Between

Как только экзамены заканчиваются у Донхёка, Джено и Джемина, под раздачу попадает Минхён. Он выздоравливает весьма и весьма относительно — всё ещё кашляет так, что кажется, что хочет избавиться от лёгких, но проявляет такое рвение к учёбе, что учителя соглашаются распределить экзамены на те несколько дней, что остались до каникул. В итоге получается, что Минхён только учится и иногда спит, зачастую не появляясь даже в кафетерии. Донхёк беспокоится. Несмотря на то, что он толком ещё не придумал, как вести себя рядом с Минхёном и не избавился от мыслей, подобной той, о поцелуе, атакующих его в самый неожиданный момент, без него ещё хуже. Намного. Донхёк чувствует себя буквально зависимым, когда пальцы начинают трястись от одного только чужого сообщения, текст в котором сводится обычно к одному: «Со мной всё нормально, но немного занят, позвоню позже, хорошо?». Не звонит в итоге, после извиняясь, но Донхёк заверяет, что ему гораздо важнее, чтобы Минхён больше отдыхал, и в этом нет ни капли лжи. В один из свободных вечеров Донхёк решает, что погружение в атмосферу Рождества пойдёт ему на пользу, включает гирлянду на своей искусственной сосне и садится рядом с ней с чашкой какао и ноутбуком. Смотрит любимые рождественские комедии, и жизнь действительно начинает казаться немного сказочной и совсем не отстойной. Он смеётся в голос, хотя все эти шутки слышал уже не раз, и расслабляется впервые за долгое время. Это кажется даже подозрительным. И действительно, только Донхёк думает об этом, у него звонит телефон. Атмосфера безвозвратно нарушается, и отвечает он, не посмотрев даже, кто звонит, слегка раздражённо: — Алло? — Д-донхёк? У Донхёка сердце пропускает пару ударов. Это Минхён, это его голос, по которому Донхёк уже успел соскучиться, но он заметно дрожит. — Хён, что-то случилось? — Всё хорошо, — и ясно, что врёт. — Просто приходи, пожалуйста. — Ты где? — Донхёк уже с лёгкой паникой осматривается в поисках куртки. — На скамейке у школы. — Буду через десять минут. Вообще-то, от его дома идти гораздо больше, но Донхёк буквально бежит, в голове у него сменяют друг друга две мысли: «Вот бы с ним всё было в порядке» и «Сначала младший, потом старший меня до сердечного приступа доводят своими внезапными звонками». Холодный ветер бьёт по щекам и слегка отрезвляет. Донхёк понимает, что если Минхён может говорить, да ещё и находится возле школы, то вряд ли случилось что-то ужасное, но он, чёрт возьми, такого голоса у Минхёна ещё не слышал. На одной из скамеек действительно виднеется сгорбленная фигура в чёрном пальто, в которой Донхёк сразу же безошибочно распознаёт Минхёна. Тот сжимает между пальцами сигарету, и почему-то именно эта деталь обеспокоенному Донхёку сразу же бросается в глаза. — Ты что, куришь? — спрашивает он, останавливаясь рядом и пытаясь восстановить дыхание. И тут же мысленно бьёт себя по губам — да, именно это и нужно было сказать. Идиот. До Минхёна не сразу доходит суть вопроса. Он смотрит на Донхёка покрасневшими от усталости глазами, и от этого взгляда младшему почти физически больно. Донхёк плюхается на скамейку рядом, почти вплотную, и вырывает сигарету из чужих пальцев с ёмким: «Ты не выздоровел ещё». Та даже не зажжена, но Донхёк, бросая её на землю, видит несколько окурков совсем рядом с Минхёновыми ботинками. Не первая. Он всё ещё не может отдышаться — не стоило, наверное, столько раз пропускать физкультуру, зная, что оценку поставят за красивые глаза, — и просто смотрит на Минхёна. У того пальто застёгнуто почему-то только на одну пуговицу посередине, а шарф перекинут через шею и не завязан. — Ну не идиот ли? — причитает Донхёк, со злостью продевая пуговицы в петли, затем — затягивая шарф даже туже, чем положено. — Ты мне позвонил, чтобы я видел, как ты тут гробишь собственное здоровье? Ну почему, почему ты молчишь, я же чуть с ума не сошёл, глупый хён… Минхён не отвечает, только падает лицом ему на плечо и практически умоляет: — Не говори ничего. Донхёка то состояние, в котором от облегчения поток речи не фильтруется, отпускает, и он обнимает Минхёна, поглаживая его спину дрожащими ладонями и слушая глубокое дыхание. — Я завалил химию. Последний экзамен, Донхёк. — Подожди, и из-за этого ты… — Я не знаю, но мне сейчас очень плохо и хочется разрыдаться, поэтому просто посиди так ещё немного. Пожалуйста. Донхёк видел отчаявшегося пьяного Джено, видел Джемина, когда тот сбрасывал маску беззаботности, ломался сам, но сейчас произошло непредвиденное — не выдержал Минхён, которому вообще, казалось, было чуждо подобное состояние. И оттого видеть его слабость было ещё больнее. — Я неудачник, наверное, да? — вопрос так неожиданно, что Донхёк чуть не вздрагивает. — Что? — он думает, что ослышался. — Я неудачник, Донхёк. У меня ничего не выходит. Ни-че-го. Он действительно вбил это себе в голову, понимает Донхёк. Устал, сконцентрировался на неудачах и так и не смог переключиться. С таким он сам сталкивался десятки раз, и слова появляются сами. — Посмотри на меня. Смотри мне в глаза и слушай, что я говорю. Минхён, спустя несколько секунд, но всё же смотрит на Донхёка. — Если я скажу, что ты не неудачник, то ты не поверишь, да? — кивок в ответ. — Но ты должен, хён, потому что я — твой друг, и мне действительно важно, чтобы ты не смел себя недооценивать. У тебя выходит заставлять меня смеяться и помогать, когда тяжело. У тебя замечательно получается поднимать мне настроение и подбадривать, разве этого мало? Ты важен для меня, и я понимаю, что этого, возможно, мало, но я не один такой. И твои родители, и твой брат, и твои друзья, и я, мы все ценим тебя и уж точно не стали бы думать, что ты неудачник. Вот что я сейчас наговорил, почему опять не то вышло… — необходимость сказать то, что он думает, сейчас чувствуется острее, чем когда-либо. Потому что сейчас это необходимо больше Минхёну, чём самому Донхёку. Минхён молчит, и Донхёк начинает было думать, что всего этого было не достаточно, что он опять облажался и что следовало сказать совсем другое, но: — Ты убеждаешь меня в том, что я суперский и всё такое, но встречаешься всё равно с Джено и любишь всё равно его. Кто я после этого, если не неудачник? На этот раз шестерёнки у Донхёка в голове даже не собираются сдвигаться с места. Он только хватает ртом воздух, будто только получил доступ к спасительному кислороду, и смотрит на Минхёна, чьи глаза в темноте блестят, волосы растрёпаны, а губы всё ещё вызывают желание целовать их настолько долго, насколько это возможно. Этот момент — безумно важный, самый важный, наверное, за всё то время, что они общаются, то, что сказал Минхён тоже важно, и Донхёк это понимает, хотя и всё ещё не может сообразить, в чём смысл этих слов. Этот момент отчего-то кажется гораздо более сказочным, чем его посиделки с ноутбуком и какао часом ранее. Ему просто хочется поцеловать Минхёна и сделать так, чтобы он выбросил из головы всю эту депрессивную ерунду. Он даже действительно тянется ближе, будто под гипнозом, и оказывается как никогда близко, но уже второй раз за день сказка безжалостно рушится. — Что вы здесь делаете? Донхёк неожиданно для самого себя узнаёт голос — это школьный охранник, и он, вероятно, обходит территорию. Несмотря на то, что находиться здесь им вроде как не запрещено — мало ли, задержались после уроков, одно большое «но» всё же имеется. — Я курил на территории школы и не додумался выбросить окурки, — шепчет Минхён, будто просыпаясь. — А это грозит наказанием, поэтому… Донхёк не успевает даже толком понять, что происходит, когда Минхён крепко сжимает его ладонь и тянет на себя. Вот они уже убегают прочь от охранника, сокращая путь везде, где только можно, срезая прямо по газонам и уворачиваясь от густых ветвей деревьев, что так неудачно высажены буквально на каждом клочке земли, не считая дорожек. Они останавливаются, только выбежав за ворота и оставив позади ещё пару поворотов. Донхёка ноги не держат, но он от пережитых эмоций начинает смеяться, слегка истерично, правда, зато искренне. И становится ещё счастливее, когда понимает, что Минхён смеётся тоже. — Ты дурак, — припечатывает Донхёк. — Знал же, что у нас с этим строго. — Я курю только когда сильно нервничаю, — объясняет Минхён, успокоившись. — В такие моменты, знаешь ли, наплевать на устав школы. — Ладно, я тебя не виню, побег был весёлым. Только давай не будем повторять, хорошо? Мои лёгкие, боюсь, не выдержат. Не смейся, я серьёзно. Просто говори мне сразу же, когда тебя будет что-то беспокоить, и я постараюсь помочь. Помог же? Минхён кивает с виноватым видом. — Прости, что позвонил и что повёл себя так, просто… — Хён, — Донхёк позволяет себе максимально строгий тон. — То, что тебе бывает тяжело, — совершенно нормально. А я — твой друг, и быть рядом в такие моменты — моя обязанность, поэтому прекрати нести бред и пошли ко мне, попьём какао с зефирками, знаешь как вкусно? Слово «друг» буквально слух режет. Друзей разве хочется поцеловать? Донхёк считает, что нет. Но когда Минхён тихо, но безумно искренне говорит: «Спасибо тебе», это кажется не таким уж и важным.

***

Донхёк осознает, насколько сильно он замёрз, только когда заходит в тёплый дом. Выбежал на мороз легко одетый, но со всеми переживаниями дошло только сейчас. Волнует его, впрочем, только состояние Минхёна, чьё слабое пока здоровье сегодня в очередной раз подверглось неслабому удару. — Вот болеешь же, можно было хотя бы на морозе не сидеть… — причитает Донхёк, разливая по чашкам какао. — Не ворчи, — просит Минхён, сидящий за столом, отогревшийся и переодевшийся в донхёковскую одежду — не в школьной же форме ему ходить. — Забыли же уже. — Такое забудешь, — Донхёк открывает пачку зефира почти агрессивно. — Не хватало тебе ещё снова слечь. — Ты так мило обо мне заботишься, — Минхён закатывает глаза, когда Донхёк садится напротив и прячет за чашкой нижнюю половину лица. — Сам-то в порядке? — Отогреюсь, — пожимает плечами Донхёк. В этот же момент он слышит звук входящего сообщения. — Джено спрашивает, не у меня ли ты, пишет, что очень волнуется. Засранец ты, хён, брат беспокоится. — Ему полезно. И вообще, ты как со мной разговариваешь? — «Верну утром в целости и сохранности», — озвучивает Донхёк то, что написал. — Правильно же? — Он не против будет? — спрашивает Минхён, слегка напрягаясь. — С чего бы вдруг? — Вы же встречаетесь, и… Как гром среди ясного неба. Донхёк от своих «отношений» успел уже отвлечься, и неожиданное напоминание заставляет его нахмуриться. — Брось, ничего страшного. Я же ночую с Джемином, нельзя ревновать к друзьям. На самом деле, Донхёк уверен, Джено о ревности даже не подумает. Тем лучше — ему это тоже совсем не нужно. Минхён молчит, сконцентрировавшись на какао и постукивании пальцем по столу. Донхёк же внезапно вспоминает его слова, брошенные ещё на территории школы. С чего Минхёна вообще расстраивает тот факт, что он встречается с Джено? Или показалось, и он действительно не имел в виду ничего такого? Донхёк думает, что лучше бы в школе их научили решать задачи такого рода, а не те сложные, но бессмысленные. — Тогда, — Минхён внезапно становится таким, как обычно, — спокойным и мягким, таким, к которому Донхёка тянет так сильно, — надо замечательно провести время. Смотреть с Минхёном ещё одну рождественскую комедию — действительно замечательно. Замечательно болтать с ним несколько часов подряд, и заснуть потом рядом прямо на середине разговора, когда сил нет уже ни на одно слово. Донхёку спокойно как никогда, и это, на самом деле, самое замечательное.