Когда мир катится в пропасть

      Безжалостная пташка все-таки потащила его на прогулку, а он покорно поплелся за ней, как послушный пес за своей хозяйкой.       Утром, после того как он вышел проветрить голову на ступеньках трейлера, ему казалось, что ночное помутнение сознания отступило, и к нему вернулась ясность мысли. Но к несчастью, когда она вышла к нему, такая близкая и такая невозможно далекая, его мучения лишь усилились. Теперь она постоянно была рядом, постоянно попадалась ему на глаза, постоянно что-то говорила ему… Он чуть не проклял себя за собственную тупость, когда она увидела то, что видеть ей вовсе не полагалось — свою фотографию на его компьютере. Хорошо хоть в отупении мозга случилась спасительная брешь, и сквозь нее протиснулась хоть сколько-нибудь удобоваримая ложь о происхождении этой самой фотографии. Он понимал, что ложь шита белыми нитками, но произнося ее, делал самое уверенное и невозмутимое лицо, какое только мог.       К счастью, пташка поверила — по крайней мере, ему так показалось. За завтраком она продолжала стрелять в него глазами и пыталась задавать неправильные вопросы, но этого Сандор выдержать уже не мог — и свел разговор к молчанию. Надолго, однако, ее не хватило — едва они закончили завтракать, как она снова защебетала о красоте вокруг и как ей хочется прогуляться по лесу… А он сдуру возьми и ляпни о том, что здесь есть место куда красивее… Она загорелась, побежала одеваться, и тут он в очередной раз напрягся.       Одеваться во что?       Так и есть — вышла в том самом голубом длинном платье на тонких бретельках, а на ногах — босоножки на шпильках. Сандор не удержался и закрыл лицо рукой в надежде облегчить страдания своего мозга, а она, кажется, снова смутилась и принялась лепетать, что других вещей у нее нет…       Подумав, Сандор с ней согласился. Не предлагать же ей рубашки размера ХХХL и брючный костюм, в котором она попросту утонет… Кроме того, проблема шпилек не решалась никак.       Горестно вздохнув, Сандор твердо пообещал себе не смотреть на эти голые хрупкие плечи, на то, как глубоко западает при ходьбе ее платье в области талии, на округлую линию ее бедра, на эти покрытые розовым лаком ноготки, доступные взгляду в открытых босоножках… Он шел впереди, а она мужественно ковыляла позади, утопая тонкими каблучками в рыхлой лесной почве, цепляясь ими за выступающие корни и гибкие переплетения ежевичных ветвей, и Сандору все-таки пришлось предложить ей свою руку, на которую она охотно оперлась — не зная, что тем самым причиняет ему самые настоящие страдания…       Так близка к нему и так далека…       К счастью, до великолепного каньона, который ему захотелось показать ей, было не больше полумили.       Он бывал здесь почти каждую неделю в течение последнего года, но всякий раз, когда его взору открывался этот потрясающий панорамный вид, он понимал, что подготовиться к масштабу и величию этого природного разлома в невысоких лесистых горах просто невозможно. Стенки широкого ущелья, круто уходящего вниз, были сплошь изрезаны причудливой формы выступами и углублениями в виде величественных пирамид со сглаженными боками, высоких башен, в которых разве что не видны были старинные пушечные бойницы, и крепостных стен с ажурными зубцами. В самом низу, ближе к руслу узкой извилистой речушки на дне ущелья, подножие стен заплетали пышущие зеленью растения самой разнообразной формы — высокие травы с россыпью диких цветов, стелющийся зелеными коврами пушистый мох, из которого кое-где выбивались низкорослые нарядные сосны, даже высокие остроконечные страж-деревья, увитые зарослями дикого винограда, обступали каменистые изломанные берега…       Но самым великолепным зрелищем были многочисленные ступенчатые водопады, искрящиеся в запутавшихся солнечных лучах, преломленных и отраженных радужными веерами над разбитыми в белую молочную пыль струйками воды. Причудливая игра теней от наползающих время от времени на солнечный диск облаков каждую минуту делала каньон иным: то закутанным в таинственно мерцающую дымку, то напоенным прозрачностью свежего воздуха, то сияющим мириадами бриллиантовых капель воды, взлетающих над водопадом — и каждый раз у него самого захватывало дух, когда он выбирался полюбоваться этим местом.       Санса рядом с ним восхищенно выдохнула, обводя взглядом первобытную красоту этого дикого и нетронутого людьми кусочка земли.       — Это… это просто непередаваемо! — шепнула она, возбужденно сжимая его руку своей узкой ладошкой. — Воистину, боги и вправду любят Вестерос, если они создали такое место!       — По крайней мере, любили при сотворении, — согласился Сандор.       Он обернулся и поискал глазами особое, излюбленное им местечко — большой каменный валун, сотни лет назад упавший с вершины невысокого утеса на краю разлома, который формой напоминал удобное широкое кресло со спинкой. Расстелив на прохладном камне свой пиджак, предусмотрительно захваченный из дома, он присел в углубление «сиденья», опираясь на «спинку» и с болезненной гримасой вытягивая левую ногу, которую начинало нещадно ломить и выкручивать — видимо, на погоду. Прищурившись, он глянул вверх — и действительно, облака, кажущиеся местами молочно-белыми, а местами иссиня-черными на прозрачной голубизне небосвода, атаковали солнце все настойчивей, подгоняемые ощутимо усилившимся ветром.       Наверняка будет дождь. Возможно, гроза.       Санса, слегка прихрамывая — как ему показалось — в абсолютном детском восторге расхаживала по широкому краю ущелья, охая, ахая и находя все новые и новые эпитеты представившейся ее взору красоте. Сандор невольно усмехнулся, но с некоторой тревогой подметил, что она все чаще начала обнимать себя руками, ежась от налетающих вихрей поднимавшегося ветра — то ласково теплых, то отрезвляюще холодных.       Не в силах оторвать взгляда от стройной фигурки, затянутой в совершенно нелепое в этом месте вечернее платье, Сандор произнес:       — Если бы ты увидела каньон вечером, в лучах заходящего солнца — ты бы уже никогда не смогла забыть это место, поверь.       Она повернула к нему восторженное лицо и просяще улыбнулась:       — А мы можем прийти сюда вечером?       — Сегодня вряд ли получится, — качнул головой Сандор. — Скоро начнется дождь. Судя по северным облакам, до вечера погода не наладится.       — Как жаль, — уголки ее улыбки слегка опустились вниз, придав ей выражение разочарованного ребенка, у которого отняли красивую игрушку. — Я бы не хотела уходить отсюда до самого вечера. И ночью… наверняка здесь тоже невероятно красиво!       — Лунной ночью, когда видны звезды — да, — подтвердил Сандор. — Эта речушка, на дне ущелья, соединена с морем, поэтому ночью ее воды сияют из-за планктона, заходящего в реку. А деревья внизу каньона облюбовали светлячки — когда смотришь на них ночью, кажется, будто кто-то развесил на них новогодние гирлянды…       — Я хочу это видеть… — снова задохнувшись от восторга, вымолвила Санса. — Как жаль, что вы не вытащили меня сюда прошлой ночью! Теперь нам осталась всего одна ночь, а если будет дождь, то луну и светлячков мы не увидим…       — Не увидим, — глухо повторил Сандор, спускаясь взглядом с обнаженного девичьего плеча до хрупкого запястья.       Она вновь обратила лицо к каньону и продолжила бродить среди зарослей высокой травы и поздних летних цветов, с которых пчелки-медоносы все еще запасались пыльцой на зиму. Собирая цветы и сплетая их в венок, она забралась так далеко, что Сандор едва не потерял ее из виду, и ему пришлось ее окликнуть. Он ужасно не хотел ей мешать, но и забывать о том, что она — его подопечная, он не имел права.       Нагулявшись, умиротворенная Санса вернулась в венке из разноцветных мелких звездочек и колокольчиков, которые удивительно гармонично сочетались с медью ее волос. Сандор сглотнул слюну — даже красота великолепного каньона не могла сравниться с красотой этой невинной юной девушки.       От внимательного взгляда Сандора, тем не менее, не укрылось то, что она продолжала слегка прихрамывать — значит, в первый раз ему не показалось. Лесная дева подошла ближе, окутав его свежим ароматом диких цветов, смешанным с пьянящим запахом ее волос и кожи, устало присела рядом с ним на застеленный пиджаком камень и обхватила себя руками. Плечом он почувствовал мелкую дрожь, неровными волнами набегавшую на ее тело.       — Замерзла? — решился спросить Сандор.       — Немного, — ответил мелодичный голосок, рвущий тонкие нити его самообладания.       — Возвращаемся назад?       — Нет, — поспешно возразила она. — Я хочу побыть здесь. Я еще никогда в жизни не видела подобной красоты.       Я тоже, девочка. Еще ни разу в жизни я не видел никого подобного тебе.       Поколебавшись, Сандор осмелился приподнять руку и легонько обнять ее за плечо. Она охотно поддалась — ее опять сотрясла волна дрожи — и прильнула к его боку всем телом, с детской непосредственностью укладывая голову ему на грудь.       Сандор понял, что поступил опрометчиво — его дыхание снова сбилось, но деваться было уже некуда. Отчаянно цепляясь за остатки благоразумия своим воспаленным мозгом, он заставил себя говорить:       — Все равно скоро пойдет дождь, и нам придется убираться.       Словно в подтверждение его словам, где-то далеко за верхушками пологих гор прогрохотал глухой раскат грома.       — Еще немного, — прошептала она, — пожалуйста.       Он боялся наклонить голову, чтобы не вдыхать одуряющий аромат ее волос, он боялся взглянуть на нее, чтобы не рвать себе и без того напряженные до предела нервы, но его ладонь сама собой накрыла голый девичий локоть, отчетливо ощутив под пальцами выступившие пупырышки гусиной кожи.       — Ты замерзла, — повторил он громче и встал с камня, отделяя себя от нее невероятным усилием воли. — Поднимись, я возьму пиджак.       Она послушно поднялась, а он встряхнул уже изрядно помятый и испачканный в каменной пыли черный пиджак и накинул ей на озябшие плечи.       — Так лучше?       — Намного. Спасибо, — ответила она, улыбнувшись, и посмотрела ему в глаза.       Спасая себя, он отвел взгляд и сел обратно на голый камень. Девушка тоже оглянулась, неловко переступила с ноги на ногу на своих высоких тонких каблуках, но осталась стоять.       Наверное, боится запачкать и испортить платье, догадался Сандор. Ну ничего, скоро устанет и сама запросится домой.       К несчастью, Санса Старк рассудила иначе. Некоторое время она упрямо стояла, вглядываясь в бесконечную красоту каньона, погрузившегося в зыбкую пасмурную дымку, но вскоре обернулась и присела не на камень, а на его правую ногу, согнутую в колене. Сандор в очередной раз остался без дыхания.       — Вы не против? — она подняла на него виноватые глаза.       Говорить он не мог, лишь отрицательно качнул головой. А в следующую минуту, когда она уже слегка расслабилась и снова повернула голову к ущелью, он подхватил ее под колени и под спину и усадил на себя боком, перекинув ее стройные ноги через свои бедра. Она рвано выдохнула, но не стала сопротивляться — напротив, прижалась к нему еще теснее и обвила рукой его шею. Она тщательно избегала смотреть ему в глаза — впрочем, при такой близости ее головы к его лицу это было бы опасно для них обоих — но ее висок с бьющейся под полупрозрачной кожей синей венкой и медью осенних волос, переплетенных с травами и цветами, маячил в каком-то дюйме от его лица… Это было выше его сил.       Поддаваясь инстинкту, он закрыл глаза и вдохнул тончайший запах ее кожи. Листочки и лепестки венка щекотали ему лоб и переносицу, а жаждущие губы сами собой нашли шелковую прядку, выбившуюся из спутанной косы. Самоконтроль был безнадежно утерян, и Сандор переступил черту дозволенного — уткнулся лицом в одуряющую смесь запахов, ощущая под пересохшими губами нежность ее кожи на виске, хрипло выдохнул, проследил ими путь от высокой скулы до плавной линии челюсти, зарылся носом в растрепанную косу на затылке, коснулся обожженной щекой ее уха… Его губы, до сих пор не знавшие поцелуев любви, приоткрылись на гладком атласе ее шеи, его хриплый выдох и ее едва слышный вздох сплелись в едином аккорде. Краем сознания он ожидал, что она оттолкнет его в испуге, вспорхнет с его колен, гневно закричит, и быть может, заплачет, но поделать ничего не мог — сходя с ума от раздиравшего его желания, он жадно забирал то, что никогда ему не принадлежало…       Но пташка, к его удивлению, вместо справедливого протеста повернула к нему лицо, обхватила ладонями его собственное и нашла живительными лепестками своих губ его жесткие губы. Его рассудок стекал куда-то в бездну горячими расплавленными каплями, а он бесстыдно утолял иссушавшую его жажду: зарылся пятерней в волосы над хрупким затылком, фиксируя ее голову, и сильнее вжался ртом в ее податливые губы — раскрывая, сминая, подчиняя, завладевая целиком их трепетной мягкостью, врываясь языком в их сладкую влажность, не в силах остановиться и оторваться от нее, словно от глубины и силы этого поцелуя зависела вся его никчемная жизнь.       Она тихо застонала ему в губы, а он все ждал, когда она начнет вырываться и колотить по его плечам маленькими кулачками, чтобы прекратить, наконец, происходящее с ними безумие. Но Санса снова рушила его смутные надежды, добровольно раскрываясь навстречу его поцелую, впуская его в себя, скользя дрожащими пальчиками по его напряженной шее, ладонью другой руки спускаясь в расстегнутый ворот рубашки…       Сандор не мог бы сказать, как долго продлилось его помешательство, и чем бы все это закончилось, но внезапно на их головы и плечи начали падать тяжелые крупные капли — с каждой секундой все чаще и быстрее, и лишь когда над их разгоряченными головами прогремел гулкий раскат грома и разверзлись небеса, он, наконец, оторвался от нее, хрипло втягивая воздух в сдавленные легкие.       — Я же говорил, — сумел выговорить он, глядя на свое недозволенное счастье.       Пташка, казалось, вовсе не замечала дождя — лишь смотрела на него широко раскрытыми чуть удивленными глазами, а ее губы, окрасившиеся в ярко-розовый цвет от прилившей к ним крови, все еще были дразняще приоткрыты.       Он едва удержался от стона, заставил себя снять ее со своих коленей, поставив на землю, и поднялся сам, накрывая ее плечи рукой поверх пиджака и увлекая ее за собой. Она сделала несколько шагов в своих идиотских босоножках и тут же увязла в мгновенно размокшей грязи, в которую превратилась тропинка под щедрыми струями дождя. Тогда Сандор, недолго думая, подхватил ее на руки и, прихрамывая сильнее обычного, потащил ее к трейлеру, преодолевая со своей драгоценной ношей самые сладостные и самые мучительные полмили в своей жизни.       — Сандор, — бормотала она по пути ему в ухо, касаясь его губами и щекоча его обнаженные нервы, — отпусти меня. Я могу идти босиком.       — Молчи, — только и смог сказать он, усиленно пытаясь вернуть себе потерянный самоконтроль.       Чтобы не сорваться с катушек и прямо здесь, в грязи, под проливным дождем, не совершить непоправимое.       Когда спасительный трейлер вынырнул из-за сплошной стены дождя, они оба вымокли до нитки. Сандор поставил Сансу на ступеньки и отпер дверь, пропуская ее вперед. В прихожей он грубовато сдернул с ее плеч мокрый пиджак и, уже повернувшись в сторону выхода, бросил ей:       — Постой под горячим душем и забирайся в постель. Не хватало еще заболеть…       — Сандор? — она испуганно обернулась. — Куда ты?       Его сердце разбилось вдребезги от одного только звучания его имени в ее устах. Но он лишь грубо прошелся по осколкам:       — Мне надо… — он обернулся к ней и запнулся, не успев придумать предлог.       — Куда? — она упрямо пыталась разыскать ответ в его глазах.       -…в аптеку, — внезапно осенила его спасительная мысль.       — Зачем? — она сделала шаг к нему, а он на шаг отступил, выходя под дождь на крошечное крыльцо трейлера.       — Куплю мазь для твоего колена…       — Не надо, — она сделала еще один шаг к нему, а он синхронно отступил на ступеньку ниже, — оно уже не болит.       — Болит. Я видел, как ты хромаешь.       Внезапно вспыхнувшая молния осветила ее лицо неестественно бледным светом, вслед за ней почти сразу же грянул гром, и Санса закрыла руками уши.       — Я поеду с тобой, — испуг в ее глазах стал гораздо заметней.       — Нет. Ты останешься здесь, согреешься под душем и ляжешь в постель. Я быстро.       — Ты не должен бросать меня одну! — истерически крикнула она. — Ты же мой телохранитель, забыл? А если кто-нибудь ворвется сюда?!       Сандор, пятясь спиной, опустился еще на одну ступеньку.       — Здесь нет людей на несколько миль вокруг. А если бы и были, думаешь, они стали бы разгуливать под таким дождем? Закрой дверь изнутри. И не бойся, я скоро вернусь.       Больше не оглядываясь, Сандор спустился со ступенек и услышал новый раскат грома вслед за блеснувшей молнией. Порылся в кармане пиджака в поисках ключа, завел машину и рванул с места, заставив колеса взвизгнуть и вырыть в мокрой земле глубокие борозды.       Аптека пришла на ум совершенно случайно. Он был уверен, что с ее коленом ничего серьезного — по крайней мере, пытался себя в этом убедить. Но ему совершенно необходимо было остыть и переосмыслить произошедшее. Оценить глубину своего позорного падения.       Вдали от нее.       ххх       Санса сидела на разложенном с ночи диване, с головы до пят закутанная в одеяло, и с безотчетным страхом смотрела наружу сквозь закрытое окно. Под сплошь обложившими небо свинцово-черными грозовыми тучами было темно, словно на смену чудесному солнечному утру почему-то сразу пришли сумерки. Молнии, вначале прорезавшие зловещую синеву нечасто и где-то далеко, теперь, казалось, лупили что есть силы прямо над крышей трейлера, заставляя ее сжиматься от страха, жмурить глаза и закрывать руками уши в ожидании резких и трескучих раскатов грома, следовавших незамедлительно за яркими всполохами.       Хотелось бы знать, есть ли неподалеку громоотвод? Если нет, то трейлер с его металлическим корпусом наверняка притянет одну из молний… Санса тревожно поежилась.       Гроз она боялась с детства. Тогда она пряталась в своей комнате, за толстыми каменными стенами Винтерфелла, и утешала себя тем, что сквозь них никакая молния до нее не доберется. Жаль, что здесь такой уверенности не было — она чувствовала себя незащищенной и открытой перед разыгравшейся стихией.       Жаль, что Сандор уехал. Санса в очередной раз тронула пальцами свои слегка припухшие губы, пытаясь ощутить на них его поцелуй, и уголки ее губ едва заметно дрогнули.       Она угадала правильно! Она нравится ему, нравится сама, как женщина, а не только как исполнительница оперных арий. Оглядываясь назад, она не могла бы точно определить, когда она догадалась о его чувствах… Теперь казалось, что она видела это всегда, начиная с его вторжения в свою комнату с йогуртом и пирожным для нее. Но тогда она еще пыталась осмысливать его поведение с точки зрения разума, а инстинкты включились уже после побега с яхты, когда Санса впервые осталась наедине с Сандором вчера ночью. Она чувствовала его неловкость рядом с ней, она замечала то, как тщательно он пытается отводить от нее взгляд, она понимала, что он изо всех сил старался сделать ее пребывание в трейлере комфортным, но при этом нарочно стремился держаться подальше, потому что ее присутствие влияет на него определенным образом…       А утром ее догадки лишь усилились. Когда она уговорила его отправиться на прогулку, из ее головы все не шла фотография, которую он сделал заставкой на своем компьютере. Что бы он там ни говорил, но таким образом люди размещают фотографии только родных и близких людей — любимых, супругов, детей… Санса впервые почувствовала неясный трепет и сладкое щекотание возле сердца от этой мысли — большой, грозный, нелюдимый Пес, будучи дома в одиночестве, смотрел на ее фотографию, и… о чем он думал при этом?       Она едва поспевала за ним в своих дурацких босоножках, недоумевая, куда же подевалась его прежняя галантность и внимательность. Тонкие каблуки-шпильки проваливались в рыхлый дерн, цепляя на себя целые гроздья опавших дубовых листьев, то и дело приходилось останавливаться и счищать их. А еще ощутимо болело колено, которое она ушибла вчера, с размаху упав на пол каюты в попытке сбежать от Джоффри. Она вновь бросила тоскливый взгляд на мощную фигуру Сандора — он так и не сменил вчерашнюю рубашку, и выглядела она основательно измятой — и он словно бы почувствовал, наконец, ее взгляд и предложил ей взять его под руку. Опираясь на него, идти было гораздо легче, а его близость снова взволновала Сансу.       Почему-то приятно было чувствовать себя уязвимой и неловкой рядом с ним — большим, надежным и сильным. Своей ладонью она ощущала каменную твердость его руки, а в памяти некстати всплывали обрывки их импульсивных прикосновений: когда она рыдала на его груди в тесном пространстве машины, чувствуя на себе эти сильные мужские руки, и когда она вчера ночью буквально упала в его объятия, уловив в нем жалость и сочувствие к себе… Однако то, как он обнимал ее, было вовсе не похоже на жалость.       Это было желание. Сильное, жгучее, неутоленное.       Сердце Сансы забилось чаще. Она слегка изменила положение ладони на его предплечье и почувствовала, как он вздрогнул, хотя и не бросил в ее сторону ни единого взгляда.       Кусая губы, она уже продумывала варианты разговора с ним — любопытство и неясное томление в груди требовали новых и новых подтверждений ее догадкам… Но вдруг перед ней предстала красота великолепного каньона, и она на время позабыла обо всем, восторгаясь и любуясь этим дивным местом, этим удивительным уголком нетронутой человеком дикой природы… А Сандор еще и подливал масла в огонь, рассказывая ей о красоте этого места вечером, в лучах заходящего солнца, и ночью… Ей вдруг показалось, что он и сам хотел бы прийти сюда с ней перед закатом и, кто знает, может быть, дождаться ночи… Как это было бы романтично!       Но он вдруг испортил все, заладив свои мрачные песни о грядущем дожде, и Санса ушла собирать цветы, россыпью устилавшие пологую вершину каньона, улучая при этом момент за моментом, чтобы бросить украдкой взгляд на Сандора.       Когда он думал, что она не смотрит на него, он не сводил с нее глаз. Волны неясного, но приятного волнения накатывали на нее одна за другой, и она уже с трудом удерживала себя от того, чтобы подойти к нему, взять его за руку и прильнуть к нему всем телом, заставляя его вновь обхватить ее своими сильными руками и сжать в крепких мужских объятиях…       Становилось все холоднее и холоднее — вероятно, перед надвигающимся дождем, да и солнце уже почти скрылось за облаками. Санса уже начинала жалеть о том, что не додумалась забрать с яхты свои вещи — можно было хоть чем-нибудь укрыть озябшие плечи.       И вдруг ей в голову пришла куда лучшая идея — подойти к неподвижно сидящему на камне Сандору и сесть рядом с ним. Она готова была побиться об заклад, что он поймет, как ей холодно, и обнимет ее… Лучшего повода и придумать было нельзя!       Так и случилось… Да только она и сама не ожидала, что события будут развиваться столь стремительно… Как она очутилась у него на коленях, плотно прижатой к его сильной теплой груди, она помнила смутно, зато отчетливо помнила, как замирала, чувствуя его сбивчивое горячее дыхание у себя на виске, ощущая, как его лицо склоняется все ближе к ее щеке, как его губы щекочут ей ухо, шевелят волосы, спускаются на шею… Кровь прилила к щекам, не давая ей опомниться, а в груди рождалось, нарастало и крепло неясное влечение к этому грозному большому мужчине, и так хотелось, чтобы он не прекращал эту сладкую пытку своим хриплым горячим дыханием, своими жесткими обветренными губами… И ей захотелось большего. Захотелось больше доказательств, больше определенности, больше желания, захотелось поцелуя… Не дождавшись от него активных действий, она сама повернула к нему пылающее лицо и, взяв его лицо в ладони, посмотрела в его горящие страстью глаза и прикоснулась губами к его губам.       Сердце колотилось как сумасшедшее — она очень боялась, что он оттолкнет ее, зарычит, отстранится, как делал обычно… Но к счастью, боги услышали невысказанную молитву ее сердца, и Сандор — боги, как красиво звучит его имя! — прижал ее к себе и подарил ей самый настоящий поцелуй, да еще такой, о котором она и мечтать не могла! Ей оставалось лишь подчиняться его напору, задыхаясь и чувствуя на своих губах вкус его властных жестких губ, и уплывать в мир сладких грез и фантазий, где благородные рыцари падают к ногам своих возлюбленных леди — как правило, прекрасных и недоступных — и силой крадут у них прощальный поцелуй перед смертельной битвой…       Но Сансе вовсе не хотелось, чтобы этот поцелуй был прощальным, или вообще единственным, да и смертельных битв в этой благодатной лесной тиши никаких не предполагалось. Поэтому, когда Сандор оторвал ее от себя, она, ошеломленная и задыхающаяся, прямо посмотрела ему в глаза в поисках ответа на свой вопрос — ведь это же не было случайностью?       Он был обескуражен и встревожен, но в глубине его серых ясных глаз все так же плескалась отчаянная страсть, которую до сих пор Сансе не удавалось распознать.       Не успела она сказать ни слова, как он уже потащил ее под усиливающимся дождем обратно к трейлеру. Идти в босоножках оказалось совершенно невозможно — тонкие острые каблучки погружались в раскисшую землю, как в сливочное масло, ступни ерзали по намокшей подошве, грозя разорвать тонкие кожаные ремешки, и тогда Сандор подхватил ее, будто ребенка, и, припадая на левую ногу, понес к трейлеру на руках. Ей стало ужасно неловко, что она вынуждает его тащить ее на себе, и она даже попыталась сопротивляться, полагая, что сможет пойти босиком, но Сандор в своей обычной мрачной манере попросил ее заткнуться, и она подчинилась, обнимая его за шею и молча слушая его хриплое сбивчивое дыхание.       Кто бы мог подумать, что уже дома, в трейлере, он оставит ее одну и сбежит? Санса расстроилась донельзя. Это был жестокий удар по ее едва зародившимся чувствам… Она ожидала, что оказавшись внутри трейлера вместе с ней, он позаботится о ней, попытается ее согреть, снова обнимет ее, станет покрывать поцелуями… как ей хотелось почувствовать себя защищенной в его надежных объятиях — от враждебного внешнего мира, от разбушевавшейся грозы, от грустных мыслей!       Но он сбежал, на ходу придумав глупый повод про аптеку, и ей ничего не оставалось, как проводить печальным взглядом рванувшую с места машину, взметнувшую комья грязи из-под колес, запереть дверь изнутри, как он и велел, и отправиться в душ, чтобы привести себя в порядок. Мокрые волосы пахли дождем и цветами со снятого венка, но она не стала их мыть — они еще хранили на себе страстные прикосновения его губ… Завязав их высоким узлом на макушке, Санса последовала совету Сандора и хорошенько согрелась под теплыми струями, тщательно вычистила свои многострадальные босоножки, надеясь, что им окончательно не пришел конец, а затем закрыла окно трейлера, впускавшее в комнату влагу и холод, и завернулась в теплое одеяло, пугаясь грозы и думая о Сандоре.       Он вернулся примерно через час, когда раскаты грома и вспышки молний сотрясали небо уже гораздо реже и значительно дальше. Мокрый до нитки — черные волосы облепили его лицо, и на какое-то мгновение Сансе показалось, что шрам от ужасного ожога на левой половине его лица был всего лишь ее кошмарным сном, а на самом деле лицо его прекрасно… Но, словно назло ее мыслям, он убрал назад прилипшие волосы, не скрывая перед ней своего уродства, молча бросил поверх одеяла коробочку с лекарством и, не обращая на нее больше никакого внимания, принялся рыться в шкафу в поисках сухой одежды.       В таком же гнетущем молчании он стремительно покинул комнату и закрылся в душевой. Санса повертела коробочку в руках — это была мазь от ушибов. Она внимательно прочитала инструкцию, открыла и понюхала содержимое — запах был едва заметным, травяным — и аккуратно сложила тюбик вместе с инструкцией обратно в коробочку. Терпеливо дождалась, пока в душе прекратила литься вода и за перегородкой смолкли шорохи. Хлопнула дверь.       Она надеялась, что Сандор вернется в комнату и скажет ей что-нибудь, чтобы она могла поддержать разговор и вывести его на откровенность, успокоить его и обнадежить, но вместо этого услышала звук отодвигаемого стула на кухне и звон стаканов. Санса нахмурилась — опять, что ли, принялся напиваться? Ну уж нет, этого она не допустит.       Выбравшись из-под уютного одеяла и решительно спустив ноги с дивана, Санса босиком прошествовала на кухню и остановилась перед рассевшимся у кухонной стойки Сандором.       Хотелось ему или нет, но он вынужден был поднять на нее глаза. Она ожидала увидеть в них вопрос или хотя бы недоумение, но увидела лишь тоску, печаль и… что-то такое, от чего ее сердце снова забилось чаще.       — Было очень жестоко оставить меня здесь одну, в разгар грозы, — сообщила она напрямик укоризненным тоном. — А если бы в трейлер ударила молния?!       — Это вряд ли, — соизволил разлепить губы Сандор. — Молния бьет в то, что выше — а здесь полно высоких деревьев. Кроме того, неподалеку находится вышка сотовой связи.       — Все равно, мне было страшно, — настаивала она.       Он помолчал, окинув тяжелым взглядом ее фигуру под огромной бесформенной футболкой, прошелся им по обнаженным ногам.       — Прошу меня простить, леди Старк. Этого больше не повторится.       Санса смутилась и разозлилась в одночасье. Опять леди Старк? После всего, что случилось между ними совсем недавно? И за что он просит прощения? За то, что оставил ее одну, или… за свой поцелуй?       — Чего не повторится? — уточнила она грозно.       — Ничего, — сказал он и повернул голову к кухонной стойке, выставив ей на обозрение обезображенную сторону своего лица.       Она видела, как он слегка дрожащими пальцами схватился за свой стакан, и, сама не отдавая себе отчета в том, что делает, шагнула к стойке и накрыла стакан своей ладонью. Он снова поднял на нее глаза — она ожидала увидеть в них привычную ей злость, но увидела лишь плещущееся в глубине серых озер чистое желание.       — Я не хочу, чтобы ты напивался сейчас, Сандор, — тихо сказала она.       — Чего же ты хочешь, пташка? — так же тихо спросил он, пронзая ее расплавленной сталью во взгляде.       «Вот сейчас», — поняла Санса, внутренне дрогнув и замирая от инстинктивного страха перед неизведанным.       — Поговори со мной…       Она увидела, как дернулся его кадык вместе с обожженной щекой.       — О чем?       — О том, что происходит между нами.       Его щека опять конвульсивно дернулась, а она почувствовала, как почва уходит из-под ее ног, и она падала, проваливалась в бесконечность его потемневших глаз.       — Ничего не происходит, — прохрипел он мучительно низким голосом, отозвавшимся сладкой дрожью где-то внизу ее живота.       — Ничего? — уточнила она, умирая, возрождаясь и умирая снова.       — Ничего, — подтвердил он, но грудь его вздымалась высоко и подозрительно часто, а открытая взору вена на его мощной шее бешено пульсировала.       Санса чувствовала, как мелко задрожали ее руки. Не говоря больше ничего, она вышла из кухни и вернулась обратно в комнату, забралась с ногами на диван и обхватила колени руками.       Было горько, стыдно, больно. Она хотела услышать от него признание. Хотела верить в то, что его чувства, явно бьющие через край, не были плодом ее фантазий. Хотела убедиться, что этот жаркий поцелуй над крутым обрывом не приснился ей в утренней дреме.       Но он струсил. Оставил ее одну. Отверг ее.       Несмотря на все те шаги, которые она, превозмогая горе, стыд и природную застенчивость, делала ему навстречу.       Что-то больно впивалось в бедро, и Санса, приподнявшись, достала из-под себя примятую коробку с кремом от ушибов. Попыталась дрожащими пальцами раскрыть ее, но почему-то сразу же закрыла.       И услышала его приближающиеся тяжелые шаги.