Лабиринт искушений

Дни стали на мерзость серыми. Дни стали путаться с ночами; все сливалось в один нескончаемый кошмар - завтраки и одинокие обеды, тягостное молчание за столом, его хитрые, практически незаметные взгляды - он словно чего-то ждал. И подкидывал ей подсказки. Его руки - он играл на скрипке. Его тихие шаги - он всегда подкрадывался незаметно. Его голос - если слишком мягкий, то он зол. Зол на нее за разбитую посуду, зол за ее колкий язык - через три дня адаптации она перестала сдерживать себя. И только с закатами, собирая медь падающего солнца, небо окрашивалось в медовый и темно-оранжевый, где-то за горизонтом в фиолетовый, чуть ближе - в нежный розовый. Белка стала просыпаться из-за таких закатов. Ветви танцующего леса ажурным темным кружевом вплетались в светлые облака. Закаты стали смыслом ее существования. Рыжий цвет стал цветом свободы. И потеряв смысл жизни, она обрела жажду свободы - комнаты казались ей клеткой, не позволяющей дышать - и вырваться из них было невозможно. На четвертый день она наткнулась на библиотеку. Комната случайно открылоа потом открылся и удивительный мир. Вновь свои скучные дни она проводила там - читала, читала, читала - перечитывала и вновь читала, пряталась от Котли за стеллажами и часто находила его заснувшим в кресле. Во сне он беззащитным не казался. Во сне он казался... задумчивым. Лес тогда успокаивался и успокаивал сам, маня своей темнотой - темнота тянула к ней ветви, уговаривая забрать с собой. - Я рад, что пришла младшая сестра, - она скучает по дому и больше всего - по Листвичке, - Я выбрал тебе пару книг. Дома ее называют погибшей, вычеркивают из сердца и сжигают все воспоминания; все желание Белки бороться пропадает с каждым днем - окна и двери в его поместье были наглухо закрыты, как и возможность возвращения назад. Спасать Бел никто не спешил. - Искусство асфиксии? - испуганно шепчет Бел, а потом понимает: Он играет с ней, даря ей оружие - и ведь знает, что она не сможет его задушить. Во снах он же душил ее. Пальцами выдавливал из нее жизнь - она легкой бабочкой порхала над ее бездыханным телом, а потом и вовсе вылетала в лес - лес ловил ее в свой бесконечный лабиринт и поглощал, заражая своей невесомой кружевной тьмой. Он всегда делал это с какой-то изощренной, ужасной мягкостью - для него это было почти что искусством, для нее это было почти что ужасом. Утром Белка находит синяки на своей шее. Котли же высмеивает ее альтруизм, салютуя ей бокалом с красным - наблюдает за ее тщетными попытками. Она тянется за книгой - маленькой, в кожаном переплете, совершенно невзрачной; Белке кажется, что в её страницах она найдёт спрятанную, важную историю Но он вновь появляется из ниоткуда, хватает Бел за запястье - все также жестко, все так же заставляя ее подчиняться: - Нет, принцесса, - мягко шепчет Ежевика, наклоняясь к ее уху. - Ты же знаешь, что взамен потребует эта книга? Белка медленно качает головой из стороны в сторону - ей страшно, но она не дрожит. Внезапно, но смерть больше не страшит ее. Смерть кажется ей лучшим другом, но не кажется выходом. Она должна жить. Котли улыбается: - Твою душу. А ты не готова еще заплатить такую цену. Книга с глухим стуком падает на пол. Ежевика начинает преследовать ее повсюду - он прокрался и в ее сны, заперев за собой дверь на ключ. Однажды, увидев ночью его в своей комнате, она поняла, что они ближе, чем кажется. И слабенькие замки двери ее не спасут. - Вы меня убьете? - в тусклом свете луны Белке чудится кровь на его руках - Котли молчит. Лес за окном шумит и изгаляется над ветром - ветер беспомощно бьется об скалы бесчувственных гор. Холод проникает под одеяло, холод отрезвляет, но не пугает ее - Белка все еще пугающе спокойна. Он не возражает ей, и у нее от этого мурашки по коже. И тогда каждая ночь, каждый серый рассвет и яркий закат становятся на вес золота; Белка отчаянно ищет хотя бы кинжал, чтобы защищаться - но все тщетно. Спокойной ночи он ей не желал, потому что здесь ночи никогда не были спокойными. Ночи здесь были красивыми. Лес каждую ночь просыпался, с удовольствием потягивался и тянулся за тенью - гонялся за ней, а если ему удавалось схватить тень за ткань плаща, то он рассыпался синими звездами. Ночи здесь были нежными. С его крепкими пальцами на ее шее, с его тонкими губами у ее уха - они действительно были практически нежными, если бы лес не танцевал рядом с бродячей смертью. Ночи здесь были страшными. - Вы добавляете мне что-то в воду! - яростно восклицает Белка, прерывая его уединение - столовая переливается тысячью и одним огонечком; мерцающие, робкие - они кажутся ожившими звёздами. Котли смеется - легко и хрипло, но его голос звучит самым честным приговором: - Быть может, это все твоя фантазия? Однажды утром Белка случайно роняет вазу на пол и она рассыпается его тихим вопросом: - Больше не было кошмаров? После ухода Котли кошмары норовили всю ночь украсть ее. Она боялась потерять себя. Лишиться своей индивидуальности и стать живой статуей, застывшей во мгле танцующего леса. Кошмары тянули корявые, страшные руки к ней - Бьюкейтер прижималась к стенам, била керосиновые лампы, разжигая огонь - огонь перекидывался на легкие занавески и занавески осыпались темным пеплом. Из пепла вновь возрождались кошмары. И тогда, скрывая лицо от ужаса, Белка внезапно поняла... Что зовет его.