Двойная Луна - 2. «Бригада "Шесть-девять"»

После «сбрасывания пара» в зале и душа рабочий день покатился своим чередом. С час Рейн старался отвлечься, перечитывая подшитые в дело документы, расшифровки записей и маршрутов. Потом не выдержал, оттолкнулся ногой, подкатываясь к столу Грея. — Мне нужны объяснения. — Спрашивай, — кивнул тот, откладывая недописанный отчет. — Метка! — выпалил Рейн, правда, сообразив приглушить голос. — Что это такое на самом деле, и зачем она? Грей усмехнулся: вот и поумнел щеночек. — Метка — это свидетельство того, что конкретный оборотень признан достойным и пользуется правом на защиту и обучение старшего товарища. Просто так, от балды, ее не ставят. Это не свидетельство унижения или подчиненного положения, как раз наоборот, это знак того, что через некоторое время ты станешь равным тому, кто поставил метку. — И ты готов ее поставить? — Я не отказываюсь от своих слов. Рейн кивнул и вернулся к работе над бумагами. Вопросов в голове вертелось еще множество, но сейчас надо было работать, а не страдать ерундой. В животе холодком отзывалось предвкушение. И понимание того грандиозного скандала, который закатит отец, едва учуяв на нем метку. Ну, конечно, если учует ее. Иногда Рейну казалось, что отец совсем очеловечился и отказывается от своей истинной природы. Хотя это было полнейшей чушью: оборотни — не люди, и человеческий облик — это лишь маскировка, очень хорошо развитая способность к мимикрии. А главное — какой скандал в ответ учинит ему Рейн. О-о-о, поскорей бы встретиться! Еще ему хотелось понять, знала ли мама обо всем этом? Если знала — то чем объясняется ее поведение? Ей было безразлично? Обидно? Как? Почему жила с отцом дальше, если дети взрослые? Насколько он знал, до свадьбы Элинор Грей, в девичестве — Дарквуд, была подающей надежды художницей. В доме даже висели ее картины, в основном — натюрморты и пейзажи. Но за всю свою сознательную жизнь он ни разу не видел, чтобы мать взяла в руки кисть или хотя бы карандаш. Что же такое случилось? Они с сестрой вряд ли мешали ей. Он мало что смыслил в рисовании, но ее картины были хороши: чистые цвета, четкие линии, узнаваемые места и почти фотографическая точность в изображении предметов. Она могла бы стать известной. Не в этом ли дело? Отец не потерпел бы известной супруги? Но почему... Рейн решительно выкинул из головы все мысли о семье. Работа и еще раз работа. А обо всем прочем он поговорит сперва с Греем. Отчет сам себя не напишет, к сожалению. Пару раз он даже обратился к напарнику за советом. — Сходи к Лейфу, — почесал в затылке тот, — или пошли вдвоем. Пусть подсказывает, раз такой профи в бумажной работе. — Идем, — согласился Рейн. Лейф при виде них тихо, страдальчески взвыл, видимо, к нему не раз подходили сослуживцы за помощью. Но не отказал, объясняя, как проще заполнить заковыристую форму отчета, в кратких и емких определениях описав нужное. — Ура, я почти понял, — обрадовался Рейн. Лейф смешливо прищурился: — Слава яйцам! Иди и не греши! Или греши, но тихо. — Я безгрешен и свят, — возмутился Рейн. — Не пью, табак не курю, не матерюсь. Грей и Реджи в унисон фыркнули. Лейф рассмеялся: — Поверь мне, это ненадолго. — Почему это? — удивился Рейн. — Специфика работы, — ответил все же не Граннок, а Лорейн. — Курить, конечно, ты начнешь вряд ли, это убийственно для нюха, а вот все остальное... Какой-нибудь слабый алкоголь — лучшее средство, чтобы расслабиться. Нечасто, немного. А мат — то же средство расслабления для психики. Выругался, отвел душу — и уже не так хочется убить какого-нибудь идиота. — У меня есть другое средство, посильнее. — М-м-м? — заинтересованно повернул к нему ухо Лейф, занятый складыванием своих отчетов, но и к разговору прислушивающийся. Реджи и без того настороженно внимал, то ли все еще обижаясь на Рейна, то ли изучая его. Кстати, следовало бы перед ним извиниться. Не поясняя причин. — Тебе оно точно не поможет, — уверил Рейн. — Средство хорошо успокаивает нервы и отлично расшатывает психику злостными покушениями на матрас, где я сплю. — А. Ну, ничего, у меня свое есть. Патентованное, — смех почти ощутимо перекатывался в горле алабая. Реджи насупился и метко пнул его в голень под столом. — Что, тоже претендует на целую половину матраса немытыми лапами? — На весь. Мне приходится ютиться в ногах, как болонке, — притворно опечалился Лейф. — Только болонок не пинают. — Сочувствую. Хм-м-м. А хорошая идея... — Покусаю, — спокойно сообщил Грей. — За пятки. Больно. — Ну вот, нет чтобы радостно замахать хвостом и сказать, что готов мне отогревать мерзнущие ноги. Уйду я от тебя... Отчет писать. — Ага, я тоже от себя уйду. Туда же. Господи, когда ж уже конец дня... — У нас ночная смена, — фыркнул Рейн. — Однохуйственно. — Прикуси язык! — Ладно, ваше высочество. Монопенисуально. Рейн фыркнул с видом оскорбленной добродетели, вернулся за стол и занялся отчетом, закончив тот быстрее, чем ожидалось. И пошел за мятными пряниками. Постоял у автомата с кофе, подумал — и взял пару стаканчиков. В конце концов, Грей ему таскал кофе? Таскал. — Это тебе, — сообщил он, вернувшись на рабочее место, ставя пластиковую тару перед напарником. — О, кофе! – обрадовался тот. — Спасибо, а то от бумажек в горле пересохло. — А зачем ты их лизал? — Не их. Дурная привычка, не замечал, что ли? — Грей поймал отрицательный жест, вздохнул: — Плохо, что не замечал. Будем учить тебя считывать такие мелочи. Я облизываю кончики пальцев, когда работаю с бумагами или читаю. Никак не отделаться, даже хинный экстракт не спас. — Пей кофе. В последующие пару часов Рейн краем глаза следил за напарником. И поймал себя на том, что залипает, глядя, как кончик языка почти незаметно касается поднесенных ко рту пальцев. Красиво так. Сексуально. В паху потяжелело, но Рейн заставил себя прикусить губу и отогнал всяческие непотребные мысли. Он свое получит — дома. Вместе с меткой. Стоило потерпеть. Часы показывали три часа утра. Скоро смена кончится. Оставив Грея допиливать свои отчеты, он развернулся поглядеть, не слишком ли заняты Науро и Граннок. Лейф внаглую дрых, положив голову на скрещенные руки. Реджи сердито посматривал на него, но не тормошил. Он все еще что-то листал и делал выписки. Самое время было уволочь кошачьего куда-нибудь в укромное место и поговорить. Главное, не наделать ошибок вместо извинений. — Может, покурим? — предложил Рейн. — Ты все-таки куришь? — изумился Реджи. — Смотря что. Иногда. Ну… очень редко. — Если тебе вдруг нужен совет — бросай это гиблое дело, нюх попортишь, твой напарник прав в этом, — Реджи отложил ручку, поднялся и потянулся с довольным стоном. — Травка не то чтобы пахла… — Так не в запахе дело... Прости, что ты куришь? — округлил глаза ягуар. — Столист я курю. Не табак. — Лучше уж жвачку жуй, в самом деле. Не в запахе дело, а в дыме. Он притупляет остроту обоняния, а высокая температура вдыхаемого дыма способствует снижению чувствительности рецепторов. Короче, не стоит. — Не люблю жвачку. Реджи помолчал, потом поинтересовался, когда дошли до курилки, и он прочихался от запаха: — Ты что-то хотел спросить? — Извиниться. Ягуар моргнул, чуть скривил губы в подобии улыбки: — Ну, вперед. — Реджинальд Науро, я прошу меня простить. Хитрить вне заданий Рейн не особо умел, а формулу официального извинения проговорил по вбитой в детстве привычке. — За что конкретно, Лорейн Грей? — За то, что сказал про твою семью. Реджи помедлил, потом кивнул: — Принимаю твои извинения. Проехали, — и протянул ему руку. Рейн эту руку пожал и все-таки закурил. Успокаивала его травяная смесь. Отец, кстати, против сигарет ничего не имел, он и сам курил. Значит, все же отрицание своей сути? Голова снова начинала болеть, Рейн сжал ладонями виски. — Эй, может, зайдешь в медпункт? — Реджи участливо коснулся его затылка, перебрал пальцами. К-кошачий, чтоб его. Вечно их тянет к больному месту. — Просто не привык ночами не спать. Все нормально. — Ничего, ты втянешься. Я тоже поначалу выл, когда себя от подушки отрывал ближе к вечеру. Как видишь, втянулся. Правда, только когда стал жить с Лейфом. С ним проще: он и поднимет, и разбудит, и покормит. Я котик ленивый и балованный, — Реджи самодовольно ухмыльнулся. Сколько в этом самодовольстве было искренности, а сколько наигранности, Рейн не сумел определить. — Я встаю по будильнику. Если у Грея раньше не встанет. Реджи прикрыл глаза, остро блеснувшие любопытством. Уж эту-то эмоцию Рейн сумел считать — очень она была яркая. Видно было, что ягуар изо всех сил борется с желанием начать расспрашивать. Он молчал, ухмыляясь про себя. — Значит, вы все-таки решили жить вместе? — начал Реджи с нейтрального вопроса. — Угу. Я шторы повесил. Зеленые. — Метишь территорию? Это правильно, — усмехнулся кошак. — Главное, не забудь распределить обязанности по дому. — Просто повесил шторы. А то стыдно светить красивыми трусами на всю округу. — Красивыми не стыдно... Стоп, ты носишь трусы?! О-о-о, святое дитя! Ничего, скоро перестанешь. — Почему это? — Потому что в трусах придется дырки делать. Для хвоста. Проще не надевать, — Реджи обернулся к окну курилки, оперся на подоконник и бесстыдно выставил зад, обтянутый форменными брюками с прорезью под ремнем. — Проще дырки сделать, наверное. Хм, какая симпатичная левая ягодица. — У меня и правая ничего так, — рассмеялся Реджи. — И нет, не проще. Я тебе по собственному опыту говорю: эта бесполезная тряпочка в самый неподходящий момент перекрутится. Ну, или ты джоки будешь носить. Рейн задумчиво пощупал подставленную задницу, весьма вежливо. — Хм. Реджи вывернулся, отошел на полшага, продолжая посмеиваться. — Грея щупай, а не меня. Пошли, по кофе возьмем? — Лучше по мятному чаю. — Согласен. С пончиками. С мя-а-аутой, — подмяукнул ягуар и облизнулся. — А потом будешь бегать по столам и ловить свой хвост? — Это же мята, а не валлерийская травка, — рассмеялся Реджи. — Нет, скорее всего, разбужу бессовестную скотину, которая наверняка на отчеты напускала уже слюней, и оттащу в... куда-нибудь. — А я буду грустно лежать в углу и прикидываться служебной собакой. Реджи подошел к нему, прижал губы к уху: — А кто тебе мешает взять напарника за шкирятник и тоже увести... куда-нибудь? — Не хочу, — грустно сказал Рейн. — Почему? — озадачился Реджи. — Не знаю. Не хочу. Может, увижу Грея и захочу, конечно. Он меня бесит. Реджи легко запрыгнул на высокий подоконник, похлопал ладонью, приглашая сесть рядом. — Так. Рассказывай. Все рассказывай. Дальше меня не уйдет, клянусь. Даже Лейфу ничего не скажу. Рейн уселся и принялся жаловаться. — Он постоянно себя держит с таким пренебрежением, словно я школьник, которого пенсионер за курением поймал. Я иногда думаю, что он мне не любовник, а дед. Он старше и опытнее, это ясно. Но идиотская привычка своим опытом мне в нос тыкать при каждом случае просто бесит. Хвост откусить ему хочется. Реджи внимательно слушал, приобняв его. Краем глаза он заметил затаившихся у входа в курилку старших детективов, но не подал виду. Рейн их не видел, и не надо. Пусть выговорится, а они послушают. — Будто мало мне было отца с его указаниями, теперь еще и эта собака... — А эта собака ошибается в своих советах? — вкрадчиво спросил Реджи. — Не знаю. Это даже не советы. Нотации. — Да ну? Хотя, не знаю. Когда я приперся из академии, мне тоже казалось, что я знаю лучше, умею больше и все такое. И Лейф бесил до скрежета зубовного. Он и сейчас бесит, правда, другим. Иногда. — Когда-нибудь эта псина меня перестанет раздражать. У него есть и свои положительные стороны. — Например, какие? — Он теплый, он заботливый, он ласковый временами. Приносит кофе. Готовит. Обнимает. — Короче, идеальный любовник, собака такая страшная, да? — Реджи всеми силами старался спрятать усмешку. — Неидеальный, но вполне терпимый. — Хм, а идеальный для тебя — это какой? Рейн задумался. — Такой же как Грей. Только не занудный. — Ла-а-адно, пойдем другим путем. Почему он занудный? — Тон такой. Поучающий. — Да? Не замечал, но я уже не новичок, наверное, привык. А если отрешиться от тона? Рейн неловко усмехнулся. — Он... Он такой. Как солнце. С ним тепло. — Ну и забей ты на тон, слушай, что он говорит, а не как. В чем-то я его понимаю. Вернее... Я — еще нет, а вот Лейф — да. Лорейн был старшим детективом отдела, должен был получить повышение до всей этой истории. Короче, забей на тон, правда. Это привычка, она со временем сгладится. — Ага. Привыкну, куда мне теперь деваться. — В смысле? — В прямом. В убойный без выслуги не переведут. — Бр-р-р, Рейн, нахер тебе туда? Там еще больше грязи, чем у нас. Рейн пожал плечами. — Грязи я не особо боюсь. К остальному можно привыкнуть. — Ладно, это тебе решать. Идем, что ли? У меня уже башка от запаха курева болеть начинает. Хочу мя-а-а-ауты, — с намеком протянул он. Старшие детективы от входа исчезли, как по волшебству, и он рассмеялся. — Идем. За мяу-у-утой. Идти не пришлось. Хитрый Реджи, заявив, что ему нужно прихватить кошелек, забытый в куртке, потащил его с собой, а там, в закутке детективов Граннока и Науро, обнаружился стол, заставленный стаканчиками с чаем, парой тарелок с бургерами — на всех и пончиками — тоже на всех сладкоежек. — Чай! — обрадовался Рейн. — Налетайте, — усмехнулся Лейф. — Надо перекусить, а то не доживем мы до конца смены. Рейн радостно «налетел». Перекус был сметен со стола в считанные минуты. Конечно, этого было мало, но дожить до дома хватило бы. А там... Рейн облизнулся: там будет мясо. И готовить его будет не он! Удачно пустая смена закончилась большей частью заполненными отчетами, сданными в архив закрытыми делами и вполне себе дружеским общением боевых двоек. Ближе к утру, когда сил на бумажки уже не оставалось, вернее, как выразился Лейф, «мозги окончательно затраханы и подлежат реабилитации», они собрались в закутке детективов Граннока и Науро, и старших раскрутили на рабочие байки из их прошлой практики. Грей даже улыбался чаще обычного, рассказывая какие-то анекдотические истории. Рейн смотрел на него и слегка дремал. Ведь может же не быть занудой, когда хочет. Нет, — понял он, — не просто когда хочет — когда расслабляется и чувствует себя среди... своих? Реджи и Лейф в стаю, конечно, не попадут — уж больно специфически смешался их запах, этакий котопес в двух лицах. Но овчарки во все времена славились тем, что находили общий язык с любыми животными, даже с кошками. Наконец, Рейн поднялся. — Нам пора, парни. Все дружно глянули на часы, Лейф присвистнул: — Да уже пять минут как пора. Ну, увидимся после выходного. А то, может?.. — Дела семейные, — скупо качнул головой Грей. — Угу, плавно перетекающие в похоронные, — буркнул Рейн. — Справимся, — Грей сжал в стальной хватке его плечо, отчего у Рейна внезапно перехватило горло. Он скомкано попрощался и рванул на выход. Грей последовал за ним, не давая особо далеко убегать. Все равно дальше стоянки перед управлением не убежит — не пешком же шлепать через полгорода. Рейн и впрямь нашелся около машины, жевал ириску. — Сладкоежка. До дома потерпеть не мог? — хмыкнул Грей, мимоходом пригладив торчащий на затылке напарника вихор. — Нет, это меня успокаивает. — Ясно-понятно, буду закупаться оптом в кондитерской. — Едем? Сперва домой, привести себя в порядок. — Сперва — отдохнуть и поспать. У нас на все хватит времени. Рейн загрузился в машину. Хотелось спать, думать о чем-либо не хотелось совершенно. Он пару раз ощутимо ущипнул себя за руку, прогоняя сон. Сперва в душ, потом пожрать, а потом уже постель. Дотерпел до дома только на остатках силы воли. Холодный душ ненадолго взбодрил. Нет, он так-то был в курсе, что надо постоять под горячим, чтобы проснуться. Но холодный душ — это уже была привычка. Да и после еды он хорошо если сам до матраса дотащится. Запах мяса ударил по рецепторам, заставив захлебнуться слюной. Мясо! Жрать! Какие там приборы, боже, о чем вы? Он спер кусок мяса прямо со сковороды, Грей не успел переложить его в тарелку. Он обжигался и урчал, даже рычал, скорее, словно озверевший в Двоелуние кот. На Грея он тоже взрявкнул, когда тот попытался предложить ему столовые приборы. Нахуй-нахуй-нахуй! Руками вкуснее — их можно облизать. А потом облизать пальцы плюнувшему на все приличия напарнику и тоже умявшему свою порцию руками. — Рейни, ты нар-рываешься, — в спокойном голосе Грея послышался отдаленный рокот. Рейн еще и прикусил эти самые пальцы. Башку сносило. Вспоминались собственные слова — и звучали в голове набатом. Реджи был прав — плевать на поучения, сейчас плевать на все. — Где тут матрас... Трахаться на столе было чревато: тот бы не выдержал. А больше на кухне не было места. Пришлось дожить до комнаты и матраса. Радовало одно: из душа он вышел в одних трусах. Грей порвал их в клочья двумя рывками. Рейн отомстил ему, дернув рубашку так, что посыпались дождем вырванные «с мясом» пуговицы. Трахались они так, словно их обуял кошачий гон. Рейну было мало. Несмотря на то, что Грей не жалел его, засаживая по самый узел, несмотря на то, что он уже кончил один раз и почти дошел до второго. И именно это «мало» держало его на зыбкой грани. Яростно взвизгнув, на очередном мощном толчке любовника он уперся руками в стену, выгнув спину, и подался назад. И задохнулся, чувствуя, как в растраханную дырку неотвратимо проталкивается что-то раза в полтора толще. А потом на загривке сомкнулись клыки, посылая еще одну горячую волну удовольствия по всему телу. Рейн скулил и подвывал, руки подломились, от резкого движения узел внутри тоже шевельнулся, и он заорал в голос, потом захрипел. Грей придерживал его под живот, а Рейна трясло от почти болезненных спазмов удовольствия, уже насухую. Потом они лежали, прижимаясь друг к другу. И молчали, просто наслаждаясь. Уснул Рейн тоже так — в крепких руках своего альфа-вожака, чувствуя его жесткий шершавый язык, осторожно вылизывающий метку.