У каждого святого есть прошлое, у каждого же грешника есть будущее. Оскар Уайльд
Так блестит вода, Когда лунный луч превращает её в сталь. Так поёт стрела, Когда тисовый лук выпускает её в цель. Так звучит война — Как тысячи ртов, распахнутых в новый гимн. Так не видать ни зги, Когда тень любви принимает тебя в плен. «Светлей» Немного Нервно В храме сумрачно и прохладно. Ощущения, что за стенами раскалённый полдень, нет и в помине. Шарль вздохнул и чуть переместился. Сидеть на каменном полу было не то чтобы сильно удобно, но граф не противился. Вокруг него концентрическими кругами на добрых три метра разлилась собственная кровь. Её приходилось держать над полом, чтобы та уходила на «большой внешний круг» и возвращалась обратно в тело, бежала по жилам и вновь наружу, гонимая сердечными толчками. Разрезанные запястья нестерпимо чесались. «Усложним задачу». Красный Жрец — тот, что собирал сердце лорда обратно в целостную конструкцию, — подкинул на ладони серебряную монетку. Целый мешочек серебра он долго протирал спиртом и проносил над огнём, обеззараживая и без того чистый металл. Серебряные монетки сыпались сначала по одной, а потом целым градом, так что в итоге Шарль закрыл глаза и соткал целостный кровавый щит-сеть, замучавшись ловить одиночные подачки. «Недурственно. Вас звал к себе виарэ. Он в дальнем зале, так что, будьте добры, зайдите к нему». Жрец ушёл, а графу пришлось вытаскивать из собственной крови монетки и распускать «сеть». Добрую четверть потока пришлось отсечь и позволить ало-фиолетовому ручейку стечь по желобкам в полу к центру в небольшую нишу. Куда кровь попадёт оттуда — Маан знает, но вряд ли кровники позволят ей просто уйти в землю. Граф поднялся и с тоской провёл языком по сухим губам. Жажда становилась нестерпимой. Человеческий запах ощущался остро и мучительно. Стоило порезать кому-либо руку в его присутствии — приходилось выходить из комнаты или закусывать собственный язык. Своя кровь не радовала, не притупляла желания, и, вообще, каждое расставание с ней превратилось в мучение. Ночами стало выворачивать суставы, и приходилось сжимать зубы, чтобы не стонать и не тревожить Дарсию, который и без того внимательный и день ото дня настороженнее. Его смущало поведение супруга, и при наличии времени он бы заметил, что Шарль давно не приглашал доноров на дегустацию. Но, по счастью, лорда отвлекали совещания и собственные земли. Последние теперь, конечно, проблема Шарля, но к винным заводам его не подпускали, то ли экстренно ликвидируя остатки от человеческих останков, то ли разбираясь со взлетевшими в цене пошлинами на виноград. Граф двинулся в дальнюю залу и не удивился, увидев опять-таки знакомое лицо. Жреца, некогда препроводившего его до внутренних дверей в некрополе. Воспоминание о Рауле отозвалось в душе болезненным уколом, но жрец улыбался приветливо — видимо, тоже узнал, — и тиски грусти стали отступать. «Здравствуй, мальчик. Я вижу, твои труды не прошли даром». — Даром я, конечно, управляю теперь лучше, чем когда-либо, но не знаю, насколько продвинулся в целом. «Торопыга. Раз до сих пор ни на кого не сорвался — это уже показатель. Твоего супруга мы уже освободили от практик. Каналы и токи поправили, дальше справишься сам, заодно попрактикуешься». — Лучше бы научили его пользоваться силой. «Мне бы самому этого хотелось, мальчик. Но гласиры не так часто встречаются в Реере, а тем более так щедро одарённые. Твоему супругу и самому здорово мешает его дар. Пусть избавляется по мере необходимости, ничего другого посоветовать не могу. Скорее всего, он усмирится с возрастом. Главное, больше не разрывай ему ничего. И без того удивительно хрупкая кровеносная система при такой силе и общем здоровье. Но я не для того тебя звал. Пойдём, мальчик». Жрец бесшумно двинулся прочь, и Шарлю пришлось его нагонять. Граф старался не наступить на словно бы тёкший за своим хозяином кроваво-красный подол и как можно меньше, урывками дышать. Запах крови всё больше становился нетерпимо густым. «Вот, собственно, сюда мы и шли». Шарль, едва шагнув с последней ступени в подземную залу, тут же отпрянул. Его переполняли разом чувства восторга и ужаса. И какое из них довлело — он бы не взялся определить. Почти всё пространство зала занимал бассейн, заполненный кровью ровно до краёв. Как он не переполнялся — было непонятно, потому как его питала плачущая статуя. По капле, но всё же… Над бассейном, высоко подняв голову и возведя очи горе, стояла Маан. Неизвестный мастер выточил прародительницу из слоистого мрамора, да так изумительно, что платье её было серо, с переливами розового и золотистыми проблесками вкраплений чуждых минералов, а шея, лицо, поднятые в плаче руки — белы. Перепончатые крылья — оборванные, обглоданные по краям — выглядели и вовсе настоящими, бархатными. Шарлю казалось, коснись он их — почувствует ток крови, тепло и ту же бархатистость, что ощущал, касаясь крыльев Дарсии. — Невероятно… «Главная достопримечательность Рееры. Правда, видели её лишь единицы, мы далеко не всех кровников здесь испытывали, но раз уж твоего таланта хватило на вредительство, стало быть, тебе нужны терпение и умение, чтобы его обуздать. Только не спрашивай, что заставляет её плакать. Это не наша кровь. Ни одного из жрецов или людей. Она мироточит сама по себе». — Скажите — чудо? «Скажу, что весь мир — одно сплошное чудо. Проплыви от одного бортика до её ног — и больше в храм можешь не приходить. Я имею в виду на обучение. Но только с условием: ты не сделаешь ни глотка. Я не буду контролировать, но сорвёшься — начнёшь всю свою диету по новой после перерыва». Вместо прощания жрец кивнул и пошёл обратно той же дорогой, что и привёл графа. Шарль, хмурясь и внутреннее здорово смущаясь, подошёл поближе, к самой кромке, и даже коснулся ладонью поверхности крови. Та, на удивление, не оставалась на пальцах. Мягко обволакивала, но стоило только вынуть руку — стекала до капельки. Кроме того, не сворачивалась, не густела и вообще мало походила на ту, что текла в жилах самого графа. Тёмно-тёмно алая, можно сказать, пурпурная, но не фиолетовая. Не такая густая и пахла чуть иначе. О вкусе Шарль судить не мог, но, на удивление, пробовать и не хотелось. Жажда не то чтобы отпустила, но теперь ворочалась где-то глубоко и раздирала коготками нутро, а не носоглотку. Раздевание вышло неловким. То ли оттого, что в подземном зале храма было прохладно, то ли давил психологический фактор. «Проплыви». Речка им тут, что ли, или озеро? Нет, плавать-то он умеет, но не очень любит. А уж тем более в слезах прародительницы! Она и так довольно наплакалась из-за своих детей. Шарль присел на бортик и опустил одну ногу. Сначала по щиколотку, потом по икру, а там и по колено… И вот уже он не очень-то ловко, боком, держась на согнутых руках, по пояс в крови, а дна всё нет. И кровь, на удивление, не выходит из берегов. Системы сливов нет, да и не полагается, видимо, так как бортик бассейна — золото, инкрустированное турмалинами. Пол — розовый мрамор с золотой искрой, потолок и чаша, в которой стоит прародительница и с которой по капле в бассейн и сочится влага, — перламутровые. Действительно чудо и сокровищница. Нет, конечно, в особняках знати тоже есть целые драгоценные комнаты, но этот зал — огромный, величественный, куполообразный и неимоверно длинный — что-то совершенно невероятное, хотя бы из-за тонко подобранного материала и его количества. Шарль всё же не удержался, ухнул в бассейн с макушкой и тут же всплыл, фыркая, стараясь не хватать воздух ртом и опасаясь проглотить хоть капельку окружающей жидкости. Дна так и не нашёл. Толчок от бортика и ряд сильных гребков. К середине пришлось чуть сбавить темп, ибо быстрое плавание явно не его конёк. Держаться на воде до посинения — пожалуйста, но только не переплывать бушующий поток против течения. А тут вроде и «стоячая вода», да только ощущение, что плывёшь в киселе. И чем ближе к статуе, тем она недостижимее. И вот опасность уже не в том, чтобы глотнуть намеренно, а в том, что всё больше хочется вдохнуть и выдохнуть через рот. Когда заболели межрёберные мышцы и плечи, Шарль всерьёз забеспокоился. Чтобы такое произошло раньше, Раулю приходилось гонять его по часу и более. Он же плывёт куда меньшее время. Или?.. Статуя никак не приближалась. Нечто похожее Шарль испытывал лишь однажды и то недолго — в злополучный день приёма у четы де`Валравов. Но на то, что происходило теперь, способностей Ивет бы не хватило. Плыть пришлось почти в бешенстве. В ярости. Они что же, думали, он тут потонет? Не сможет? Дудки. Слишком много планов и надежд, а он пока ещё инарэ и силы в нём хватит. Противоположный бортик оказался на уровне глаз так резко, что граф почти вписался в него носом. Пока поднимался на руках, кровь одеялом спадала с тела. Не стекала и вообще словно бы не касалась. Волосы остались сухими, хотя, пока плыл, мокрые пряди лезли в глаза и обвивали шею. Не было ощущения свежести и хоть сколько-нибудь прохлады. Пробовать на вкус содержимое бассейна расхотелось совершенно. То была какая-то неживая субстанция и уж точно чуждая ему самому. Граф взглянул в лицо прародительнице. Мягкие черты невероятно красивой женщины. И выражение, полное печали и скорби. Тёмный взгляд кровоточащих глаз, ещё миг назад направленный вверх, мягко сместился. Уйдёшь до заката. На луне старого мира. Если только он за тебя не заплатит. Грудь сжало в тиски боли, а сердце словно и вовсе пронзили спицей. Шарль не мог вздохнуть или крикнуть, только хрипеть, а когда боль отпустила, граф ударился спиной о стену. Бассейн был перед ним. Статуя на той стороне, а сам он сидел у стены, рядом с оставленной одеждой, и судорожно пытался отдышаться. Боль ещё не ушла до конца и единственная вселяла надежду, что ему не почудилось, что он не сходит с ума, не бредит. Инарэ не стал выяснять, переплыл он бассейн или нет. Чёрт с этим испытанием, голова в здравом рассудке ему дороже. Из храма опрометью бросился домой, наплевав на другие дела. Ему нужен был мудрый и точный совет, иначе места себе не найдёт. Ни сегодня, ни в ближайший месяц. Из писем Рауля пришлось выбирать «Неверие», хотя граф находил слово не точным, но более подходящим из всего остального. Успокойся. Вдохни полной грудью и дыши. Нет, ты не ослышался и сходить с ума не надо. Нынче время истончившейся материи, и многие, поверь мне, видят и слышат то, что не нужно. То, что мы забыли, а клялись помнить века. Видишь, как мы непостоянны? Храним рухлядь прошлых веков, но действительно важные вещи забываем из страха повторения. Тебе нечего бояться. Твой драгоценный ещё не потерял гнездо, а ты не испытал полного, абсолютного отчаяния. И если думаешь, что я тебя пугаю, то это не так. Я только советую. Перечитай историю нашего народа. Найди, как мы появились в этом мире и что вообще тут забыли. В воющем доме внимательно смотри на гобелены и дверные проёмы. И, будь добр, начни уже оглядываться и смотреть, кто у тебя стоит за спиной. Ты подпустил их халатно близко. Если ударят в спину — не пеняй на меня, я слишком долго взываю к твоей осмотрительности. Да, теперь пугаю, но иначе ты, похоже, ничего делать не хочешь. К слову, хорошо гадаешь. Так что, когда твоему ненаглядному второй раз начнут рвать сердце, ты уж будь рядом и предотвращай. Возможно, тут моё уточнение лишнее и твоя сердобольная натура интуитивно сделала бы правильно, но с учётом твоей безалаберности лучше сказать лишний раз. Последнее и наиболее актуальное: да, выращивать крылья — адская боль. Да, Дарсия начинал тебя учить, но без подзатыльников ты забросил дело. Теперь терпи, когда тебя будут мять и вставлять суставы обратно. Удачи в полёте. Шарль перечитал послание трижды. Аккуратно сложил и положил обратно, а потом зашвырнул в стену подушкой. Будь этот старый перечник рядом, ох как досталось бы его рёбрам! Натемнил, начудил, напророчил, но чего? Какой воющий дом? Кого он подпустил? Единственное, что было ясно, — нужно обратиться к историческим книгам. Зачем уж, но да ладно. И ещё… вырывание летучих мышек из груди — упражнение, которое советовал Дарсия. Он действительно не занимается. Но и истинное обличье так-то не предвидится пока… Граф попробовал частично рассыпаться, да только его, как обычно, передёрнуло от боли. Летучая мышь — покрупнее, чем обычно, но как всегда неуклюжая и мохнатая — распласталась на ладонях, сверкая глазками-пуговками. Не самый симпатичный зверь, довольно тупомордый и большеухий, но всё-таки забавный. Шарль вздохнул и, прижав мышку к груди, пустил её обратно в себя. Нет, так легко, как Дарсия, он часть себя уничтожить не мог. Одно хорошо — он успокоился. Когда Рауль так неприкрыто издевается и раздаёт невербальных тумаков — всё кажется не так уж и страшно. Нужно бы, конечно, разобраться, но гроб вроде бы можно не заказывать. И то радость.***
Очередная парламентская встреча прошла спокойно. Господа заседатели не то чтобы были довольны новым положением о разводах, выдвинутым супругами, но, на удивление, восприняли его ровно. Скорее всего, из-за сильного налёта «консервативных» формулировок, ибо идеи Шарля Дарсия обточил до совершенно нейтральных положений. По крайней мере, на слух. Те, что не вышло, вообще вычеркнул, и перебодать лорда у Главы Алой партии не получилось. Впрочем, делу это не повредило. После заседания Шарль пошёл за Дамиеном и Китти. Только выйдя на свежий воздух, на противоположной стороне площади граф вспомнил, что обещал подождать мужа. Так что, отдав последние распоряжения и поздравив секретаря с помолвкой (долгожданной, по любви, а не по принуждению родителей), он попрощался и пошёл обратно. Реера дурела от летнего зноя. По площади перед Домом Советов чинно прогуливались парочки, в основном инары с подругами или дочерьми. Миловидные лица оттеняли кружевные зонтики, а прохладу дарил ветерок и обильно смоченные цветы на шляпках и по периметру лифа. На цилиндрах мужчин также появились цветы, и казалось, во всей столице дольше всех держался Дарсия. Пришлось выписать из предгорья Варасы корзинку подснежников и прикрепить парочку за чёрной лентой, пока владелец головного убора отвлёкся на какого-то подчинённого. Шарль, улыбаясь, пропускал гуляющих, кивком приветствовал знакомых и где-то на середине раскалённого зноем поприща решил, что без мороженого больше не сделает и шагу. Дарсия побурчит, что не мальчишка есть рожок пломбира на улице, а потом очень даже съест. Так что можно даже попросить посыпать крошкой — как раз подтает, пока дойдёт. …Следующие пару минут своей жизни Шарль не запомнил. И не рассказал бы о них даже под угрозой смерти. Когда граф смог нормально вздохнуть и посмотреть на мир так, чтобы он не плыл, кругом уже развернулась иллюстрация: «Тридцать смертных кар». Не так далеко от него нашёлся покорёженный взрывом омнибус, снёсший тележку мороженщика и нескольких прохожих. Одного из тягачей-тяжеловозов обезглавило на месте, так что огромная туша ещё перебирала ногами, пока из кровавого месива, бывшего шеей, разливалась лужа. Второго приложило оглоблей по хребту, почти разрубив. Несчастное животное пыталось встать, косясь на соседа-мертвеца налитыми глазами. Кричали женщины. Убегали, уводили детей, прятали их за себя, даже если чада давно переросли своих матушек. Мужчины бестолково вертели головами или помогали пострадавшим. Какой-то инарэ в том числе бережно подхватил Шарля под мышки, помогая встать с тротуара. Граф чуть пошатнулся и неловко отёр кровившую, стёсанную щёку. Сильно пахло человеческой кровью, так что он почти спятил от запаха и жажды. Оглянулся, пока ещё заторможенно, не осознавая случившегося, и остановил взгляд на мужчине всего в паре шагов от него. Тому осколком распороло живот. Он был ещё жив и стонал. Судя по одежде, мелкий клерк, едва справляющийся с поручениями инарэ-начальника. Он был ещё жив, когда с неба упала огромная тень и вмиг порвала ему горло. Шарль смотрел на «собрата» неверяще и всё ещё заторможенно. Огромная летучая мышь, угольно-чёрная, нелепая, казалось бы, неуклюжая на земле. Но вот охотник поднял крылья — и видно тело, вытянутое, странно угловатое, с сильными задними ногами и передними косолапыми, но зато украшенными когтями-керамбитами. Инарэ всё же не рукокрылые. У них шесть конечностей и совершенно не мышиные морды и зубы. Граф отшатнулся. Ещё нетвёрдо, неуверенно. В глазах мельтешило. Небо прорезали чёрно-серые росчерки, а потом раздавался новый вскрик боли. И так, казалось, без конца. Единственное, что не давало потерять сознание, — запах. Не крови, нет. Это был более тонкий аромат, почти духи. Холодный. Лёгкий. Фиолетовый. Ассоциация нелепейшая, случайная, но она держалась в мозгу и тревожила, потому что он раньше уже сталкивался с этим запахом. Давно. Среди морозной зимы, в селении с разорванными телами людей. Точно так же пахло от инарэ, который ранил, разделал коня, но почему-то всё же не убил его самого. В узком проулке, вывернув туда на бегу из какой-то боковой двери в Доме Советов, появился Дарсия. Он что-то крикнул и махнул рукой куда-то прочь. Рухнувшего под ноги, в панике уползавшего человека лорд попросту перепрыгнул. Он всё ещё кричал что-то, когда ему почти в грудь мордой уткнулась «мышь». Инарэ в истинном обличье припёр лорда к стене, щуря маленькие глазки и щеря зубы. Отнюдь не маленькие и кровавые. Соскользнуть в истинную форму Дарсия просто не успел.***
…Когда на улице раздались крики, услышали даже в дальних залах. Дарсия, отчитывавший одного из сопартийцев, хмуро выглянул в окно. Кровь полилась почти сразу, но нападавшие были… странные. Лорду доводилось перекидываться в истинное обличье, но никогда он не делал такие нелепые, кривенькие виражи, не приземлялся резко и уж точно его не вело, словно в голове был туман. — Под чем-то они, что ли… Лорд нервно оглянул площадь, ища знакомый силуэт. «Шарль?» В ушах неприятно зазвенело, так что даже пришлось тряхнуть головой. «Шарль?!» А дальше ноги понесли сами. Одну из боковых дверей почти снёс, а на вопрос инэ Морриса гаркнул что-то невнятное. Это всё мелочи, если Шарль хоть сколь-нибудь попал под раздачу. На площади графа видно сразу: он бредёт почти по середине и смотрит кругом эдак задумчиво-вопросительно, чего-то явно не понимая в происходящем. На границе с домами уже мелькают мундиры княжеской сотни и человеческие крики сменяет рык инарэ. — Уходи! Шарль, уходи! Нет, не слышит. Видит, но его шатает и вся правая часть лица залита кровью. — Да уходи же! Лёгкие почти прорывают грудину. Лорд так давно не бегал в полную силу, что и подзабыл, как надо дышать. Он мелькает в поле зрения ближайшего собрата, и тот раздражённо поворачивается к нему кровавой мордой. Маан, ну ел бы себе спокойно, пока гвардия не скрутит, он ему точно мешать не собирался. Но «мышь», видимо, не в себе. Смотрит с агрессией, но без осознанности. Горловой рык грозен, но лорду не страшно. Увернуться, перекинуться в истинную форму — и тогда ещё вопрос, у кого зубки окажутся больше. Вот только за спиной стена, а перевоплощаться и подставлять под зубы уязвимое брюхо — не лучшая идея. Острые зубы вхолостую щёлкнули в каком-то дюйме от носа, когда в бок обезумевшей мыши с разбегу врезался другой чёрный зверь. Клубок неуклюжих тел покатился по площади, расшвыривая во все стороны всё и всех, кому не посчастливилось находиться рядом. А потом полетела шерсть. Более крупный, обсидианово-чёрный «мыш» вцепился в загривок противника и раздирал ему брюшину страшными когтями задних конечностей. Перепончатые крылья он часто задирал и топорщил двумя корабельными мачтами, словно не зная, что с ними делать, а потом попробовал ими махать, зажав при этом крылья оппонента. Опорный палец лишь раз мазнул по земле, а после клубок стал подниматься. «Не убивай. Он невменяемый». Чёрный мыш забавно тряхнул ушастой головой, но добычу выпустил. Когда раненый инарэ кулем упал на площадь и завыл, чёрного летуна в бок мягко толкнули. «Уходим. Нам тут больше не место». Серая крылатая тень мазнула по самому плечу, а после причудливо извернулась, и вот уже последовал толчок лобастой головой под нижнюю челюсть. «Да отомри же, Шарль! Давай, нужно уходить». Мыш всё ещё рассеянно-неловко замахал крыльями, не просто паря на месте, а пробуя ловить поток и следовать за серым, сильно вытянутым провожатым. Прояснение настигло над парковой зоной, и Шарль почти ухнул в кроны деревьев, резко осознав себя как-то не так и с новой парой конечностей. «Не думай! Вот горе же». Дарсия, не церемонясь, прихватил спутника за загривок, не прикусывая, впрочем, до боли, и поволок за собой. «Не надо. Я могу сам. Вроде бы». «Я вижу, как ты можешь. Давай, уже немного. Видишь — впереди блестит? Нам туда». Провожатый спикировал первым, а потом сделал над сверкающей поверхностью озера изящный полукруг, почти касаясь огромными крыльями поверхности. У Шарля повторить манёвр не вышло. Снижаться получалось только на задние лапы, а аккуратно вписаться в берег не выходило, так что дважды пришлось «падать», отталкиваться ногами и вновь взлетать. «Упади в воду. Я для этого и привёл. Мягонько, давай». Мыш попробовал. Получилось косо и нелепо, так что в итоге нахлебался воды, а потом распался по поверхности, что большая клякса. Плыть получалось медленно. Передние конечности оказались слишком маленькими и слабыми относительно задних. «Да крыльями, балда. Крыльями». Серый мыш соскользнул на воду, поднял крылья и в три гребка оказался рядом. Носом, а после лбом и всей головой Дарсия потёрся о щёку и шею супруга. «Шарло, давай. Это не страшно и не глубоко. Не справишься — поднырну под тебя и вытащу на берег на себе, но ты хотя бы попробуй». Шарль поднял крылья с чувством нарастающей паники. Грудная клетка тут же топориком пошла ко дну, поэтому замах вышел суматошный. Дарсии пребольно досталось плечевой костью крыла по носу, но в итоге Шарль всё же поплыл, а грудные мышцы сработали. Дрожащий от паники и схлынувшего адреналина, а не от холода, Шарль выполз на берег и заозирался. Ему в жизни не было так странно и дискомфортно, как теперь! Он сначала встал на опорные пальцы крыльев, перепугался, сложил их и шлёпнулся о земь. Стоять на «руках» было тяжело и неудобно. Грудная клетка оказалась огромной и тяжёлой, куда девать полотнища крыльев — вообще непонятно. Резко ограничился обзор, голову сильно повернуть в сторону не выходило, зато слух стал почти трёхмерным, так что хотелось зажать огромные острые уши и забиться в какой-нибудь грот потемнее и потише. Дарсия наблюдал за метаниями супруга молча. Шарль бы сейчас всё равно не смог слушать, лорд же с интересом рассматривал мыша перед собой. Не красавец, конечно, слишком тупоносая, широкая голова. Зато остренький, вздёрнутый нос, огромные уши в сеточке капилляров и с хитроумной системой впадинок и холмиков. Вся шея и грудина в гриве чёрного витого меха, и даже передние конечности со щётками. На первый взгляд не самое разумно сконструированное природой тело: крупная грудь, тонкие руки, изящно-ломкий прогиб живота и длинные, жилистые ноги. Крылья и вовсе огромные, каждое в полтора раза длиннее тела. Но вот карий, паникующий взгляд становится чуть осмысленнее. «Дар, вытащи! Вытащи меня, пожалуйста!» «Тише-тише, это норм…» «Вытащи!» А вот это уже плохо, почти истерика. Дарсия сменил личину, без сожаления утопая в мокром песке по щиколотку. Штаны изгваздает, а новые туфли можно будет отнести сразу на помойку, но пока это не важно. — Тихо, Шарло. Тише, давай… «Да выпусти же!» Чёрный мыш пытается сказать, но выходит только каркающий звук — связки в истинном обличье для речи не приспособлены. Вот тут-то начинается настоящий кошмар, потому что Шарль пятится от протянутых к нему рук, запинается о крыло, садится на задницу и вовсе опрокидывается на спину, до хруста подмяв несчастную конечность. Рык боли, а потом кричит уже Дарсия, когда, повиснув у паникующего мужа на шее, подворачивает ногу и Шарль, подорвавшись вперёд, наступает на неё всем своим немалым весом. Мыш тут же останавливается и замирает. Лорд аккуратно становится на ноги, не отпуская чужой шеи и почти зарываясь лицом в мягкую шерсть. Инарэ совсем не пахнут зверьём. Никогда. Даже сейчас запах у Шарля чуть специфичен, но не противен. Лорд не спеша скользит ладонями по шее мыша и чуть вверх, до ушей, а там по линии изменённой скулы и верхней челюсти, пока не оставляет их под чужим подбородком, так что острый кончик вздёрнутого носа почти упирается ему в грудь. — Молодец. Так и стой. Попробуй для начала подышать. Глубоко, давай. Вдох и выдох. Лорд сам вдохнул и выдохнул, призывая повторить это нехитрое действо. «Но я…» — Шарли, просто сделай, что я говорю, давай дыши. Мыш чуть закатывает глаза, но покорно вдыхает. И выдыхает. И скепсис из взгляда уходит, оставляя только непонимание. Дарсия старается не смеяться и говорить всё тем же ровным голосом. — А ты что думал? Шарли, я не могу вытащить тебя из тебя. Это тоже ты. Но сейчас немножко другой. Не надо бояться и паниковать, ты просто потихоньку попробуй эту шкурку обносить. Когда наиграешься с объёмом лёгких, попробуй выпустить когти, встать на опорные пальцы. Ты, главное, себя не бойся. Я рядом. Если надо — перекинусь обратно. Шарль глубоко вдохнул, так что прохладно, казалось, стало всему нутру, столь причудливо ощущались лёгочные мешки, давшие новый объём, и осторожно кивнул. «Да. Перекинься, пожалуйста». Лорд без вопросов сменил личину под внимательным взглядом супруга. Судя по тому, как он мотнул головой, секундный процесс наращивания массы и вытягивания костей он не заметил. Дарсии не нравилось перевоплощаться, но раз его родного угораздило именно сегодня, то хочешь не хочешь, а он будет учить и мучиться вместе с ним, пока не спадёт нервный замок. «Ты хоть выглядишь прилично». «Сочту за комплимент, но всё дело в том, что я другого вида. Ты, по-моему, близок к кожанам, а я летучая лисица. Или собака, как тебе больше нравится». «Это намёк на твою любовь к псовым?» «Это намёк на мою вытянутую морду». Дарсия приподнял крылья, позволяя себя разглядеть. Телосложением он от Шарля теперь отличался несильно, разве что более вытянутый и болезненно поджарый. Голова у серого мыша и впрямь была узкая и вытянутая, с совершенно собачьим чёрным носом. Уши оказались неожиданно маленькими и более подвижными. Над глазами были белые пятна, как у лаек или некоторых серых кошек, но самое крупное, похожее на литеру «V», расползлось по груди — от одного плеча до другого. «Я думал, ты белый». «Ну я же не альбинос. Так что технически я действительно серый. Чрезвычайно неудобный окрас в нашем регионе, меня оправдывает только то, что я из другого ареала обитания. Ладно, сейчас это не самое важное, ещё насмотришься на меня за следующую неделю, сейчас…» «Что значит за следующую неделю?» «Да Шарль! Не забивай голову ради Маан. Давай, выпускай когти». Дарсия встал мужу под бок и показал, чего хочет добиться от Шарля. Тот попробовал. Ничего сверхсложного не было, если не учитывать, что коготки в истинном обличье были на порядок больше привычного. «Зачем мы всё это делаем? Разминаемся, плаваем?» «Для того, чтобы тебя отпустило. Страха больше нет?» Шарль неуверенно прошёлся по пляжу. Четыре опорные конечности больше не смущали, хотя держать руки прижатыми к груди было всё ещё странно. «Нет. Но мне в нём не нравится. Как вернуться обратно в нормальное состояние?» — Вот мы и подошли к самой неприятной части первого перевоплощения, — лорд встал перед самым носом супруга и повторил движение руками от скул к подбородку. — Сейчас будем думать, как вернуть тебя обратно. «Зачем ты это делаешь? Гладишь в смысле». — Меня сильно раздражает собственная вытянутая пасть. У тебя голова несколько другого строения, так что, может, тебе и дискомфортно, извини. «Мне не неприятно, просто странно… Грива ещё эта…» — Зато тебе так просто шею не прокусишь, зря наговариваешь. Итак… Для начала попробуй определить, чего ты не можешь сейчас, а чего тебе очень хочется. «Да я ни черта сейчас не могу! Очень неудобная личина, кто додумался назвать её истинной формой? Я вот не хочу спать в гроте вниз головой». — Тебя никто и не заставляет. Но, чтобы сменить форму, нужен толчок действенного характера. Ты же хотел чего-то, когда перевоплощался? «Откусить голову тому мерзавцу, что припёр тебя к стене». Дарсия не удержался и хмыкнул. — Ты что же, сорвался меня защищать? «Тебя это смешит?» — Нет, что ты. Я благодарен. Просто непривычно, обычно это или моя роль, или окружающим плевать. «О. Я у нас окружающий. Занятно, а я-то думал, что вязь несколько…» Серый мыш сначала резко боднул чёрного под горло, а потом лизнул в морду от носа почти до уха, ровно по линии губ не длинной, но зато широкой пасти. «Фу!» Дарсия гортанно расхохотался, когда недовольный Шарль попробовал вытираться, но лишь разлохматил себе баки. На самом деле ему было вовсе не противно, но из вредности-то посопротивляться нужно было! «Извини, родной. В таком виде нормально поцеловать не получится, только вот так». «Прекрати скакать из личины в личину, вернись как был. И выдай какие-нибудь инструкции». — Я бы рад, правда. Но я не знаю за тебя, что ты хочешь. Видишь ли, я первый раз перекинулся в полном одиночестве, и количество мной наделанных глупостей было колоссально и легко предотвратимо, будь кто рядом. Это всегда одинаково — адреналин, действие, а после ужас. Я изорвал оба крыла, пока в голове прояснилось и отступила паника. Так что твоё нервное состояние — это нормально. «Что нормального в том, что я здоровая летучая мышь?!» — Технически ты не мышь, ты же не рукокрылый. И зубов у тебя много «лишних». «Мне так от того полегчало!» — Твоя злость — это нормально. «Да что ты заладил! Я не девица на сносях». — Ты хуже, сердце моё. Беременность — явление долго протекающее, женский организм перестраивается медленно, а не скачком, так что разом нарастает масса, проявляются животные инстинкты и «ложная лопатка» вылазит на поверхность. «Ну спасибо!» Чёрный мыш поднялся и побрёл куда-то прочь, так что лорду пришлось догонять и виснуть на шее беглеца. — Да Шарль же! Не злись. Подумай, чего ты хочешь. «Понять, что час назад случилось на площади». — Это и я хочу, но пока сей вопрос не самый важный. Давай всё же попробуем придумать. Солнце-то садится. «А что, этого допустить нельзя, буду не просто чудовищем, но ещё и чудовищем голодным? Полечу охотиться?» Шарля несло. Он никак не мог удержаться от сарказма и яда и изливал его в немеренных количествах на Дарсию, но тот стоически терпел и не огрызался. Только иногда гладил за ушами. Было щекотно, но, на удивление, успокаивало. — Можно. Даже если мы до завтра не сообразим, я никуда не уйду. Мы обязательно придумаем, не переживай. Тебе просто страшно. Может, позвать твоего деда? «Чтобы и он посмеялся?» — Никто не смеётся, всё нормально. Шарль вздохнул и рухнул на песок. Одно крыло неловко подогнулось, но сил обращать на это внимание не осталось. Больше часа супруги просто молчали. Лорд, подобрав ноги, уселся прямо на песок и поглаживал широкий лоб мыша, положившего голову ему на колени. Солнце зацепилось за вершины елей, а потом стало опускаться, и жара дня наконец начала спадать. Шарль только горестно вздохнул. «Я не могу. Иди домой, завтра припрусь. А может, послезавтра. Я справлюсь». — Никто и не сомневается. Но я никуда без тебя не уйду. Так что подвинься. Дарсия встал, а упал под бок супругу уже в истинном обличье. Даже крылом укрыл и притянул к себе поближе. Для страховки ещё и ногтем опорного пальца поглубже в песок зарылся. Шарль с удивлением смотрел на лисий профиль и то, как усы супруга забавно топорщатся и блестят гранями налипших на них песчинок, а из-за верхней губы выглядывает клык. Дарсия приоткрыл и скосил на супруга насмешливый сине-искристый глаз, похожий и непохожий на привычный однородно-синий. Граф фыркнул, а потом повторил чужое движение, длинно лизнув вытянутую морду от носа и почти до уха. В ответ раздался раскатистый рокот, очень похожий на горловой смех, который иногда прорывался у Главы Синей партии. «Противно?» «Вовсе нет. Но ты прав, обычные поцелуи куда лучше, а так как-то глупо». «И всё же лучше, чем ничего». Шарль примостил голову под горлом супруга и прикрыл глаза. Лежать было, на удивление, не холодно — слишком густой мех и сильный кровоток в крыльях. «Дар, а как ты перекинулся обратно в первый раз?» «Пожал пальцами ног». «Смеёшься?» «Отнюдь. У меня дурная привычка, я на новые для себя мероприятия хожу в новых туфлях. И помимо того, что мне в принципе дискомфортно, мне ещё часто ноги натирает и я пожимаю пальцами или перекатываюсь с пятки на носок. Это безусловный жест, я его не контролирую. Первый раз истинное обличье у меня проявилось ровно на следующий день после дебюта в парламенте, как я понимаю, от стресса. Когда схлынула паника, мне очень захотелось услышать скрип новенькой кожи. Такая деталь, как отсутствие обуви на ногах, меня мало потревожила. Так что насильственно думать, чего ты хочешь, но не можешь, бесполезно. Ты просто это делаешь, забывая про нынешний вид». Шарль резко подорвался, дёрнулся в сторону, а в следующий миг Дарсии пришлось аккуратно держать стонущего супруга зубами за рубашку, что мама-кошка котёнка за шкирку. Граф чуть выровнялся, встал устойчивее, и лорд смог так же перекинуться, прежде чем приобнять со спины и поцеловать в мокрый висок своего ненаглядного. — Вот видишь, ты тоже нашёл «крючок». А кстати — что? — У меня есть непослушная прядь, она всегда падает на глаза, сколько ни поправляй. Это тоже безотчётный жест, особенно если я куда-то подрываюсь. Я сначала вскочил, и только теперь вспомнил. — Значит, больше не забудешь. А теперь соберись, ещё немного. Убери это. Шарль медленно оглянулся. Нормально не получалось, взгляд плыл, голова кружилась. Он и не стоял-то толком, опирался на поддерживавшего его Дарсию. Вокруг на песке лежало нечто чёрное. От этого чего-то даже летней ночью валил пар и шёл неприятный запах «печёной» крови. — Что это? Шарль с трудом узнавал в хриплом карканье собственный голос. Дарсия перехватил его поперёк груди и шепнул на самое ухо: — Твоя плоть. Шарли, ничто и никуда не уходит просто так, а наросло её слишком много. Её всегда придётся отсекать и всегда после убирать. Давай. Ты должен сделать это сегодня, научиться и запомнить. — Но я не могу… — Можешь, не мог бы — не перекинулся обратно. Шарль, я тебе не враг. И я меньше, чем кто-либо, хочу тебя терзать. Но это надо сделать. Давай. Не думай как, просто обратись к дару, ты поймёшь. Это не сложно и так грязно и неприятно только в первый раз. Давай. У графа не было сил спорить. А после не было сил сопротивляться. Он смог, только на песке остались тёмные пятна, да и те в свете крохотного новорождённого месяца были незаметны. А когда от плоти ничего не осталось, то сознание решило, что на сегодняшний день с него хватит потрясений. Через пролесок — до неприметной калитки в сад, а там и в особняк — лорд донёс супруга в полном молчании и без приключений.***
Хрустальный бокал, выбитый у лорда из рук, чудом не разбился, разлив всю рубиновую жидкость, в него налитую. — Да что такое-то? Ты не хочешь? Дарсия, ничего не понимая, сел на край супружеского ложа. Он слишком хорошо помнил своё первое перевоплощение. Боль, отчаянье… жажду. Неутолимую, рвущую нутро, мешающую мыслить. Шарль готов был ударить супруга, но не мог по ряду объективных причин. Во-первых, Дарсия был не виноват и искренен в своей помощи и заботе. Во-вторых, граф сжимал кулаки, цепляясь за простынь до боли натянутых мышц. В доме было десять горячих, обжигающе вкусных человеческих сердец. А у него были силы, чтобы добраться до каждого и выпить их. Досуха. — Я на диете, мне нельзя. Я объясню… Без крови организм и связки в горле не желали восстанавливаться, поэтому Шарль хрипел, но рассказывал всё с самого начала и до конца. Под конец чужая холодная ярость и недовольство были прямо-таки осязаемыми, но Дарсия не сказал ни слова. Более того, выполнил просьбу, и через пятнадцать минут в особняке не осталось ни одного человека. — Не обольщайся, я на тебя очень зол. Но тебе и так плохо будет до завтрашнего полдника, пока не закончится эта твоя идиотская идея с диетой. А теперь попытайся поспать.***
— Входите, только тихо и молча. И сразу в жёлтую гостиную. Роярн и Этелберт, которых встречали у ворот, а не у дверей особняка, переглянулись. Хотели спросить, но Дарсия шикнул на обоих, и пришлось просто идти за хозяином дома без лишних вопросов. В гостинной лорд долго прислушивался и тихонько «прощупывал» сознание супруга. Удовлетворив любопытство, кивнул своим мыслям и повернулся-таки к гостям, закатывая рукава. — Шарль уснул только час назад. Я бы вас не пустил, но мне нужна помощь. Будете его держать. Надеюсь, он ещё покемарит с полчаса. Этелберт тут же насторожился и принял излюбленную позу таксы на охоте. В роли ненавистного лиса извечно оказывался Дарсия. — Зачем держать? Что ты собираешься делать? — Поить его. Твой обожаемый друг ввязался в «диету» по рекомендации этих идиотов из храма. Теперь у нас в спальне ни много и ни мало переродившийся инарэ, терзаемый жаждой. Не будь он таким бараном и моралистом, я бы затолкал в комнату десяток парней с первой положительной и проблема бы решилась. Но нет же! Гуманист хренов. — Маан, он что же, вчера перевоплотился? — всегда более эмоциональный Роярн схватился за грудь. — А как же теракт? Мы думали, вы уже были на допросах у княжича и хотели узнать… — Все теракты и допросы завтра. Нашего дорогого венценосного дознавателя я сегодня уже нелюбезно послал. А будут настаивать — им придётся разбираться с двумя бешеными переродками, потому как я, ей-ей, не буду себя контролировать и перегрызу кому-нибудь горло. — А мальчики? Анри был… — Альфред забрал, — Дарсия потёр ладонями лицо, и стало видно, как он устал за бессонную и беспокойную ночь. — И он, похоже, будет на меня страшно зол с учётом того, что я фактически запер его дома вместе с братьями, не слушая доводов «про зрелость». Мне, уж извините, было никак не разорваться между мужем и двумя сыновьями, возомнившими себя самостоятельными и решившими посетить площадь. Пусть сидят дома и клянут меня, как им угодно, зато точно в безопасности. — Но ты сам можешь объяснить нам, что случилось вчера? — Этелберт, как-то резко устав, опустился в кресло и сцепил пальцы. — Мы ничего не поняли из сводок газет. — Я что, организовывал эту свистопляску, чтобы знать что случилось? Два десятка инарэ взбесились от взрыва и перекинулись — вот что случилось. А что планировалось на деле — мне решительно неизвестно. Меня, знаешь ли, волновал слегка контуженный и первый раз обернувшийся супруг, но никак не интервью с ближайшим ко мне переродком. Дарсия немного лукавил: ему было интересно, что случилось на площади, и он даже пытался узнать за тот краткий час передышки, когда добрался до дома с Шарлем на руках, а тот ещё не проснулся, но толком ничего не вышло. А потом действительно стало некогда, потому как остаток ночи был посвящён облегчению болей в теле графа. Тому выкручивало суставы и жилы. Ноги сводило судорогой, спина болела, а ложные лопатки не пожелали нормально вставать на место, зацепившись, видно, за вздыбленные от молочной кислоты мышцы. Граф старался не стонать, но когда заплакал от боли — это резануло лорда по сердцу куда сильнее, чем самые истошные крики и проклятия. Массаж, обезболивающие, опять массаж и припарки — всё, лишь бы разогреть мышцы, заставить кислоту рассасываться и дать организму хоть как-то восстановиться, хотя тот словно взбесился от неожиданных метаморфоз. Ровно через час лорд выдал каждому гостю по кувшину с кровью, снабдил инструкциями и почти выбил дверь в спальню, одним прыжком оказавшись у кровати. — Давай! Заспанный Шарль сначала не понял, а когда до него дошёл смысл происходящего, Дарсия уже держал ему нижнюю челюсть, а Этелберт, не скупясь, вливал содержимое кувшина. Граф пытался выворачиваться и забился. Втроём его еле удерживали в горизонтальном состоянии и заставляли пить. Жажда не утихала. Когда кровь в кувшинах закончилась, Шарль впился клыками в предплечье супруга. Дарсия резко подался вперёд, даже не думая вырывать руку, и неловко скособочился, прикрывая собой. «Отдёрни. Пожалуйста». Шарль смотрел в синие спокойные глаза с неприкрытым отчаянием, почти плача. Кровь лорда уже бежала у него по губам и подбородку, но он не мог прекратить её сглатывать или разжать челюсти. «Пожалуйста. Вас трое. Вы сможете, пусть даже и вывихнув мне челюсть. Это мелочи. Дар! Пожалуйста! Я не могу остановиться! И я не хочу делать тебе больно!» — Всё нормально. Пей. «Ты достал меня этой фразой!» Пожалуй, вчера он действительно слишком часто это говорил, но что поделать. Дарсия перенёс вес тела на опорную руку. Он и так лежал на муже — ещё придавит, чего доброго. А потом всё так же спокойно поцеловал Шарля в лоб и в нос, улыбнулся со всей возможной нежностью. — Всё нормально. Я переживу. А если ты вскроешь горло моему донору или своей девочке, дочке Алера, ты же себе не простишь. Глупый. Шарль как-то надрывно вдохнул, а потом прикрыл глаза. Он выпил не так много и наконец уснул. Нормально, спокойно, без терзающей боли и жажды. …Друзья глав молча собрались и ушли. Они даже не попрощались. Шарль спал, а Дарсия бы не услышал. Перебинтованное и распоротое почти до кости предплечье немного покровило, но лорд не обращал внимания. Он какое-то время посидел рядом, а потом, аккуратно уложив пораненную руку, лёг подле графа. Подумал, выпустил крылья и тоже уснул так, без всякого одеяла. Завтра они будут разбираться со всем учинённым бардаком. Завтра, всё завтра. А пока живы и слава Маан… Примечания: Справка по миру: слово «переродок» в тексте не имеет отрицательной коннотации, только нейтральную. Инарэ сами не любят истинное обличье, несмотря на его некоторые очевидные плюсы.