Опыт — это слово, которым люди называют свои ошибки. «Веер леди Виндермир» Оскар Уальд
— Ничем хорошим это не закончится. — Склонен с тобой согласиться, но выбора особого у меня и нет. А значит, и у тебя. Шарль вздыхает и отворачивается к окну. Пейзаж в пригороде столицы безрадостный. Зимние снега только сошли, и земля теперь чёрная и голая, но при этом всё ещё промёрзлая и неживая. Маан, хоть бы один подснежник вылез, и то веселей жилось бы. Дарсия всем своим видом показывает, что углублён в изучение газеты, но Шарль уже приноровился угадывать настроение супруга, а пуще того — стал лучше представлять его характер. Синеглазый инарэ сколько угодно может говорить о том, что не злопамятен, и столько же Шарль будет ёрничать, что у кого-то просто память хорошая. Вот и теперь Дарсия всё ещё злится, по крайней мере, сердится на мужа, хотя уже не так, как час назад, и тем более не так, как утром. Они редко сходились во взглядах, ещё реже находили общий язык. На этот раз камнем преткновения стал внешний вид Шарля. Заседатель парламента был деспотичен в быту и на рабочем месте. Дома это сказывалось в том, что инарэ хотел контролировать каждый шаг супруга, вплоть до его гардероба. Шарль, который, с одной стороны, был свободолюбив, а с другой — никем и никогда особенно и не притеснялся, реагировал болезненно. Ему не нравилась сдержанность высшего света, он любил лёгкий эпатаж и так тонко чувствовал границу между вульгарностью и необычностью, что ему прощались и его бутоньерки из полевых цветов, когда в сезоне были исключительно розы, и карминовые бриджи более чем пристойного покроя, но совсем уж не стандартного цвета и многое другое. Дарсия в этом отношении был совершеннейшим консерватором. Теперь, когда они ехали на приём и когда изящные кисти Шарля стягивали замшевые перчатки цвета бордо, а под плащом до поры пряталась не стандартно белая рубашка, а насыщенно винная в сочетании с чёрным шёлковым платком и брошью в виде золотой осы, синеглазый инарэ тихо кипел. Впрочем, уже почти совсем примирившись с неизбежностью. Шарль стянул перчатку и нарисовал на запотевшем стекле подле себя нечто, напоминавшее ромашку. В общем и целом он всё же был склонен думать, что ему ещё повезло. Тирании супруга он успешно сопротивлялся, а то, что лучше всего у них выходило: орать друг на друга и делить ложе — так что же поделать? При воспоминании о последнем граф поёжился. Любовником Дарсия был замечательным: внимательным и чутким, когда это требовалось, терпеливым или, напротив, напористым, когда его ещё не опытный супруг слишком уж зажимался. К сожалению, на этом прелести жизни и заканчивались. По крайней мере, прелести, касающиеся именно супружества. Раньше Шарль был не то чтобы завсегдатаем светских салонов, но довольно известен в обществе. Теперь драгоценный супруг мог запросто оставить его дома, если ему не нравилась та личность, к которой собирался Шарль. Да, вопрос о деньгах не стоял, но, выделив мужу содержание, Дарсия каждый раз, как щенка в лужицу носом, тыкал графа в то, что это вовсе не его деньги. Шарлю хотелось придушить супруга или хотя бы заносчиво отказаться от денег, но инарэ до поры придерживал свою гордость. С финансовым управляющим Дарсии, инэ Имоном, Шарль общался куда плодотворнее, чем с мужем. Старший инарэ смотрел на графа сначала с лёгким оттенком пренебрежения, как на транжиру. Но Шарль был настойчив, ему нужно было поправить дела своих земель и если уж не вернуть им старую славу, то хотя бы сполна расплатиться с мужем. Для себя он решил, что пока что живёт в долг, и поэтому брал деньги, сколько ему ни давали, но каждую сумму записывал. Экономика для него оказалась страшной и враждебной силой, но потомок де`Кавени обладал недюжинным упрямством и упорством. Он просил совета и наставления у инэ Имона и в итоге получил их. За полгода ничего невероятно значимого сделать не удалось, но теперь Шарля не пугали большие цифры и дебет с кредитом. Чтобы получить что-то от земель, сначала стоило в них вложиться. Радовало только то, что они всё же не были совсем уж разорены и какой-никакой доход давали. Теперь, правда, этот доход Шарль и не думал бездумно растрачивать, всё больше вкладывая обратно в свои владения. Пришлось нанимать новый штат управляющих, потом сидеть над их отчётами, сверяя и перепроверяя, но было отрадно уже от того, что он хоть что-то делает. Медленно? Да. Может растянуться на несколько лет? Да. Но горы тоже не покоряют нахрапом. — На кой чёрт я вообще сдался на этом званом ужине… Шарль ещё раз поёжился. Экипаж, несмотря на все ухищрения по утеплению, был холоден, и, хотя рессоры и амортизаторы позволяли ему нестись легко и не вздрагивать на ухабах, для инарэ это всё равно была ледяная коробка на колёсиках. Дарсия сложил газету и, выпустив крылья, укутал правым супруга и притянул себе под бок. Лорду было не очень-то удобно, крылья у него большие, но, как и у всех летучих мышей, чудесно гнулись и худо-бедно позволяли уложить их в тесном пространстве. Кроме того, они нравились Шарлю, и тот переставал стучать клыками от холода. Обняв ещё и руками, Дарсия уткнулся носом в смоляную макушку и прикрыл глаза, полностью концентрируясь на ощущении тепла внутри импровизированного кокона и сладковатом запахе мужа. Духи Шарля ему тоже не нравились, они слишком ему шли, а на его мужа и так многие разевали рты. Маан, как бы убедительно донести до общественности, что этот каравай занят, и за покушение на него можно огрести по зубам?.. — Ты, с позволения сказать, "сдался" на нём за тем, что мои коллеги заседатели очень хотят видеть, кого я затянул под венец. — Можно подумать, там будет хоть одно новое лицо. — А ты много вращался в политических кругах? — Господа, вращающиеся в политических кругах, бывают и в других местах. Опера, театр, балет, светские салоны. Тебя я именно по последним помню. — Встречи в кругах политиков — нечто другое. Шарль фыркнул. Все салонные встречи одинаковы, только собрание лиц разнится, да и то несильно.***
— … и говорит, дело выиграно! Вы представляете? Выиграно! Каково самомнение! Ну, и тут я конечно его… — Какие прогнозы дадите нашей партии в следующем году? — … стачки на фабриках, протесты, всё это ересь, господа! Люди забыли, где их место! — Что? Синий больше не в моде? Какой ужас! У Чарльза дебаты через два месяца, я хотела быть в ультрамариновом. Это так эффектно смотрелось бы да и патриотично. Маан, как ты расстроила меня, милочка, очень жаль. Шарлю было скучно. Дарсия оказался прав, собрание политиков и впрямь особый вид встреч такого рода, большего уныния и специально было не придумать. — Мон дирэ, тут всегда так? — Боюсь, что да. Шарло, политики — самые нудные индивидуумы на земле. По крайней мере, когда они вместе. В таких местах непременно образуется парламент, даже если этих господ собрать в поле. Шарль украдкой рассмеялся удачной шутке Роярна, а ещё больше своему воображению, в красках подкинувшему ему эту картинку. — Что бы я тут делал без тебя, Рори. Наверное, умер бы с тоски. Зато как бы это оживило публику! Жаль, я этого уже бы не увидел. Баронет спрятал улыбку за покашливанием. Дарсия, занятый беседой с собравшимися, косился на друга и мужа почти со злостью. Те совершенно бестактно отпускали двусмысленные шутки, которые могли услышать те, кому не стоило, а Шарль откровенно зевал. Это было тем хуже, что присутствующие обращали на него очень много внимания. Граф выделялся, и отнюдь не только рубашкой. Его лёгкий и игривый характер требовал праздника, шуток, смеха, хоть какого-то развлечения, но на званом ужине, более напоминавшем салонное собрание, даже оркестр играл нечто заунывное. Инарэ был довольно разносторонне образован и охотно узнавал новое, но от разговоров а-ля «кто кого перебодал на дебатах», «кто кого подставил», «какой новый закон обсуждают» у него сводило челюсть. Мельком взглянув на беседующего мужа, Шарль отставил наполовину недопитый бокал шампанского и обратил всё своё внимание к танцевальной зале. Дам там было множество, а вот кавалеров дефицит. — Займусь делом на этом сборище напыщенных болтунов. Хоть кто-то оценит. Роярн сначала не понял, куда так решительно направился Шарль, а тот уже склонялся в просительном поклоне перед хозяйкой дома. … Через час Шарль перетанцевал уже почти со всеми дамами. Те были в восторге от единственного импозантного мужчины на вечере, а тот, не скупясь, расточал комплименты и ни разу не повторялся. Если гуманитарное образование что и давало, так это дар убалтывать собеседников, а инары были прекрасными слушательницами. Они в рот глядели своему хвалителю и почти наперебой подносили шампанское, чтобы у гостя не пересохло в горле. В перерыве между туром вальса и туром полонеза Шарль поймал синий взгляд. Почти испепеляющий. Он ответил мужу самой обворожительной улыбкой из всех, что были в его арсенале, но карие глаза в ответ полыхали алым, даже с желтоватыми проблесками. Старая кровь давала о себе знать — силы у Шарля было пока не так много, но после обретения истинной ипостаси она обещала разгореться пожаром. В следующий танец инарэ входил почти демонстративно. …После полонеза была бы мазурка, но мужское сообщество приревновало Шарля к дамам и вытянуло его из танцевальной залы. А может, и дам к Шарлю, впрочем, это не так важно. — Инэ, вы так рано покинули наше общество. Мы что же, так быстро вам наскучили? — Что вы! Инэрэ, мои дорогие господа, меня живо волнует вопрос нашей промышленности и отношений с Югорой, но мне стало так жаль неоправданно обделённых дам. Вы так заботитесь о капитале нашей казны, но так халатно невнимательны к своим супругам… Дарсия был почти в бешенстве. Шарль был в ударе. Наконец-то стало веселее. Инарэ говорил каждую фразу на грани фола, если бы кто прицепился к слову, то скандала было бы не избежать. Старшие коллеги синеглазого инарэ подбирались к нему всё ближе. Хуже всего было то, что на ужине собралась не только вся Синяя партия, но почти все партии парламента. Лорд Дешэм, золотоволосый юнец шестнадцати лет, который наверняка помнил, как топить замок без пара, читать без электричества, и, всласть намахавшийся в своё время с двуручником, почти аплодировал. — Дарсия, мальчик мой, где ты нашёл такое сокровище? Люби я тебя чуть меньше, вызвал бы тебя на дуэль, убил, а после вышел бы замуж за такого очаровательного вдовца, каким будет твой супруг. В трауре с алым шейным платком он будет великолепен, — жёлтые глаза юного чудовища так и сверкали от смеха. Он сам не терпел скуки подобных собраний и теперь Шарлю симпатизировал со всей возможной искренностью. — Как подвешен у мальчика язык! Поёт, а не разглагольствует. — Это точно. Языком он работает ловко. Думается мне, даже очень. Барона де`Гиё Дарсия убил бы за такой двусмысленный комментарий тут же, но его сдерживал этикет и то, что эта гадина с ним из одной партии. Тем временем сальные глаза барона не то что стянули одежду с предмета разговора, но и ощупали. — Шарло, сердце моё, ты кажешься утомлённым. Шарль ухватился за этот комментарий, а после и за мужа, сжимая музыкальные кисти. «Маан, спасибо!» — Да, я несколько устал. Господа, простите мне мою поспешность, так жаль покидать столь интересное общество! Супруги стали прощаться. Барон де`Гиё облобызал Шарлю руку до неприличия. «Как противно-то…» «Убил бы эту гадину, жаль не…» Поймав в интонации супруга аналогичные своим чувства, Шарль, словно бы отшатнувшись от подсвечника, поднесённого слишком близко, от всей души врезал барону, который ещё не разогнулся после лобзаний, по носу. Тот застонал и схватился за пострадавшую часть лица. Сквозь пальцы потекла кровь. — Маан! Извините! Я такой неловкий! Льда! Общество заголосило. Супружеская пара уходила под неслышимые, но явственные овации. «Маан, мальчик, дэком плези. Вуляви де фрссе комэрр». Шарль обернулся, выискивая знатока старого наречия, говорившего на нём как на привычном и родном. Встретился с жёлтыми глазами и кивнул. «Всегда к вашим услугам». В экипаже Дарсия вновь закутал мужа в свои крылья и как-то разом забыл, что злился на него весь вечер. За разбитый нос Сорра можно и большее простить. Шарль, чувствуя настроение супруга, а более того, благодарный ему за то, что он всё же увёз его из этого дурдома, удобнее устроился на широком плече и крепко обнял. — Можно больше не брать меня на такие сборы? — Можно. Они ещё полгода о тебе судачить будут. Если сможешь, в следующий раз ударь посильнее. Шарль расхохотался и запальчиво поцеловал мужа в подбородок (уж куда дотянулся). — Как скажешь, сердце моё.