Полетай со мной

      Владимир очень редко бывал в книжных магазинах: специальную литературу он заказывал только через Интернет, потому что никогда не мог на месте найти того, что нужно, а художественную давно читал исключительно с электронного носителя. Но, проезжая в понедельник мимо книжного, увидел в витрине плакат с яркой рекламой нового издания греческих мифов. В голове тут же промелькнула сценка из больницы, когда он сравнил запутанную систему коридоров с лабиринтом Минотавра, и как Аня его поправила. Хотя он и сам прекрасно знал, кто там жил, конечно. Повинуясь чьей-то незримой руке, упорно тянувшей его в сторону магазина, Владимир припарковался и вошел внутрь. Через десять минут он садился обратно в машину, а на переднем пассажирском сидении лежала большая, пахнущая типографской краской и на удивление качественной бумагой книга с заголовком, оформленным шрифтом с золотым тиснением – «Мифы древней Греции». На каждом светофоре Корф поглядывал на покупку, покачивая головой. Нет, издание действительно было отличным, такое не стыдно у себя дома в библиотеке поставить, но книгу он собирался отвезти Анне. Что подтолкнуло его к тому, чтобы купить ее, Владимир едва ли мог сказать. Это был просто некий импульс, спонтанное желание сделать девушке приятное. Лечение подарками. Фу-ты, ну что за методы! Но разозлиться на себя он не мог. Ему хотелось порадовать Анну, и точка. «Не упусти ее, раз она до сих пор живет в твоей памяти», - сказал Саша. Как ни парадоксально, но воспоминания о той единственной далекой встрече с голубоглазой девочкой до сих пор хранились в каком-то закоулке его души и иногда давали о себе знать. В голове вдруг всплыл голос профессора Лидова: «Воспоминание – это часть сложного умственного процесса, при котором извлекаются образы из далекого прошлого, но не всего подряд, а его чувственной части. Воспоминания редко бывают детализированными, но всегда носят эмоционально-личностный характер». Вот он попал в это самое «редко бывают» - его воспоминания до сих пор яркие и настолько подробные, словно записаны на кинопленку. Лидов объяснял им механизмы появления и «записывания» воспоминаний, но существенным было только то, что мозг сам выбирает, что сохранить в качестве воспоминания, делает это осознанно и потом подсовывает их тоже не просто так. Воспоминания – связь между прошлым и настоящим, они призваны ограждать от ошибок, если уметь все считывать правильно. Оставалось понять, зачем мозг четырнадцатилетнего пацана сохранил в себе образ маленькой незнакомки с белыми косичками. Всего-то.       Владимир раздраженно мотнул головой: оказалось, он задумался, а светофор уже давно горел зеленым, так что в спину сигналил целый хор автомобилей. Пришлось отложить самоанализ до прибытия на рабочее место. Впрочем, в офисе тоже порефлексировать не получилось, пациенты шли один за другим вплоть до четырех часов, последние две встречи отменились. Устало потирая виски, Корф взглянул на «Мифы», весь день пролежавшие на столе, потом перевел взгляд на часы на стене. Что ж, есть надежда, что он успеет. В пятницу вечером звонила Лиза, благодарила за букет и спрашивала, как прошла встреча. Обещала купить Ане шарфик и пирожные.       - В понедельник ей можно будет встать, - говорила подруга. – Игорь Сергеевич посмотрел снимки, сказал, трещины уже почти зажили, но дышать будет пока трудно. Надеюсь, прогулка ее немного взбодрит. У тебя уже есть план лечения?       - Пока нет, - уклончиво ответил Корф. – Миша вон против «традиционных методов».       - Но не он же терапевт, решать тебе.       - Почему ты не хочешь нанять ей сиделку?       - Володь, я знаю, тебе это покажется глупым, но… я просто не хочу подпускать к ней чужих людей. Я Анино доверие завоевывала целый год, а сейчас у нее такой разброд вообще, что мне кажется, она даже на нас с Мишей и Таней как на посторонних смотрит.       - В ее случае это ожидаемо.       - А мне это не нравится! – в голосе Лизы прозвучало хорошо знакомое ее другу упрямство. – Не хочу усугублять ее отстраненность еще больше. Как-нибудь справимся.       - Как знаешь, - пожал плечами Владимир.       - Ты заедешь на неделе?       - Постараюсь. Позвоню тебе или Мише.       Уже в автомобиле, по пути в больницу он набрал номер Лизы, сказал, что едет. Долгорукая встретила в холле, проводила к палате Анны, которая гуляла по коридорам с медсестрой, и убежала на обход. Владимир остался ждать, держа в руках за спиной книгу. Анна появилась минут через десять; шла очень медленно, но ровно, поддерживаемая медсестрой, на фоне пышных форм которой казалась еще тоньше – ни дать ни взять тростиночка на ветру. Волосы заплетены в простую аккуратную косу, глазки опущены – о чем-то задумалась. Медсестра заметила Владимира и сказала своей подопечной:       - О, Аня, смотрите, к вам гость!       Девушка подняла голову. Владимир улыбнулся:       - Похоже, кто-то тут явно идет на поправку.       - Ой, сплюньте! – махнула рукой медсестра. – Сегодня первый раз встали вот. Давайте, Анечка, я вас сейчас уложу, еще лекарства пить, пойду принесу.       Анна, которая все это время не отрывала глаз от неожиданного гостя, ничего не сказала, послушно заходя в палату и ложась в постель. Владимир зашел следом и тут же заметил, что стул, на котором он сидел в пятницу, так и стоит у окна. Случайность, или Анна специально попросила его оттуда не убирать? Медсестра вышла за лекарствами, Корф устроился напротив кровати, и только тут Анна, наконец, заговорила.       - Здравствуйте, - тихо сказала она.       - Здравствуйте, - кивнул Владимир. – А я вам подарок привез.       - Подарок? Мне? – в голосе девушки слышалось явное удивление.       - Да, - Владимир поднялся со стула и, подойдя к кровати, протянул Анне книгу. Голубые глаза расширились до какого-то невероятного размера, руки несмело приняли подарок, вес которого, очевидно, оказался тяжеловат, потому что девушка тут же опустила книгу себе на колени. Пальцы прошлись по золотому тиснению заголовка.       - Спасибо.       - Вам нравится? – Корф вновь сел на стул; сейчас ему пока не хотелось нарушать установленную дистанцию без серьезной на то причины, как было в пятницу. Анна кивнула, потом открыла книгу, пролистала несколько страниц и снова закрыла.       - Хотите, я вам почитаю? – предложил Владимир.       - Нет, - покачала головой Анна. – Давайте лучше помолчим. Мне… - она закрыла глаза и отвернулась, словно ей было стыдно говорить то, что хотелось, - мне нравится молчать… с вами.       Молодой человек приподнял брови. Это было неожиданно. Он мог списать ее нежелание говорить на усталость после первой прогулки, а нежелание слушать – на головную боль и слабость. Но молчать потому, что просто нравится… Как в знаменитой песне Depeche Mode: “Words are very unnecessary, they can only do harm” ("Слова совершенно бесполезны, они лишь приносят вред" - перевод автора). Правда, электронному оригиналу Владимир предпочитал тяжелую версию итальянской металл-группы Lacuna Coil. Если так подумать, то песня практически каждым словом была про Анну. Молодой человек скрестил руки на груди и, глядя на девушку, принялся вспоминать текст. Анна почувствовала его взгляд, заерзала на постели, но в конце концов подняла глаза и посмотрела в ответ. Стараясь дышать как можно медленнее, Владимир ощущал, что его словно затягивает в бездонный омут. Сейчас Анины глаза походили на бескрайний простор океана, который он видел на побережье Калифорнии, когда ездил туда отдыхать с друзьями. Они нашли дикий кусочек пляжа, где никого, кроме них тогда не было. И пока все плавали, он сидел на берегу и смотрел, как одна за другой лениво накатывают волны, слизывая песочные холмики у самой воды. Это напомнило ему маму: она вот так же гладила его по голове – медленно, плавно, соблюдая одной ей известный ритм, от которого Володю практически сразу клонило в сон. Океан казался совершенно спокойным, но в глубинах его скрывалось столько тайн и секретов, сколько не поместится ни в одной человеческой душе. А какие секреты прятались в Анне? Владимир скользнул взглядом по тонкой фигурке, по пояс скрытой одеялом. На девушке была простая серая кофточка из тонкого хлопка, под которой виднелись очертания небольшой груди; круглый вырез слегка приоткрывал ключицы с небольшой ложбинкой между ними. Тщательно забранные в косу волосы давали возможность рассмотреть маленькие ушки без сережек и едва заметную синеватую жилку, сбегавшую с виска. Бледно-розовые губы сомкнуты, руки с маленькими тонкими пальцами лежат поверх книги на одеяле, чуть приподымаясь в такт дыханию. Владимир вдруг пожалел, что не взял с собой бумагу и карандаш, чтобы запечатлеть этот воздушный, хрупкий и болезненный образ, который с каждой секундой все глубже въедался в его разум. Он должен продолжать смотреть на нее, запоминать, а потом дома нарисовать и спрятать, чтобы никто посторонний не увидел ее такой, какой видит он. Боже, что с ним происходит вообще?       Анне казалось, что время остановилось, как только Владимир посмотрел на нее. Пришлось собрать все силы, чтобы признаться в том, что молчать с ним так хорошо, никакие слова не заменят этого состояния безмятежности, в которую погружали его серые прозрачные глаза. Ей одновременно хотелось и спрятаться от них, накрывшись одеялом с головой, и смотреть в них до бесконечности, погружаться в это обволакивающее чувство покоя. Никто и никогда еще не производил на девушку подобного впечатления, это походило на морок, видение, галлюцинацию – все, что угодно, только не на реальность, пахнущую больницей, болезнями и жестокостью. Одна из скрещенных на его груди рук вытянулась, чтобы привычным жестом убрать челку со лба, и Анну вдруг охватило безумное желание, чтобы эти пальцы коснулись ее кожи. Внутри словно вспыхнул пожар, кровь ударила в голову, отчего перед глазами заплясали маленькие звездочки. Оказалось, все это время она практически не дышала, завороженная его взглядом. Не обращая внимания на боль в ребрах, девушка глубоко втянула в себя воздух и выдохнула, приоткрыв губы. Серые глаза напротив слегка расширились, Владимир чуть подался телом вперед, словно хотел встать, пересесть поближе, на кровать, но тут же вновь уперся спиной в стул. Анне захотелось заплакать от разочарования, но в этот момент в комнату вошла медсестра с лекарствами. Молодой человек резко поднялся.       - Я… пойду, пожалуй, - с видимой неохотой сказал он. – Часы посещения уже закончились, и дел у меня много. До свидания, Аня.       - До свидания, Владимир, - прошептала девушка, провожая его взглядом, полным такой мольбы, что только камень бы не разжалобился.       Корф стиснул кулаки и чуть ли не бегом вышел из палаты. Прислонился к стене, закрыв глаза, пару раз выдохнул, пытаясь собраться с мыслями. Сейчас он, казалось, потерял способность здраво мыслить, и от этого было не по себе, потому что по жизни все держалось под контролем, вплоть до мелких бытовых привычек. Ни шагу в сторону, иначе – хаос.       Трудно сказать, что научило Владимира быть таким… расчетливым? Рациональным? Разумным? Какое слово ни подставь, смысл сводился к одному: он существует в рамках установленных им самим правил и поступает так ради собственного душевного равновесия. Срывов в средней и старшей школе, пока еще была свежа рана, нанесенная смертью матери и полнейшей апатией отца, Корфу хватило. Тогда было все: запои, какие-то сумасшедшие вечеринки в компании незнакомых людей, парочка приводов за хулиганство, после которых Лиза неделю с ним не разговаривала. И при этом он все равно умудрялся хорошо учиться и готовиться к поступлению в медицинский. Просто иногда ему было необходимо чувствовать себя живым, и на тот момент безбашенное поведение казалось наилучшей стратегией. Менялся он постепенно, частично потому, что учеба просто не оставляла времени на тусовки, а отчасти – потому, что самому надоело так существовать. Как машина лучше всего едет по идеально ровной дороге, так и человеку удобнее жить, шагая по прямой линии, огороженной забором. И Владимир шаг за шагом строил этот самый забор, не позволяя никому лишнему через него перепрыгнуть, чтобы встать на пути.       Он нравился женщинам, потому что был красивым, умел ухаживать и знал толк в том, как доставить наслаждение партнерше в постели. Но никогда не пытался злоупотреблять своим положением. И никогда не влюблялся. Отец влюбился в мать, но много ли счастья им это принесло? Насколько сильно мама любила в ответ, Владимир сказать не мог; в детстве все вокруг кажутся любящими и любимыми, а по-настоящему или нет – какая разница. Однако эти убеждения не стоили того, чтобы отказываться от удовольствия заниматься сексом; подростковые инстинкты оказались сильнее. В старших классах он переспал с доброй половиной девчонок школы, но в институте, опять же, в силу происходивших с ним изменений, предпочитал проводить ночи в обнимку с книгой, а не с женщиной, поэтому подруг у него за все время учебы было мало, и ни один роман не продлился дольше пяти-шести месяцев. Однако, даже несмотря на внешнюю сдержанность, Корф все равно постоянно ловил на себе откровенно любвеобильные взгляды сокурсниц, да и дам постарше тоже, но это его ничуть не трогало. Единственный раз, когда Владимир «дал слабину», случился в Америке.       Тереза Штерн. Для друзей просто Тери. Красотка, каких поискать: зеленоглазая кучерявая шатенка с фантастической фигурой, острым язычком и не менее острым умом. Выпускница Гарварда и перспективный ученый-биолог. Мечта, а не женщина. Когда она как-то заехала к отцу после лекций, Владимир минут десять не мог придти в себя; его буквально сшибло с ног исходившей от Терезы энергией и обаянием, которое в Америке почему-то упорно называли «сексапилом». Дочка профессора, в свою очередь, сразу приметила русского красавца-студента, и с тех пор с завидным постоянством наведывалась в лекторий, по поводу и без. Так как у Владимира и Ричарда Штерна отношения довольно быстро перешли из сугубо профессиональных в дружеские, Тереза начала встречать «подающего надежды психотерапевта» и у родителей дома, когда приезжала на выходные или праздники. Рано или поздно, но это должно было случиться, и Владимир позвал ее на свидание, закончившееся безумной ночью в ее постели; он даже не подозревал, что женщина может быть настолько изобретательной и неутомимой. Тереза вообще походила на ураган, способный смести любую преграду на своем пути, и Владимиру это нравилось, он словно стряхнул с себя многолетнее оцепенение, ощутив вкус свободного полета – вроде того, который представлял, когда закрывал вместе с мамой глаза на полу ее мастерской. Тери умела летать и не боялась крутых виражей, увлекая его за собой. Они были вместе больше трех лет, редко ссорились, легко мирились, но никогда не задумывались о том, чтобы перевести отношения на какой-то новый уровень. Даже жили порознь. Штерн практиковал и жил в Чикаго, там же обитал и Владимир, а Тереза проходила докторскую программу в Гарварде, так что их встречи были непродолжительны и зачастую внезапны, как снег в июле. Постепенно Корф начал осознавать, что как бы ни была хороша Тереза, она – не тот компромисс, который он так упорно искал. Он смотрел на профессора Штерна и его супругу, Луизу, любивших друг друга чуть ли не со школы. Смотрел на счастливую Лизу, крутившую на экране ноутбука рукой с бриллиантовым кольцом – Мишка наконец-то сделал ей предложение, чего тянул, балбес, Владимир с первого раза увидел, что они идеально подходят друг другу. Для кого-то же она существует, эта загадочная химия сердец, заставляющая мириться с недостатками на протяжении всей жизни. Может, и для него тоже не все еще потеряно? Но Тереза живет в своем мире, который для Владимира, сказать по правде, был просто непривлекателен. Они оказались слишком разными. Аксиома про притяжение противоположностей сработала, но выходит, его одного недостаточно, чтобы решиться на серьезный шаг. И Корф отправился в Кембридж, штат Массачусетс, в гарвардский кампус, чтобы поставить точку в отношениях, замерших в стадии эмбрионального развития. Тери отнеслась к решению Владимира спокойно; молодой человек не сомневался, что она недолго будет тосковать по сероглазому русскому, найдя утешение в объятиях какого-нибудь регбиста из университетской команды, или аспиранта, или… а, неважно. Это уже не его проблема. Тем не менее, встречаясь дома у Штернов, Владимир и Тереза вели себя абсолютно непринужденно, мило беседовали, а однажды девушка, улыбаясь, сказала:       - Знаешь, Влад, почему у нас с тобой ничего не вышло? Ты – как рыцарь в поисках принцессы. Тебе нужна та, которую нужно будет защищать. Такой уж ты есть. А я и сама могу о себе прекрасно позаботиться.       - Принцессы нынче редко попадаются, - усмехнулся Владимир.       - Плохо ищешь просто, - пожала плечами Тери. – Когда время настанет, сама тебе на голову свалится.       - Да неужели? – хмыкнул Корф. – Тебя послушать, Тери, так выходит, нужно просто подставить руки, и на тебе, готовенькая принцесса.       - Странный ты, Влад, - вдруг сказала Тереза. – Откуда такое недоверие к судьбе?       - Был печальный опыт, - сухо ответил Владимир.       - Человек – вершина эволюции. А знаешь, как выжил наш вид? Как выживают организмы миллиарды лет? Правильно, приспосабливаются к новым условиям, изменяются, развиваются вместе с природой. Те, кто слаб – уходит, те, кто выживает – достойны того, чтобы продолжить свой род. Ты-то уж точно из второй категории. Так что вот тебе дружеский совет: не позволяй разуму закрыть дверь к счастью, когда оно появится на горизонте.       - Как я пойму, что это – оно, счастье? – серьезно спросил молодой человек.       Тереза мягко улыбнулась:       - Поймешь, не сомневайся. Ты же умный.       И вот сейчас, стоя у двери палаты с номером 17, в которой лежала маленькая девушка с глазами как океан, Владимир все понял. Это было похоже на удар молнии перед носом: яркая вспышка, сверкнувшая в сознании, перевернувшая картину мира с ног на голову (или наоборот?) в одно мгновение. Мозг пытался сопротивляться, крича, что любви с первого взгляда не существует, это блажь, ему просто по-человечески жалко бедняжку, но сердце неслось вперед, заглушая голос разума, стучало, как бешеное, но от этого не было больно. Было хорошо. Тереза оказалась права. Счастье само нашло его, и теперь главное – не упустить, не дать ему сбежать. Он не будет лечить Анну. Он будет ее любить. А Анна полюбит его. И будет счастлива. Они будут счастливы.