***
Загрузив спортсменов указаниями, Владимир Петрович наконец присоединяется к племяннице, сидящей на трибуне. Таня нервно водит ноготком по глубоким царапинам, иссекающим сидения, пытаясь собрать мысли в связную, понятную не только ей одной, речь. Обеспокоенный Сергей то и дело бросает взгляды в их сторону, как только выпадает возможность. На носу поездка в Америку. Нельзя, нельзя отвлекаться. Кроссовками он оставляет белые полосы стирающейся резины на паркете. Раз за разом ловит мяч, забрасывает его в кольцо. Снова и снова, еще и еще. Отдалиться от поставленных целей — недопустимо. Из игры комсорга вырывает теперь громогласный оклик тренера: — Сева, мухой сюда! Низкорослый врач послушно спешит, семеня короткими ногами. Последующей беседы, к неожиданному сожалению, десятый номер уже не слышит. Всеволод долго осматривает поврежденную руку Сергеевой по просьбе Владимира Петровича, читая попутно лекцию об опасности травм: — Даже небольшой удар может вызвать воспаление сустава. А это и к полному обездвиживанию конечности может привести, — подводит итог медик. — Я рекомендую полный покой хотя бы пока не спадет отек. Ну, а уж занятия спортивными тренировками здесь допустимы только месяца через три, не меньше. Татьяна устало трет лицо, прикрывает рот рукой. — Я тебе мазь пропишу, — добавляет Сева. — Она и обезболит, и отек поможет снять. — Спасибо. — Видишь? — разводит руками Гаранжин, как только врач удаляется. — Однозначно, никаких больше тебе тренировок. Поиграли и хватит, ведь не дети малые уже. Неожиданно, всего на секунду, оживленный душный зал, полный спортсменов советской сборной, кажется Сергеевой таким пустым. И голова кажется очень пустой, без единой мысли. Ее охватывает вдруг даже не уныние, не одиночество, не злость, не тоска. Растерянность. Еще немного она сидит не шелохнувшись, глядя бездумно на потемневшие от царапин весенние туфли, бросает взгляд в окно, где только начинает раскачиваться новый день, перебирающий ветром заостренные ветви деревьев. Голоса округи постепенно возвращаются вместе с появившимся откуда-то волнением и злостью. Злостью на саму себя, на глупо сложившиеся обстоятельства. — Дядя Володя! — вскрикивает Таня, взлетая с места. Лишь секунду она стоит, неосознанно выискивая Сергея в толпе баскетболистов, но как только взгляд девушки встречается с пытливыми льдистыми глазами мужчины — как обычно задумчивыми и, кажется, сверлящими — тут же она выпархивает из зала, вырываясь из его липкой духоты. Что же делать? Модестас возвращается к десятому номеру: — Серый, да что все-таки не так-то? — Модя, не до тебя сейчас, — сердится Белов, жестко отбивая мяч от пола.***
Вечер подкрадывается незаметно, когда Сергей вновь остается тренироваться, не реагируя на протесты Владимира Петровича. Перед поездкой в Америку Белов чувствовал непривычное волнение. Что если простые студенты обыграют их? Тогда чего же ждать от профессиональной сборной на Олимпиаде? Сбросить наконец брезентовый рюкзак с плеч заставляет Григорий Митрофанович, озадаченно вошедший в зал. Выбраться из кабинета Моисеева заставил звонок товарища — Володи Гаранжина: — Сережа, Вы здесь девушку не видели? — А кого потеряли? — хмурится Белов, обводя мяч за спиной. — Не я потерял. Гаранжин свою племянницу ищет. Ушла, да не возвращается, говорит, до сих пор. — Не видел, — Сергей на секунду застывает. — Увижу — сообщу Владимиру Петровичу. Баскетболист возвращается к тренировке с прежним хладнокровием, свойственным мужчине. Но волнение за почти незнакомую девчонку портит все, превращая лед в слякоть, воду. И это не дает сконцентрироваться. Это произошло в один момент. Так стремительно, как опустилась темнота на сквер Дворца спорта, вид на который открывался из небольших форточек прямо под потолком зала. С тяжелым вздохом спортсмен сбрасывает рюкзак, заботливо сшитый мамой, на пол: — Да что же это за день такой… Оставив самодельный утяжелитель посреди зала, комсорг спешит в раздевалку.***
Слетев со ступеней Дворца, Сергей вдыхает полной грудью не по-весеннему холодный воздух, плотнее запахивая бежевый стеганный плащ. «Ну и где ее искать?» — Белов устало трет глаза. На его лбу прорезаются еле заметные морщинки. Порывы ветра играют в шифере крыши крыльца. Внезапно общий вечерний шорох нарушает приглушенное девичье чихание, что заставляет десятый номер обернуться на звук. В объятьях холодного воздуха на лавочке прямо перед входом жмется Таня. Она кутается в желто-зеленое, как свет фонаря, плотное одеяло, сотканное из испуга, сомнений и чувства безысходности, настолько сильного, что сводит челюсти и щемит скулы. Сергей подсаживается к девушке с тяжелым вздохом. «Что за недоразумение?» — потягивается Белов, играя мышцами уставшей спины. Выжидающий взор баскетболиста упирается в покрытую гусиной кожей кудрявую. — Добрый вечер, Сергей, — Таня отвечает на взгляд. Атакующий защитник молчит, скрещивает руки на груди. — У меня что-то на лице? — смущается Сергеева. — Просто у тебя взгляд такой… Татьяна пытается натянуть короткую юбку ниже колен, за чем наблюдает спортсмен. В смятении она поправляет еще и косынку на шее, чихая, еле успев прикрыть рот ладошкой. — В прочем, можешь не отвечать, — отмахивается Таня, когда собеседник уже собирается поддержать разговор. Мужчина, четким, полным решимости движением извлекает из спортивной сумки олимпийку, ярко расшитую буквами СССР, накидывает ее на острые оголенные плечи голубоглазой. Какое-то время они сидят в молчании, наблюдая за оторванной от старой кассеты лентой, которая теперь, замотавшись вокруг фонарного столба, развевается на ветру. — Ты существенно облегчила мне задачу, — загадочно произносит Сергей, вызывая интерес девушки. — Гаранжин аж Федерацию на уши поднял, все тебя ищут. — А нашел, почему-то ты, — усмехается Таня, виновато потупив взгляд в рыхлый влажный асфальт. — Может, пора вернуть тебя домой? «Товар возврату и обмену не подлежит», — гнусавым голосом продавщицы какого-нибудь ларька проносятся мысли в голове ленинградки. Сергеева отрицательно качает головой, щекоча кудряшками шею, от чего та вновь покрывается мурашками. Забывшись, она отмахивается от этой идеи больной рукой, что сразу отдается тупой болью: — Ай… Сергей ловит локоть девушки, оберегая его от столкновения со спинкой деревянной, выкрашенной в болотно-зеленый, лавочки. — Как дитя малое. Пара вновь погружается в тишину, нарушаемую лишь шелестом веток и ленты на столбе. — Я живу через пару домов отсюда. Идем, будем лечиться, — вновь разбивает молчание десятый номер. — А вдруг ты чего удумал не то... не хорошее, — хмурит тонкие брови Сергеева. — Верно говорят: у кого что болит… — подмечает баскетболист, вставая с лавочки, удобнее умещая ремень сумки на плече. Проницательный взгляд Сергея скользит по безрадостному лицу девушки к перемотанному локтю, прикрытому синей кофтой: — Хотя на тебе этот факт, видимо, дал сбой. По пути к дому спортсмена они останавливаются на узенькой улочке, на которой умостилась будка телефона-автомата. В обляпанных стеклах, хранивших следы чьих-то мелких ладошек, играет свет яркого фонаря, разгонявшего мглу круглым пяточком. В силу непреклонных уговоров комсорга, девушка все же решила позвонить дяде. В конце концов, хватает ему стрессов с командой, зачем еще и по ней заставлять волноваться? «Посижу чуть-чуть в гостях, а потом подамся еще куда-нибудь», — решает девушка, набирая номер. Пропустив всего пару гудков в потрепанной трубке зазвенел взволнованный голос Ксении: — Да, я слушаю! — Тетя Ксеня, добрый вечер. Не разбудила? — девушка наматывает витой провод на тонкий длинный палец. — Володя! Володя, иди сюда, Таня звонит, — слышится приглушенный шепот за которым следует торопливый топот. — Таня? Где, черт возьми, ты пропадаешь? — раздается сердитый голос Владимира Петровича. — Дядь Володь, не переживайте. Я сегодня останусь у подруги. Представляете, года три не виделись, а тут — раз! — в парке встретились! Так много чего рассказать друг другу нужно… Щебечет и щебечет она, то переходя на шепот, то обращая голос в писк. Все лишь бы звучало правдоподобнее. — Ну что же ты раньше не предупредила… Ты уверена? Я могу прийти, забрать тебя. Домой доведу, если хочешь, — колеблется тренер. Таня переключает внимание на Сергея, ожидающего девушку в тени фонаря, подперев крепким плечом столб, уставив руку в бок. Мужчина смотрит куда-то в темень соседнего двора, кивая собственным мыслям. Она впервые подмечает, до чего же утомленный у него взгляд. От всей его позы веет усталым спокойствием. Сергеева выпрямляется: — Да, уверена. Со мной все будет хорошо.***
Переступив порог квартиры спортсмена, Татьяна наконец выдыхает, ощутив долгожданное тепло. От перепада температур девушка вновь чихает. — Ну тебе же Едешко даже шарф подарил. Грейся — не хочу! Как же можно так легко одетой ходить? Девушка улыбается, шагая за хозяином дома по вздутому местами светлому линолеуму в единственную комнату. — У меня платочек, — Сергеева поправляет легкую голубую в горошек косынку на шее. — Лучше бы носовой, — ворчит Сергей, доставая с полки серванта жестяную аптечку. Отточенным движением Белов делает инъекцию гостье, облегчая боль от ушиба. Таня с интересом рассматривает холостяцкое жилище самого результативного игрока Советского Союза, оставшись в жестком кресле, пока сам он уходит в кухню заваривать чай. На антресоли из-за приоткрытой дверцы выглядывает припыленный маленький желтобокий самовар. Покосившаяся настенная полка заставленная книгами, библия на простом рабочем столе. Склянки с лекарствами, как в аптеке, на стеллажах серванта, вместо красивой посуды. Под плинтуса кое-где забилась мелкая пыль штукатурки. «Мала наша мебель баскетбольным великанам…» — хихикает девушка, глядя на кровать Сергея: у простой узенькой кровати с панцирной, наверняка визгливой, сеткой выбита деревянная стенка в подножии. И впритык к ней подставлена табуретка, устеленная простеньким покрывалом. Кутаясь в большую спортивную кофту Белова, девушка опомнилась: — Да ты не заморачивайся! Я сейчас согреюсь еще немного и домой пойду. — Хоть чай выпей, заболеешь ведь, — Сергей входит в комнату чуть позже, держа в руках стакан в витом посеребренном подстаканнике. Откинувшись на твердой спинке кресла, Таня уснула, убаюканная теплом комнаты и сильным обезболивающим.