Полетай со мной

«И сказал Эрос Зевсу, повелителю всех богов:       - О, могучий Громовержец! Выслушай мою просьбу. Я люблю Психею, дочь земную. Моя же мать, богиня Афродита, не желает нам счастья. Но иной супруги мне не надо. Прошу тебя, успокой ее! Без Психеи мне жизнь не мила.       И призвал тогда Зевс к себе Афродиту, прекрасную богиню любви, и так сказал ей:       - Ты властвуешь над всем миром, но не в силах повелевать сердцем своего сына. Не сетуй же, что он отдал его смертной. Если Эрос так любит ее, то я подарю Психее бессмертие, чтобы они вечно пребывали вместе.       И Афродита смирилась с выбором сына. Зевс же подозвал Психею и подал ей золотой кубок с амброзией, напитком богов. Психея с благодарностью приняла подарок, ибо не было у нее другого желания, кроме как не разлучаться с Эросом, своим супругом. Она стала бессмертной и родила мужу дочь, которую люди зовут Идони – Наслаждение».       Анна закрыла «Мифы». Владимир явно разбирался в книгах: в этом издании были не только самые известные предания, но и те, которые позже стали гораздо популярнее в римском изложении. «Эрос и Психея» относились к их числу, но корнями своими уходили в Грецию, и имя Психея – тоже греческое. Девушка любила литературу древнего мира; еще в колледже ей больше всего нравилось исполнять арии из опер, написанных на античные сюжеты. В музеях она с удовольствием часами простаивала перед полотнами классиков и романтиков, на которых были изображены древнегреческие и древнеримские боги и герои, читала Софокла, Эврипида и Гомера. Давно ушедший в небытие мир привлекал юную Анну своими идеалами: мужчины, в особенности герои – сильные, честные и смелые; женщины – прекрасные, умные (даже коварные!) и любящие. Интриг и обманов в греческой мифологии было едва ли не больше, чем сюжетов о войне и любви, но даже эта сторона не казалась отталкивающе жестокой, как бывало в реальной жизни. Все равно торжествовала справедливость, а она, как известно, имеет много лиц и форм. К примеру, в «Эросе и Психее» Афродите пришлось уступить, потому что нет ничего сильнее любви, а Эрос – ее воплощение. Любовь же невозможна без души, поэтому Психея нужна Эросу. И в таких союзах рождается истинное Наслаждение – счастье обладания друг другом.       Анна откинулась на подушки, устремляя взгляд на стул, стоявший у окна. Его не сдвигали ни на йоту по ее просьбе. Она смотрела в пустоту, которая в воображении моментально заполнялась бледными, призрачными контурами его высокой фигуры. Только его глаза ей никак не удавалось вспомнить; наверно потому, что когда они смотрели друг на друга в понедельник, она моментально уплыла куда-то в другую реальность (даже дышать забыла), и в сознании осталось лишь состояние непонятной эйфории в смеси с изрядной долей смущения. До этого момента вся жизнь казалась серой и бесцельной, а теперь… Теперь она живет ожиданием. Надеждой на то, что раз уж он вернулся, то приедет еще и заполнит ее одинокое существование своим безмятежным спокойствием и силой. В носу вдруг предательски защипало, и Анна поспешно вытерла выступившие в уголках глаз слезы. Тогда, в понедельник, оставшись одна, она не смогла сдержаться; ее застала врасплох Лиза, которая, естественно, попыталась выяснить, в чем дело, но девушка упорно молчала, чем, кажется, насторожила сводную сестру. Да и подарок Владимира она тоже видела. Говорили ли они о ней? Прошло уже два дня. Ни во вторник, ни в среду Лиза ни словом не обмолвилась о своем друге, спросила только, интересная ли книга. И вообще вела себя непривычно тихо, задумчиво поглядывая на Анну и, как показалось девушке однажды, едва слышно вздыхала. Миша же ничуть не изменился и был с Анной по-прежнему ласков и весел, постоянно пытался взять ее на слабо, доказывая, что она не сможет сходить с третьего этажа на первый, а потом еще и в столовую без медсестры. Ходить действительно было все еще трудно, хотя девушка нашла себе занятие: дважды в день менять воду желтому дубку, веселым пятнышком подмигивающему ей в стакане на тумбочке у кровати. Но сегодня с утра, проснувшись, она с горечью увидела, что цветок завял. Вытащив его из воды, Анна обтерла стебелек и положила дубок между страниц «Мифов древней Греции», как раз в том месте, где начинался миф об Эросе и Психее. Пусть он останется, ведь в ее жизни так мало хороших воспоминаний.       После обеда у Анны было несколько процедур и физиотерапия, после которой девушка, ощутив себя неимоверно усталой, приняла лекарства и моментально уснула. А проснулась спустя всего пару часов, потому что над ухом что-то отчетливо шуршало. Первым, что бросилось в глаза, был огромный букет, состоявший из одних только желтых цветов. Там были и розы, и ранние тюльпаны, и уже полюбившиеся дубки, и даже подсолнух. Шуршал букет потому, что Лиза пыталась уместить его в вазу, которую, видимо, принесла из своего кабинета, а букет был до того большим, что никак не хотел влезать туда целиком, отчего сестра сердилась и тихо бормотала сквозь зубы:       - Твою налево, Вовка, на хрена ты такой здоровый выбрал…       - Лиза… - ошеломленно прошептала Анна, глядя на букет.       Долгорукая от неожиданности вздрогнула и чуть не выронила цветы из рук.       - Тьфу, Аня, напугала! Я думала, ты спишь… Посмотри, какую красоту тебе Володя передал! Даже в вазу мою не пролезает.       - А… Владимир… здесь? – Анна тут же села на кровати, но в комнате, кроме них с Лизой, никого не было.       - Нет, к сожалению, ему нужно было бежать по делам, но он сказал, что постарается заехать завтра.       При этих словах сердце Анны совершило какой-то немыслимый переворот и начало биться с утроенной скоростью, отчего кровь моментально прилила к щекам, заставив их покраснеть. Лиза усмехнулась и вернулась к прежнему занятию, но после еще пары неудачных попыток поняла, что нужна ваза побольше. Вручив Ане букет, она вышла. Анна зарылась носом в цветы и внезапно обнаружила маленький конвертик, какой часто вкладывают в букеты. На карточке, вложенной в конвертик, было написано аккуратным почерком: «Кусочек солнца для той, кто так его любит». Девушка зажмурилась. Откуда он это узнал? И про любимый цвет, и про мифы, и вообще… Лиза и Миша не могли рассказать, потому что она им никогда не говорила. Догадался сам? В таком случае, у него просто невероятно развитая интуиция. Анна вдруг поймала себя на мысли, что сама, по сути, ничего о Владимире не знает. Кем он работает? Где живет? Какие у него увлечения, помимо разглядывания скучных больничных дворов из окон палат худеньких белобрысых девочек? Внутри все сжалось: а знает ли он, почему она тут? И что будет, если… или когда… нет, все же – если узнает? Отвернется? Оттолкнет, выкинет, как гнилое яблоко, попавшее в кучу с другими, нормальными? Съежившись, будто ощутив на себе удар, она замерла с букетом в руках, и в этот момент вернулась Лиза с огромной аляпистой вазой в цветочек.       - Полюбуйся на этот кошмарный экземпляр! – довольно сказала она. – Аня? Все в порядке? Ты что, опять плачешь?       Анна помотала головой и отдала Лизе букет, который та поставила в вазу, уже наполненную водой. На этот раз все цветы спокойно уместились, закрыв собой практически все пространство на тумбочке. Разобравшись с букетом, Лиза внимательно посмотрела на сестру и села рядом с ней на кровать.       - Нет, это никуда не годится! – заявила она. – Я же вижу, что тебя что-то беспокоит. Аня, не надо бояться рассказывать о своих чувствах. Если ты захочешь чем-то поделиться, я с радостью выслушаю и помогу, чем смогу. Не хочешь говорить мне – расскажи Тане…       - Лучше тебе, - поспешно прервала девушку Анна. – Ты… моя сестра, ближе у меня никого нет.       - Анютка моя, - растрогалась Лиза и крепко обняла Аню. – Я же за тебя так переживаю! А ты в понедельник еще и плакала, и ничего мне не рассказала… Ну, что случилось? Это из-за Корфа, да?       - Ох, Лиза! – Анна чувствовала, что сейчас снова расплачется и постаралась взять себя в руки. Надо было действительно ей все давно уже рассказать. – Я не знаю, что со мной происходит! Владимир появился так внезапно, я думала, он просто разок заглянул, потому что тебя ждал… Зачем я ему? Я его боюсь!       - Боишься, но принимаешь подарки? – лукаво улыбнулась Долгорукая, чем сильно смутила сводную сестру.       - Меня тянет к нему, как магнитом, - призналась она. – Он такой… такой сильный… уверенный в себе, спокойный… Или мне только так показалось? Ты ведь давно его знаешь, Лиза, какой он?       - Володя? Он разный бывает. – Лиза на минуту призадумалась. – Но тебе не показалось, за ним – как за каменной стеной. Только он иногда упрямится. И скрытничает. Совсем как ты. Скажи, Анечка, он тебе нравится?       - Ой, я… я не знаю… - пролепетала Анна, мучительно краснея. – Я за всю жизнь… целовалась… три раза… - последние слова она произнесла почти шепотом. Но Лиза ласково погладила ее по руке:       - Все хорошо, Анют. Все мы разные, у каждого свой опыт.       - Но он узнает, что со мной произошло! – в глазах Анны заплескался ужас. – Я не хочу, чтобы он знал! Не хочу, мне противно, это так… так больно!       - Моя девочка… - Лиза снова обняла сестру. – То, что случилось, не должно тебя сломать, слышишь? Ну-ка, посмотри на меня! – она заставила Анну поднять лицо. – Сейчас тебе очень плохо, я знаю. Ты держишь все в себе, и от этого только хуже. Но ни я, ни Миша, ни Таня, ни кто-либо еще не может заставить тебя устроить публичную исповедь, да и не нужно. Просто знай: мы рядом. И для всех нас ты – такая же, как и прежде: красивая, добрая и невероятно талантливая. Время лечит, милая. Время, настоящая дружба и любовь.       - Ты думаешь… меня… можно любить? – в голосе Анны было столько боли и печали, что у Лизы защемило сердце, и она еще крепче прижала к себе белокурую головку.       - Ну, конечно! Даже не сомневайся!       Миша заметил, что Лиза вышла от Анны весьма взволнованной. Он нахмурился: что-то явно происходило в последнее время, и по какой-то причине невеста не желала с ним этим делиться. В понедельник на ночь глядя зачем-то сорвалась к Корфу с бутылкой вина подмышкой, а потом на все вопросы лишь отвечала, что «надо было побеседовать на личные темы». Какие такие личные темы?! Спросить у самого Владимира тоже не удалось: он прибежал к Лизе в обед, сунул букет, попросив отнести Анне, и тут же смылся. Сегодня Репнин оставался на дежурство, а Лиза уже уходила домой, но он решил не отпускать ее, пока все не разузнает. Подпирая стенку у палаты 17, молодой человек ждал, когда Долгорукая выйдет из комнаты. О чем говорили сестры, да еще так долго? За все время, что Аня была в больнице, Лиза редко проводила у нее больше пятнадцати-двадцати минут, а сейчас прошло уже почти сорок. Наконец, дверь в палату открылась, и Миша отклеился от стены.       - Поговорили? – спокойно спросил он, и только тут увидел, что Лиза чем-то взволнована. Услышав его вопрос, она кивнула, а потом вдруг радостно улыбнулась:       - Поговорили! Миша, мы впервые с ней говорили по-настоящему!       - В смысле? – не понял Репнин.       - Она впервые поделилась со мной тем, что у нее на душе, - объяснила Лиза. – Ну Володька, ну дает!       - Он же ей опять цветы притащил, - вспомнил Миша. – Это что, новый метод лечения?       - Он в Аню влюбился, - почему-то шепотом сказала Лиза, сияя, как новая монета банка России. – И она в него – тоже.       - Что? Но… как? Когда? Так быстро?       Лиза взяла жениха под руку и повела прочь от палаты.       - Только я тебе ничего не говорила. Не надо в это вмешиваться. Пусть сами разбираются. Для них обоих это будет очень полезно.       - Ничего не понимаю, - удивился Миша. – Ты же хотела, чтобы Володя лечил Аню. А что будет теперь?       - Теперь… все будет очень интересно, - загадочно ответила Лиза. – И, надеюсь, хорошо.       Весь пятничный день Анна не находила себе места. Приедет ли он? Сказал, что постарается, но ведь ничего не обещал. Лиза сказала, у него много работы, но на вопрос, какой именно, отговорилась тем, что допрос с пристрастием лучше устроить самому Владимиру. И Анна ждала. С утра сходила на процедуры, обошла чуть ли не весь корпус, с радостью заметив, что боль в ребрах уже не так мешает, и дышать становится легче. Потом долго читала. Дубок почти высох, но не потерял своей ярко-желтой окраски, и Анна то и дело открывала страницу с мифом об Эросе и Психее, чтобы взглянуть на него. Потом был обед, снова процедуры. Время шло, за окном уже начинало смеркаться. Девушка сидела на кровати, не спуская глаз с двери, но никто не спешил нарушить ее одиночество. Тихо вздохнув, она достала из ящика тумбочки гребешок и, встав с постели, медленно подошла к стулу, на котором должен был сидеть Владимир. Наверно, он сегодня уже не придет, так что можно ненадолго занять его место. Анна медленно опустилась на стул, поджав под себя одну ногу. Распустив подрастрепавшиеся за день волосы, провела по ним гребешком. Скоро совсем стемнеет. Она еще немного почитает, сходит на ужин, примет лекарства и постарается хоть немного поспать. Страшные видения не отпускали ее, а рассказывать о них Анна боялась, потому что знала: стоит произнести хоть слово, и они вырвутся наружу, как дикие звери. Она хотела поделиться своей болью с Лизой вчера, но, едва подумав, отказалась: черная волна паники поднялась со дна души, сжав горло спазмом, словно тисками. Сестра обнимала ее, а потому не заметила, как Анна за ее спиной изо всех сил стиснула руки, пытаясь успокоиться. Не нужно ей знать об этом. Есть вещи, которые навсегда останутся тайной.       Погрузившись в свои мысли, Анна раз за разом проводила гребешком по длинным волосам, в сумерках угасавшего дня ставших голубоватыми. Свет в комнате она так и не включила; ей достаточно было уличной лампы, расположившейся прямо за ее окном. Лампа оказалась с дефектом: то загоралась, то гасла, словно передавала какой-то тайный сигнал, который никто никогда не разгадает. Девушка не отрываясь смотрела на моргающий желтый круг, как вдруг в тишине комнаты раздался стук в дверь. Анна вздрогнула. Не вставая со стула, ответила:       - Войдите!       В комнату хлынул поток яркого света из коридора, и раздался низкий мужской голос:       - Анна? Вы не спите?       Стоя в дверном проеме, Владимир смотрел на замершую девушку с распущенными волосами. В комнате было темно, мигавшая за окном уличная лампа выхватывала лишь контуры силуэта на стуле. Его стуле. Если он имел право назвать его так. И сейчас она сидела там, держа в одной руке гребень. Волосы струились по плечам, по спине, окутывали ее всю. Если закрыть дверь, то они останутся единственным светлым пятном во всем пространстве. Почему Анна не включила свет? Логично было бы предположить, что она будет бояться темноты… Решительно, эта загадочная маленькая белокурая девочка не походила ни на кого другого.       - Владимир? – нерешительно прозвучал тихий голос. – Вы приехали?       - Как видите, - улыбнулся молодой человек. – Можно войти?       - Конечно!       Владимир зашел в палату и закрыл за собой дверь. Во внезапно наступившей темноте он нерешительно пробирался вперед, ориентируясь на то и дело вспыхивающий огонек уличной лампы. Анна не сдвинулась с места, и теперь они находились почти вплотную друг к другу.       - Почему вы сидите без света? – спросил Корф. – Не страшно?       - Этой темноты я не боюсь, - ответила Анна. – Извините, я заняла ваше место. – Она легко и грациозно поднялась со стула и прошла к своей кровати. Владимир уловил какой-то тонкий запах, исходивший от ее волос и кожи. Не шампунь и не духи. Ее собственный запах, и, боже мой, каким он был… вкусным. Слегка сладковатым, свежим и чистым. Кровь вдруг прилила к голове, а оттуда стремительным потоком бросилась вниз, и Владимир порадовался, что в палате темно, иначе Анна точно заметила бы его эрекцию. Все-таки лучше сесть и попытаться успокоиться. Он сам не ожидал от себя такого. Устроившись на стуле и глубоко выдохнув, молодой человек взглянул на девушку. Анна забралась на кровать, скрестив ноги по-турецки.       - Вы не против, если мы не будем включать свет? – спросила она. – Мои глаза уже привыкли. Так спокойнее.       - Как хотите, вы тут хозяйка, - ответил Владимир. – Правда, я думал, мне все-таки удастся вам почитать. Или вы уже закончили «Мифы»?       - Почти, - сказала Анна. – Мне особо больше нечем заняться.       - Вам скучно?       - Я никогда не считала одиночество скучным.       - Вы одиноки?       - Отчасти.       - Так не бывает.       - Почему?       - Потому что одиночество владеет человеком целиком, - объяснил Владимир. – Будучи одинокими, мы отвергаем мир и всех, кто в нем находится. По разным причинам, но с одной целью.       - С какой?       - Стать свободным от привязанностей.       - Я совсем не этого добиваюсь. Я одинока просто потому, что сама так захотела.       - Вы себя за что-то наказываете?       - Может быть, - Анна поежилась, пытаясь прогнать неприятные мысли.       Лампа на улице ярко вспыхнула, но не погасла, осветив высокую фигуру молодого человека, сидевшего на стуле и смотревшего в ее сторону. Вся его поза говорила о внутреннем напряжении: скрещенные руки крепко прижаты к груди, брови нахмурены. Она сказала что-то не то? До этого в ее присутствии Владимир вел себя гораздо спокойнее…       - Вам совсем не обязательно так делать, - сказал он. – Вы ведь ни в чем не виноваты, Анна. Наказывать следует тех, кто идет против законов природы, потому что они определяют практически все в нашей жизни.       - Откуда вы все это знаете? – девушка вспомнила, что хотела спросить у Владимира, кем он работает.       - Скажем, это часть моей профессии, - помедлив, ответил Корф. Анна затронула тему, которую ему сейчас совершенно не хотелось обсуждать. Фонарь за окном хорошо освещал его, но девушка оставалась в полумраке, и от этого становилась еще более притягательной. Ему мучительно хотелось прикоснуться к ней, но где гарантия, что она не оттолкнет, не испугается? Владимир догадывался, какие тяжелые мысли в этот момент бередили ее сознание, а замкнутость Анны не давала ей возможность поделиться ими даже с самыми близкими людьми. Если он прямо сейчас расскажет о своей работе, тонюсенькая ниточка, которая вроде бы начала тянуться от него к ней, порвется…       Лампа снова погасла. Анна собиралась спросить Владимира, в какой такой профессии можно объяснять любой поступок человека законом природы, как вдруг молодой человек неожиданно тихим голосом сказал:       - Анна… Можно мне сесть рядом с вами? Пожалуйста.       Сердце моментально ухнуло куда-то вниз, а потом мячиком подскочило обратно на свое место. Вцепившись руками в одеяло, девушка лихорадочно думала, отказать ли ему в этой, казалось бы, безобидной просьбе, или разрешить? Хочется ли ей ощутить его совсем близко? А если потом он попросит большего? Словно угадав ее мысли, Владимир добавил:       - Я не прикоснусь к вам, если вы сами не разрешите. Но я больше не могу быть так далеко от вас… - его голос дрогнул. Анна сдалась. Однако вместо того, чтобы разрешить Владимиру пересесть на кровать, встала сама и подошла к окну. Как по волшебству, опять загорелась лампа, осветив его красивое лицо. Девушка смотрела на него сверху вниз, прямо в темные блестящие глаза. Владимир шумно втянул воздух, вновь ощутив запах ее волос. Свет за окном погас, и Анна осмелилась коснуться рукой щеки Владимира. Она была гладкой, ровной и теплой. Молодой человек слегка повернул голову и кончиком носа провел едва ощутимую линию вдоль ладони к кисти и выше.       - Сладкая… - прошептал он вдруг. – Такая сладкая…       «Сладкая! Сладенькая сучка, как сахар!» - вдруг пронеслось в ее голове. И мучительная боль внизу живота оттого, что чьи-то пальцы проникают в нее, ковыряются, а ей до того противно, что тошнит, но совершенно нет сил вырваться…       - Нет! – Анна отпрянула, чувствуя, как липкий страх заставляет все ее тело дрожать. – Нет, нет! Уходите! Пожалуйста… Я… не хочу… Уйдите!       - Анна, простите меня, - Владимир поднялся со стула и сделал шаг в ее сторону, но девушка продолжала пятиться назад. Бесполезно, сейчас она не станет его слушать. Зачем, ну зачем он позволил себе отвлечься? Анна пока еще слишком далека от него, слишком недоверчива. Как теперь все исправить?       - Простите меня… - повторил он, не зная, что еще сказать.       - Не надо… - прошептала девушка, опускаясь на постель. – Я хочу остаться одна. Пожалуйста.       - Аня… - едва слышно выдохнул Владимир. Глупенькая, почему ты не хочешь позволить мне остаться рядом? Помочь преодолеть этот страх? Но нет, ты думаешь, что справишься сама… Что ж, если таково твое желание…       Дверь в палату открылась и снова закрылась с легким стуком. Анна забралась под одеяло и, накрывшись с головой, дала волю слезам.