***
Она приходит домой в одиннадцатом часу вечера, боясь потревожить своим возвращением семью Гаранжина. Однако на кухне она застает Ксению: — Танюшка? Ну наконец. Беги скорее, уже третий раз грею. Ужинать пора! — сонная, она встречает Сергееву в кухонном проеме. Уют стен приятно обдает теплом. — Да нет, теть Ксюш, спасибо большое, но я сразу в душ и спать. Устала немного, — смущаясь, улыбается девушка. Женщина печально вздыхает. Беспокойные глаза оглядывают Татьяну с ног до головы, подмечая небольшой синяк на запястье и чуть стертую кожу на локте. — Смотри, не переусердствуй. Володя мне все рассказал. Мы не хотим, чтобы ты травмировалась. Татьяна опускается на табурет возле стола. — Ну не всегда же так бывает, — устало зевает, раскидывая в стороны худые руки. — Не всегда же усердие это травмы. Жена Гаранжина мягко смеется: — С тобой это именно так, Тань. Ладно, долго не сиди, доброй ночи. Свет выключить? Сергеева лишь кивает, опираясь спиной о прохладную кафельную стену. «А дома сейчас, наверное, еще не спит никто» — думает Татьяна. Она смотрит сквозь утепленную к зиме форточку с чуть потрескавшейся краской на колючую февральскую Москву. А дома, в Ленинграде, сейчас еще сугробы под домом не растаяли. Столица же никак не хотела искупаться в белизне зимы, точно назло всем. Все в этом городе было каким-то строгим, расписанным поминутно, холодным. Окна квартиры Гаранжиных выходили на громаду Дворца Спорта. Дома же, из своей комнаты, Таня наблюдала за нарядными посетителями Дома Культуры. Москва для девушки была дисциплинированным спортсменом, четким в своих действиях, однозначным, высоким. Ленинград же был натурой творческой, художником, архитектором, плавным и мечтательным, захватывающим дух искусством. Интересно, что делает сейчас мама? Как дела у отца? Они, наверное, как и Сергеева, сидят на кухне. Папа читает свою толстую еженедельную газету, которую выписывает уже не первый год, очки его еле держатся на кончике носа. А мама постоянно подливает ему чай и рассказывает последние новости с работы. Рядом обычно сидела и Таня, чиркая что-то в потертом кожаном блокноте. А что сейчас? Блокнот, заброшенный, лежит на дне сумки, под грудой спортивной формы. А на чай даже сил нет, не то что времени. — Тань? — Шура вкатывается в кухню, сопровождаемый верной компанией пса. В темноте кухни Сергеева еле различает его силуэт. — Ты чего не спишь, Шурка? — девушка выныривает из воспоминаний о доме и устало улыбается лишь уголками губ. — Пить захотел, — кивает мальчик на граненый графин воды, стынущий на подоконнике. — Да, конечно! — Татьяна подрывается с места, по пути задевая ножку табурета, который с грохотом падает на кафельный пол. — Ох… — Таня, идем спать? Мама тебе уже давно расстелила… Таня искренне улыбается мальчишке, треплет его по темным волосам. Хорошая они семья, Гаранжины. Теплые они, родные.***
День начинался суетливо. С самого утра Ксения и Шура собирались отлучиться на пару дней к далеким-предалеким родственникам. Гаранжина торопливо собирает вещи, пока еще сонный мальчишка дожидается мать в коридоре. В одной руке сжимает поводок, в другой — потертый теннисный мяч. Таня, опершись о дверной косяк, в сотый раз зевая, провожает хозяев квартиры. Утро в Москве еще даже не занималось. Едкая темнота февральского неба отталкивает своим стальным холодом. Неопрятно расчерченные по синеве углем ветви раскачиваются, чиркая по стеклам. Эта темнота красива, в ней прячется свет. Собрав наконец небольшой кожаный саквояж, Ксения по-доброму подмигивает сонной девушке. Удивительный талант у этой женщины — быть бодрой даже в седьмом часу утра: — Мы едем к тете Тоне, помнишь ее? Вы еще вместе с ней, Володей и твоей мамой нас с Шуркой из роддома забирали, — Сергеева даже смутно не припоминает какую-то призрачную родственницу, однако согласно кивает. — Может, тогда с нами поедешь? — Нет, что вы. У меня же отборочный скоро, я готовиться буду. Да и как тут дядя без меня, — Таня чешет за ухом собаку, лежащую у колеса инвалидной коляски. — И то верно… Ну, тогда ужин в холодильнике, с голоду не помрете. Тебе ключи Володька оставил? — открывая дверь спрашивает Гаранжина. Шура уже машет на прощание девушке из коридора. Даже в сонном состоянии его глаза лучились теплым жизнерадостным огоньком. — Да, забегу, на семинар пойду, отдам. Не переживайте, не пропадем! Семинар. Причина, по которой Таня оказалась здесь — важнейший этап подготовки к конкурсу. Наверное, можно считать, она готовилась к ней уже лет так семь, с того момента, как стала заниматься искусством. С того момента, как начала заниматься скульптурой. Момента, когда она нашла в этом отдушину. Сергеевой нравилось лепить людей. Создавать их тела, плавные линии фигур, мимику, характеры. С ними она успокаивалась. И теперь это может наконец принести свои плоды.***
Вместо обычного гула мужских голосов стены зала дребезжат звенящим женским возмущением: — И вообще! Ой… Потом зайду, — высокая стройная фигура, пятясь, выходит из зала. Столкновение. Таня влетает в спину, обтянутую синим спортивным костюмом с яркой белой надписью: «СССР». — Прошу прощения, — она отскакивает в сторону, поправляя на плече ремень сумки. — А? — рассеянно оборачивается спортсменка. — Сергеева? Таня? Стройная девушка удивленно округляет глаза. Мир тесен? Более чем! — Есть такая, — щурится Татьяна, активно напрягая память. Цепким взглядом она оглядывает собеседницу. Светлый тугой хвост на макушке, рост на полголовы выше ее самой, приятные, явно знакомые черты лица. — Сашка? Девушка счастливо кивает. — Вот так чудеса! Ты что, снова в строю? — Свешникова оттаскивает Таню к подоконникам Дворца Спорта. — Временно, — хмыкнула та. Как приятно встретить знакомое лицо в этой неприступной Москве, вечно занятой своими неотложными делами. Настолько приятно и неожиданно, что слова сами просятся быть сказанными, удержать их нет сил. И Таня рассказывает. Рассказывает, что здесь делает, что забыла во Дворце, где остановилась, как мама, папа… Говорит и про спор с этим грубияном Сергеем Беловым. Александра хочет знать все, прямо как раньше, когда они жили в соседних подъездах, вместе бегали на кружки и в секции. — Так это ты на «святое» посягнула? Мне рассказывали, что какая-то девчонка с Сережей спор затеяла. Зачем оно тебе? Девушка пожимает плечами. Просто ей кажется, что так надо. Надо поставить на место этого молодого человека. — Потом увидим, — подмигивает Сергеева. — Может, мы тебе хоть поможем? Я девчонок уговорю, подтянем тебя до должного уровня. Хочешь, прямо сейчас? У нас все равно свободное время, а шахматами и «Войной и миром» я уже, во, — Свешникова быстро проводит ребром ладони по светлой тонкой шее, — как сыта! — У меня дела, Сашка. Я же не только для этого здесь… Принимать чью-то помощь всегда давалось тяжело Татьяне. Ей было неудобно, что кто-то вынужден подстраиваться под нее. Тяжело было выразить благодарность, которая потом волной хлестала ее. Девушка в спортивном костюме кивает: — Как знаешь. Если что, кричи, мы этажом ниже. Духота зала липнет к коже влажными поцелуями. Тренировка баскетбольной советской сборной была в самом разгаре. Словно в танце, парни ведут мяч, как партнершу, которая послушно крутится рядом: — Орлы, перерыв! — звучит над площадкой голос тренера. — Модестас, где Белов? — Откуда мне знать? Опаздывает, — литовец неохотно идет в раздевалку. И вправду, главного нападающего команды не наблюдается. Неужели он впервые опоздал? Не похоже на Сергея. Даже с невыносимо больным коленом он неустанно приходил задолго до начала тренировки. Таня торопливо подбегает к Гаранжину вдоль стены: — Дядь Володь, привет! — девушка протягивает связку потертых ключей. — Держи. — Бежишь заниматься? — Опаздываю! Страшно! Маленький вихрь. Она с детства такой была. Непунктуальная, но старательная. Нетерпеливая, но настойчивая. Контрастная натура. Воробышек. В дверях Татьяну вновь тормозит столкновение. На это раз фигура, в которую она врезается, уже намного шире и выше. Разозленный опозданием десятый номер спешит на тренировку: — Опять вы? Вы что здесь подрабатываете? Он уже и позабыл про спор с какой-то вспыльчивой девчонкой, как она вновь встает у него на пути. Сергей не воспринял ее всерьез — какое ему дело до нее, если на носу Олимпиада? Девушка язвит: — Как и вы. — Кем? Поломойкой? — хмыкает Белов. — Иначе никем я вас тут не вижу. Грубо. От возмущения Таня крепко сжимает острые кулачки, будто готовясь к атаке. Но не успевает и слова проронить, как Сергей молча закрывает дверь в зал прямо перед носом девушки. Поломойкой? Ее? Да как он может так говорить?! Обида остро отточенным карандашом чиркнула сознание девушки, застилая все планы. «Если что, кричи, мы этажом ниже» — загорается в мыслях. Кричать? Этого ей хочется больше всего. Громко, надрывно, пытаясь доказать что-то. Но Сергеева понимает, что это ей ничего не даст. Семинар подождет. Справедливость — нет. И она бежит. На этаж вниз, к Сашке, к мячам и разбитым коленям. Доказать себе, всем, кто на самом деле Татьяна Сергееева.