Когда мир катится в пропасть

      За то время, пока она стояла перед ним, такая открытая, такая желанная и странно смелая, он успел проклясть себя сотни тысяч раз — и за свой постыдный срыв на краю каньона, и за свое трусливое бегство из трейлера, и за свою неудавшуюся попытку напиться и забыться, и за то, что хотел эту красивую милую девочку до одури, и за то, что не смел отозваться на ее искренний и трогательный призыв. Он не имел никакого права сказать ей того, что она хотела услышать, и в то же время не мог выносить той боли, что видел в прозрачной голубизне ее прекрасных глаз.       Он все еще не мог поверить в происходящее. Что она не оттолкнула его тогда, когда он впился своим грубым ртом в ее нежные губы. Что она тянулась к нему вместо того чтобы пугаться и кричать. Что она требовала от него признаний, которых он не мог позволить даже себе самому. И что она хотела этих признаний.       Он пошел за ней почти сразу же, плохо соображая, что делает, но уже готовый дать ей все, чего она захочет. Захочет говорить — он будет слушать. Захочет его слов — он будет говорить. Захочет влепить пощечину — он покорно подставит другую щеку. Пошлет его к Иным — он уедет прямо за гребаную северную Стену.       Она сидела на его кровати, обиженная, хрупкая, сломленная, не поднимая глаз. Пыталась дрожащими руками справиться с дурацкой коробкой, чтобы достать из нее только что купленное им лекарство.       — Пташка, — выдохнул он, забирая из трепетных пальцев злосчастную коробку и рывком освобождая из нее тюбик, — прости меня. Я гребаный больной ублюдок. Я недостоин не то что прикасаться к тебе — даже смотреть на тебя. Я недостоин касаться даже твоей тени на земле…       — Молчи, — сказала она, дернувшись как от удара и сжимаясь, — неужели ты не понимаешь, что делаешь мне больно?       — Я не хотел, — искренне сказал Сандор, молясь, чтобы она поверила.       Руки сами собой открутили крышку тюбика. Он подхватил ее ушибленную ногу под колено и подтянул к себе. Она едва слышно выдохнула от неожиданности, а его передернуло от прикосновения огрубевших пальцев к ее нежной коже. Но он сцепил зубы и выдавил на расцарапанное и слегка подпухшее колено немного прозрачного геля из тюбика. Размазал его по округлой коленной чашечке, касаясь кончиками пальцев трогательных впадинок по обе стороны от нее, скользнул по припухшей мягкой связке снизу… На его пальцах все еще осталась толика геля, и он прошелся ими по багровому следу от ремня на ее бедре, терявшемуся выше под краем футболки…       Санса снова выдохнула, а он, не отдавая себе отчета в том, что делает, склонил лицо над ее невообразимо стройной ножкой и поцеловал ее выше колена… Ее божественно гладкая кожа ласкала его пересохшие губы нежнее легчайшего шелка, и он сам не заметил, как жадно заскользил по ней губами, то прикасаясь, то отстраняясь, отклоняясь вбок, к наружной стороне ее колена, слегка сминая пальцами податливую мягкость ее икры…       — Санса, — прохрипел он, не в силах больше сдерживаться и покрыл дорожкой поцелуев тонкую косточку ее голени, бережно придерживая эту сводящую с ума ножку уже двумя ладонями, словно величайшую драгоценность, спускаясь еще ниже…       …выцеловывая, как ему и мечталось, каждую выпуклость на ее тонкой щиколотке, каждую впадинку у ахиллова сухожилия, прослеживая поцелуями восхитительную арку ее подъема, лаская языком каждый тонкий пальчик, будораживший его воображение столько долгих дней и ночей…       Услышав ее тихий стон, он осознал, что нежно и медленно целует ее ступню, от узкой пятки до кончиков пальцев, и это ему не снится… Насладившись сполна одной прекрасной ножкой, он перешел на другую, покрывая откровенными поцелуями каждый дюйм ее дивной кожи, бессовестно посасывая каждый милый пальчик с розовым ноготком, облизывая каждую венку на высоком подъеме, опаляя сбивчивым дыханием хрупкую щиколотку и бесконечно длинную голень, накрывая ртом изумительную округлость колена, влажно припадая губами к внутренней стороне ее бедра…       Очередной полувздох-полустон заставил его на мгновение поднять голову и взглянуть ей в лицо…       ххх       …Сквозь волны накрывающего ее удовольствия от совершенно неожиданных и откровенных поцелуев она сумела разглядеть безумие на дне его взгляда, захлестывающее его с головой. Его потемневшие радужки плавились от вожделения, увлекая ее за собой в бездонные глубины его жаждущих глаз. Она слабо застонала и откинулась на подушки, закрывая глаза и отдаваясь охватившему ее чувству. Его большие теплые руки понемногу добрались до ее бедер, сжимая и отпуская, сминая и поглаживая, а с внутренней их стороны бесстыдно разгуливали его шершавые губы и влажный язык, выводя на нежной поверхности кожи замысловатые узоры, все выше и выше, заставляя ее тело сотрясаться неясной дрожью. Его неровное горячее дыхание опаляло чувствительную кожу там, где мужские поцелуи не могли ей прежде даже померещиться — она почувствовала, как задирается под его медленными движениями край длинной футболки. Остатки целомудрия внезапно взяли верх над опутывающей сознание сладкой расслабленностью и заставили ее с усилием свести ноги, не давая ему продвинуться, но мужчина не поддался, настойчиво потянув ее на себя и с силой разводя ее бедра еще шире, закидывая ее ноги себе на плечи.       Лицо Сансы пылало от смущения и разгоревшегося желания, и она со стоном закрыла его ладонью, но вынуждена была подчиниться этим властным рукам и ищущим губам, его бессовестно скользящему все выше и выше языку… На краю уплывающего сознания билась мысль о том, что зря она решила постирать и повесила просушиться намокшее под ливнем белье — теперь между его жаждущим ртом и ее сокровенным местечком не осталось никакой преграды, даже самой тонкой, и когда он впервые коснулся губами ее губ там, она дернулась и застыла от стыда, страха и предвкушения чего-то удивительного, дерзновенного... Он отстранился, но лишь на мгновение, тут же легонько коснулся чувствительной плоти языком, и она всхлипнула, задрожав всем телом.       — Не надо, — прошептала она одними губами, в надежде, что он услышит и прекратит эту сладкую пытку, и в тайной молитве, чтобы оглох и не останавливался.       — Пташка… — услышала она хриплое где-то там, внизу, и ее сокровенную плоть обожгло горячим дыханием.       Теперь там хозяйничали его пальцы, поглаживая и разводя в стороны ее нижние губы, чтобы дать возможность его настойчивому языку пройтись по всей длине ее лона, снаружи и изнутри, забираясь в ее потаенные и неизведанные никем доселе глубины, смешивая ее влагу с его слюной… Его губы в плавном ритме захватывали и отпускали ее нежную плоть, язык дерзко скользил по самым чувствительным местам, и она не в силах была сдержать рвущиеся наружу стоны, поддаваясь, подчиняясь, всхлипывая, ловя его ритм и двигаясь ему навстречу, заставляя его усилить нажим и ускориться… Она чувствовала, как переполняет ее взрывоопасное напряжение, как ей хочется получить еще больше бесстыдной ласки, хочется, чтобы он проник в нее глубже, чтобы целовал еще сильнее… а сладкая пытка все продолжалась и продолжалась, ее рваные крики становились все громче, все утробней и смешивались с его судорожными хриплыми вздохами.       Доведенная до исступления, она вдруг лопнула, как до предела натянутая струна, не узнав собственный протяжный полустон-полукрик, ее бедра сами собой сжались вокруг его головы — Санса впервые в жизни испытала ни с чем не сравнимое блаженство, хлынувшее из нее сплошным потоком и сотрясавшее конвульсиями все ее выгнувшееся дугой тело.       Пока она лежала, оглушенная и внезапно обессилевшая, невидящими глазами уставившись в потолок, молчаливый мужчина внизу уже задирал ее футболку выше, скользил плотно прижатыми к коже теплыми ладонями по ее бедрам и ягодицам, крепко стискивая их и ласково поглаживая сильными пальцами, покрывал горячими влажными поцелуями чувствительные ложбинки ее паха, обводил языком выступающие косточки на бедрах, прижимался шершавыми губами к вздрагивающему животу…       ххх       …Ее дивная кожа нежнее бархата и шелка, слаще меда и ароматнее цветов… Сандор совершенно потерял разум, дорвавшись до трепещущего в его руках обнаженного девичьего тела, он был готов целовать его веками… его собственное плотское желание уже давно разрывало ему джинсы, но его губы слишком долго ждали прикосновений к этому божественному телу, он хотел сполна насытиться каждой его клеточкой… Ее бархатистая кожа на нежной чаше глубоко запавшего меж бедренных косточек живота так и манила зарыться в ней лицом, и он на мгновение уронил голову в эту сладкую впадину, прижался щекой — здоровой, чтобы не поцарапать нежные покровы своими грубыми рубцами. Его влажные волосы упали ей на живот, заставив ее вздрогнуть и покрыться гусиной кожей, и он нетерпеливо попытался убрать их назад, себе за плечи, чуть не застонав от досады — невыносимо так бесконечно долго не чувствовать шелк ее кожи под своими губами… И вот уже жаждущий рот прослеживает едва заметную темную линию, ведущую до трогательного пупка, жадный язык касается этой спрятавшейся в укромном месте розовой жемчужинки, а ладони сами собой находят и охватывают в кольцо ее тонкую талию, большие пальцы скользят по гладкой коже, открывая его взору неизведанные прежде просторы…       Она стонет и что-то шепчет, но нет сознания, чтобы слышать, нет воли, чтобы остановиться, и страждущие губы находят и зацеловывают каждую мелкую родинку над пупком, добираются до линии выступающих ребер — он поднимается все выше и выше, прижимаясь к ним ртом все крепче, слушая ее вздохи и всхлипы, как самую прекрасную на свете музыку…       Что-то его дико раздражает и ужасно мешает — ах да, это ее футболка… Зачем она на ней? Кто придумал скрыть это божественное тело в нелепой тряпке? Один нетерпеливый рывок — и гребаная футболка летит ко всем Иным, сопровождаемая слабым девичьим вскриком, а из него снова вышибает дыхание: он видит два упругих холмика ее небольших грудей с напрягшимися вершинками, так и просящимися в рот…       Он со стоном накрывает обе груди своими ладонями, лихорадочно решая непосильную задачу — какую из них его губы тронут первой… А в следующий миг, уже сам не понимая как долго это длится, — терзает, облизывает, всасывает и прикусывает эти дразнящие твердые горошинки, ощущая под дрожащими от сдерживаемого желания пальцами мягкость девичьей груди, прикасаясь самыми кончиками к переплетению синих венок под тончайшей полупрозрачной кожей, сменяя пальцы губами, а на другой груди губы пальцами, чувствуя, как любимая и желанная девушка под ним жалко стонет и бесстыдно выгибается ему навстречу… Как ее собственные вздрагивающие пальчики зарываются в его спутанные влажные волосы на затылке, как скользят вниз по шее, забираясь под ворот рубашки на спине… Он на миг замирает в растерянности, а она пользуется моментом, чтобы поднять ладонями его лицо и заглянуть синими искрами ему в глаза… Что-то говорит ему, но он не слышит — в ушах шумит от пульсирующей в венах крови, глаза застилает кровавый туман, голова забита сладкой ватой — и только ее пальцы теперь отпустили его лицо и трогают подбородок, горло, ключицы, нервно дергают пуговицы на его рубашке, пытаясь расстегнуть…       Он облизывает пересохшие губы и склоняет лицо к ее шее, из последних сил стараясь удержаться и не впиться в нежную кожу грубым поцелуем, оставляя на ней красный след, а рубашка в это время сползает с его плеч под ее мягкими теплыми ладонями… Его снова передергивает в судороге от этих волшебных прикосновений, и он рычит, будто дикий зверь, готовый впиться клыками в горло жертве… Голой кожей груди он чувствует мягкость ее обнаженных грудей, его руки судорожно смыкаются у нее за спиной, приподнимая к себе, а в следующий миг одна его рука бесконтрольно потерялась где-то внизу, дергая за пряжку ремня, расстегивая молнию, освобождая вздыбившийся член, давно готовый к атаке, его горячая пульсирующая плоть прикасается к ее нежной и влажной, а она стонет… стонет… стонет… просит…       О чем?..       В этот раз ее слабому шепоту удалось пробить брешь в его беспамятстве, и он услышал…       — Это будет… больно?       Что?       Он пока не понимает, пытаясь осознать ее слова, а его рука уже выбирается из-под ее острых лопаток и нежно убирает упавшие на невыносимо красивое лицо огненные пряди.       — Больно? — хрипло переспрашивает он, когда обретает возможность говорить, и до него начинает постепенно доходить смысл ее вопроса. — Это ты должна сказать мне… Тебе раньше было больно?       Она закусывает нижнюю губу, едва заметно пожимает голыми плечами и смотрит на него испуганно и виновато.       — Боги… — стонет он и роняет лицо в разметавшуюся по подушкам медь ее волос.       Старается отдышаться. Старается вместо ее хрупкого плеча стиснуть жадными пальцами безропотную подушку. Старается неимоверным усилием воли отстраниться от нее там, внизу, чувствуя, как возмущенно пульсирует его обманутая в ожиданиях окаменевшая от напряжения плоть.       — Я не… — он слышит над своим ухом, как она нервно сглатывает, а он дрожит на ней всем телом, изо всех сил борясь с разбушевавшимся внутри вулканом, чувствуя, как по венам вместо крови медленно ползет густая обжигающая лава. — Почему ты… не останавливайся…       Ему, наконец, удается глубоко вдохнуть, а выдох кажется жалобным стоном.       — Нет, — он слегка качает головой, умирая от ощущения шелка ее волос под своим лицом, от дурманящего запаха…       Ее волосы пахнут дождем, лесными цветами и свежими листьями, а одуряюще нежная кожа под мочкой ее уха стреляет запахом любви, желания и секса прямо в его расплавленный мозг.       — Но почему? — ее голос обиженно дрожит. — Я хочу тебя… Разве ты — нет?..       Его губы вырываются из-под контроля и тянутся к выступающей под тонкой кожей плавной линии ее челюсти пониже уха.       — Пташка… — выдыхает он и снова прижимает губы к хрупкой косточке, медленно сползая по ней на подбородок. — Я хочу тебя так, что теряю разум… Я люблю тебя… Этого ты хотела?       — Да, — он не видит ее губ, но чувствует, что она улыбается, — тогда люби меня сейчас.       — Я не могу, — он снова качает головой, и его губы соскальзывают ей под подбородок.       Она сглатывает, а он ловит своими губами это движение под ее тонкой кожей.       — Но почему? — снова спрашивает она и снова забирает его лицо в свои ладони, приподнимает над собой, заставляя смотреть себе в глаза. — Что не так?       — Все не так, — отвечает он, молясь о том, чтобы небеса разверзлись прямо над ним и убили его на месте. — Я не имею никаких прав на тебя.       — Разве я вещь, чтобы на меня выдавали права? — возмущенно восклицает пташка и сердито сводит рыжевато-темные брови. — Никто не может распоряжаться мною, кроме меня самой, ты сам это говорил.       — Это правда, — подтверждает он и снова сглатывает, утопая в ее бездонных голубых глазах.       — И я уже выбрала тебя…       — Это неправильный выбор, пташка…       — Ты тоже выбрал меня, разве нет? Вот только что, что это было, по-твоему?       Она говорила — а он ждал и тянул время, пока начнет остывать в жилах его разгоряченная кровь.       — Я уже сказал. Я люблю тебя.       — Так что же тебя останавливает? — в ее голосе проскользнули истерические нотки.       — Ты сама знаешь… Если бы… — он запнулся, не зная, как сформулировать это без пошлости и не ранить ее снова.       Он почувствовал, как в его объятиях — боги, как его руки опять очутились под ее голыми лопатками? — его любимая девушка задрожала от гнева.       — Если бы кто-то переспал со мной до тебя, ты бы воспользовался открытой дверью, да? А так — ты не можешь, тебе, видите ли, кодекс чести не позволяет, да? Мне что же, надо пойти и лечь под другого, чтобы ты разрешил себе любить меня, да?       Каждая ее фраза била его сильнее любой пощечины, как будто с него разом содрали всю кожу и стегали хлыстом по кровавому мясу и оголенным нервным окончаниям. Откуда в этой нежной, воспитанной, благородной девушке столько обиды и злости?       — Думай, что говоришь…       — Я не хочу думать… и говорить с тобой тоже не хочу, — она обиженно отвернулась.       И сделала это зря — его губы, неподвластные разуму, жадно припали к такой доступной и открытой голубой венке на ее шее, лихорадочно бьющейся под тонкой кожей. Застонал, почувствовал, как ее слабые руки упираются ему в грудь и пытаются оттолкнуть от себя, дразня его и заставляя лишь сильнее вжимать ее в диван всем своим телом.       — Прекрати, — выдохнула она где-то над его головой, — ты только что отказался от меня. Значит, я не твоя.       — Но я твой, — продолжая целовать ее шею, прохрипел он, — я сделаю все, что ты прикажешь. Кроме того, на что не имею права.       — Тогда отпусти меня и оставь меня в покое.       — Не тот приказ, — он горько улыбнулся, поднимаясь скользящим поцелуем к ее подбородку.       — Ненавижу тебя! — взвизгнула она, высвободила из-под него руки, сжала в кулачки и ударила его по плечам, распаляя его еще больше вместо того чтобы утихомирить.       — Люблю тебя, — возразил он и поднял свое лицо над ее лицом.       Боль, стыд, горечь, обида, желание и любовь сквозили в ее искренних глазах, и невыносимая девчонка снова закусила нижнюю губу.       — Никогда больше не делай так, — прорычал он и хищно склонился над ней.       Накрыл губами ее губы; осторожно, стараясь не причинить боли, сомкнул зубы на доступном местечке ее нижней губы, потянул, заставляя сочную влажную губку выбраться из-под ее жемчужных зубов; раскрыл мягкие лепестки и потерялся в одуряющей сладости ее поцелуя…       ххх       Санса вынырнула из сна и удивилась — каким образом она умудрилась заснуть? Она совершенно не помнила того момента, как ее глаза закрылись, а сознание провалилось в сон. За окном тихо барабанил дождь — было так уютно лежать закутанной в теплое одеяло и слушать шум дождя в листьях дикого винограда… Она повернула голову в поисках Сандора, но его рядом не было. Зато сама она лежала под одеялом совершенно голая и все еще ощущала на своем теле запах и тепло его страстных поцелуев.       Вспоминая о них, Санса почувствовала, как заливается краской. Он столько раз зацеловывал ее тело сверху вниз и обратно, переворачивая ее со спины на живот и обратно на спину, разминая сильными пальцами ее спину и плечи, лаская подушечками пальцев ее ладони; столько раз погружался лицом в ее лоно, заставляя ее забывать обо всем на свете и плавиться от неизведанного ранее удовольствия под его руками и губами, что Санса уже не могла различить, где заканчивается она и начинается он… и не могла понять, как она могла жить без этого раньше.       Все было бы чудесно, просто восхитительно, если бы ее не тяготил один нерешенный вопрос.       Сладко потянувшись в теплой постели, она свесилась с дивана, разыскала брошенную Сандором на пол футболку, натянула ее на себя и отправилась на кухню.       Как и следовало ожидать, Сандор сидел на раскладном стуле у кухонной стойки, задумчиво смотрел на стекающие по оконному стеклу ажурными дорожками капли дождя и пил виски из граненого стакана.       Санса подтянула поближе другой стул и села напротив него, вытянув босые скрещенные ноги вперед на манер Сандора. Мужской взгляд, скользнувший по ней, был таким же тяжелым и мрачным, как и прежде, словно ничего особенного не случилось между ними всего каких-то пару часов назад. Под его уставшими глазами залегли глубокие темные тени, и Санса снова подумала о том, что он, должно быть, не спит уже вторые сутки и совершенно измотан.       — Снова пьешь? — спросила она спокойно.       — Пью, — согласился он и сделал глоток из своего стакана.       — Это ужасно, — сказала Санса. — Это происходит каждый день. Ты спиваешься.       — И что? — он пожал плечами, и этот обычный для него жест всколыхнул что-то теплое и щемящее в груди Сансы.       — Мне это не нравится.       — Это помогает мне забыться, — услышала она скрипучий ответ.       — Я не хочу, чтобы ты пил.       Несколько мгновений Сандор задумчиво смотрел на нее, после чего, не говоря ни слова, вылил содержимое стакана в раковину и поставил пустой стакан на столешницу.       — И что мы теперь будем делать? — она смотрела ему прямо в глаза с неожиданной для нее самой смелостью.       — Если хочешь есть, я могу разморозить и поставить в духовку пиццу. Нет сил что-то готовить, — бесцветно отозвался он.       — Ты знаешь, что я не об этом…       — Я не знаю, пташка… Я предложил тебе выход, но ты отказалась. Доля истины в твоих словах есть — если мы сбежим, это может быть опасно. Да и кто знает, будешь ли ты в безопасности в Винтерфелле… Надо все хорошенько обдумать.       — Я и не об этом, Сандор. Ты сказал, что любишь меня …       — Да, — подтвердил он обреченно, переводя взгляд на пустой стакан.       — Тогда почему же… ты отказался от меня? Ведь если бы я не сглупила, ты бы пошел до конца, так?       Обожженная сторона его лица нервно дернулась, и он устало потер глаза ладонью.       — Прости. Сам не знаю, чем я думал. Этого не должно было случиться вообще.       — Но случилось, — Санса видела, что Сандор хотел бы избежать этого разговора, но не собиралась его жалеть. — И я не могу понять и принять того, что ты отказался от меня в последний момент! Объясни мне, почему?!       — Потому что это неправильно. Я не должен был вообще прикасаться к тебе. Я не имею права брать то, что мне не принадлежит. Ведь пройдет совсем немного времени, ты встретишь хорошего парня…       — Ты шутишь? Если парень когда-либо и будет, как ты говоришь, какое это имеет отношение к нам с тобой? Почему я не могу быть с тобой здесь и сейчас, когда мы оба этого хотим?       — Ты точно хочешь это услышать? — жестко спросил Сандор, сверля ее серыми глазами.       — Да. Пожалуйста. Мне кажется, я имею право знать, ради чего ты отказываешься от меня.       — Ради тебя самой, — сказал он, — я не готов из-за своей прихоти испортить твое будущее.       Санса была сбита с толку его странными словами.       — При чем здесь мое будущее? Я не хочу думать о будущем, Сандор. Я хочу жить в настоящем. Я хочу любить тебя. И хочу, чтобы ты любил меня. Все просто.       — Просто? — его темные зрачки расширились, и в их глубине сверкнула привычная ей злоба. — Ты думаешь, это так просто? Только не для меня. Если я сделаю тебя своей, я уже не смогу так просто отпустить тебя. Я не смогу вот так просто передать тебя из своей постели в постель к Джоффри или чью-либо еще…       — Но я и не собираюсь ни в чью постель… Ты даже в свою меня не пускаешь…       — И ты согласна на это?       — На что? — не поняла Санса.       — Сбежать от Баратеонов и жить со мной? Вот здесь, в этом трейлере? Похоронить себя заживо рядом с таким, как я?       Брови Сансы удивленно взметнулись вверх.       — Это что, надо понимать как предложение руки и сердца? — осторожно уточнила она.       — Именно так это и понимать. Если я что-то говорю или делаю, я готов нести за это ответственность. Но готова ты к этому? — вопрошал Сандор, грозно сдвинув брови и подавшись всем телом в ее сторону.       — Ну… Ты хочешь услышать ответ вот так, сразу? А можно мне немного подумать? Ведь мы почти не знаем друг друга…       — Умная девочка, — хмыкнул Сандор, откидывась обратно на спинку стула. — Некоторые вещи следует хорошо обдумать и оценить последствия, прежде чем их совершать.       — Это не одно и то же, — обиделась Санса. — Ты говоришь о браке, а я говорю о…       Она запнулась.       -…сексе, — договорил он за нее и вновь горько хмыкнул. — Если ты можешь разграничить эти вещи, то я — нет… Как ты себе это представляешь? Мы переспим, и я продолжу преспокойно ходить за тобой хвостом и молча смотреть, как тебя выталкивают замуж за Джоффри? Или как к тебе лезет со своими слюнявыми поцелуями Мизинец? Или…       — Не надо, — оборвала она его, чувствуя стыд.       Никогда прежде она не обсуждала такие вещи с мужчиной. Она и представить себе не могла, что когда-либо будет уговаривать мужчину переспать с ней… Впрочем, никогда раньше она и не испытывала подобных чувств к кому-либо.       — Я поняла, — сказала она с видом оскорбленного достоинства. — Значит, сейчас, когда ты оставил меня девственной и нетронутой, ты готов завернуть меня в подарочную упаковку, повязать ленточкой и вручить меня Джоффри… или кому-нибудь другому.       В его глазах вспыхнули ярость и боль, и в глубине души Санса почувствовала садистское удовлетворение от того, что поймала его в его же собственную ловушку.       — Не ломай мне мозг, девочка, — сдавленно прохрипел Сандор, — я не это имел в виду…       — Именно это. Хорошо же, будь по-твоему, — с холодным злорадством Санса поднялась со стула, чувствуя, что попала в цель. — Давай свою пиццу, поедим и ложись спать.       Она увидела, как напрягся каждый мускул на его лице и окаменели широкие плечи.       — Я не устал…       — О, не бойся, я не буду посягать на твое целомудрие. Пока ты будешь спать, я почитаю новости в сети, с твоего позволения, и подумаю, что буду делать. А потом я разбужу тебя — когда совсем стемнеет, и ты снова сможешь занять свой любимый стул на кухне, а я пойду спать. Идет?       Обожженная сторона лица Сандора жалко дернулась.       — Идет, — угрюмо согласился он и поднялся, чтобы заняться пиццей.       — А овощи есть? — спросила она, наблюдая за его ловкими движениями. — Я бы попробовала сделать салат…       — Должны быть, — ответил он, покосившись на нее, — я вчера, кажется, покупал. Посмотри в холодильнике.       Несмотря на зависшее в воздухе напряжение между ними, Санса тем не менее чувствовала себя необычайно уютно рядом с ним, на этой крохотной кухоньке, в затерянном посреди леса трейлере, где никто не мог бы добраться до них. С одной стороны, ей было жаль, что им выпали лишь эти короткие выходные, которые вряд ли могли бы когда-нибудь повториться; с другой стороны, она всерьез задумалась над словами Сандора о том, была ли она способна и вправду провести здесь остаток жизни…       Это было определенно не то, чего хотели бы для нее родители. Мама всегда поощряла ее общение с друзьями и подругами из хороших, родовитых семей, и как-то само собой предполагалось, что со временем Санса станет женой одного из таких юношей. Когда ей выпала возможность попасть в Королевскую Гавань и познакомиться поближе с Джоффри Баратеоном, с которым у них возникла поначалу взаимная симпатия, почти никто из их родителей не сомневался в том, что рано или поздно дело завершится помолвкой.       При мысли об этом Сансу передернуло. Как хорошо, что Джоффри показал свое истинное лицо еще до того, как она могла бы совершить такую страшную ошибку.       Однако Сандор…       Сандор совершенно не вписывался в ее прежние представления о своей будущей жизни. Безусловно, ее женскому самолюбию польстило то, что он вот так, сразу, сделал ей предложение — пусть и в довольно своеобразной форме. Ей понравилось то, что он говорил об ответственности за нее — но в то же время дал ей право выбора… И все же это было очень неожиданно, и Санса пока не знала, как следует к этому относиться. В какой-то степени он был прав — ни отец, ни мать никогда бы не приняли его в качестве жениха своей обожаемой дочери и не дали бы согласия на этот брак до ее восемнадцатилетия… Правдой было и то, что Санса совершенно ничего не знала о нем, и это ее немного тревожило. Безусловно, прежде чем принимать решения подобного рода, им следовало бы узнать друг друга поближе…       И все же, несмотря ни на что, Санса полюбила этого странного мужчину — не разумом, а сердцем — и теперь ей сложно было представить, что она сможет выйти замуж за кого-нибудь другого. Его искренние чувства всколыхнули в ее душе что-то легкое, нежное, трепетное, отзывчивое… Ее женское естество жаждало его любви — и всевозможные доводы рассудка почему-то теряли значение перед этим желанием… Она бы охотно приняла его любовь и отдала бы ему свое девичество, не задумываясь о последствиях, если бы он сам внезапно не сделал все настолько сложным… и серьезным.       Пицца уже подоспела, и салат — ее первое самостоятельно приготовленное блюдо — тоже был готов, и они в таком же молчании уселись за стол.       Взглянув на Сандора, Санса тут же позабыла обо всех своих непростых размышлениях. Ей тут же захотелось прикоснуться к его изможденному, хмурому лицу, разгладить эту серьезную складку между насупленными бровями, запустить пальцы в черные волосы, легкими прикосновениями расслабить эти каменные плечи… Добиться от него ответного чувства…       Хотелось, чтобы он сам решил вместо нее все эти глубокомысленные нравственные проблемы. Хотелось, чтобы он добивался ее, как мужчина, хотелось, чтобы он покорял ее, как женщину, хотелось, чтобы он выпустил наружу тот огонь, который, как она чувствовала, клокотал внутри него… Хотелось, чтобы он наплевал на все надуманные условности, сжал ее в объятиях и прошептал на ухо, что никому и никогда ее не отдаст…       При мысли об этом ее сердце затрепетало. В голове сам собой стал созревать коварный план, который поможет ему освободиться от оков самоконтроля, и это немного улучшило Сансе настроение.       — Неплохо получилось, — разрушил молчание его хрипловатый скрипучий голос, когда он попробовал ее салат.       — Спасибо. Пицца тоже удалась, — ответила она не без доли иронии. — Неплохой из нас получается тандем.       Сандор одарил ее хмурым взглядом, откусывая от пиццы большой кусок.       — А что у тебя за дела с Мизинцем? — вдруг огорошил он ее неожиданным вопросом.       — Он хочет снять клип на мою песню. И настоял на том, чтобы я была задействована в съемках.       — Клип? — Сандор хмыкнул, потянувшись за следующим куском пиццы. — И что же это за песня?       Смутившись, Санса опустила глаза в тарелку, деликатно отделяя ножом и вилкой маленький кусочек пиццы.       — Да так… о Флориане и Джонквиль. Я сама ее написала.       Сандор снова хмыкнул.       — Это из эпохи рыцарских баллад? В сети мне такая не попадалась — в твоем исполнении…       — Я написала ее пару лет назад и никогда не записывала трек.       — Споешь мне?       — Хм… — Санса бросила на Сандора растерянный взгляд. — Не думаю, что это сейчас уместно.       — Почему? Мизинцу ведь ты спела? Раз он взялся делать на нее клип…       — Он… он услышал эту песню случайно, когда гостил у нас дома, — попыталась оправдаться Санса.       Сандор вдруг насторожился.       — А что он делал у вас дома?       — Он мамин друг детства. Мой дед Хостер Талли был его опекуном. Поэтому лорд Бейлиш довольно часто гостил у нас. Ходили слухи, что в юности он был влюблен в мою маму, — зачем-то добавила Санса и покраснела.       — А ты похожа на мать… — задумчиво произнес Сандор, откидываясь на спинку кресла и вытирая руки салфеткой.       — Откуда ты знаешь? — настал черед Сансы насторожиться. — Разве ты был знаком с моей матерью?       — Нет, но… — Сандор явно смутился, — ее фото есть в сети.       — Тебе так нравилось мое творчество, что ты рассматривал даже фотографии моей матери? — Санса недоверчиво сузила глаза.       — Не преувеличивай…. Когда мне предложили эту работу, и я узнал, кого именно мне придется охранять, совершенно естественно, что я ознакомился с публичными данными о твоей семье.       Санса выдохнула с некоторым облегчением — его слова звучали вполне правдоподобно, и она снова мысленно отругала себя за излишнюю подозрительность.       — Спасибо за ужин, — тем временем сказал он, поднимаясь с места. — Пожалуй, я воспользуюсь твоим предложением и посплю пару часов.       Он потянулся к грязной посуде, чтобы убрать со стола, но Санса остановила его жестом, прикоснувшись к его руке:       — Я сама, не беспокойся. Отдыхай.       — Спасибо, — он неуверенно пожал плечами. — Только не забудь меня разбудить перед тем как ложиться спать.       — Непременно, — слишком уж поспешно согласилась она.       Сандор посмотрел на нее с подозрением, но ничего не сказал и скрылся в открытом проеме за перегородкой.       Оставшись одна, Санса неспешно доела свою порцию пиццы с салатом, убрала со стола и вымыла посуду, а затем вновь засела за компьютер Сандора — на этот раз чтобы поискать в сети информацию о нем самом.       К ее немалому разочарованию, о Сандоре Клигане информации было немного. Один раз он был упомянут в каком-то официальном списке военных Дорнийского легиона в чине офицера, и еще один раз — в краткой сводке лиц, представленных к государственной награде.       Неожиданно ей попалась на глаза старая новость о Григоре Клигане, в которой сообщалось, что с этого человека сняты обвинения в жестоком изнасиловании и убийстве женщины, чье имя Сансе ни о чем не говорило. Санса нахмурилась и нервно забарабанила по столешнице подушечками пальцев. Хоть обвинения были и сняты, но Санса вовсе не испытывала нежных чувств к человеку по имени Григор Клиган, поскольку тот был причастен к убийству ее отца.       Так и не удовлетворив свое любопытство о таинственной личности Сандора, она снова принялась за поиски каких-либо упоминаний о своей семье. Она потратила довольно много времени, внимательно вчитываясь в любые новости, касающиеся семьи Старков, а потом и Севера в целом, но ничего нового так и не обнаружила. Зато она сохранила себе телефон комендатуры на Стене, через которую можно было сделать попытку дозвониться до своего кузена Джона. К своему стыду, Санса понятия не имела, в какой должности служил на Стене Джон — она была не так близка с ним, как ее сестра Арья. Но она надеялась, что если сможет поговорить с Джоном, он не оставит ее в беде и придумает, как повлиять на Серсею и убедить ее отпустить Сансу с миром, чтобы необходимость в побеге c риском для жизни отпала.       Просматривая новости, Санса отметила несколько коротких сообщений в сети о том, что на Севере фиксировались отдельные случаи заболевания каким-то неизвестным вирусом — но на этих новостях она не остановила глаз.       Попробовала она зайти в свой профайл социальной сети, но, несмотря на то что пароль она хорошо помнила, войти в свою учетную запись ей не удалось — система безопасности сайта никак не хотела принимать пароль. Слегка опечалившись, Санса переключилась на чтение общих новостей - слишком долго она была отрезанной от всякого источника информации.       Опомнилась она уже глубокой ночью — дождь все еще барабанил по крыше трейлера и оплетавшим его листьям дикого винограда, и ночная прохлада незаметно оккупировала пространство внутри. Потянувшись, чтобы размять затекшее тело, Санса зевнула, закрыла компьютер, наскоро вымылась в душе и осторожно заглянула в комнату.       Там было темно, и она включила ночник, тусклый свет которого мгновенно выхватил из тьмы очертания огромной фигуры, разметавшейся на постели. Одеяло укрывало мужскую фигуру лишь до пояса, и Санса невольно залюбовалась красивым переплетением мышц на его теле. Он спал на животе, обняв мощными руками подушку, и ее взору открылась его обнаженная спина — широченная у плеч и сужавшаяся к поясу и бедрам. Тихонько скользнув под одеяло рядом с ним, Санса не смогла удержаться от того, чтобы не провести кончиками пальцев по красивому рельефу отчетливо выделяющихся под кожей мускулов. Она боялась, что он почувствует ее прикосновение и вздрогнет, просыпаясь и снова отдаляясь от нее, но он спал слишком крепко. Тогда Санса позволила себе склониться над ним и поцеловать его в твердую выпуклость лопатки. С наслаждением вдохнув приятный запах его кожи, Санса устроилась рядом с ним, положив голову на подушку рядом с его лицом и вплетая свою руку в изгиб его руки, глубоко вздохнула и закрыла глаза.