнул, разозлившись теперь на обеих леди и не зная, что ему делать. Следует ли тащиться за пташкой? И стоит ли запирать дверь на ключ? Ведь, судя по всему, ключа у нее не было… Вряд ли, конечно, кто-либо позарится на ее скрипку, но все же какой-нибудь шутник вроде Джоффри вполне может насыпать толченого стекла ей в постель… Поколебавшись, он-таки запер дверь и последовал за Сансой в столовую.       Запахи, доносившиеся оттуда, заставили его вспомнить, что на завтрак он лишь наспех выпил чашку кофе, а обедом ему послужил сэндвич, купленный в студенческом киоске возле консерватории. Но он не был уверен, что ему можно сейчас отлучиться на кухню поужинать, и предпочел остаться подпирать стену у открытой двери в обеденный зал.       Серсея разливалась соловьем, обращаясь то к брату, то к Бейлишу; вся ее болтовня не имела ровно никакого смысла и была лишь данью великосветским церемониям. Сандора она утомила настолько, что он не сразу понял, что произошло, когда Санса вдруг заговорила с истерическими нотками в голосе:       — …Я не поеду. Неужели вы не понимаете, что в моем положении это неуместно?       — Не понимаю, что тебя так смущает, голубка, — повысила голос Серсея. — Ты же не собираешься горевать вечно и похоронить себя заживо в своей комнате? Тебе пора уже выйти в свет, пообщаться со сверстниками…       — Зачем? — воскликнула пташка. — Мне это совершенно не нужно…       — А затем, дорогая, что ты невеста Джоффри, и вам следует время от времени появляться на вечеринках вместе.       — Что?! — Сандор услышал, как зазвенели столовые приборы, оброненные на чью-то тарелку. — Что это за бред? Я не давала согласия на помолвку с Джоффри…       — Зачем эти церемонии, Санса? Я понимаю, сейчас вы оба должны соблюдать траур по отцам, и о свадьбе можно говорить не раньше, чем через полгода, но…       — Никакой свадьбы не будет! — Сандор услышал, что голос пташки сорвался.       — Это мы еще посмотрим, — спокойно сказала Серсея, будто наслаждаясь волнением своей жертвы.       — Вы не можете насильно выдать меня замуж… Вы не имеете права!       — После того, как твой отец застрелил моего мужа и отца Джоффри, я бы на твоем месте не заикалась о правах и была бы рада, что тебя готова принять такая семья…       — Мне не нужны ваши милости! Я хочу домой! Отдайте мне телефон, это моя собственность, я должна поговорить с мамой… — теперь голос пташки дрожал, и у Сандора болезненно заныло под лопаткой.       Но от бессилия он мог лишь скрежетать зубами.       — Поговоришь, но позже, — отрезала Серсея.       — Когда?       — Когда я решу, что наступил подходящий момент. И как скоро он наступит, зависит от твоего благоразумия и послушания. А теперь будь хорошей девочкой, голубка, и ешь.       — Я не голодна.       — Ах, не голодна?! — теперь Серсея, наконец, вспылила. — Тогда встань из-за стола и иди в свою комнату! И больше не смей показывать сюда носа, пока не попросишь прощения и не пообещаешь вести себя, как подобает леди из благородного дома! И не думай, что тебе, как принцессе, будут продолжать подавать еду в постель! На этот счет прислуга будет предупреждена.       Разъяренная и раскрасневшаяся пташка вылетела из обеденного зала, даже не заметив Сандора, а Серсее, видимо, показалось мало угроз, поскольку она выскочила вслед за Сансой и прокричала ей вслед:       — Ничего, посмотрим, как ты запоешь, когда проголодаешься! Будь уверена, мое терпение безгранично!       Услышав напоследок мерзкий хохоток Джоффри из обеденного зала, Сандор поспешил за подопечной.       Он настиг ее у самой комнаты, когда она в безмолвной истерике дергала ручку запертой двери. Мягко отстранив ее руку, он вставил ключ в замок и отпер дверь. Санса взметнула на него сердитый взгляд:       — Благодарю, сэр, вы очень любезны. Можете запирать меня и спокойно отдыхать до утра — сегодня я не планирую выходить.       С этими словами она скрылась внутри и хлопнула дверью. Сандор чувствовал себя оплеванным — он-то перед ней в чем виноват? Некоторое время он еще постоял перед дверью, не понимая, что ему делать, а затем запер ее и ушел на кухню, где подавалась еда для прислуги.       Задумчиво жуя жаркое из индейки, он размышлял о том, что сегодня, пожалуй, может гордиться медноволосой пташкой. Вся львиная стая пыталась загнать ее в угол и сожрать, но она не сдалась, хотя он понимал, насколько она сейчас подавлена и уязвима.       Особенно ему понравилось ее сегодняшнее выступление перед Бейлишем. Конечно, девчонка не понимала, с кем связывается, но в том, что Мизинец ее не тронет, Сандор был абсолютно уверен. Она была зачем-то нужна им всем — и Бейлишу, и Серсее, и Джоффри… Только вот зачем, он пока не мог сообразить.       Одно ясно: девчонку явно загоняют и травят. Вначале не дали по-человечески пережить горе от утраты отца, не пустили домой, запретили общаться с матерью… Теперь вот пытаются насильно выдать замуж и даже не брезгуют тем, чтобы заморить ее голодом. Ела ли она вообще сегодня хоть что-нибудь? Он не видел, чтобы она чем-нибудь завтракала, и не был уверен, были ли у нее деньги на обед в консерватории. Ужина лишили… этак девчонка совсем обессилеет.       Закончив есть, Сандор попросил у испуганной девушки, прислуживавшей на кухне, лимонное пирожное, банан и баночку питьевого йогурта. Девушка мигом собрала пакет и поставила на стол, боясь поднять на него глаза. Сандор поблагодарил, стараясь поменьше пугать девчонку, и поднялся на второй этаж к комнате Сансы. Несколько секунд прислушивался к звукам за дверью, но ничего не услышал. Негромко постучал, даже не надеясь на ответ.       — Да? — раздалось изнутри.       Пытаясь унять невесть почему участившееся сердцебиение, Сандор отомкнул дверь ключом и медленно открыл ее. Пташка сидела на кровати, обхватив руками колени. Увидев Сандора, она дернулась, как от удара.       — Что вам здесь нужно?! — слабо вскрикнула она.       — Не бойтесь, леди, — только и смог выговорить Сандор.       Вся комната внезапно наполнилась ее страхом. Проклиная себя, Сандор зажмурился, словно на него вдруг посыпался град из камней, и, стараясь не смотреть в сторону Сансы, подошел к ее прикроватному столику, поставил пакет и быстро вышел из комнаты.       Не забыв закрыть дверь на ключ.