Наш единственный долг перед историей — переписать её заново. «Критик как художник» Оскар Уайльд
— Ой-ё-о-о… Головная боль проснулась первее сознания. А потом несколько неловких движений — и всё тело свело судорогой и напомнило, что над ним бессовестно издевались несколько дней кряду. — Шарли? Дарсия проснулся то ли от постанываний, то ли от тычка локтем под рёбра. Но сориентировался быстро и аккуратно коснулся лба беспокойного супруга. — У тебя жар. Голова болит? — Отваливается. Маан, отпилил бы её уже кто… — Наверное, сотрясение тебя наконец догнало. Шарль буркнул нечто невразумительное и сильнее вдавил чужую ладонь лбом в подушку — от Дарсии шёл спасительный холодок, а если лорд хочет потрепаться, то пусть выберет для этого более живого собеседника. Глава Синей партии аккуратно зарылся пальцами свободной руки в чёрные кудри, и желанного холодка сразу стало больше. — Зачем ты меня ощупываешь? Найдёшь выпирающий кусочек черепа — вправлять будешь? — Радость моя, определись, помираешь ты или язвишь. — Это не сотрясение. Иначе чёрта с два я бы обернулся и крыльями махал. — Вообще не факт. С твоей-то регенерацией, плюс выброс адреналина, плюс твоя голодовка… Да твой организм мог как угодно себя повести. Он и повёл. — У-у-у, демагог несчастный… Обезболивающего бы дал… — А что не яду? Шарль возмущённо приоткрыл один глаз и тут же о том пожалел. Солнце резануло с такой яростью, словно бы ему ещё шесть и он наперекор маме не накинул вуалетку. На этот раз Дарсия смиловистился, задёрнул шторы и дал выпить чего-то химического, растворённого в крови. Граф невольно прошёлся языком по нёбу, собирая послевкусие. Пить хотелось неимоверно. Не до той степени, что вчера — чтобы разрывать донорам грудины и глотать огонь жизни прямо из сердца, но всё же, всё же… — …приведу. И ты выпьешь. В этот раз удалось открыть оба глаза. Голова чуть отпустила, а противный сосущий узел в желудке, напротив, окреп. Дарсия выглядел не то чтобы важно: всклокоченный, сонно-усталый и ни разу не холодно-идеальный, каков был всегда. Проще, роднее, ближе и оттого пугающе. Нет уж, нет… Эти рубежи сердца лорду сдавать рано, не заслужил. Всей своей заботой не заслужил. Пока… — Ты меня удержишь, если сорвусь? Практичные бытовые разговоры — вот то, что пока нужно. И ничего кроме. — Конечно. Привести кого-то из моих? — Тебе совсем их не жалко? — Моя жалость не безгранична, Шарли. И распространяется на очень узкий круг. Доноры в него никогда не входили и не войдут. Привычная холодноватая сталь чужих морально-этических границ. Это знакомо и безопасно. Отлично. Арман, двадцатилетний блондин с первой отрицательной, не выказал ни страха, ни удивления. Разве что чуть смутился пристального внимания сразу двух голодных взглядов. Всё же дегустация — процесс интимный, инарэ предпочитали оставлять его между собой и людьми, но никак не делить мгновения полной уязвимости, открытости и экстаза с сородичами. Бывали и неприятные инциденты, и драки среди «хищников», не поделивших добычу. Инстинкты — куда их денешь. Шарль мягко приобнял донора за талию и ткнулся носом в изгиб шеи. Арман задрожал. Граф против своего обычая сосредоточился не на человеке под боком, а на супруге. Одним глазом он отслеживал малейшие изменения в выражении лица или даже взгляде лорда, но тот оставался на удивление спокойным. Разве что немного заинтересованным. Кожа под губами не горячая — пламенная. Против внешнего спокойствия сердце у человека стучит перепуганным воробьём, того и гляди выскочит или остановится от страха. Кровь течёт по горлу ртутью. Не сказать чтобы приятно, страх всё же сильно перебивает как другие чувства, так и вкус еды — каплуны да пшеница. Но пить можно. И аккуратно залечивать укус — сила и выдержка есть. Арман уходит, а сытого и потому опять разморённого Шарля накрывает волной воспоминаний о вчерашней «дегустации» и разодранном предплечье Дарсии. Кровью друг друга инарэ, конечно, балуются, но стараются не злоупотреблять. Слишком уж сладкая, густая и многогранная, вобравшая в себя множество не вкусов, но оттенков и тонов. Её можно, как дорогое вино, пробовать так и эдак, но никогда насытиться, потому что всегда будет мало. Граф так увлёкся воспоминаниями, что проворонил момент, когда лорд склонился и стал слизывать с губ капельки крови. Сколько их там осталось?.. Всего ничего, слишком мало для того, чтобы насытиться взрослому мужчине. Так, раздразнить аппетит. — Можешь взять кого-то из моих. — У меня своих шесть. Этого более чем достаточно. Если я тебя оставлю, буянить не будешь? — Скорее усну. Я, по-моему, пресытился. — Если голова больше не болит и не скатывается с плеч, прими холодную ванну. Полегчает. А нас ждут на допрос. Шарль невольно фыркнул и всё ещё ленивым жестом заправил белую прядку мужу за ухо. — «Допрос» — слово-то какое. Мне нечего скрывать, пусть пытает хоть сам Князь. Я ничего не видел и не понял. Взрывной волной приложило о мостовую раньше, чем успел хоть что-то разглядеть. Они надеются, что я скажу что-то ещё? Забавная наивность. — Ты мог не понять. Граф ещё раз фыркнул. Дарсия не ответил. Лишь коснулся его лба сухими губами и поднялся. — Приводи себя в порядок, Шарли, и пойдём. Боюсь, сегодня ни один мой аргумент в пользу твоей усталости больше не сработает.***
— Мы сюда скоро как домой ходить будем. — Не дай Маан. Цилиндры супруги сняли почти одновременно. Коридоры в крыле Синего отдела были удивительно сумрачны и тихи в жгучий полдень. Дарсия осматривался с интересом, Шарль просто шёл. Ничего нового с тех пор, как он давал показания о деле убийств в Виире, Столме и Белом Яре, в отделе тайной жандармерии не появилось. Воспоминание резануло фантомной болью так, что граф даже плечами передёрнул. — Что-то не так? — Не самые приятные воспоминания, не более. — Точно ничего не болит? — Маан, твоя забота — мой филологический кошмар. Ты можешь справляться о моём самочувствии фразами кроме «как ты себя чувствуешь» и «это нормально», когда у меня и впрямь болит? С этими словами Шарль толкнул дверь в кабинет с выбитой золотом цифрой двенадцать. — Надо же, сами пришли. Даже не арканом притащили. — Очень смешно, ваша светлость. Княжич Родерик сидел в кресле с какой-то книгой на коленях, а за спинкой стояли братья. Люсьен мягко и тепло улыбнулся Шарлю, после чего выражение его лица стало вежливо-равнодушным — наверняка зеркально тому, что демонстрировал Дарсия. Эрцгерцог приветливо кивнул супругам, без улыбки, но с намёком на неё, наиболее естественно из троицы. — Неужто самолично будете пытать? — А вас надо пытать? Шарль и Родерик «вежливо показали друг другу клыки», а после Люсьен хлопнул брата по плечу, словно сбивая его явное предубеждение против графа. — Ну зачем же так, господа? Я думаю, все собравшиеся осознают серьёзность момента. И то, как нам важны свидетельские показания. И в честности вашей, господа, — кивок в сторону супругов, — никто и не сомневается, так ведь, Ро? — Тогда почему же вас трое? — Дарсия с непринуждённой грацией и тактом шагнул вперёд, почти незаметно оттесняя Шарля от господина дознавателя. — Разве не хватит пары следователей? — Дело не в «недоверии», — Люсьен примирительно поднял руки ладонями к собеседнику, — мы всего лишь… — Отец обеспокоен тем, что творится в столице, — эрцгерцог говорил на добрых полтона глуше, чем братья, но вместе с тем и весомее. Смотрел прямо, вещал, не отводя глаз и не прибегая к красивым формулировкам. — Все дознаватели Ро зашиваются. Нам не хватает инэ, тем более высокого ментального уровня, а беседовать с прямым княжеским потомком — не самая приятная участь. Вы же меня понимаете, граф? Не скажите же, что многие могут вас прочесть. — Потому вы хотите втроём потрошить мою память? — Ни в коем случае. Я помню закон сотни. Ровно как и мой отец. И если мне доведётся стать Князем, то его исполнение будет всё таким же безукоризненным. С кем из нас будете «общаться»? Шарль пожал плечами и решительно сел напротив младшего княжича. — Давайте, ваша светлость. Это, в конце концов, ваша работа. Родерик откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. — Снимите барьеры, граф. Я не собираюсь с вами ментально бодаться. Вместо требуемого Шарль напряг плечи, свободно откинуться тоже никак не выходило. …аккуратное касание было таким мимолётным, что сначала Шарль даже не понял, как бережно ему огладили скулу. Дарсия встал за спинкой кресла и ненавязчиво положил руки супругу на плечи. Шарль почти не чувствовал касания, а музыкальные пальцы лорда подрагивали, замерев на некотором отдалении от ткани жилета главы Алой партии. Кроме этого жеста, не то успокаивающего, не то защитного, было ещё кое-что. Почти неощутимое, эфирное… ощущение прохлады. Граф откинулся-таки на спинку кресла и снял барьеры. Если главный дознаватель позволит себе лишнее, сторонний наблюдатель в лице Дарсии это почувствует. Вряд ли вмешается в процесс — слишком рискованно для всех участников «бодания» — но подтвердить после сможет вполне. Более получаса младший княжич не делал ничего противоправного. Шарлю не очень нравился такой тесный контакт, но не более. Вновь начала побаливать многострадальная голова, но даже это не испортило настроения, когда его осторожно погладили по макушке. Вообще нужно будет дать Дарсии мастер-класс по этому нелёгкому занятию. Только на ком? Анри, конечно, даётся, но уже смотрит с видом мученика и жертвы отцовской любви. Эрнест? Ну, можно. Будущий дипломат, мальчик ласковый. Альфред — нечто на грани фантастики, так же как и Дарсия. Всё же первенец лорда жуть как похож на отца, и даже не столько внешне, сколько характером. Разве что чуть более открыт и не интриган. Может, пока, а может, и из Дарсии не вышло бы того, что вышло, не займись он большой политикой… Граф расслабился, снял даже предупреждающие заслоны, почти потянулся к супругу… Это даже нельзя было назвать криком. Родерик не кричал. Младший княжич всего-то орал, катаясь по полу и сжимая голову, пока густой ворс ковра пачкала тёмная кровь, хлынувшая у него носом. Свою кровь Шарль почувствовал, только когда та текла уже за ворот. Голова раскололась окончательно. Дарсия судорожно сжимал ему плечи и дышал через раз, сдерживая стоны. Лорду тоже досталось — отрекошетило всем «наблюдателям», когда Шарль не просто «уронил» щиты, а напал сам, тут же, когда загребущий дознаватель полез куда не следовало. — Хватит! Прекрати! Люсьен пытался удержать бьющегося в припадке брата, эрцгерцог — удержать Люсьена от необдуманных поступков. Это граф отметил уже краем сознания, потому как картинка поплыла перед глазами и наконец стало темно и тихо. Правда, очень ненадолго. Пощёчина была не столько сильной, сколько болезненной, да ещё и жгла холодом. — Дар! Ты в своём уме?! Вот уж от кого не ожидал, но лорд его ещё и за плечи встряхнул, показав на скульптурную композицию из трёх братьев, полусидящих на полу в обнимку. Шарль бы умилился или устыдился, но злость ещё клокотала в груди, а запах собственной крови ненавязчиво напоминал, чего ему стоили собственные границы разума. Шарль стёр кровавые дорожки из носа, на деле лишь размазав их ещё больше, и поднялся. — Ну что ж, допрос закончен. — Нет, — Родерик против ожиданий рванулся из рук братьев с неожиданной прытью. Голубые глаза младшего княжича почти побелели, ещё немного — и он наверняка прибегнет к дару или перевоплотится. — Там было что-то моё. Что-то, что вы скрываете! Я знал! Я всегда!.. Эрцгерцог накрыл рот брата ладонью и притянул к себе, перехватив поперёк груди. — Можете сказать, почему вы атаковали? — Потому, ваша светлость, что мои личные воспоминания — не та территория, на которую можно лезть без спроса. Мой разум — не корзина грязного белья, чтобы в ней безнаказанно копаться и спрашивать, а что это вдруг я в ярости. Родерик отчаянно брыкался и мычал что-то возмущённое. Ну ещё бы. Он ухватил кусочек воспоминания, относившегося к прошлому теракту. Но вот досада — Шарль совершенно не собирался им делиться. В итоге наследнику просто прокусили руку, и, когда тот, вскрикнув, чуть ослабил хватку, Родерик выпалил: — Это всё ты! Все осы — одна порода, что де`Кавени, что де`Лаграже! Смута, раздор и революция — вот чего вы вечно хотите! Я тебя ещё прищучу, мальчишка! Все твои поганые се… Княжич Вирриан брата попросту ударил ребром ладони по виску и уже бесчувственного поднял на руки. — Инэ, это талант. Полчаса — и вы довели Ро до бешенства своими танцами с памятью. — Я ничем его не доводил. Если ваш брат изъявит желание упечь меня в Белую башню — пожалуйста. Как только найдутся доказательства и повод, так я сам пойду без сопротивления. Но если его светлость попробует и дальше копаться в моих воспоминаниях, прикрывая это заботой об отечестве и своими должностными полномочиями, — не надо удивляться, что я кусаюсь. Меня не меньше вашего заботит произошедшее — это как минимум дурно сказывается на политике моей партии, как максимум пахнет проблемами международного уровня, а я как-то не планировал ближайшие лет пятьсот менять место жительства и увозить детей. А вы, — граф возмущённо указал на среднего княжича, словно бы выступал перед аудиторией, — вообще могли предотвратить этот фарс. — Я?! — разные глаза княжича Люсьена почти округлились от удивления. — Как?! Я не всевидящий, инэ! Будь это так, не случилось бы того, что произошло на площади. Моё провидение, знаете ли, избирательно. Поэтому в кризисной ситуации прежде всего нужны разумность и сплочённость. — Ваши бы слова да брату в уши! — Всё, выйди отсюда, ради Маан, — Дарсия не очень-то нежно отпихнул мужа к двери. — Если тебя таки упекут за решётку, то экипаж приедет без твоего участия. Дверь перед самым лицом так резко хлопнула, что Шарль невольно потёр нос — проверить, не прищемили ли. До одури хотелось кого-нибудь побить, того же Дарсию за неучтивость, но пришлось выдыхать, успокаиваться, идти вниз и ожидать супруга. Иначе братья-княжичи его и впрямь не выдержат. У парадного входа, на свою беду, рос розовый куст. Граф подпёр плечом мраморную вазу с клумбой внутри и стал безжалостно разбирать светло-розовое соцветие. Вот останется тайная полиция без цветов у фасада — пусть пеняют на себя. Нечего честных сограждан подвергать ментальному давлению! Иронично хмыкнув своим мыслям о страшной мести, Шарль всё же не мог отделаться от чувства, что стычка с княжичем — последнее, что сейчас его заботит. Там, на площади, было кое-что, что смутило куда больше взрыва и агрессии со стороны сородичей. Инарэ особенно людям могут казаться распоследними жестокими мразями, паразитирующими на них. Ведь они пускают в расход человеческих детей, поощряют мужскую проституцию, а в ситуации, когда среди «привилегированных кровопийц» почти половина мужчин или одинаково любят оба пола, или вовсе привержены к своему, иначе не получается, и ещё творят чёрт-те что, но ирония-то в обратном. Инарэ меньше, чем кто-либо, заинтересованы в смерти доноров. Это как раз верный признак ненормальности — разрывать горло тому, кто тебя питает. Те, кто не контролирует жажду, равно опасны и для сородичей, и для людей. И ещё запах. Специфический, знакомый, хотя и неописуемый. Это-то воспоминание граф и утаил. На площади была княжеская гвардия, хоть кто-то должен был учуять то же, что и он. А он, увы-увы, в компетентность жандармерии как-то больше не верил. Хотят новые сведения — пусть копают. У него ни много ни мало есть теперь собственный макет с отметками происшествий, один в один похожих на то, что случилось зимой, и то, что случилось два дня назад. Они не раскрыты. О половине ни слова в газетах. Прессе словно рот заткнули, но как какой-нибудь ненормальный прирежет пять-десять человек в подворотне — так в набат бьют почти по всей стране. Может, это цинично — так рассуждать о смертях пяти невинных человек, но, ради Маан, они же все живут в круговороте жизни и смерти. Люди гибнут ежедневно. Количество — вот что важно. — Ну и что это было? Дарсия возник рядом так резко, что Шарль вздрогнул, а потом у него отобрали розу и в самом прямом смысле схватили за нос через платок. — Маан, ты хоть в курсе, как выглядишь, жертва жандармейского беззакония? Пол-лица в крови, хоть бы вытер. — Пуфти, я фам мофу! Возмущение вышло до ужаса смешным и в нос. Кроме прочего, несчастный орган обоняния ему могли оторвать в самом прямом смысле, и сопротивление получилось несерьёзным. Дарсия ожидаемо и не подумал отпускать. — Или ты перестаёшь дёргаться, или я оборачиваюсь и вылизываю тебя прямо посреди улицы. Угроза возымела действие. У лорда хватит вредности исполнить намерение, а для Шарля это в любой личине будет не лучший выход. — Фу! Мерфафец! — То-то. Наконец лорд остался доволен и графа отпустили. — Повторяю вопрос — какая муха тебя укусила? Я «общался» с эрцгерцогом пятнадцать минут, и десять из них — заверения о твоей нормальности. — А что с тебя взять? Ты там появился под конец, а я был в эпицентре событий. И это смущает Родерика. Я что с этим сделать могу? — Да меня тоже, знаешь ли, смущает частотность того, как ты оказываешься в эпицентре. Ну раз. Но два подряд — перебор, не находишь? Шарль фыркнул в нос и вскинул было руку, чтобы поймать экипаж, но его мягко взяли под локоть. — Но я хотел… — В паре кварталов отсюда живёт наш лечащий врач. Мы тебя ему покажем — и иди куда хотел. — Но я здоров. Лорд не стал отвечать. Лишь чуть повернул голову и красноречиво вскинул бровь, так что как-то сразу припомнились и утреннее выступление, и два дня до того, и ментальная атака, которая совсем уж без последствий ни для кого и никогда не проходила. Шарль печально вздохнул, но пошёл, куда сказали. — Надеюсь, это ненадолго. И ты меня действительно отпустишь. — Если тебе не пропишут постельный режим — да. — А если пропишут? — Значит, использовать кандалы придётся по прямому назначению. Шарль бы очень хотел на это что-то сказать. Но мыслительному процессу мешали покрасневшие уши и щёки.***
— Я надеюсь, ты понимаешь, что спарринговать на третий день после обращения я с тобой не намерен? Дамиен стянул ирду через голову прямо на плацу. Во-первых, и впрямь жарко, во-вторых, кого стесняться? Ни Шарля же или однополчан. Граф досадливо потёр подбородок. — А жаль. — Не дури, Шарло. У тебя ещё кости на место не встали, а всё туда же — драться. — Ну, вообще я не о том хотел тебя попросить. Капитан резко вскинул голову. «Просьбы» Главы его всегда удивляли. И если желание Шарля поддерживать форму и не терять фехтовальные навыки он ещё мог понять худо-бедно, то интерес к терактам — очень условно. Как и невероятное везение оказываться в них втянутым. — Надеюсь, не документы? Если да, то извини, но хватит. — Но Дамиен… — Знаешь что, — капитан без обиняков ткнул графа кулаком в грудь и прошипел в лицо: — Хочешь в Белую башню — пожалуйста. Но без моей помощи. В общем, Шарль бегал за своим заместителем ещё добрых полчаса, но так ничего и не добился. В целом граф всё больше склонялся к тому, что именной знак на штандарте партии одновременно удачный и неудобный, ибо у большей части его однопартийцев действительно было поистине баранье упрямство. У правящей верхушки — так точно. Всё, чего удалось добиться, так это обещания, что через полгода капитан сунет нос в сухие официальные отчёты. Это, конечно же, не устроило Главу Алой партии, и он ни с чем поплёлся домой.***
— Я против! — А ночами выть от боли ты не против?! Отпусти перила! Дарсия надеялся, что никто из друзей именно сейчас не заявится в гости, а слуги достаточно сообразительны, чтобы не мешать господам «развлекаться». Вообще лорд не считал развлечением свои попытки вытащить супруга из дома. Начиналось всё хорошо: граф, сделавший всё, что хотел, за пределами дома, чуть уставший, но радостный, как всегда бывало после встречи с детьми, безропотно выполнил его просьбу и сменил рубашку на ирду, а брюки — на штаны для верховой езды. Видимо, был заинтригован. Но, когда ему сказали, что всё это затем, чтобы потренироваться в обращении, начались определённые трудности. Нет, из комнаты графа удалось вынести без проблем. Несколько синяков Глава Синей партии за проблему просто не считал, а вот изворотливость Шарля доставляла неприятности. От дверного косяка его ещё можно было отодрать (то, что дерево выходило из креплений, лишь досадная и легко поправимая мелочь), но перила лорду были дороги в прямом и переносном смысле. Золотистый дуб, ручная резьба, многослойное лаковое покрытие. Последнее уже пострадало: глубокие борозды от когтей графа вились по перилам от середины спуска, но на максимальную глубину ушли под конец, так что у Шарля наверняка масса заноз. Но это ещё полбеды — лак можно восстановить. А вот если они сдерут перила вместе с опорами и частью ступеней, а к этому дело и шло, ремонт вылетит в приличную сумму. О том, что они в процессе «отдирания» в принципе выглядят неподобающе статусу, Дарсия старался не думать. В конце концов, даже тот аспект, что в ходе перетягивания с Шарля чуток сползли штаны и задралась ирда, был в чём-то приятен. Вот только граф лягался, периодически так метко и болезненно попадая лорду по ногам, что тот всерьёз переживал, что ему в очередной раз выбьют коленную чашечку. — Да Шарль же! Попытка перехватить поперёк живота окончилась плачевно. Они только запутались ногами и косо рухнули на ступени, так что лорд от души приложился копчиком, а Шарль грудиной и подбородком. Падение их, правда, не расцепило, и борьба продолжилась с удвоенным энтузиазмом до той поры, пока лорд не смирился, что перила придётся ремонтировать, а Шарль с тем, что его всё равно оторвут, так не лучше ли добровольно? И так как эти мысли посетили головы господ политиков одновременно, то они попросту кувырком покатились по полу. …Когда огоньки люстры наконец перестали двоиться у лорда в глазах, а Шарль от осторожных касаний перешёл к лёгким хлопкам по щекам, терпение Главы Синей партии иссякло. — Как же ты меня достал, сердце моё… Граф не совсем понял, как реагировать на это философски-искреннее замечание, когда серый мыш попросту ухватил его за шкирку и, лбом открыв парадные двери, взмыл в вечерние сумерки. — Оу… Под ногами мелькнули земля и крыша особняка, а потом всё больше пролесок. Граф старательно искал в себе признаки страха, но они никак не желали появляться. Высота его не пугала никогда, даже такая значительная. Держали крепко, хотя слегка и тряхнуло, когда его перехватили под мышки, а затем поперёк груди. Лес, опять же, красивый… Серый мыш резко нырнул вверх, если такой оборот речи вообще допустим для описания этого кульбита, и разжал лапы. …зубы щёлкнули у Дарсии под самым горлом и не сомкнулись на нём лишь потому, что Шарль на подъёме задел крылом верхушку сосны и потерял часть импульса от пружинистого прыжка. Падал он ещё в привычной форме, оттолкнулся от крон деревьев уже задними лапами и так жадно ухватил крыльями воздух, что перепонки, казалось, порвутся от напора его массы. «Ты меня бросил! Бросил!» От нового выпада серый мыш увернулся неловко — чужой ор в голове отдавался набатом, так что даже пришлось прижать маленькие аккуратные уши к голове в надежде убрать хоть часть рыка, смешанного с ультразвуком. «Прошу заметить, что ты больше не можешь разбиться». «Ты меня бросил! Беззащитного!» «О да. Ты был очень беззащитен, разрывая мне брюшину». Чёрный мыш попробовал нагнуть голову, чертыхнулся и чуть отстранился от спутника, за которого до того цеплялся четырьмя конечностями. Задними, более сильными, он и действительно ухватился сильнее, чем нужно. Светло-серые бока потемнели, и с них закапало что-то вязкое и липкое, сначала часто, потом всё реже, корочкой застывая на шерсти по краям ран. «Извини, я…» «Ты больше не можешь разбиться, Шарли. Хоть откуда падай. Обращение — часть инстинкта самосохранения. Если бы это не сработало, ты максимум ободрал бы немного кожу, потому что я как бросил, так бы и поймал обратно». Дарсия полусложил одно крыло так, что всем телом совершил плавный оборот вокруг собственной оси и полетел прочь, чуть кренясь влево. Чёрный мыш распластал крылья и сделал нырок вниз, а после чуть вверх, спланировав под супругом и умудрившись потереться широким лбом и носом сначала о V-образный белый росчерк на чужой груди, а затем и о горло. «Извини. Я просто испугался». «Чего? Как я могу тебя уронить, ты вообще подумал?» «Но ты же уронил…» Вместо ответа гортанный рык и блеск синего глаза, отливающего голубым. А потом цепкая и сильная хватка, чтобы зафиксировать чужие крылья, и резкое пике вниз. «Дар!» Удар о землю для самого Шарля мягок. Несмотря на зажатые крылья и полную невозможность контролировать падение. Лорд просто извернулся у земли, чуть пригасил скорость, но всё равно стесал себе загривок. Шарля же просто впечатало в чужое тело так, что пришлось выпутываться из густого меха. «Ну что, уронил?!» Оскал в исполнении серого инарэ впечатляющий. Длинная, узкая пасть и белые, очень острые даже на вид зубы. Уши прижаты к голове до той степени, что найти их можно лишь по тёмным ободкам кончиков, а глаза льдистые, с узким вертикальным зрачком. Ярость от бессилия. От невозможности добиться чужого, абсолютного доверия. Шарль вздохнул. Получилось так, что грудью прижал чужой живот к позвоночнику, но потом подался вперёд и длинно лизнул чужие оскаленные зубы. Они тут же пропали под мягкими серыми губами, а распушившиеся усы прильнули к морде. «Мне не надо демонстраций твоих отваги, любви и верности. Я и так знаю обо всех этих качествах. К чему эта вспышка гнева? Ты же не из-за того злишься, что я только что сказал. Не потому, что испугался и не поверил, что ты поймаешь. Ты злишься, что я полностью не могу тебе доверять, ведь так? Дар, это не решается демонстрацией золота в вязи и твоими отчаянно провокаторскими жестами». Серый мыш закрыл глаза и уронил голову на траву. Всё его огромное тело расслабилось и обмякло. Шарль расправил крылья и вытянул опорные пальцы. Зацепился когтями за землю и поднялся на них, чтобы через миг улечься обратно на чужое тело, разве что часть веса с него перенёс. Широкой, но не больно-то подвижной головой таранить чужое горло было не слишком удобно, но в целом он справлялся. «Дар, перестань. Ты изводишь себя и меня, а толку всё равно не будет. Я стараюсь тебе верить, но этого не произойдёт в одночасье. А ты из меня эту веру не то что вытягиваешь, но почти. Я понимаю, это теперь у тебя новая вершина, которой надо достичь и неважно какими невероятными усилиями. Этого не требуется. Мягкость и терпение, терпение и мягкость. Ты же у меня хладнокровный, так откуда вся эта экспрессия?» Один глаз приоткрывается, так что видно защитное третье веко, обнажающее небесную синь. Голубизна пропала и округлился зрачок, и то ладно. «Меня уязвляет моё положение. Меня терзает твоя ненависть, потому что на целую половину ты не мой. Ты вообще непонятно чей. С кем за тебя спорить? У кого и как добиваться? Я уже не знаю, как показать тебе своё расположение, чтобы ты хотя бы верил в искренность этого отношения, если уж не можешь сам его ко мне в полной мере питать. Я не умею любить. Меня не учили и в этом не было никакой нужды, потому что имели место здоровый рационализм и порядок. Я не понимаю ни что мне делать с собой, ни что мне делать с тобой. И через раз, что бы я ни делал, выходит или криво, или так, что ты ещё больше замыкаешься. Я просто уже не знаю, как донести до тебя мысль, что в быту я всегда действую в твоих интересах». «И швырянием с высоты?» «Тебе нужно перевоплощаться хотя бы одну неделю. Мышцы, связки, сухожилия, кожа, кости — всё это должно привыкнуть меняться туда-обратно, иначе ты всегда будешь страдать, как в первый раз. Я пытался тебе сказать, ты не слушаешь». «Мог подождать, пока я перестану паниковать и…» «Не мог. Ты долго отходишь и очень аккуратничаешь. А ещё у тебя неправильная позиция относительно собственной физиологии. Ты её стыдишься. Я про обращение обратно. А, между прочим, когда сегодня попробуешь, будет не грязно и не страшно. Может, немного больно. Может, и мышцы болеть будут, и ложные лопатки не уйдут, но ещё два-три раза — и это тоже закончится. Ты делаешь сумасшедшие вещи в экстренных случаях, но в бытовых неэстетичных вещах тебя как переклинивает. А с обращением всего-то нужна практика». Серый мыш извернулся каким-то немыслимым способом и поднялся, опираясь на выгнутые крылья и задние лапы. «Давай, расправляй крылья. Попробуем хотя бы до леса добраться, раз я всё равно тебя выдернул в это обличье». Шарль вздохнул и слез с компаньона. Взлететь с земли оказалось сложно. Дарсия проделывал это рывком и с лёгкостью, у графа же за землю цеплялись крылья. Впрочем, цеплялись они за всё. «Да подними же ты их. Отталкиваешься и уж тогда машешь. Если хочешь — встань и попробуй без опоры на руки». Встать вышло, взлететь нет. Несколько раз пришлось прыгать, падать и подниматься. Полёт после наконец удавшейся попытки вышел косой. «Бери выше. Достаточно сильный ветер, чтобы планировать только на уровне облаков. Ниже придётся работать крыльями». «Раз такой умный, возьми да покажи». «Ну смотри». Серый мыш ветер ловил много ловче, но и крыльями махал чаще. «Ты это чего?» «Может, того, что я тяжелее? Но вообще я буду лучше тебя пикировать и быстрее лететь. Только недолго. У тебя для долгих полётов более подходящее телосложение». «По-моему, очень несуразное». «Предложил бы поменяться, но, увы, не получится. Давай, ещё немного. Доберёмся до Волчьего оврага и я от тебя отстану». «Ты обещал это ещё на вересковых холмах». «На вересковых холмах ты хромал на оба крыла. Сейчас, конечно, тоже, но меньше». «Ах ты…» Потасовка в воздухе получилась короткая и неэффективная. Временами опасно приближалась земля, временами деревья. Кончилось всё тем, что чёрного мыша прижали к сосне и нежно прихватили за горло. Давления Шарль почти не чувствовал, как и чужих зубов. Лишь крепкую фиксацию. «Я тебя отпускаю, а ты меня больше не кусаешь и не таранишь в воздухе, хорошо?» Вместо ответа вначале идёт ухмылка-оскал. В исполнении широкой зубастой пасти это особенно эффектно и для неподготовленного зрителя наверняка страшно. «А если нет?» «Мне ещё раз потащить тебя к врачу?» «У-у-у, зануда. Отпускай, я не буду дурачиться». Давление на шее пропало, и серый мыш мягко упал на землю. — Шарли, хватит валять дурака. Перевоплощайся и пойдём домой. Не я же один туда хочу. Дарсия не соврал ни словом. Перекидываться во второй раз и впрямь было не так противно и гадко. Ложные лопатки, конечно, не встали на место с первого раза, но лорд каким-то образом смог загнать их под лопатки, даже не снимая с супруга ирды. — Тебя ещё нужно научить выпускать крылья не меняя облик, но это уже явно не сегодня. — Перестал бы ты меня мучить, как бы хорошо было. — Как только твои навыки закрепятся, так в тот же миг. Хвойный покров леса мягко пружинил под ногами. Иногда вниз прорывался одинокий луч садящегося солнца, но в массе своей в хвойном бору царил уютный полумрак и густой смоляной дух. Если задрать голову вверх, то виднелись звёзды, пока ещё скромно проглядывающие за дымкой полувечернего неба. — Ничего не болит? — А? Шарль наконец оторвался от пейзажа и посмотрел на супруга. Дарсия смотрел чуть настороженно, но нежно. — Меня пугает то, как много мы с тобой общаемся, Дар. — Тебе неприятно? — Мне странно. Мы большую часть не то что дня, недели, находимся порознь. Я вот теперь тоже не знаю, что с тобой делать. — Ну, например, можешь мне рассказать, зачем тебе отчёты о расследовании, которыми ты донимаешь своего заместителя. Шарль досадливо цыкнул и неловко потёр шею. — Княжичи наябедничали? — Хуже, лично эрцгерцог. А так как я питаю к нему расположение, то словам его склонен верить. — Пф, пафоса-то… — Но ведь он правду сказал. — Ну собираю я эти данные, и что? Мало ли какое у меня увлечение может быть. — Мне казалось, твоё «увлечение» стоит на канале Цветов и вот-вот в нём закончится реконструкция, нет? Шарли, хочешь пудрить кому-то мозги — пожалуйста. Но кому-то, кто меньше знает тебя и твой характер. Ты политик многообещающий, но, я бы сказал, узкоспециализированный. В большинстве общих взглядов мы сходимся, более того, аналитические прогнозы ты как не читал, так и не читаешь, а значит, склонен ориентироваться на мнение моё и инэ Морриса. Твои сферы сплошь творческие и человеческие. В партии у тебя триумвират: ты, Китти и Дамиен, и довольно большую часть обязанностей ты спокойно отдаёшь своим помощникам. На собраниях ты, ровно как и двадцать лет назад, зеваешь и не знаешь, куда себя девать. И при этом такой интерес к терактам. Ты правда удивлён вниманием нашего венценосного дознавателя? Ещё одно досадливое фырканье со стороны Шарля. — Меня удивительным образом восхищает и раздражает одновременно твоя догадливость. Дарсия позволил себе самодовольную улыбку, но довольно быстро её пригасил. — И всё же, ты ничем не хочешь со мной поделиться? — Предметом своего интереса к терактам? Скорее нет, чем да, но я обещаю подумать, — граф рассеянно пнул попавшийся под ногу камешек и неожиданно вскинулся. — Я могу воспользоваться твоей библиотекой? — С каких пор она моя? Ты перестал занимать в этой комнате большую часть стеллажей? — Нет, я имею в виду именно твои книги. — Если тебе нужно — бери. Дарсии не очень понравилась резкая смена темы и внезапный интерес Шарля к его собранию книг. Нет, самих собраний не жаль, но к чему этому неугомонному созданию трактаты по истории?***
В особняке Шарль с удовольствием стянул пропахшую потом, хвоей и сыростью ирду и почти растёкся по ванне. Горячая вода приятно согревала натруженные мышцы, а лопатки и вовсе покалывало. Истинное обличье пока доставляло больше проблем, чем удовольствия, и даже не верилось, что он когда-то так хотел его заполучить. Стоило только потянуться, как начинали хрустеть все косточки. Ещё чуточку, но действовала на нервы осторожная «семейная» политика Главы Синей партии. У самого Шарля было полное ощущение тонкого льда под ногами, но, похоже, даже его единственный знакомый гласир не больно-то представляет, как по этой поверхности передвигаться. Перед тем как зарыться в исторические труды (ну право, Рауль же зачем-то их советовал), Шарль спустился в кухню сварить две чашки кофе и проверил на обратном пути перила. Не сломали, слава Маан, Дарсия бы расстроился. В библиотеке чашечки кофе ждут на низком столике у кресел, пока граф идёт вдоль стеллажей. Из всех библиотек, в которых он бывал, самое хорошее собрание исторических книг у Дарсии. Может, оно уступает лишь княжескому и то не сильно. Лорд слишком любит и бережёт хроники прошлых столетий. Части некоторых трактатов цитирует на память без каких-либо подсказок. Конечно, ему это во многом необходимо в связи со спецификой партии, и всё же Шарль всерьёз сомневается, что многие могут похвастать таким же увлечением по части прошлых веков. — Может, скажешь мне, что именно тебя интересует? Шарль подскочил от неожиданности и резко обернулся. Ничего неожиданного не увидел: Дарсия всего-то сидел в одном из кресел, закинув ногу на ногу, и пил кофе. Тот был налит вровень с краями, но лорд ухитрялся поднимать чашку, отпивать так, что количество напитка уменьшалось лишь чуть, и при этом не проливать. — Я забыл добавить тебе сливки. Вообще думал, ты позже подойдёшь. — Но ждал? — А зачем мне две чашки? Граф обернулся обратно к стеллажам. Как объяснить свой интерес, он так и не придумал. — Шарло, так могу я тебе помочь? Тебя интересует какая-то личность или определённый временной период? Глава Алой партии чуть обернулся и прикусил нижнюю губу. М-да. — Видишь ли… Мой интерес покажется тебе странным, но, может, есть какие-то эпизоды истории, которые мы как сообщество не очень любим и помним? Дарсия удивлённо приподнял брови, но и только. Потом легко встал и прошёлся вдоль ряда книг. Раз-другой, перешёл к новому собранию, пока наконец не стал перебирать пальцами по корешкам, как по клавишам пианино. Перебирал долго: то ли мелодия не выходила, то ли нужный аккорд не желал получаться. — Умеешь ты, конечно, озадачить, — лорд импульсивно вынул из общего собрания поразительно новый том. — Но если тебе так нужно то, что мы «не помним», то это или очень древние события, или постыдные. Иногда и то, и другое. Например, часть сказок северян. Большинство наших легенд упрощены и заменяют присказки или истории на ночь. Тот же «Глупый князь». — Это о чём? — Ты не знаешь? Это сказка про два моста — каменный и ледяной. Неужели тебе в детстве не рассказывали? — Сказки мне рассказывал папа и в большинстве своём собственного изобретения. Классическую программу, если можно так выразиться, я осваивал самостоятельно, когда выучился читать. Но никаких мостов я не помню. Каменный выстоял, так? — С чего это? На севере правят льды. Эта сказка из разряда историй до присоединения севера к территориям Виеста. В общем, ладно, забудь. Тебе вряд ли нужно именно это. — Нет, погоди, — Шарль попытался забрать у лорда книгу, — это сказки севера и подобных много? — Шарли, это ты у нас филолог и любитель литературной старины. Откуда же я знаю, у кого и сколько этих сказок? Но, думаю, да. У нас и сейчас есть баллады, нигде не задокументированные, их передают устно. Но это особенность нашей народной памяти и сознания. Поэтому лично я больше люблю то, что записано. У нас и так пошла мода переписывать историю, поэтому у меня есть «похожие тома», в которых очень даже прослеживается, как при сражении Вартербриг героическим было сначала совместное командование генералов, а потом «вдруг» руководство князя, хотя на престоле был Людвиг Безумный, и лично я сильно сомневаюсь, что он действительно хоть сколько-нибудь участвовал в военных действиях. Книгу графу отдали. Он в задумчивости прошёл с ней до кресел и даже открыл. Ничего нового не увидел, закрыл, отложил и вновь обратился к супругу. — Так ты говоришь, многое переписывается? Лорд чуть передёрнул плечами и снял с полки ещё пару томов. — Не прям много, но значимые детали. Сейчас покажу. В основном это ожидаемо касается княжеской фамилии. Наши предки лебезили перед князьями меньше нашего, и я понимаю, что читать их историю не всегда приятно, но у нас на севере кто бы попробовал тронуть хронику — быстро бы отвели к Лютому морю и предложили искупаться подо льдом. Дарсия выкладывал тома рядами, том над томом в открытом виде, и любезно указывал смущающие его самого места. Получалось не впрямь страшно, но действительно странно. — М-м-м… А тут что, обеляется прежняя княжеская династия? — Я пришёл к тому же выводу, но не понял зачем. Царствующая династия, потомки южной ветви княжеского рода. Они сменили на престоле западную ветвь и абсолютно справедливо. Слишком много единокровных браков и почти повальное безумие среди потомков. Седрик Глупый, Луи Смешливый, Жуль Жестокосердечный… Все прозвища так или иначе указывают на отклонение в поведении, историки это подтверждают. Через раз болезни, аномалии внутренних органов, если верить княжеским докторам. В целом ничего хорошего и того, чем стоило бы гордиться. Шарль тревожно перелистывал ближайшую книгу. Трактат был старым настолько, что бумага могла порваться от неосторожного движения от края до сердцевины, а чернила почти выцвели. — Откуда у тебя эта книга? Сколько ей? — «Князья Виеста»? — Дарсия приподнял обложку небрежно и наверняка мог бы этого не делать, но, видимо, сказывалась педантичность. — Прапрадедово наследство. Пылилось на чердаке в пожалованных моему роду землях. Ей около трёх тысяч… — Что?! — А что тебя удивляет? В княжеском хранилище и не такое найдёшь. — Но то, что тут написано… Слушай, я не пойму. У Рееры было много безумных князей, да хоть прошлый, но несколько веков подряд сплошные безумцы... И что, никто не захотел это исправить? Дарсия довольно флегматично пожал плечами и сделал глоток кофе, но уже из второй кружки, про которую Шарль благополучно забыл. — В Реере любят стабильность. Переворот — дело хлопотное, тревожное. Создаются коалиции, меняются лидеры, многие теряют положение и состояние, потому как надо поддерживать стороны, а нейтралитет невозможен. Революции не свершаются на сытый желудок, Шарли. К тому же, пока на престоле сумасшедшие, правит собрание лордов. Почти парламент, хотя и не совсем. Так что… Есть ради чего сохранять корону над челом самодура. И к тому же ситуацию-то исправили. Хотя и среди нынешних князей безумцев хоть отбавляй. Шарль какое-то время ещё просматривал книги. В основном он, конечно, смотрел картинки. Где-то были репродукции полотен, но в большинстве рисунки, в точности повторяющие изображения, вышитые на гобеленах и изукрашивающие стены далёких храмов. Один рисунок граф крутил так и эдак, так что Дарсия отставил пустую чашку, забрал книгу и повернул к зрителю как должно. — Понятнее мне не стало. И от подписи под рисунком тоже. Почему эти несчастные внизу чёрные? Шарль постучал по нижней части иллюстрации — ровно по группе маленьких человечков, в ужасе поднимавших руки и явно убегавших от чего-то, смутно напоминавшего летучую мышь, но больше всё равно похожего на тучу. Осадок картина оставляла неприятный, жёлтый фон шёл волнами и, видимо, обозначал пустыню. Тень фигур внизу почему-то изображалась алым, а «туча» вышла омерзительной до тошноты. — Насколько я помню, это Срединный континент, — Дарсия чуть сощурился и вытянул шею, а потом по-простому перегнулся через столик с лампой и коснулся изображения пальцами. Когда поверх него легла ещё и тень лорда, картинка стала лишь омерзительнее. — Мы не можем жить на Земле Жёлтых Песков. Эйвы на эти территории тоже никогда не претендовали, их родные Малые острова мягче по климату и, похоже, их полностью устраивают. Шарль иронично хмыкнул. — «Устраивают» или длинноухие не хотят связываться с нами, потому что мы не пускаем их на оба континента? — Не всё ли равно? Ты ещё и за права эйвов бороться собираешься? — Маан упаси. Они живут лишь чуть меньше нашего, и если очень захотят, то как-нибудь начнут защищать свои интересы. В отличие от людей. — О, Маан, Шарли, давай хотя бы не сейчас? Тебя, кажется, интересовала иллюстрация. — На ней не эйвы. — А я что, сказал, что это они? Это люди, Шарль. Граф подвинул книгу к свету. Нахмурился лишь сильнее. — Но чёрный наш цвет. — Наши сородичи рассудили так же, подчистую очистив Средний континент. Шарль поднял голову. Дарсия оставался стабильно безмятежным, смотрел открыто и чуть вопросительно. — Ты смотришь на меня так, словно это я в крови этих людей. Или участвовал в обсуждении этой акции. — Нет, я вовсе не… но Дар, — Шарль сглотнул. Пауза здорово затянулась, пока он искал ответ в ровной синей глубине чужого взгляда, — з-зачем? — О, Шарли, — лорд опустился обратно в своё кресло и со вздохом провёл рукой по волосам — те лишь больше рассыпались по плечам. — Ты задаёшь такие сложные и такие простые вопросы. Зачем творится зло? Глупость? Ненависть? Зачем в эпоху расцвета путешествий, во время, когда мы только и делали, что открывали новые земли, экспортировали травы, меха, рыбу, тончайшие ткани и заключали договоры с эйвами, истреблять какой-то задрипанный народец? Да незачем. Эти люди или бежали туда в стародавние времена, или появились там. В отличие от нас, хорошо переносили солнечные лучи, не страдали от жары, нас не знали и не боялись. Да тут целая череда поводов постоять за честь нашего славного Солнценосного Народа. Каждый из нас — Чёрное Солнце. Каждый — Дитя Ночи. А теперь представь, что есть что-то, опровергающее каждый, бесспорно истинный постулат. Да этих людей наверняка и не подумали приспособить под донорство. Шарль закрыл книги и расставил по местам. На сегодня экскурса в историю ему определённо хватит. Своему незнанию маленького исторического эпизода он даже не удивился: Срединный континент даже на картах изображался белым пятном с яркими краями. Экваториальная, никому не нужная зона пустынь. Может, в будущем от него и найдут хоть какой-то прок, но пока всем куда милее родные края. Так что, конечно, для инарэ лучше, чтобы эта земля и впрямь была максимально пустынна, а то мало ли…***
Чёрный мыш спикировал вниз, у земли «встал на дыбы» и, приземлившись на лапы, обернулся. — Ты вчера спрашивал, зачем мне документы по терактам. Я могу показать. Дарсия удивился, но смолчал. После вчерашнего исторического погружения граф был сам не свой. Его что-то беспокоило ночью и днём, он не сразу откликался на зов, забывался и ходил по комнатам. При этом удивительно легко и охотно отозвался на предложение тренировки. Видимо, мышечная нагрузка сбавила интеллектуальную и помогла принять какое-то решение. По крайней мере, такой вот перепад от мысли к действию для графа вполне нормален. Он, в конце концов, всегда был импульсивен. — Если ты не уверен, то лучше не надо. Шарль тряхнул головой с привычно отчаянной улыбкой. — Я никогда не буду уверен. И если не теперь, то никогда. Граф повёл супруга за собой прямо в ирде, но у самых дверей маленького жемчужного зала передёрнул плечами. — Наверное, нужно всё же переодеться… — Тебя смущает запах пота или хвоинки в волосах? Или твою великую тайну без фрака не расскажешь? Шарль не сильно, но чувствительно ударил Дарсию в центр груди кулаком. — Какой же у тебя острый язык! Ещё скажи, что тебя внешний вид не заботит. Лорд насмешливо фыркнул и сузил глаза. — Твой или мой? Вообще или сейчас? Брось, я, уж поверь, знаю, как пахнет твоё тело в разных состояниях. Если тебе так нужно источать свежесть, то конечно, полчаса на смену одежды и чтобы вымыться у нас есть. Но ты же просто время тянешь, м? Шарль дёрнул за инкрустированную перламутром ручку так, словно бы она была виновата в его колебаниях, а потом ухватил супруга за руку, не то ища поддержки, не то предотвращая побег. В зале ничего нового — ничего, что лорд не видел бы сотню раз. Главная «достопримечательность» — центральный стол с репродукцией карты столичных земель под стеклом. Дарсия даже помнил, когда этот стол покупал и из-за чего. Вовсе не из-за столешницы, хотя она и была удобной, а из-за сорта дерева, серебристой сосны, из которой были сделаны ножки. Как-то даже подумывал его сменить, но Шарлю он, очевидно, нравился и, возможно, использовался по прямому назначению. По крайней мере, граф встал за него, выпустил когти и сжал-разжал кулак так, что из лунок-полумесяцев засочилась кровь. Больше сотни кровавых стебельков «проросли» над картой, чуть колыхаясь. Располагались они неравномерно. Западная часть столичных земель оказалась самой окрашенной. Но при этом был и определённый рисунок — почти круг, замыкающий Рееру и нарушающийся лишь в одной точке — площади перед Домом Советов. — Только не говори мне, что это отметки всех терактов с участием людей. — Это отметки всех терактов с участием людей, в которых гибли только люди, — Шарль с мрачным видом провёл над столешницей рукой жестом радушного хозяина: смотри, мол, наслаждайся, — Дар, то, что здесь, наверняка не вся картина. Я уверен, их больше, а ещё я думаю, что всё это звенья одной схемы. — Шарль, люди гибнут постоянно, — Дарсия решительно ткнул пальцем в самую гущу кровавых ростков. — Особенно здесь. Када, Ол, Холодные Ручьи, Ун — это лишь некоторые крупные фермы и все они здесь. — И ни одного нападения именно на ферму. В моём списке есть некоторая специфика. Сначала я думал, что дело в человеческой знати, но это не так. Организаторам не важно, что это за люди, лишь число. Они стремятся к массовости. Чем больше, тем лучше. Среди нападающих обычно низшие сословия введены в странное трансовое состояние. Я узнавал у Роярна… — Маан! — Дарсия протяжно застонал и схватился за голову. — Ты и его впутал! Ради всего святого, Шарль! Кто ещё посвящен в твои заговорщицкие замыслы? — Они не заговорщицкие! Я пытаюсь понять, что, чёрт возьми, происходит в моей стране и родном городе! Шарль вскипел и сам попытался себя сдержать. Порывистые жесты и хлёсткие слова — не лучший способ кого-то в чём-то убедить или донести свою мысль. Граф, всё же сердито сопя, обогнул стол и растопыренными пальцами ткнул лорда под ключицы. — Подчас ты невыносим! Муж из тебя так себе, а вот друг из разряда врагов не надо! Ты вечно стремишься всех контролировать и защищать, как неразумных детей: спрятал под полу и цыкнул, чтобы никто не трогал красивый огонёк и помалкивал при этом. Вот только все взрослые и риски осознают. Да, Рори — сын начальника жандармерии в отставке, вот только если бы не захотел, он бы мне не сообщил тонкости расследования. — А можно уточнить, как ты его спросил? Я руку даю на отсечение — как друга, под соусом праздного любопытства и без контекста, что ты замешан как минимум в трёх происшествиях, и это только то, о чём знаю я! И ты говоришь что-то о взрослом понимании рисков? Так вот, Шарли, оно начинается с того, что ты берёшь на себя ответственность за интерес к государственным расследованиям, к сферам, сопряжённым с тайной жандармерией, а заодно и то, что всё это пахнет ни много ни мало заговором! Ты что, думаешь, дрожащие княжичи будут разбирать степень твоей причастности? Может, и будут, но эти в лучшем случае пятьдесят лет ты проведёшь в Белой башне. А теперь ещё раз скажи мне что-нибудь про мою манеру поведения. — Это трусливо! — Это мудро. Так выглядит здравомыслие, Шарло. Никакого шампанского и роз, голая железобетонная логика прожжённого прагматика. А ты у нас всё на коне с мечом наперевес. Тебе бы всё геройство да доблесть, а мир — сточная канава с крысами. — А можно всё же смотреть на звёзды, а не на грязь?! — А можно, пока на них смотришь, ты не будешь забывать, что сидишь на куче этой самой грязи, и твоя лучше лишь тем, что повыше и тепла тебе перепадает больше?! Шарль сделал шаг назад, отвернулся и руки убрал за спину. Спрашивается, чего они добились друг от друга, в очередной раз наорав? Взаимного недовольства? Непонимания? Ярости? Тихий вздох и неожиданно бережное касание у лба. Графа как-то очень быстро и нежданно обняли. Не совсем удобно, слишком крепко, а, кроме того, лорд ещё и пальцы запустил ему в волосы на затылке, перебирая и взлохмачивая мокрые после обращения пряди. — Успокоился? А теперь говори уж как есть. Маан с твоей картой, объяснишь мне свою систему, но это ведь наверняка не всё. Что ты не сказал младшему княжичу? Что такое, что он насильственно полез читать твои мысли? Шарль позволил себе расслабиться и даже голову кое-как устроил на чужом плече. Чему-чему, а умению так быстро отсекать эмоции ему ещё учиться и учиться. — Когда я пострадал в Виире, тот первый раз, когда я поучаствовал в бойне, меня с коня сбросил инарэ. Не знаю, почему не убил, хоть был сильнее. И боль, что я испытал не от когтей, разницу я теперь ясно вижу. Это был сангиэ, как и я. Моя боль и анабиоз — его заслуга. И ещё был фиолетовый запах. Такой же, что и на площади. Дарсия мягко отстранил мужа от себя и приподнял ему голову, вглядываясь в глаза. Без злости и не сердито, но тревожно и чуть настороженно. — Фиолетовый запах? Ты ничего не путаешь? Там было очень много крови, особенно венозной, ты мог просто… — Нет, — Шарль убрал руки лорда, но голову не отпустил и взгляда не отвёл. — Я специфично воспринимаю ароматы, но помню их в тонкостях, и фиолетовым этот аромат был не из-за моих ран. Я и раньше с ним встречался. Хоть убей, не знаю где, но он такой же обычный, как полынь для степи и кофе для нашей кухни. У каждого запаха есть привычная среда, и этот из неё выдернут. — Всё интересней… А можно хоть какие-то другие характеристики, кроме цвета? Тёплый, холодный, сладкий или древесный? — На два тона холоднее твоего. Выражение лица у лорда стало совсем уж непередаваемым. Шарль вздохнул и сжал переносицу. — Да, для нормального инэ то, что я говорю, наверняка ещё одна разновидность старого наречия. Но сложно описать запах, когда они для меня, во-первых, многомерные, если угодно, а во-вторых, даже «сладость» для всех разная. И инжир, и персик «сладкие», но один удушающе приторен, а другой лёгок. — Ладно, пойдём по-другому. Описывай мне этот запах как хочешь, хоть картины рисуй. Но чтобы его искать и определять, нужно хоть что-то. И ещё один момент: почему ты не сказал? Может, это и не особенно важно, но, по-моему, не та деталь, ради которой надо портить отношения с начальником тайной полиции. Шарль фыркнул и накрыл руки Дарсии на своей талии. Нет, пусть держит, он-то совсем не против, но раз лорд хочет откровений, то пусть сам как-то их переваривает. — Может, потому, что этот нюанс с запахом был «за» воспоминанием о моём пробуждении после анабиоза? А я как-то не хочу никого посвящать в специфику наших отношений. Общество и так с ума сходит: любовник и протеже среднего княжича живёт с главной столичной льдиной и гаремом мальчиков. Обхохочешься. Но даже не будь этого, мне слишком надоели замашки княжичей. Я признаю в них своих государей, но не властителей моего разума и сердца. Лорд вздохнул и, высвободив одну руку, убрал одинокую прядку со лба. — Как всё же сложно с тобой, моя радость. Ты систематически втравливаешь меня в неприятности, предварительно доведя почти до бешенства. Ладно, в жандармерии не идиоты, кто-нибудь твой запах да почувствовал и сказал. Теперь объясни мне свою теорию заговора. С чего ты вообще взял, что все эти случаи одного поля ягоды? Вот за сколько лет у тебя данные? — Сто двадцать лет… — У-у-у, — Дарсия насмешливо хмыкнул, — а что не за триста? И это только первый вопрос. Шарли, ну подумай сам. У тебя какая-то странная выборка. Какие критерии? Люди? Число? Участие инарэ? — Да, но не это главное. — А что тогда? Шарль чуть прикусил губу и сжал чужие запястья. В круге чужих рук, пусть и таком импровизированном, ограничивающимся талией, вполне себе уютно, но и слегка дискомфортно. С Дарсии периодически приходилось сбивать его покровительственный тон, но конкретно сейчас каждое слово только уверит лорда в его мудрости и правильности. Шарль и сам осознавал, как слабо и неуверенно прозвучат его аргументы, но других у него всё равно нет. — Я так чувствую. Я вижу это по косвенным признакам, которые официальное расследование почему-то не берёт в счёт. Когда мы охотимся, то не убиваем так. Мы вообще убиваем в состоянии или голода, или сумасшествия, но даже тогда мы… голодные. Во мне ещё живы отголоски диеты и голод обращения. В истинной форме потребность в крови возрастает, и если теоретически рассмотреть вероятность того, что я пробуду в нём достаточно долго и жажда выйдет из-под контроля, то человеку рядом со мной не повезёт… Маан, да я подсухую его выжру. Сердце, печень, мясо, исходящее жаром и когда-то жизнью. И даже тогда впиваться зубами надо нежно, чтобы кровотечение не было наружным, а если кровь потечёт по мостовой — вылижу. А ты говоришь, я брезгую инстинктами. Да я понимаю их как никто. У меня нет иллюзий относительно своего поведения в голодном состоянии. А теперь вернёмся к убийствам. Да они же все растерзаны. Я видел перерезанные вены, вскрытые шеи. Это раны для кровопотери. Земля, снег, камень — всё липкое и жирное от крови, вот что такое эти убийства. Да, мы чудовища. Но мы вечно голодные чудовища из ночных кошмаров, пещер и склепов, и ни одной капли крови, пусть и смешанной с потом, грязью, рвотой, ни одной, мы не позволим пропасть. Следующее — это поведение нападающих. Ты сам видел, они невменяемы. Мы редко нападаем на своих и, уж конечно, не когда «еда» доступна и готова к употреблению. И что же, они разве пьют? Нет. Ты говоришь, у меня странная выборка, но период отсчёта — это то, что я нашёл с такими повальными признаками кровопускания. В тот день, когда мы посещали завод твоего наставника, разве растерзали тех несчастных сбежавших служек? Их раскидали и обескровили, но убили их до того, как выпили всё, что могли. Вы с инэ Моррисом на два голоса напоминаете о нашей природе. Мы хищники, но мы не из кошачьей породы, с едой не играем и не мучаем её. Так в чём же логика, какой вообще смысл? — Мало ли безумцев. — А не масштабно ли для безумства? Я знаю, что ты скажешь, — граф чуть подался вперёд и положил ладони лорду над сердцем. Да, приём нечестный, Дарсия сейчас слишком ценит малейшие знаки симпатии, он дорвался до любви и слишком от неё зависим. О, Шарль сам проходил через эту жажду чужого внимания. Но иначе ему с чужой холодной логикой просто не тягаться. — Я и сам понимаю, как легко можно с такими критериями подменять одно другим. Как можно жонглировать фактами и притягивать теории. И да, моя, наверное, тоже притянута, и если ты с полчаса посмотришь на неё с разных сторон, то не оставишь камня на камне от всей моей «доказательной базы». Я знаю. И всё же мне важно понять. Если меня за это упекут в Белую башню — ну что ж. Следи только тогда за детьми, партия без меня погорюет, но не пропадёт. Не когда в ней Дамиен и Китти. Вот теперь можешь говорить, что я заигравшийся романтичный идиот. Лорд вздохнул и устало прикрыл глаза. — Вот ты же сейчас внаглую манипулируешь моим расположением… — А ты моей неопытностью в парламенте, нет? Лорд посмотрел супругу в лицо. Долго, выжидающе, но совершенно без тени негативных эмоций. — Мы «честно» друг другом играем и ищем свою выгоду? Шарль мягко и грустно улыбнулся. А потом подался чуть вперёд и шепнул почти в поцелуе: — Но нам же это нравится, верно?***
— Вообще не вижу проблемы. Роярн сделал очередную закладку и потянулся за ножницами, чтобы вырезать и подписать вкладыш в фотоальбоме. Дарсия посмотрел на расслабленного, да что там, почти медитирующего, друга с осуждением. Тот откликнулся ироничным взглядом. — Что тебя тревожит? Интерес Шарля или его размах? — То, что я фактически покрываю заговорщика. А ещё симпатизирую ему и косвенно участвую во всём этом. — Ух ты, ух ты, какие слова, какая дилемма… Баронет умудрился облизнуть самоклеющуюся полоску почти с наслаждением. Потом отплевался, но всё равно с подозрительно довольным видом. Собирать и оформлять альбомы воспоминаний ему нравилось настолько, что какой-то там государственный заговор просто не мог испортить ему приподнятого настроения. — Но вообще, позволь совет. Перепроверь его доводы. У тебя же есть допуск к старым архивам. И даже к части секретных, если я ничего не путаю. — Разумно, но стоит ли вообще в это вмешиваться?.. Роярн бесцеремонно кинул другу на колени наполовину проклеенный альбом и совершенно учительским жестом указал на него длинной линейкой за неимением указки. — Дар, я знаю тебя, может, и не так хорошо, как если бы мы дружили с детства, но кое-что известно мне совершенно точно. Из-за вещей, которые тебя не волнуют, ты не становишься похож на снежную тучу. А теперь закончи этот альбом. С твоими-то попытками убедить меня, что это жутко скучно и противно, это как раз займёт то же время, за которое я целиком проклею новый. И, выпив чашку чая, мы в чудесном настроении пойдём дышать архивной пылью. Лорд с нескрываемым скепсисом раскрыл альбом, но позу с расслабленно-томной поменял на собранную. — Смущает меня твой жизнерадостный альтруизм… — Ну не всем же страдать от взаимной любви. Кто-то должен цвести с разбитым сердцем. Давай-давай, клей, заговорщик. — Я-то почему? — Ну как же? — баронет подчёркнуто изящно разорвал по шву сепарации маркировочный лист. — Заговоры — это же так интересно. Да и вообще, если уж сидеть в Белой башне, то не составить вам с Шарло компанию будет как-то уж совсем не по-дружески. Но ты не отвлекайся. Нас ждёт большой княжеский архив.