Лабиринт искушений

Вы видели страх? Люди дрожат, люди рыдают, люди кричат. Она же молчала. Сжимала тонкие запястья, переступала с ноги на ногу, ежилась от холода - но не выдавала себя. Выдавали ее глаза. Зеленые, яркие, светлые. Испуганные. Я видел страх. Туман с головой накрыл его поместье. Исчезло все - и небо, и земля, и гладь далекого озера. Заснувший лес замер в тягучем формалине. Его ветви иногда лениво потягивались, будя уставших птиц - они нехотя затягивали длинные песни, медленно переговариваясь между собой. Здесь даже их песни были грустными. Белка же не спала. Ходила из угла в угол, пыталась открыть окно - солнце медленно поднималось из-за горизонта, принося с собой уютное покрывало. Разбить стекло тоже не получалось - из обессиливших рук позолоченный подсвечник со стуком приземлился на пол. И казалось, что вместе с подсвечником на холодный пол приземлился свет. Рассеянный, но тёплый - он путал ее мысли. Она прислонилась головой к стеклу. Стекло было тонким - казалось, его спокойно можно разбить одним касанием, но Бел замерла. Там медленно шел он; В его походке, в его фигуре, в его глазах царило спокойствие. Глубокое, серое, оно океаном неторопливо застилало его мысли - темные, такие же, как самое беззвездное небо. В его мыслях пробегал быстрый ветерок - ласково касался его волн и шептал что-то странное; в этом шепоте не было смысла - но была мысль - такая длинная, тягучая, похожая на музыку. Под ногами Котли шумели камешки, которыми была выложена дорога. Они причудливо катились - сыпались на аккуратно подстриженный газон. Там цвели розы. В звонкой тишине утренняя роса на их атласных лепестках дрожала; Это ночь плакала по погибшим звездам. Выходить в коридор Белка не хотела - смиренно ждала семи. Не потому, что ей было страшно. Котли наклонился - аккуратно и бережно срезал одну из роз; она сразу же исчезла в тумане. Белка закрыла глаза - она четко и вполне ясно провела границу между его действиями; до сих пор ощущала его крепкую хватку на своей талии. Ей было до жути любопытно. К завтраку она спустилась вниз - его же там не было; был стойкий яблочный аромат и холод. Обойдя всю гостиную, Бел поняла, что его нет в доме. Поэтому она решила отправиться на поиски потайного выхода. Потому что когда впервые увидела его, когда позволила его губам коснуться ее ладони, когда посмотрела в его глаза - ей захотелось бежать. Отдаться лесу, погибнуть там, навсегда превратившись в темную смолу. Потому что его внешность обманчива. Она же боялась обмануться. Позволить головокружению взять вверх; позволить себе оступиться. Белка провела рукой по кованым перилам - они приятно кололи руку. Внезапно стемнело. Так быстро, так скоротечно прошел день - руки уже давно были разбиты в кровь, а надежда медленно терялась по пути из коридора в коридор - рассыпалась пылью на старинные гобелены, солнцем скрываясь за оживающим лесом. Белка остановилась перед дверью - она единственная была заперта на этом этаже, а замок никак не поддавался - скрипел, протяжно стонал, под стать злым яблоням за окном, но не открывался. Тогда Бьюкейтер поддалась панике. Впервые за день она увидела, как трясутся руки. По-настоящему, неконтролируемо, страшно. Сумерки сгущались темнотой в коридорах; свечи все еще не горели. Солнце алым цветом смешивалось с холодной гладью озера - наверняка опять превращалось в кровь, неторопливо лаская каменистый берег. Белка понимает, что ей нужно бежать. Она понимает, что он ее просто так не отпустит. Поэтому она просто хватает очередной подсвечник и замахивается - держать его тяжело, потому что она борется со слезами; Бороться не получается. Туман исчезает - и деревья словно отряхиваются от несуществующей ледяной корочки, сковывающей их. Ее останавливают - он перехватывает ее руку, она же чувствует его улыбку. - Куда же ты так спешишь? - в его голосе нет удивления, в его руках сила, но Бел все же кажется, что он просто забыл про нее, - Я могу одолжить тебе ключи. Белка пытается выдернуть руку, но он не позволяет - аккуратно вынимает из ее пальцев подсвечник и со стуком ставит его на каменный подоконник. - Отпустите меня. Часы в гостиной бьют семь. Звук удивительно глухо разносится по всему поместью - от стука часов просыпаются и вздрагивают заснувшие розы. - Ужин подан, - лаконично заявляет он и отпускает ее руку - придирчиво осматривает окно и направляется вниз по галерее - на него осуждающе смотрят важные люди с одиноких портретов. Он же усмехается им в лицо. Белка замирает - ей очень хочется остаться здесь - в пустынной и прохладной галерее с мифом яблочного аромата, сесть на подоконник и чувствовать темноту всем своим существом - касаться темноты. Научиться не пугаться теней. Он разворачивается, а потом словно разочарованно, медленно говорит: - Идем. И в этом голосе нет предложения, в этом голосе есть четкий приказ. Бьюкейтер глубоко вздыхает - дышать ей необходимо; как и рационально думать. Со вторым сложнее. И все же она подчиняется - не считает это своим проигрышем, потому что об игре не шло и речи. Лестницу преодолеть труднее всего - бок о бок с ним, скрывая трясущиеся руки, скрывая свой страх от самой себя, она несколько раз спотыкается, спиной ощущая усмешки глупого леса. Больше всего ей хочется сесть как можно дальше - Котли вопросительно поднимает бровь, отодвигая стул справа от себя. - Я думаю, что мне будет удобно здесь, - шепчет она - голос так и норовит сорваться. - И все же, я настаиваю, - мягко говорит он и возвращается на свое место. Белка молчит - злить ей его не хочется. В голове как назло крутятся страшные истории, рассказанные мамой в детстве о поместье в чаще леса - никто отсюда живым не возвращался. "Но Листвичка же вернулась", - хмыкает вслух Белка и Ежевика откидывается на спинку стула - задумчиво стучит бледными пальцами по столешнице. Вот только за Белкой некому было возвращаться. Уголек, друг ее детства и будущий жених, до дрожи в коленях боялся леса. Его мать погибла, застыв в смоле. Мать и отец должны были оберегать Листвичку. Бьюкейтер не успела заметить, как медленно в зале стало светлее - приглушённый свет тенями танцевал на его лице. Парадокс, но Листвичка сбежала в лес из-за неразделенной любви к Грачу, Белка же спасла ее из-за любви к сестре. Бел аккуратно опустилась на стул рядом с ним и поняла, что есть совершенно не может - не под таким тщательно скрытым наблюдением. Он изредка кидал на нее косые взгляды - отмечал малейшие эмоции на ее лице и усмехался. Усмешка у него выходила чрезвычайно злобной: - Твоя драгоценная сестра уже разбила одно окно. Котли говорит это как бы вскользь, но в его вопросе отчетливо слышится проверка. Белка не спешит с ответом - берет в руки бокал с водой и невнимательно рассматривает интересные блики на дорогом хрустале. - И что же? Вы заплатили стекольщику? Она подавляет желание съежиться под его взглядом. - Нет, я заставил его выполнить свою работу, а потом убил и приготовил замечательное жаркое. На его лице тень улыбки - он смотрит прямо ей в глаза. Он наслаждается ее глазами. - Мне совсем не смешно, мистер Котли, - глухо замечает Бел и нервно разрезает кусочек мяса; ей вновь чудится запах голубики. Ему же чудится огонь в ее глазах - в том, как она говорит, в том, как она надменно вскидывает голову, в том, как она держит приборы, он видит несломленную и сильную, просто напуганную натуру. Котли это нравится. - Кто сказал, что я шутил? Солнце окончательно падает за горизонт - прощально рассыпается искрами - солнечными зайчиками, и они разбегаются, разнося над лесом воспоминания. Белка откладывает вилку и выдыхает - не шумно, легко, словно с наступлением темноты она вновь обретает решимость. Ей даже хватает смелости (но может быть, ее смелость - это безграничная усталость) посмотреть в его глаза: - Вы считаете меня сумасшедшей? Ежевика смеется - приятно, не ломко - в его бокале вновь плещется красное полусладкое. - Нет, скорее... - он замолкает, но не думает - это скорее театральная пауза, - забавной. Если бы не накатившая внезапно усталость, то она бы возмутилась - Котли невероятно хочется посмотреть на нее в гневе. - И все же, заявиться сюда было отчаянным шагом. - Правда? Думаю, вы бы сделали то же самое для своего брата. Океан - после захода солнца, после незримого восхода луны, от неаккуратного движения ветра он начинает штормить - волны шумят безысходной яростью. Котли же просто резко поднимается со своего стула; он противно скрипит по гранитному полу. - О, моя милая принцесса, - он словно высмеивает ее молодость - Белка сквозь сонную пелену понимает, что сделала что-то не то - что-то, навлекающее беду - Я много чего сделал для своего брата, - шепчет он ей на ухо - от его непосредственной близости становится страшно. Страшнее, чем тогда, в коридоре. Нет ничего хуже того, когда смотришь в лицо собственному кошмару. - Тебе пора спать, - в его голосе нет и капли заботы, - завтра нас ждет долгий день, - нет и тени беспокойства в его глазах. Она чувствует его ярость - в том, как он сжал спинку ее стула, в том, как он наклонился к ней, в том, с какой нежностью он шепчет ей слова - пытается найти в них спокойствие. Бокал выпадает из ее ослабевших пальцев. Ей снился сон. Она лежала в мягкой на ощупь траве - совсем рядом ярким цветом светились одуванчики. Смотрела в небо - оно было таким серым, но одновременно слишком нежным - в нем можно было раствориться. Белке было так безмятежно и так хорошо, что она не обращала внимания на то, что ей пришлось свесить ноги со скалы. Ей хотелось сидеть во так вот всю жизнь - теряться в рокоте волн и кружевах морской пены. Теряться в сладком запахе одуванчиков. Теряться в бесконечно сером, в бесконечно спокойном океане; тонуть в нем. А потом обернуться ветром и встретить закат; подхватывая и разнося над горизонтом Солнце с ослепительных вершин.