***
Продуктивный наркоман
По глотке растекался раскаленный абсент, тяжким грузом падая на дно желудка, разъедая все в нем хранившееся. Толпа подбадривала, гудела, повторяя раз за разом: «Еще! Еще!». Черт с вами. Наливай. Очередной шот растворился в недрах Густава. Мозги туго соображали, в глазах все плыло, а самого юношу мутило. Все люди вокруг резко стали друзьями, а девушки обрели очертания нимф из древнегреческих мифов. Очередной вечер пьянства и побега от самого себя. И не надоедает же. Каждый раз как в первый. Это был то ли чей-то особняк, то ли нехилый клуб. Честно говоря, ему было слегка побоку. Какая разница, где убухиваться и трахать телок? Вот Фиш, например, на пару с Колдом уже захавали по четверти марки и сидели бабочек считали. Им ли не по барабану на чьей хате они вписались? Да им плевать даже на то, кто дал им те самые марки. Безрассудство царило в пропитых головах молодых и глупых. Это еще называют юностью, золотым временем. Только вот если заиграться, то можно так и сгореть в этой чудной жизненной поре. Рыжие волосы промелькнули в толпе, пока пытался вспомнить свое имя. — Она снова здесь, — прошептал Трейси, потирая ладошки. Невысокий рост, те же кудряшки и вздернутый нос. Она так манерно двигалась под известные всем треки. Похожа на ангела, что вышел из ада. Неровной походкой подплыл к юному созданию, что, казалось, и вовсе не замечало вокруг себя дрыгающейся толпы. — Привет, — неожиданно для самого себя произнес Густав. Уперся в нее взглядом, буравя каждую клеточку тела, изучая. — О, привет, не нашел еще себе жертву на вечер? — ерничала та, продолжая танцевать. — Да вот же она, стоит передо мной, — подойдя ближе, промолвил, повышая голос из-за громкой музыки. — Я тебе подарю губозакаточную машину, — ответила Дора, прекращая двигаться. — Подари, — наклонился к девичьему лицу, максимально проникая в ее зону комфорта. — И талончик на кастрацию, — продолжала подыгрывать ему. — Я тебя запомнил, — прозвучало как угроза. — Я тебя тоже, — тон в тон. Игра в гляделки началась. Неотрывный зрительный контакт. Никто не собирался проигрывать, но и никто не зачинал игру. У нее радужная оболочка какая-то серо-зеленая, мерцающая слегка из-за светодиодных лент, коими освещена комната. Не заметил этого в первую их встречу, хотя он и саму встречу-то с трудом вспомнить мог. Она так и стояла, слегка закусывая изнутри губу, уверенно сложив руки на груди. — Я тебе поддамся, — прикрыв веки, промолвил Гас, даря ей усмешку проигравшего. Слизистая глаза неприятно пересохла из-за долгого неморгания. — Ну да, поддамся. Имей мужество признать поражение, — она вся ликовала, хоть и пыталась это скрыть, но голос выдавал, как и возбужденные телодвижения. — Ладно-ладно, я проиграл, твоя взяла. Ты просто ведьма! — Ох, знал бы ты, сколько раз я за жизнь уже это слышала, — горделиво поправила волосы и опустила голову, пряча смущенную улыбку в огненных завитушках. — Зато красивая ведьма, такую даже жалко было бы на костре жечь. — Скажешь тоже, — и вновь эти два омута уставились на него с толикой интереса, — ладно, удачно провести вечер, — одернула себя и поспешила удалиться. Густав не считал нужным прощаться. Они еще встретятся, он был уверен. Вокруг царил сплошной содом и гамора. Хотя. Чего еще можно было ожидать от тусовки таких масштабов. С одной стороны, большое скопление людей радовало, ведь среди всей толпы можно легко затеряться. Но с другой, зачем все это? Зачем ему все эти тусовки? Зачем он вечно приходил в места, которые потом желал поджечь, дабы устроить наземный ад? Возможно, тогда бы ему наконец-то стало бы комфортно. В такие моменты, когда мысли заходили не в то русло, так и норовя испортить ему веселье, Пип добирал дозу. Неважно, будь то алкоголь или наркотики. Фу, слово такое мерзкое. Наркотики. Наркоман. Сейчас не хотелось беспамятства, хотелось выговориться. Хотелось людских объятий, поддержки, тепла, в конце концов, душевности. Но даже если хоть одна душа согласилась бы выслушать весь его словесный понос — он не начал бы говорить. Депрессия уж позаботилась об этом, издавна надела на голосовые связки кандалы, сжала глотку в железные тиски. Лишь бы все продолжало оставаться внутри, зачем выносить это из избы? Тогда ему смогут помочь, тогда ее попробуют свергнуть с престола. Депрессия слишком привязалась к этому головастику, слишком уж его полюбила, он ее творение, ее дитя. Никому и ни за что не отдаст. Синие проступившие вены вопили: «Пусти по нам что-либо». Гас таким больше не занимался. Это пошло. Это осталось в Лонг-Айленде. Гас закидывался таблетками, горстями цветастых пилюль. Это модно. Вот что в Лос-Анджелесе. Дайте уже что-нибудь. Неважно, собеседника или пригоршню препаратов. Скука порождала тоску, та захватывала с собой грусть, грусть вызывала прилив ноющих воспоминаний, а дальше возникало дробящее рассудок самобичевание. На горизонте был один Макнед, а он точно не по душевностям, и это только к лучшему. Внутри был экстази, нос чесался и кровоточил, под ногтем остатки белого порошка. Макнед точно не по душевностям. Макнед любил жестить. Двадцатилетний закидывал в себя столько дичи, что можно было подумать, мол, малец бессмертный. Не ручался за будущее, не волновался о самочувствии. Главное, чтобы доебистые мысли не лезли в голову, а ебанная Депрессия не наседала на уши. Согласен на все, лишь бы не слышать этот мерзкий голос. Его собственный. И Макнед в этом поможет. Прытко, ярко, безумно. В нем происходила целая ядерная война, в бой пошло токсичное оружие. Главное правило на этой войне: умер — проиграл. Мозг бессилен, мозг повержен. Как бы Гасу самому не кануть в лету. Его трусило и штормило. Бросало из стороны в сторону. Нейроны отказывались работать в таких условиях, как будто те имели право голоса. Стоять на месте невыносимая каторга. Зато после получал истинное удовольствие, самое искреннее, самое чистое, самое желанное. Глаза закатывались в неге, зрачки не реагировали на свет. Антрацит вытеснил янтарно-карамельную окраску. Сладостная любвеобильность окутала извилины и затекла заместо серой жидкости. Чеширская улыбка не сползала с лица, внутри глазных яблок плескался аляповатый калейдоскоп из прошедших событий его пропащей жизни. А все вокруг было чудной кубической формы. Плавные движения вторили разрывающим тело битам, музыка проходила сквозь него, наполняя сосуды своей мелассой. Чертова наркота. Необходимая наркота. Заберите у него ее. Нет, постойте. Оставьте. Экстази с новой силой въебало по мозгам, взбалтывая растаявшие останки, приправляя щепоткой искажения реальности. Все плясало перед глазами, извивалось, меняло яркость и насыщенность. Ему нравилось это взбалмошное состояние. Кокаин — товарищ, он закрался в эмоциональный эпицентр и по-дружески щелкнул тумблером, поставил блок на весь негатив, что мог стать причиной плохого настроения. Перед ним маячил десяток непонятных организмов, так называемых людей, средь них отчетливо виднелся пройдоха Трейси, позади него Нед, значит где-то и Хорс должен быть. Братья. Семья. Места катастрофически мало, воздуха и подавно. Сальные волосы прилипли ко лбу, капли пота скатывались за шиворот и без того пахнущей не первой свежестью кофты. В небрежной щетине потерялся подбородок. Но как же это не волновало, как же на всю эту внешнюю мишуру было плевать. Вновь компанию парней разбавили дотошно доступные беспутницы. Те окучивали головы своей одинаковой внешностью, своими тривиальными движениями. Но почему-то именно в тот момент было начхать на их грязь. Они манили оголенными частями тела. В нем от душевности не осталось и следа, спасибо Макнеду. В нем остались сплошные животные инстинкты. Отвратительно. Эти суккубы закрались в глазницы, их голоса заполонили пустоту внутри, нигде не спрятаться. Щупальцами обвивали костлявые венозные руки, травя и без того обезжизненную белёсую ткань, устланную различными несвязными рисунками. Завлекали в свой плен. Безысходная улыбка утопающего тенью мелькала на лице. А в голове прокручивались моменты недавней ночи. Томные вздохи, изгибы тела, мертвецки бледная кожа. Лайла стонала под ним лучше всех тех шлюх, что побывали на его члене. Хотелось еще чертовой наркоманки. Лайла, как сладкая конфета, которую нужно медленно рассасывать, дабы прочувствовать весь кайф. Все, чего от нее требовалось, — просто секс. Никакой нежности после, наутро одно сожаление, с его стороны уж точно. Что там думала та сука, его не волновало. Даже не чувствовал себя мразью. Так ей и нужно. Пусть знает, какого быть использованной. Он был до омерзения бесчувственен, спасибо Макнеду. Чем больше внутри дерьма, тем меньше хотелось ехать к ебанной Лайле. Тем меньше хотелось вновь почувствовать ее ледяное тепло. Телефон был в какой-то пизде, но мог поклясться, Лайла звонила, звала к себе. В задницу ее и ее псевдострадания. Пусть сама гниет из-за собственной гнидозности. Ему по небу ерзал чей-то язык, в шею впивались незнакомые губы, а в его ладони ощущалась чья-то упругая пятая точка. Он не понимал, как и почему. Да и не хотел понимать. — Без засосов, милая, — учтиво обратился к вампирше, не открыв глаза. Никто не смел его клеймить. Он ничейный. Никому не принадлежащий. Больше. И та послушалась, убавила пыл, продолжила легко облизывать тату, выводить своим проворным по контурам, пробуждать в нем мерзкого Луи. Очередная, он уже и не знал, как их всех называть. Это были не люди, это были вещи. Потасканные, дряблые. Потаскуха. Очередная потаскуха принесла ему выпивки. Гас пил и пил, пока ему подносили. Ужираясь с каждым мгновением все больше. Алкоголь вперемежку с экстази — дерьмовый коктейль, честно говоря. Лицо позеленело, живот скрутило в маленький комочек. — Прошу прощения, — вежливо произнес и, вырвавшись из цепких когтей этих дьяволиц, удалился, прикрыв рот. Спустя целую вечность тело небрежно упало на пустующий диван, длительный путь взболтал еще непереваренные чипсы, отчего стало только хуже. Голова на спинке, взгляд устремлен в потолок. Как отменить действие ядовитой наркоты? Рвота подступала, но блевать здесь не хотелось, уходить домой тоже. Туда нельзя, там мысли, там она. Его подруга извечно облаченная во все черное. Виновница его теперешнего состояния. Любимая Депрессия. — Кейси, я не могу поверить, что ты снова это сделала, — цветочные нотки прокрались в ноздри, раздражая обонятельные рецепторы, а хриплый, словно прокуренный голос пролетел сквозь уши, на секунду оглушая. — Эй, — окликнул рыжую, вяло подняв руку. — Чего тебе? — Дора глядела на него сверху вниз, но даже перевернутая и с нечетким лицом она сохраняла свою привлекательность. — Поговорить хочу, — перегар донесся до ее носа, от чего та забавно поморщилась. — Будто бы у нас есть общие темы для разговоров, — с опаской оглянулась по сторонам. — Найдем, разве это проблема? — шея начала затекать, а кровь стремительно покинула мозги. — Дор, мне Вейд звонит, я отойду, — постучала ей по плечу девушка с темным каре, — будь дружелюбной, — едва услышал тот. Доротея неохотно села рядом с парнем, и вздохнув, спросила: — Так о чем будем говорить? Ты умираешь там или как? — рассматривая бледное лицо парня, спросила. — Если бы, — глухо выдохнул, — мне плохо чуть-чуть. Намешал дерьма вот и огребаю. — Ну, сам виноват, нечего было мешать, что бы ты там не мешал. — Да, — протягивал до хрипотцы. — Если уж ты решил поговорить, то я схожу за алкашкой, не люблю чувство трезвости на подобных мероприятиях. Словно ты белая ворона. — Ты не пила? — Уже успела протрезветь. Ты помог, — полушепотом добавила та. Что это значит? И ее не стало, растворилась в воздухе, словно испарения марихуаны. Чего стоит его жизнь без наркотиков? Ровным счетом н-и-х-у-я. Чреда стоп-кадров разносортного дерьма. Хреново спродюсированный черно-белый фильм. Свет понемногу убавлял яркость. Это он моргать часто начал или его попускает? И на что только себя растрачивает? Этого ли хотел мелким? Когда разрешил Депрессии полностью овладеть им? Когда решил скрыться ото всех у всех на виду, просто надев маску наркомана? Наркомана. — Ну, вот я и здесь, — рыжая присела рядом, ломая его внутренний монолог на мельчайшие частицы. — Я, к сожалению, тоже — стиснув челюстью, ответил в потолок. — Выпей, — протянула ему стакан с водой, что было как-никак кстати, во рту Сахара. И почему она вернулась? Для чего? Чтобы что? Ей это не нужно, вон как всем своим недовольным видом показывает это. Неужто подпила и раздобрела? Или закинулась чем-то вот и ищет себе друга на вечер? А может вообще, просто переспать с ним вздумала, чтобы под тихую спиздить что-нибудь? — Алло? Чувак, я вернулась лишь потому, что ты поговорить хотел. Посидеть молча я и дома могу, — щелкнув перед его носом пальцами, протараторила она, врываясь в его сознание снова. — Зачем тебе это? Ну, типа, разговаривать со мной? В прошлую нашу встречу ты в рот ебала со мной знакомиться, а сейчас я вырвал тебя у подруги и ты такая, да-да, сейчас выпью и приду, — чесал щетину, а дальше ногтями драл кожу шеи, ощущая очертания невесть какой по счету татуировки. Сразу и не вспомнить точное их количество на коже, про происхождение тем более стоит умолчать. — Видимо, ты достаточно обдолбался. Не помнишь уже, как ты чуть голову в мясо не размолотил, когда падал, а я тебя словила и толкнула в сторону дивана? — под ней податливо мялась обивка, обволакивая своей мягкостью форму тела. Как бы не пыжился, ничего подобного не припоминалось. Вроде как такого не было, просто отошел от тех пассий и лег тут. Разве нет? — А как ты чуть не обрыгал троих девушек, с которыми зализывался посреди комнаты? Его же всего лишь мутило, он же культурно удалился. — Нет, не помнишь? Серьезно? Ну, ты даешь. Ты под чем вообще? — в голосе слышалась не надменная, но все же насмешка. — Я не помню всего этого. Чё ты мне пиздишь? — а вот в его агрессия. — Окей, чувак, я в принципе и не надеялась на благодарность, ладно. Пойду я. Удачного вечера, — и та приподнялась, собираясь покинуть сего невежу. — Постой, — ухватил ее за тонкое запястье, — я немного припомнил. Прости, я просто не в себе. Не понимаю, что вообще происходит, — бесстыдно врал, лишь бы не оставаться наедине с самим собой. Не хотелось собственноручно отдаваться алчной Депрессии. — Отвечу на твой вопрос. Я бы и сейчас, как ты выразился, «в рот ебала» с тобой общаться, но я не могу пройти мимо человека, которому нужна помощь. Воспитание такое. Мне ничего не стоит с тобой поговорить двадцать минут, чтобы убедиться в том, что ты ожило и с тобой дальше все будет нормально. Плюс, отчасти причастна к организации этой тусовки, поэтому не очень хотелось бы, чтобы кто-нибудь схлопотал тут передоз. Дора так и стояла, впитывая дермой его природный запах, ощущая на себе вялость чужого бытия. Замерзая от ледяного прикосновения практически мертвого полутрупа. Тщедушные движения, бессмысленный взор пронизывающий неровный стык плит на потолке. Он едва держался, тянул ее вниз, на дно, за собой. — Я ведь всего выпил абсента, — вздохнул, будто в последний раз, на секунду прикрыв глаза, боясь провалиться в бездну рассуждений, мыслей, кровоточащих воспоминаний. Разомкнул кольцо из пальцев, коим удерживал девушку, а ощущение сложилось такое, будто отпустил последний спасательный круг. — Ага, а потом с каким-то типом снюхнул пару дорожек на кухне. Я за выпивкой ходила и видела вас, — Дора аккуратно присела на край дивана, предусмотрительно готовясь ретироваться в случае чего. — Ну, еще и экстази. — И тонна бухла после. Хм, почему же ты тут вертолеты ловил? Дайте-ка подумать, — подперев подбородок, сведя брови и сделав вид задумчивого человека, бросила в его сторону. — Так это нормальная доза. Может просто молли паленное было, либо кокаин намешанный, — к сожалению, доза для него была действительно заурядной. — Вот он, кумир современной молодежи. Гордость нации. Жаль только, что музыка у тебя действительно хорошая. Сам-то ты еще то дерьмо, — конечная фраза показалась абсурдно-смешной. — С чего такие выводы? — язвительно изрек, с неприсущим ему высокомерным презрением. — Как минимум из-за того, что ты стоял посреди комнаты в обнимку с тремя и по очереди сосался с каждой, а после тебя стало мутить и ты чуть на них не блеванул. В прошлую нашу встречу ты пытался подкатить ко мне, потом изливал кому-то душу по телефону, видимо, своей девушке, а после вломился в гостиную и чуть ли не переспал там с бабой во время танца. Я уверена, еще чуть-чуть и вам бы понадобились презервативы, — а она хороша, будто давно придумала, что сказать. — Во-первых, я тогда говорил с бывшей по телефону, она меня взбесила, вот я и нажрался в синьку, после во мне включилось альтер-эго, а думает оно исключительно причинным местом. Во-вторых, сегодня я перебрал с дозой. Я даже не помню, как вообще те мадамы подоспели ко мне. Он по-людски сел, вступая в это жалкое подобие перепалки, чтобы видеть оппонента, так сказать, в лицо. В нем бушевало негодование. Почему она так считает? Это ведь не так. Но к чему оправдания? Она для него никто, как и он для нее. Может это вообще их последняя встреча? Хотя было любопытно поглядеть за последующими событиями, за ее словами, мыслями в целом. Это куда увлекательней простого перепиха в туалете, либо обычных зализываний в углу. — Как же глупо оправдывать свое мразотное поведение липовым альтер-эго и нетрезвым состоянием. Будь ты действительно нормальным человеком, то не под каким предлогом не сотворил подобного, — она глядела на дно пластикового стаканчика, видимо, там ее заготовленная заранее речь. — Я мужик. У меня есть потребности, которые нужно удовлетворять. А если есть возможность это сделать, то почему я должен отказываться в подобных утехах? Я ж не насилую их, не заставляю. Я им ничего не обещаю, они сами приходят. Можно у меня хоть что-то положительное будет от моего статуса? — Тест на СПИД у тебя будет положительным. Этого добиваешься? Они встретились глазами, ненадолго, на совсем уж краткое мгновение. Доре было не по себе, по голосу слышно. Гасу было похуй, хотел понять, чего же та добивалась. Банальный интерес. — Да, именно этого, — косо улыбнулся и потер глаза, — что за режим мамочки? — Воспитание такое, — развела руками, позволив себе вновь глянуть на него, — да и вообще, по песням и не скажешь, что ты такой ублюдок, — и вновь камень в его колодец. — В песнях я пишу о том, что меня гложет, что давно засело в моей голове. Я пишу песни банально потому, что больше не в силах об этом думать. — Никогда мне, видимо, не понять вас, творческих личностей, — с грустным оттенком слетело с ее губ. Все эти претензии, предъявы — последствие выпитого ею алкоголя? Или характер такой доебистый? В нем не вызвало все это злобы, неприязни. Вызвало внутреннее: «в смысле она так считает?». — Мне этого не хватало. — Что? Чего? — Обычного разговора, нравоучений, всего этого. Ее смех дал по ушам. Звонко, громко. Непривычно естественно. — Что ты такое дурное, понять не могу, — глаза прищурены, а уголки рта приподняты. — Дор, давай дружить? — сказано скорее для того, чтобы та и дальше продолжила тянуть губы в улыбке, обнажая ровные зубы. Чтобы дальше чувствовать то тепло, что она излучала, словно солнышко. — Гас, у тебя совсем крыша поехала из-за дури? Ты меня второй раз в жизни видишь, — и у него получилось. — Та похуй. — Если уж мы еще хотя бы раз где-нибудь встретимся, и ты не забудешь об этом или хотя бы то, как я выгляжу, тогда и поговорим. Сойдет? — Ве-дьма, — разбивая по слогам, произнес в привычной ему манере. — Наверняка это значит «Да». — Принеси выпить, ведьма, — попросил он, во время того как Дора ставила на пол пустой стаканчик. — Ты только оклемался. Совсем уже? — Мне уже заебись. Отвечаю. Просто, когда женщина пьет в одиночестве, ничем хорошим это не заканчивается. Алкоголизм не лечится. — Нет, — как отрезала. — Что значит «нет»? — То и значит. Тебе было плохо, или ты точно хочешь обблеваться здесь? — Та никто обрыгиваться не собирался. — Я уже сказала, — и как-то спорить с тем тоном, с каким она все это произносила, не хотелось. Дора начала рассказывать что-то о тусовке, о том, что ее брат оказывается Лил Пипу биты делал. А Густав в то время не мог оторвать взгляда от россыпи веснушек на ее личике, от едва заметно появляющейся в уголках глаз паутинки, вызванной улыбкой от его очередной дурацкой шутки. Будто это не она его дерьмом поливала некоторое время назад. Рыжая успела уже нарешать себе еще выпивки, посему и разговаривала охотнее, истории становились все смешнее, а напряжение сошло на нет. — Че-е-ерт, — перебил он ее речь, закрывая лицо руками. — Что случилось? — язык начал заплетаться, к слову, выпила дамочка уже немало. — Та бля, я опять забыл купить занавески домой. Мне солнце по утрам глаза выедает, но зато ночью, очень редко, но видно Большую Медведицу. Обычно между двумя-тремя часами ночи в моем районе иногда свет на улицах вырубают, тогда и созвездие рассмотреть можно. Ну, или это уже мой наркоманский бзик, — пожал плечами, выпятив нижнюю губу. — Я тебе обещаю, у тебя появятся занавески, я помогу тебе с этим, — смотрела она куда-то сквозь целующуюся парочку, хмурясь, — а почему ты сегодня не сделал этого? Был очень занят? — О, да. Я весь день ездил по городу и не мог найти студию знакомого, он решил надо мной подшутить. Пранк студией — вот как он это назвал. Кидал мне левые адреса, а я мотался с одного конца города в другой, как дурак. Когда приехал, то мы толком ничего не сделали, а заебался я так, будто песен с десять записал. Мы с ним пообсуждали всякое вот. После с друзьями решили накидаться, отдохнуть, так я здесь и оказался. Я был сегодня очень продуктивным. — Продуктивный наркоман, — на лице мелькнуло подобие усмешки. Темы постоянно менялись и каждая охотно обсуждалась. Политика, мода, феминизм, сексизм, короче говоря, все, что только можно. Где-то мнения сходились, где-то начинались дикие споры, но все протекало гладко, как у старых знакомых. Она игнорировала его пустой взгляд, а он игнорировал ее бухие нечленораздельные фразы. Идиллия. К Доре то и дело подходила девушка с каре, спрашивала все ли хорошо и каждый раз отвечал ей Гас: «видишь, птичка, не насилую», на что все время получал «какая же ты дрянь, Пип». «Вы будто старые друзья», — вникала в их диалог рыжая, прыская в кулак, а после продолжала рассказывать басни и жизненные истории. Понемногу все сошло к детству, и та радушно повествовала о своих падениях с велосипеда, о вечных спорах с отцом, о драках с соседскими девчонками. Никогда он не горел желанием рассказывать о своей юности даже не потому, что скрывал ее, попросту она была скучной. Но рыжая вызывала некое подобие доверия, еще и как зыркнула глазками и с мольбой в голосе протянула: «ну ра-а-ска-а-жи-и», так и сдался, начиная сказ о своих ранних годах. — А потом Оскар упал с лестницы, — заливаясь хохотом, трепался Густав. — У меня с Чарли была похожая история, разве что упала потом я, — гирлянда бросала блики на ее затуманенные от алкоголя глаза, — я тогда сломала копчик, между прочим. — Бедолага, — вытирая скатившуюся слезинку, жалостно изрек. — А вообще, все дети тупые и о-очень жестокие. Эти спиногрызы способны до суицида довести. Для меня детство было адом: вечные оскорбления, непонимание со стороны сверстников, ненависть к учебному заведению, эти рамки, установленные там. Помню день, когда я пришел в школу, впервые покрасив волосы. Ты бы видела лица моих одноклассников, а учительница вообще дар речи потеряла. Я тогда совсем малым был. Именно тогда я осознал, что школа не мое. Позже мне стали подражать, просто я не боялся проявить себя. Я против искусственности. Один из моих девизов — быть самим собой. Это даже не столько девиз, сколько принцип, которого я беспрекословно придерживаюсь. Что-то меня не в то русло понесло. Короче говоря, школа — дерьмо, дети — дерьмо, но само отрочество все равно остается лучшим, что нам приходилось переживать. Например, мы все время делали всякую херь, а наши мамы лишь умиленно охали. Хочу, чтобы мама сейчас так же охала, когда я херней страдаю. Почему взрослые не милые? — Ты хочешь, чтобы твоя мама умилялась, когда ты под накуркой бред несешь? — Было бы забавно. И вообще, я не такой уж и наркоман, как ты думаешь, — он подставил руки под голову, а ноги по-хозяйски положил на столик. — А какой? — она опрокинула очередную стакашку спиртного залпом. — Ну, чуть поменьше. — Порой, как сморозишь какую-то фигню, то хоть стой, хоть падай, — и вновь ее пьяная улыбка. У Депрессии уши востро, вся на взводе. Негодовала. Пыталась дергать его за ниточки, пыталась своими воплями заткнуть. Не слышал, к нему доносились редкие отголоски. МДМА с кокаином великолепно справлялись с поставленной задачей, а косяк в его руке лишь приумножал эффект. Гас даже отчасти собой гордился, ведь он показал ей два средних. Ну, как он… Может ему и не дали выпить, но никто не отменял лечебное курение. Так у него точно не будет отходняков. — Раньше было проще, — слетело с его губ. — Не сказала бы, что у тебя сейчас запарная жизнь. По-моему, все, о чем ты думаешь — как достать еще травы или чем ты там балуешься на досуге, — надпила виски и нахмурила брови, — гадость редкостная, — подытожила она. — Ты вновь опрометчиво судишь, толком меня не зная. Это глупо. — Я не знаю тебя как человека, но я не слепая. Хотя, мне кажется, что и слепой понял бы, какой образ жизни ты предпочитаешь. — И какой же? — он пересел так, что теперь глядел ей прямо в глаза с неким вызовом, — расскажи мне, что я наркоман галимый, что просираю каждый день и свою драгоценную жизнь. А то я сам не знаю. Я ж тупой. Все мозги уже сгнили давно из-за наркоты. Да только ты понятия не имеешь, почему все так. Все не так просто, как может показаться. Наркоманами от хорошей жизни не становятся, — на одном духу выпалил Густав, практически не моргая, — мало кто знаком со мной настоящим. Ты ведь не глупая, сама понимаешь, что нельзя судить о книжке по обложке. — Зато, глядя на нее, можно много чего сказать, — рыжая приподняла плечи. — Что у тебя за характер такой доебисто-упрямый? Ладно, думай как хочешь. Что мне оправдываться или тебя переубеждать, правильно? Правильно. Дай глотнуть, — он выхватил у нее стакан и опустошил его. — Дурак, — отбила по небу языком. — Я отлить, а то на мочевик ремень неприятно давит. Рыжая так и сидела на диване, наливая себе очередную порцию горячительного. Ее телефон разрывался от звонков, но она лишь горько усмехалась, глядя на экран. А вокруг так и творился хаос, где-то бились пустые бутылки, где-то дрались парни, где-то блевали бабы. Отовсюду разило спиртом, а музыка с каждым часом становилась все громче. Где его ребята? Черт их знает. Где он сам? Что это за часть города? Они вообще в городе? Столько вопросов, на которые в принципе ответы и не хотелось знать. Завтра с утра про это будет думать, сейчас нужно расслабляться. Честно говоря, весело все это. Подумать только, чтобы сбежать от себя ему, нужно ехать на чужую хату, чтобы там закинуться бесплатно наркотой, а после мысленно улететь в другую галактику. На что только не готов, чтобы заглушить в себе собственный голос. — Знаешь, счастье и вправду в мелочах. Вот я просто сходил в туалет, а счастья почувствовал больше, чем за последний год, — рядом с Дорой рухнуло тело. — Я сейчас ощущаю радость и счастье от этого гадкого напитка. Виски терпеть не могу, но как же оно греет изнутри. Вот она, любовь, — глядя на красную пластмасску в руке, промолвила Дороти. — Предлагаю тост: за счастье и любовь, чтобы их побольше было в наших жизнях, — отгоняя от себя мысли, сказал Густав, а на душе так неприятно закололо. Их «бокалы» соприкоснулись, а после были успешно выпиты до дна. Алкоголь сближал как-никак, пусть и на одну ночь. Каждый из них понимал, что продолжения этой истории не будет, а также каждый придерживался единого правила: «жить нужно моментом». У его кед растеклась непонятная жижа — кто-то видимо разлил бухло, но кому есть дело до замызганной обуви, когда в тебе уже коктейль из всего, что только можно придумать? — Такое чувство, будто та лужица — это я, — ей стало отчего-то так смешно, что она будто в конвульсиях начала биться из-за своей фразы. Густав отметил где-то в глубине своей пропитой души, что она достаточно приятная в общении, что ему с ней легко. Пусть они не обсуждали душевные проблемы, пусть не делились сокровенным, а просто шутили и говорили на отвлеченные темы, но ему в тот момент было спокойно. Гас понимал, ей ни к чему знать о нем слишком много, а ему о ней. Но никто не отменял товарищеские беседы, тем более, когда они так необходимы. — Держи, — он снял с себя серебряную цепь, инкрустированную драгоценными камнями, купленную два дня назад на последнюю наличку. — Она твоя, — парень бережно надел на рыжую украшение. — Это дорогой подарок, я не могу его принять от малознакомого человека, — щеки еще пунцовее стали, глаза неловко заметались из стороны в сторону. — Чувак, для меня это не деньги. Я щедрый по отношению к хорошим людям, особенно к тем, что спасли мою задницу. Я постоянно трачу бабло на подобное, а после раздаю всем, кому попало. Я обижусь, если ты откажешься принять этот дар. Маленькая благодарность за то, что понянчилась со мной, — заговариваясь, глотая концовки слов, но все же убедил ее оставить подарок себе. — Спасибо, — тонкие пальчики пробежались по серебряному сплетению, по маленьким мерцающим камушкам, — Ладно, мне пора, — она по-дружески обняла парня, немного замерев в оковах его рук, а после, подарив на прощание скромную полуулыбку, пошатываясь, растворилась в дверном проеме. По коже вязкой карамелью размазывалась усталость и сонливость. Вечность бы так и сидел в одиночестве, хотя это нелепо, ведь вокруг сновала куча выпивших людей. Только никому дела не было до него, что и хорошо. Его начало клонить в сон, как рядом на диван упало несколько тел. Звонкие девичьи голоса отбили парадидлы по барабанным перепонкам, от чего Гас зажмурился. — Как твое ничего? — Трейси потрепал его волосы, закидывая светлые локоны на лоб. — Да все нормально. Макнед намешал мне лабуду, чуть не обблевался, — Гас окинул беглым взглядом двух пьяных девиц и обернулся обратно на друга. — Ничего не могу сказать, ведь ничего не беру у Макнеда, — Трейси постучал пальцем у виска, а после заговорщически прошептал, — я ту рыжую видел тут. Даже побазарил с ней минут десять. — С Дорой что ли? — тот кивнул, облизывая губы, — я с ней полвечера провисел, она мне оклематься помогла, пока вы все в проебах были, — сказал с укором, в отместку Трейси же испепеляюще уставился на него. — Прости, — сухо выпалил он, — знал бы, посидел с тобой. И как тебе рыжая? — Девушка, как девушка. В смысле, обычная она. Ты знал, что она сестра Шаффлера? — темнокожий утвердительно кивнул. — Виды на нее уже имеешь? — Пип лишь посмеялся, — а серьезно? — выпытывал друг с каменным лицом. — Да не будет она с такими, как мы. Как не старайся. Она не вывезет нашу движуху. Только жизнь девочке сломаю, — к Гасу подсела шатенка и начала выводить по его колену неведомые узоры, — та и Шаффлеру не понравится, а мне с ним еще работать и работать. Наш уровень вот, — проговорил и обольстительно улыбнулся подруге рядом, — да, милая? Трейси горько усмехнулся, притянул к себе поближе синеволосую потаскуху, которую с удовольствием начал засасывать. Мадам около Пипа начала шептать ему на ухо, в каких позах она лучшая, что все, что нужно — подняться наверх. А он глядел перед собой, как загипнотизированный, рыская в чертогах разума, пытаясь отгадать только один ответ на единственный пульсирующий вопрос: Почему он до сих пор помнил ее глаза, но не помнил тех моментов, о которых она говорила?