— Вздор! — проворчал Волк. — Говорю вам, что во всём виновато правительство, а если вы мне не верите, я вас съем. «Мальчик-звезда» Оскар Уайльд Бестелесного и невесомого, Как тебе услыхать меня, Если ты — плоть от плоти слова Я же — кровь от крови огня? «Радость моя» группа Мельница
Сад был прекрасен. Разгар весны — период уже довольно близкий к лету и самый восхитительный в столице. Мягкое тепло, свежесть садов, богатство клумб, роскошная зелень листвы городских насаждений. Нет пыли и духоты, а ветра, нежные и несильные, дуют с моря, а не с континента и несут соль и йод. И даже когда, как теперь, идут дожди, сад пьян цветочным ароматом. Шарль подёрнул плечами, удобнее устраиваясь на подоконнике и приваливаясь к двойной раме и тонкому стеклу. Сказать, что он тосковал, — не сказать ничего. Сердце спустя почти два месяца после похорон всё так же болело, просто по-другому. Боль стала тупой и глухой, неотступной, но жить можно, хотя и не хочется. — Рано или поздно ты вывалишься-таки. И не бери эту несчастную книгу, ты её всё равно не читаешь, только тискаешь, как ещё не рассыпалась. Граф перевёл взгляд на Дарсию. Глаза у Главы почему-то голубые, и он вечно зол и сердит, но надо отдать должное — сдерживается. Даже в обращениях гасит рычащие нотки и сарказм. Его раздражение чувствуется на бессознательном уровне: всё же вязь ильвэ знатно спаяла за двадцать лет. Могла и крепче, но, учитывая специфику их отношений, всё же сильно. — Не вывалюсь, ставни заперты. По уму, так нужно было бежать из дома, но куда? В Иствуд? В поместье, где каждая комната, сам дух напоминал о Господине Рееры? Тогда куда? В родовой особняк в столице тоже нельзя — та же история, что и с поместьем. Оставался только этот дом и Дарсия, который пытается его растормошить и при этом не давить, что с его характером непросто, смешно и отчаянно. — К тебе второй день просится лорд Дэшем. Примешь его? — Как-то странно просится… Через тебя и не сильно настойчиво. — А ты себя в зеркало видел? Да тебя страшно беспокоить и трогать. — Ну ты же пытаешься. «Пытаешься» — не то слово. Глава взаимодействует с мужем чуть ли не активнее, чем за всю жизнь, и это тем острее ощущается, что большинство бесед их — это монологи Главы и редкие ответы графа, иногда совершенно не в тему. — А что мне остаётся? Кроме всего прочего, я пока ещё твой муж. Так ты примешь? — Я сам ему напишу. Спасибо, что сказал. Спасибо, так его раз так… Все нервы, сволочь, вымотал. Горе у него, а у лорда вынужденный целибат, уже всё выкручивает. Целовать нельзя, трогать нельзя, о постели вообще не заикайся. Волосы остриг не спросив, а ему вообще-то нравилось. Каким наслаждением было зарываться пальцами в этот волнистый чёрный поток… И ведь ни у кого и никогда не нравились длинные волосы, все любовники стриглись короче его самого. О растительности на теле и говорить не приходилось. Впрочем, соплеменников это никогда и не касалось: у инарэ всей растительности только в паховой области и наскребёшь, но это были простительные мелочи. Шарля все эти пункты вообще никогда не касались, он всегда был восхитителен до ломоты в костях, и причёска, чёрт с ней, теперь бы только дорваться до него! Маан, съел бы без масла. И так смотрит и облизывается, того и гляди кусок отхватит. Патологическое желание схватить, стиснуть и покусать. Но покусать не чтобы крови напиться, а так, чтобы больно и со следами, а потом зацеловать… Уже в кабинете пришлось скрипя зубами усмирять естество. Ну, паршивец… Наплачется ещё за все его мучения. Зараза, а не муж, как только позарился на такое «сокровище»… И почему это сокровище чуть ли не под кожу въелось?..***
Пальцы выбивают нервную дробь по столешнице. Шпинель в перстне сверкает огнём — ни дать ни взять раскалённый уголёк. Золотоглазого инарэ видеть не хотелось. Его слова во время прощания задели и растравили что-то внутри. Шарль резко тряхнул головой и, стремительно поднявшись из кресла, языком пламени скользнул к окну. К нему вернулись порывистость и некоторая резкость движения. Тягучая плавность прежних жестов изчезла или, вернее, слезла с него змеиной шкурой, из которой он вырос. Новая, необжитая «шкурка» кололась и причиняла боль, но эфемерную. Что-то навроде извечного ворчания: «раньше было лучше». Но «раньше» закончилось. Осталась реальность без Рауля и с клокочущим огнём внутри. Иногда он затихал, но всё больше ярился и требовал действия, разгула, разорения и раздора… Сдержанный удар по подоконнику кулаком. Не очень-то слышно и больно, больше для острастки собственного огня и успокоения, ибо радужку, залитую жёлто-алым, демонстрировать гостям не след. Всё тот же зелёный кабинет, но теперь из чувств — только неприятие и лёгкое раздражение. Дверь приоткрылась без скрипа, но с лёгким шелестом, впуская посетителя. Золотой взгляд был неприятен. Не агрессивен и не насмешлив, но слишком въедлив. — Ну надо же… Уже знакомая реакция, хотя его тридцать шесть несильно отличаются от тридцати четырёх. Всего-то жёстче линия рта, глаза всё чаще прищурены, а общее выражение не добродушное, как когда-то давно, не равнодушное, как полгода назад, а настороженное и недоверчивое. Выражение глаз лорда Дэшема заметно теплеет, а улыбка становится привычно насмешливо-неприятной. — Кажется, теперь я понял, что он в тебе увидел. Впрочем, Рауль всегда был проницательнее меня. Старший инарэ подошёл к столу и водрузил на него саквояж, который до того держал на весу. Граф только вопросительно вскинул бровь. Дорожная сумка была дорогой даже на вид, из лаковой зеленоватой кожи и вся сплошь опечатана, словно бы только что из хранилища серого отдела, где проходила по делу как вещдок. — Не буду тебя задерживать, я зашёл только за тем, чтобы извиниться и отдать тебе твою часть наследства. Чёрные брови взмыли вверх. — Наследства? — Именно, мальчик, — шестнадцатилетнее чудовище косо хмыкнуло. — У Рау, знаешь ли, очень хорошая память и временами чёрное чувство юмора, он умудрился включить в списки даже наследников своих былых неприятелей. Мне огромного труда стоило сохранять серьёзную мину при чтении этого высокохудожественного опуса. Тебя, уж прости, не позвали. Ты и на похоронах-то был сам не свой. А по поводу всего, что я наговорил… Не принимай близко к сердцу, это от расстройства и ревности. — Ну вы нашли к кому ревновать, право слово… — Как сказать. В теории после смерти Шарли я должен был стать ближайшим ему существом, на деле я всегда был где-то так далеко, что ни влияния, ни авторитета, ни хоть какой-то власти над Господином Рееры не имел. Ты — совсем другое дело. Так что для тех, кто знал Рауля хоть сколько-нибудь, было очевидно, какие чувства он к тебе питает. Только любимые и дети для него хоть чего-нибудь стоят, всё остальное так, мелочи. — Вы преувеличиваете. Не было у меня никакой власти, — Шарль ещё раз окинул саквояж задумчивым взглядом. — Я за всё время знакомства так его до конца не понял и не разгадал. — Да разве можно разгадать смерть? Рауль непостижим, работа у него такая. Ладно, это лирика. Всего хорошего, провожать не надо. Уже в дверях лорд обернулся и оглядел собеседника с ног до головы. Так больше ничего и не сказал, но хмыкнул очень многообещающе. Шарль, не удержавшись, проводил-таки гостя, но только взглядом из окна, пока тот не скрылся из видимости. Саквояж действительно был нетронут, но печатки отрывались легко, а новенький замочек поддавался трудно. Первой из глубокого чрева сумки пришлось достать скрипку в футляре, затем стопку писем, колоду карт и несколько гербовых бумаг — документы на дарение куска земель с небольшим виноградником. «Был бы ты жив — сам бы прибил, чтобы неповадно было от меня откупаться». Документы чуть не полетели в камин, графа остановило только то, что в кабинете этого самого камина не было, и то, что документы лучше вернуть Марселю — это вроде как теперь его хозяйство. Печатку на верхнем письме Шарль сломал почти со злостью. Ну красавец, высоко же он его ценил… …Будь так добр, сначала выдохни и успокойся, а то изорвёшь бумагу на клочки, а второго экземпляра я не подготовил. Тихий насмешливый голос был неслышим, но каким-то образом всё же лился с белых страниц, сквозил с каждой строчки лихо наклонённых в курсиве и утопающих в завитках литер. Я надеюсь, ты ещё не успел сжечь дарственную. Смешок вырвался против воли. Шарль подушечками пальцев прошёлся по письму, впитывая эфемерное тепло шероховатой бумаги и крошечных песчинок, по случайности не осыпавшихся с неё. И Марселю относить не смей! Это подарок, откажешься — и на том свете припомню и разговаривать с тобой не буду, ясно тебе? Плюс тебе эти виноградники нужны. У тебя же затевается кампания против владельцев заводов, вот и держись за них, лишними не будут всяко. И моих детей ты не ограбил — этот кусок земель они не упомнят и жалеть не будут, земля почти пустынная, так что ещё вопрос, действительно ли это подарок, а не потенциальная бездонная яма, в которую придётся вкладывать деньги. Скрипка — на добрую память, гадальные карты тоже. Гадать я тебя научил, только не злоупотребляй. Вообще довольно странно писать тебе с того света, находясь на этом и осознавая, что прочтёшь ты это, когда меня не будет рядом. Лихо завернул, да? Я надеюсь, ты на меня не сердишься. Правда, не стоит. Я бы всё равно не сказал, а ты бы только испереживался. Это ведь всё равно ничего бы не решило, а тебе давно пора было от меня отстраняться. Я — короткая ниточка основы в ковре твоей жизни, у меня отнюдь не ведущая роль, а рисунок бытия прекрасен и без меня. Не надо поджимать губы и качать головой, всё же я старый перечник и мне видней. Я набросал тебе несколько небольших подсказок. Надеюсь, они никогда тебе не понадобятся, а впрочем, в случае чего ты прекрасно обойдёшься и без них. А пока немного о самом главном. Не прибей ненароком мужа, тебе ещё с ним жить, и, вообще, ты его любишь, ты же ещё помнишь об этом? Будешь разорять — разоряй аккуратно, а лучше вообще его и его имущество не трогай и воюй с партией, а не с Главой этой партии. У меня много пожеланий и предостережений на твой счёт, но что-то мне подсказывает — ты всё равно не послушаешься. Будущее нестабильно и туманно, так что верши свою судьбу сам и не пеняй мне потом, дескать, я там тебя куда-то сбил. Это ты и сам можешь. Не смей носить траур! Никакого горя, слёз, вздохов и хандры! Вообще, учись отпускать мёртвых легко. Это, конечно, очень странный совет от того, кто упивался болью несколько столетий, но учись на моих ошибках. По поводу причин… Время пришло. Меня и так там долго ждали. Береги своё сердце, не превращай его в камень. Если ты наивно полагал, что с моей смертью ты от меня избавился, ты крупно ошибался. Если нужен, я всегда рядом — куда ближе, чем ты думаешь. Мои маленькие весточки с того света подписаны на каждый конкретный случай. Ты верно заметил — на них только одно слово. Когда придёт время, если оно придёт, — можешь их читать, но это необязательно. Ты справишься и сам, что бы ты ни думал по этому поводу. Те, что никогда не пригодятся, сожги. Варианты неслучившегося лучше не знать — время не любит, когда крадут его черновики. Никогда не позволяй предубеждению застилать тебе глаза (предубеждение и интуиция — разные вещи). По поводу моего дара, спроси у среднего княжича — всё сразу станет на места. Дэшема можешь стукнуть по лбу, с него не убудет, раз мозгов и так нет. Прошу тебя не забрасывать наших занятий и, чёрт тебя дери, береги себя! Смерть тебя, конечно, любит, но это не та барышня, с которой нужно целоваться. Не живи прошлым. Твоя дорога длинна, и у тебя нет времени оглядываться и горевать. Также советую заранее смириться — жизнь Анри вне твоего контроля. Нравится тебе то или нет, его путь тебе неподвластен. Мне многое хотелось бы тебе сказать. Это шестнадцатый экземпляр, и я пишу его в последнюю очередь, так как слова мне не даются. Мне бы очень пригодилось сейчас твоё филологическое образование, может, тогда я нашёл бы, как выразить всё своё расположение, радость и любовь. Выкинь из головы чушь о том, что ты сократил мою жизнь. Это не так. Без тебя я, ей-ей, загнулся бы раньше. Вообще поменьше верь сторонним мыслям и побольше себе самому. Умоляю тебя — осторожнее со всеми, кто тебя окружает. Ты можешь положиться только на семью, и в этом мы, увы, похожи больше, чем я смел надеяться. Не имею права посвящать тебя во всё и твою жизнь я за тебя прожить не могу, поэтому скажу ещё раз: дальше ты сам. Сам, Шарло. Никогда не опускай головы и не складывай руки, даже когда всё катится к чертям у тебя, поверь мне, есть надёжное прибежище. Я тебе уже говорил, что я тебя люблю? Я тебя люблю. Если ты питаешь ко мне те же чувства — отпусти. Я и так рядом: в шелесте листьев, в шёпоте травы и в каждом закате. Но ищи тепла живых и оставь скучную мудрость мертвецам. Я не говорю прощай. Я говорю до свидания. А теперь сверни этот листок и брось в огонь. Мёртвоё должно превращаться в искры, живое — пылать. Твоё солнце только взошло, лови момент, моя радость. Делай то, что считаешь должным, но помни о главном.Навсегда твой
Письмо чуть смялось — даже самая дорогая бумага мнётся, если её прижимать к груди, да ещё и поверх рубашки с мелкими пуговицами. Шарль закрыл глаза и сидел с письмом ещё очень долго. Главного у него нет и сердца нет, даже каменного — никакого. Есть боль, ненависть, пустота. Маан, как всё глупо, как не нужно и скверно… «Если ты рядом, почему я больше не слышу и не чувствую? Почему мне нет покоя? Обманщик. Но эту ложь я не могу простить даже тебе. Особенно тебе».***
Глава Синей партии никогда не жаловался на то, что не может понять написанного. Документы, письма, извещения — всё это прекрасно воспринималось. Но теперь он смотрит на списки тех, кто баллотировался в этом году и, мягко говоря, всерьёз недоумевает. Алая партия, чёрт с ней, ну не сидится идеалистам на мягком месте ровно, бывает, один такой его дома ждёт. Хотя если верить списку — это чудо ни много ни мало теперь Глава. — Ну надо же, внесли. Я уж думал, придётся платить, а то просто в лицо рассмеются, ан нет… Списки вывесили на главной площади. Дарсия к ним бы и не пошёл, если бы, во-первых, не приметил в толпе знакомую вихрастую макушку, а во-вторых, не удивился небывалому ажиотажу. Нет, конечно, год через год образуются новые партии, но потом довольно быстро исчезают, а Парламент остаётся в прошлом своём составе, и так из десятилетия в десятилетие. И были все предпосылки, чтобы сказать «из века в век», но… — Ты мне можешь это объяснить? Шарль как ни готовился, вздрогнул от вкрадчивого шёпота в ухо. Вот же зараза, умеет играть голосом и пользуется этим. Приходится оборачиваться и чуть поднимать голову, вглядываясь в тёмно-голубые глаза. Да почему же голубые-то?.. — Что объяснить, радость моя? — Что в списках делает твоё имя? — Висит. — С какой радости? — Баллотируемся. — Чудесно. А теперь живо иди туда, где записывался, и снимай свою кандидатуру. — О как. А с чего ради? — С того, что я против этой затеи. — Родной мой, извини конечно, но мне плевать, против ты или за, — это уже не прежним шутливым тоном, это зло, буквально по слову, сквозь зубы и глядя глаза в глаза. — Ты, видно, забыл — я не твоя собственность. Взгляд напротив отчётливо начинает синеть. При обычном раскладе — чернеть, но теперь и синева радует. — Это ты, видно, забываешь, — какое первоклассное шипение, ни у каждой змеи получается. — Я тебя финансирую, я содержу, я владею твоей землёй. Ты мой до такой степени, что впору бы уже научиться рот открывать только по делу и с моего позволения. Карие глаза уже багряные, и лорд чуть успокаивается, понимая, что перегнул палку. Но этот неблагодарный мозгляк!.. — А ты давно проверял свои счета, радость моя? — Позав… Дарсия невольно смутился и отступил на шаг назад, тем более что Шарль осклабился, демонстрируя немаленькие клыки. Маан, они всегда у него были такой длины?.. — Вечером с тобой разберусь. Пока Глава, сверкая синющими глазами, заспешил на рабочее место, Шарль опрометью кинулся к управляющему мужа. Инэ Имон выслушал графа спокойно и с достоинством. — Вы же скажете, когда он попросит у вас документы? — Уже попросил. Они будут в вашем доме к его приходу. — Спасибо. — За что же? Вы всё организовали сами. Земли восстановили тоже сами. Моей заслуги в этом нет. Заслуги непосредственно этого мужчины может и нет, а вот его племянника — да. После этого разговора Шарль поспешил в банк: проверять счета и забирать копии документов. Если уж готовить сюрприз, то масштабный и с огоньком. Маан, как бы его самого на этом огоньке и не поджарили. Вечером разобраться с мужем с порога у Дарсии не вышло. В гости заявились Этелберт и Роярн. Управляющий банком соловьём разливался о своей скорой свадьбе, Шарль благоразумно умалчивал, что «скорой» она была вот уже лет пять. Роярн вежливо поддакивал, но было видно, что думал примерно в том же русле, что и граф. — Шах. Рори, ты не следишь за игрой. — Я слежу, просто ты слишком хорошо играешь. Надо как-нибудь уговорить Дара, я хочу посмотреть на ваше противостояние. — Ты скоро насмотришься в Парламенте. Шарль в задумчивости провернул на пальце кольцо и «съел» коня баронета. Правда, пришлось пожертвовать свой ладьёй. — Что и требовалось доказать. — Что? Мы ещё не доиграли, ходи. — Да я вижу, где твой ферзь. Ещё один ход — и ты поставишь мат, так что я сдаю свою крепость и оставляю хоть часть своего войска. Шарль тепло хмыкнул. — Дипломат. Роярн шутливо поклонился, принимая комплимент. Сверлящий холодный взгляд граф ощутил всем телом, как и обжигающий холод вязи. Дарсия подпирал косяк плечом и смотрел на супруга, казалось, даже не моргая. — Можно тебя украсть буквально на минутку, радость моя? — Разумеется. «Сейчас я подойду, дай хоть распоряжусь насчёт чая». Лорд ушёл не ответив, а Шарль не только распорядился по поводу угощения, но и прихватил документы из своего кабинета. На минутку? О, минуткой они не обойдутся… — Ты мне можешь объяснить, какого дьявола… — Рогатого. Двое мужчин вперились друг в друга взглядами, только Дарсия сидел за столом, сцепив пальцы так, что побелели костяшки пальцев. Шарль подошёл к столу, прикидывая, как бы сменить диспозиции так, чтобы не было ощущения, что он «на ковре» у Князя. — Деньги ты с моих счетов берёшь, фиксированную сумму ежемесячно, все эти двадцать лет. — Двадцать два года. Поправление было равно неприятно обоим, и кислое подёргивание уголком губ было зеркально. — Хорошо, двадцать два. Ты хочешь прекращения этого потока? — Да ради Маан… — Очень самоуверенное заявление. На что жить собираешься? Партию обеспечивать? Своего протеже в театре? Хотя ладно, доходов с твоего певца я не получаю никаких, а вот с твоих земель очень даже. Ты забыл, какие у нас брачные договорённости? — Отчего же? Прекрасно помню, — Шарль опёрся руками на стол, чуть наклоняясь вперёд и почти нависая над мужем. — А вот ты, похоже, позабыл. Я хозяин своих земель. — Номинально, родной мой. Я их у тебя купил, и законодательно в моей власти вовсе отстранить тебя от управления. Ты мой с потрохами, с землёй и даже с собственной тенью. До волоса мой, ясно? — Купил, — Шарль склонил голову к плечу и сузил глаза, в которых начали плясать огоньки. — А ты в курсе, что я их у тебя выкупил? — Какую чушь ты несёшь… Жестом опытного фокусника граф вытащил из «колоды» принесённых бумаг их брачный договор и заверительный лист из банка. — Если ты внимательно изучишь текст нашего договора, на который ты так уповаешь, то заметишь, что покупка была с возможностью выкупа, если я возмещу тебе все издержки, убытки и затраты. Второй документ — это открытый счёт в банке. Оформлен на твоё имя, и на нём полная стоимость моих земель, всех твоих издержек на моё поместье и моё содержание в частности. Процентную ставку прибавки брал по государственному банку, так что наценки, скачки на бирже и прочее были учтены. Но, конечно, будет лучше, если ты пересчитаешь. И без того узкие губы Дарсии сложились в белую линию. Лорд всегда хорошо считал, а те бумаги, что предоставил драгоценный супруг, были подробны и с пояснениями. — Это не всё, — Шарль разложил то, что у него осталось, предоставляя бумаги по одной. — Кроме земель и своего содержания в быту, я хотел бы возместить прочие расходы, чтобы уж точно не остаться тебе должным. Это доля на твоём счету от подарков, возмещаю в денежном эквиваленте и с наценкой. Это за выезды. Это за прочие мелкие расходы. У меня всё записано и учтено, но так как всё это я стал расписывать только после двух лет брака, то за неучтённые два года взял по ставке от самого затратного и умножил на два. В теории это должно было покрыть… м-м-м… как ты говорил? Ах да, вложенные в меня средства. Хотя я не знаю, постельные услуги шли по какой-то таксе? И с чьей стороны убытки? Вероятно, тоже с твоей, тебе же ещё на пташек приходилось тратиться. К тому моменту, когда монолог графа закончился, Дарсия уже стоял, точно так же опираясь на стол. Синие глаза у радужки были карминовыми, а точеные ноздри трепетали. Почти бешенство. Больше всего добил, как ни странно, возврат подарков. Каждую вещицу он выбирал самостоятельно и долго, ибо нужно было подстроиться под вкус Шарля — яркий с одной стороны и гармоничный с другой. — Шарло, яхонтовый мой, это не отменяет моей доли и моего права распоряжаться твоим имуществом. — В таком виде — да. И ты можешь сделать со мной всё что угодно и лишить меня дохода, но есть одно «но». Как только ты попытаешься это сделать, я откажусь от своего владения. От всего. Кому оно перейдёт, как ты думаешь? Держать хорошую мину у Шарля не получалось — торжествующая улыбка сама лезла на губы и обнажала зубы в оскале. Даже если бы Дарсия не смог просчитать вероятности, то эта улыбка всё бы рассказала и пояснила. — Анри. — Да ты мой хороший, я всегда знал, что ты не дурак. — Но опекунство… — Не у тебя. И не у меня. — Допустим. Но как тогда твоя партия? Тебе нужны деньги, земли, прочее. Есть ведь цензы. — О, не переживай. Если ты вознамеришься так сделать, мы найдём как выкрутиться, но ты так не сделаешь, любимый. Знаешь почему? Ты поставишь под удар своё участие и главенство. У тебя попросту не хватит земель и тебе в самую последнюю очередь нужно, чтобы мои владения отошли Анри. Видишь, как всё просто? Они стояли нос к носу, ещё немного ближе и чуть склонить голову — и можно целоваться. А они шипят и скалятся. — Долго всё это разыгрывал? — Нет. Дольше всего собирал деньги на откуп, прежде всего на свой собственный. В этот раз хмыкнул Дарсия. — А клятва в храме? А святые обеты? — В нашем браке нет ничего святого. Когда-то было, а потом ты ненавязчиво поставил меня перед фактом того, что я твоя собственность. Больше нет. — Ну конечно, я же мировое зло. — Нет, Дар. Нет. Накал стал спадать, и его место заняла пустота. Ну сделал, ну укусил. Укусил больно, это очень хорошо видно. Он, похоже, действительно попал куда надо, в какое-то уязвимое местечко, только желаемой радости почему-то нет. Тяжелый вздох и мягкий шаг назад. — Я тебе даже благодарен. Ну когда бы ещё я научился со всем этим работать и стал заниматься хозяйством? Так что нет, ты на мировое зло никак не тянешь. — И на том спасибо. — Пожалуйста. — Развода я тебе не дам. — А кто говорит о разводе? Я не собирался его просить, мне нужны твои земли. Для того же, для чего и тебе мои. Я ими не управляю и не получаю дохода, но так как я твой супруг, то юридически они мои. Кроме прочего, я тебя люблю, зачем мне уходить? Уязвлённый, расстроенный и совершенно разбитый невозможностью хоть как-то контролировать супруга, последнюю фразу Дарсия воспринял исключительно как издёвку. Последний плевок, будто возврата подарков мало. Шарль вздрогнул всем телом от взрыва злого хохота. Лорд и сам задыхался от этого неуместного веселья. Смешки застревали в горле и выходили гортанными. — И многих ты готов любить за земли и деньги? А к слову, о деньгах. Впечатляет. Это же как нужно было подмахивать задом? Или я не знаю о каких-то других твоих талантах? Языковых, к примеру? Шарль не заметил старого наречия в речи супруга, который теоретически им не владел от слова совсем. Не заметил стола, сопротивления, удара под дых, боли, чужого недоумения и почти страха. Он не заметил, когда и как тело перетекло из недвижимости в непрекращающееся движение. Не заметил чужих ударов, вздохов и крови во рту и на губах…***
— Что-то они долго беседуют, — Роярн насмешливо улыбнулся в чашку. — Хотя Дар весь день на взводе. Шарль зря не сказал ему, что хочет баллотироваться. Он бы поупрямился, но сдался. А может, и советом бы помог. — Дарсия? Советом? — Этелберт от греха подальше отставил свою чашку, ещё не хватало её разбить. — Ты очень любишь своего друга. Над головами гостей что-то грохнуло и звякнуло. — Беседу мне это напоминает всё меньше. Пойдём. Баронет легко поднялся, Этелберт со вздохом пошёл следом. — Может, просто что-то упало… Роярн скептически вскинул бровь. — Что-то навроде шкафа? Весёлый настрой у инарэ пропал в тот же миг, когда в нос ударил запах крови, а рык и стоны боли стали различимы среди общего грохота. …Растащить двух намертво вцепившихся друг в друга мужчин было непросто и травмоопасно. Шарль умудрился разбить Этелберту нос и напоследок хорошенько лягнуть Дарсию в колено так, что там что-то хрустнуло и лорд нечленораздельно ругнулся сквозь окровавленные клыки. — Уведи его, ради Маан! Роярн хмуро зыркнул на управляющего. Уведи! Легко сказать. Он уже и сам встрёпан и во рту привкус крови: то ли прикусил себе щёку, то ли ему разбили губы — ещё не разобрал. И утащить синеглазого инарэ ещё умудриться нужно: тот выше, сильнее и всё ещё зол и напряжён. — Пусти-и-и! Шарль сделал рывок вперёд, управляющий его едва удержал, перехватив поперёк груди, запнулся носками домашних туфель о ковёр и утянул друга с собой на пол, на груду осколков от бывшего графина. Роярн быстро утянул Главу за собой, шмыгнув за дверь и привалив её плечом. — Вы оба осатанели или что?! Какого чёрта вы творите?! — Какого чёрта?! Оба?! — Глава поперхнулся кровью, идущей горлом, и сплюнул в ладонь, второй рукой зажимая себе рану над ключицей. — Зараза… Глубоко цапнул… То, что осталось от рубашки, стремительно заливала кровь из содранного бока и порванной шеи. — Дай посмотрю, слишком сильно из неё течёт. — Нечего на неё смотреть, он артерию мне задел, сейчас затянется. Дарсия, нещадно хромая, сам пошёл к своей комнате. Как только схлынули адреналин, азарт и кураж, так сразу же пришли боль и осознание, что Шарль потрепал его знатно и качественно. Правый бок не просто стёсан, там начисто был срезан кусок кожи и мяса так, что проглядывали три ребра. Губы и нос разбиты, в ушах звон. Шея порвана и, казалось, тоже без небольшого куска плоти, благо затянулась эта рана в первую очередь, хотя крови он потерял много. Плечи изрезаны, брюшина болит, хотя вроде бы благоверный её не вспорол. И то хлеб, а то собирать обратно кишки, печёнку, селезёнку и что там ещё есть сомнительное удовольствие. — Ты совсем идиот?! Куда ты пальцами лезешь?! Дарсия с шипением отодвинулся от друга, который хотел осмотреть раненый бок. — Дар, нужно обработать… Со стонами, матами и дифирамбами в честь вконец разнуздавшегося супруга Глава стянул остатки рубахи. Попытался встать, одна нога тут же подогнулась, а колено распухло. — Дьявол! — лорд, тщательно контролируя дыхание, сел обратно на кровать. Из оголённых межрёберных мышц засочилась тёмная кровь. — Рори, попроси у Ксана… я отдавал ему на хранение мазь в зелёной стеклянной таре… — А давай вызовем доктора… — А давай ты не будешь со мной спорить? Это царапина, сама срастётся. — Я вижу, какая это царапина… Но Роярн вышел, более не споря. Цедя сквозь клыки проклятия, Дарсия кое-как стянул штаны. Отёк у коленной чашечки становился всё сильнее и менял цвет. Инарэ аккуратно прощупал повреждённое место. — З-з-зараз-за… Выбил-таки… Вернувшийся Роярн небрежно кинул мазь на матрас, а к колену друга приложил полотенце со льдом внутри. — Сейчас спадёт отёк и вправлю. У тебя ничего не сломано? — Вроде бы нет. — Что-то болит? Дарсия хмыкнул разбитыми губами. Сросшаяся было нижняя губа опять закровила. — Всё болит. Мы же успешно разнесли мой кабинет, разве не так? Там осталось хоть что-нибудь целое? — Лишь бы голова у твоего благоверного осталась целой. Если тебя так помяли, страшно представить, что ты ему сделал. Покажи колено и возьми что-нибудь в рот. — Я не буду орать. — Лучше бы орал, а то сквернословишь хуже сапожника. Сожми зубы.***
Тело побаливало, но в целом Шарль отделался синяками и ушибами. Он в отличие от Дарсии нападал, а не оборонялся и по большей части резал, а не бил. Кровь запеклась под ногтями и ощущалась во рту. Своя, конечно, тоже, но и благоверного. Нос в драках у него всегда был слабым местом, и сейчас по нему попало серьёзно. — Принести ещё льда? — Нет, Эт. Не надо. Я сильно ему попортил физиономию? Управляющий чуть склонил голову, наблюдая за другом, постоянно вытирающим кровавые дорожки, но по большому счёту только размазывающим кровь по лицу. — А давай сначала определимся, в каком качестве ты меня спрашиваешь. — В смысле? — В прямом. Если как любящий муж, то нет, не сильно. Слегка и, так как от большой любви, то не обидно. — А если не паясничать? — Ну… Тогда не очень нежно и точно не любя, но могло быть гораздо хуже. Вроде бы твой благоверный держался за шею. — Я до артерии достал. Шарль болезненно шикнул и поднялся. — Куда?! Сиди и не рыпайся, нет никакого желания разнимать вас второй раз. — Вот и не разнимайте. — Как скажешь, только умойся и рубашку смени. К спальню к мужу Шарль заглянул очень вовремя — в тот момент, когда тому вправляли колено и обещавший молчать Глава чуть не стёр себе в порошок зубы. Роярн оглядел его неодобрительно. — Растаскивать вас второй раз сомнительное удовольствие. — Мы не будем драться. Пока что. — Замечательное уточнение! Баронет обиженно хлопнул дверью. Граф слегка вздрогнул от грохота и посмотрел на супруга. — Неважно выглядишь. — Ты не лучше. У тебя, к слову, кровь носом идёт. Шарль шмыгнул и, усевшись рядом с Дарсией, закинул голову. — Откинь назад, сама перестанет. Свёртываемость у тебя, как и регенерация, лучше моей. Просто это, кажется, единственный нормальный удар в моём исполнении. — А тебе, конечно же, хотелось раскатать меня в блин. — Отнюдь. Разве я первым полез? — Оу! Нет, не ты. Но надо полагать, ты бы по-другому отреагировал, если бы тебя причислили к шлюхам, готовым на всё за деньги? Голос Шарля так и сочился ядом и издёвкой, но Дарсия не спешил реагировать. Три ребра, уже заметно обросшие мясом, всё ещё побаливали и прямо-таки призывали к сдержанности. — Сними свою кандидатуру. Вы всё равно не пройдёте, но хоть не будешь мотать мне нервы. — Нет. — Ну почему нужно быть таким упёртым бараном? Ну что ты хочешь? — Что я хочу? Шарль посмотрел на лорда с недоумением и интересом. Он за столько лет так и не понял, чего он хочет? Так ведь уже сколько рассказывал и проекты Синей партии критиковал… — Что ты хочешь за то, чтобы в кои-то веки меня послушать? — Погоди… Ты меня купить хочешь? Граф сначала неловко хрюкнул, а уж потом рассмеялся. — О, милосердная Маан! Ты неисправим. Дар, не всех можно купить. К тому же нет материальной ценности, которая могла бы меня заинтересовать. Надо было сильнее тебе врезать, может, дошло бы. — Как я мог забыть. Конечно, для тебя нет материальных ценностей, даже если в довесок прилагается какое-либо чувство. Так ведь? — Это сейчас намёк на подарки? Ну извини, не знал, что прилагалось чувство. Дарсия ничего не ответил, но синий взгляд был красноречивее всего. Ну вот. Только пошёл диалог, а они уже оба залезли каждый в свою бутылку. Шарль со вздохом рухнул на матрас, широко раскинув руки и закрыв глаза. — Прежде чем ты погонишь меня в шею, начнёшь угрожать или ещё что, давай я расскажу тебе, как мы жили эти двадцать лет и почему я наконец сорвался. — Последние годы мы жили чудесно. Тихо, мирно и плодотворно, а теперь тебе вожжа под хвост попала. — Эта самая вожжа попала мне под хвост давно, просто я её почему-то терпел и надеялся на твою сознательность. Ну дурак, что с меня взять… Ты так хочешь навязать мне свои правила и больше всего взбеленился именно из-за того, что теперь этого сделать не сможешь, разве не так? — Не переживай, я найду, как тебя урезонить. — А почему бы не дать мне свободы? Перестать смотреть на меня как на собственность и начать видеть во мне равного? — Я всегда видел в тебе равного. — Вот уж нет, — Шарль резко поднялся обратно. В карих глазах сверкали искры, и Дарсия неосознанно чуть склонил голову, любуясь полузабытым видением огня в чужом взоре. — Равного ты во мне не видел никогда и не видишь даже теперь. Жаль. Айдери был абсолютно прав — нужно было съездить тебе по роже давным-давно. Ситуации бы не исправило, но меня хотя бы отпустило. Вижу, наша беседа бесполезна. — Ты же хотел мне поведать своё видение нашей жизни. — Я более не вижу в этом смысла, ты явно не намерен слушать. Шарль ушёл, мягко притворив дверь. Дарсия откинулся на матрас точно так же, как до того это делал Шарль, только глаза закрывать не стал, а долго вглядывался в потолок. Айдери ему говорил, видите ли… а стало ли легче? Отпустило ли? Вряд ли. Теперь ещё и выборы. Эти идеалисты-реформаторы, конечно же, не пройдут, но хрупкое равновесие их прежней жизни они разломали и разворотили. Как ни смотри, сплошная безнадёга, хоть и впрямь разводись… Ну нет. Не только из-за земель. Можно довлеть над Шарлем финансово или нет, но он всё равно его целиком и полностью, и неважно, что он там сам об этом думает. И вообще, сегодня пятница. Рёбра отозвались болью. Так и быть, сегодня он ещё потерпит. Но во вторник пусть хоть слово скажет. Ляжет как миленький, пусть даже его придётся скрутить или пережить ещё одну драку. Прикрыв тяжёлые веки, лорд иронично, но вместе с тем уважительно хмыкнул. А Шарло-то вырос, и рёбра теперь так знатно трещат после его «знаков внимания»… А ведь истинное обличье в нём так и не проснулось, как и способности… или… «Или» — додумать лорд не успел, тело решительно заявило, что с него сегодня хватит, а гематомы, синяки, раны и прочее ему куда легче вылечить во сне, пока беспокойный разум в небытии и не генерирует пакостные идеи и слова, из-за которых потом проблемы и неприятности.***
Ни в чём не повинная ваза полетела в дверь, но чуть не долетела и разбилась об пол. Маан милосердная, ещё ничего толком не началось, а у него уже сдают нервы, кипит кровь и чешутся руки. Да если бы не Рауль, он бы придушил эту синеокую заразу уже давно… Да ни черта бы он его не придушил. И не было бы у него тех сил и умений, что сейчас, если бы не Рауль. Шутка ли выстоять против кого-то, у кого преимущество в силе и навыках. Хотя выстоять — это сильно сказано. Это так, развлекалочка. Бока слегка друг другу помяли, как мальчишки, а было бы больше места и времени, Дар бы уложил его на лопатки да прижал шею, чтобы уж наверняка не смел рыпаться. Шарль устало потёр лицо и рухнул на стул, запрокинув голову. М-да. Укусить-укусил, хватит ли силёнок удержать отвоёванное и продвинуться дальше — вот в чём вопрос. Только бы дожить до понедельника и начала выборов, а там трын-трава… Граф с сожалением прошёлся языком по губам. А сладкая кровь у Дарсии… Как он раньше этого не замечал…