***
Февраль почти прошёл, и зима отступала; скоро март, а там и учебный год закончится, а Мизере находится в весьма смешанных чувствах. Конечно, можно сказать, ничего не изменилось… Но только внешне, а он ощущал, что его отношения с друзьями поменялись, вернее, с одним конкретным другом. (Он заметил за собой одну странную вещь: почему-то он перестал называть Нину по имени, как бы избегая этого, причину этого он не мог обозначить, и поэтому накопилось ещё больше непонимания). С остальными же всё осталось по-прежнему — они остались классом. Шумным, иногда непослушным, но дружным. Вся большая компания так же, как и прежде, ходила на прогулки в парк или просто по улицам города, не забывая, конечно, про учёбу. Им было весело и хорошо всем вместе, но Мизере, на лице которого всё чаще появлялось задумчивое и даже несколько холодное выражение, не всегда считал, что всё хорошо. По крайней мере, когда останавливал взгляд на её серых глазах, он невольно задумывался о том, кем она теперь для него является. Другом? Может, и да. Он старался вести себя по-старому, так же, как и в начале. И, надо заметить, у него это не очень-то получалось. Они всё так же устраивали сражения LBX, как и прежде. Но Мизере с Ниной не сражался. «Просто мне куда интереснее сразиться с более сильным противником», — убеждал он себя. Он даже не заговаривал с ней о LBX, хотя и видел её успехи в овладевании роботом. Она смогла один раз выиграть даже Ами, хотя Вана, Хиро или Джастина она всё ещё не могла победить. Иногда Мизере хотелось сказать ей, что у неё развиваются неплохие умения в сражениях, или просто похвалить и подбодрить её, как это делали Джессика или Ран, но… в первый раз он понимал, что он не хочет сказать такие простые слова, хотя раньше он бы сказал то, что думает. Но сейчас предпочитал молчать. Часто он оставался один в своей комнате и подолгу сидел без движения, положив голову на сложенные руки и смотря перед собой. Тогда в его глазах мигали те самые красные огоньки, а лицо становилось похожим на неподвижную маску. Когда заходил Хиро, или когда заглядывала мама, он поднимал взгляд, и огоньки исчезали, но тут же появлялись вновь, как только дверь закрывалась. — Ван, что такое дружба между парнем и девушкой? — спросил как-то Мизере у друга. Тогда они только что закончили бой между Королевским Легионом и Одином МК-2, где Мизере выиграл, несмотря на некоторую рассеянность своих мыслей. Ван, складывая Одина МК-2 в сумку, немного повозился с застёжками, и пока делал это, вздохнул два раза; «Видимо, думает, что сказать», — решил Мизере. Затем Ван посмотрел на него вопросительно и, помедлив, ответил: — Знаешь… спроси лучше у Ами или Джессики. Или у Ран… Я как-то в таких вещах не разбираюсь. А у них вон парни есть, наверное, они лучше знают. — «Парни есть»? Что это значит? — не совсем понял Мизере. — Ну… у них вроде бы любовь-морковь и всё такое. Отношения, значит. — Отношения… — пробормотал он задумчиво и больше об этом с Ваном не заговаривал. Конечно, с одного раза Ван не догадался, зачем ему это нужно. Ведь Ван и сам в этом не много понимает. И всё же Мизере решил, что нужно быть осторожнее.***
Он помнил всё, что было в тот день — в поездке, на вечеринке; ведь сохранять что-то в памяти было совсем не сложной для него задачей. Помнил, как она вдруг тоже приобняла его, как затем они оба отстранились друг от друга, как она вдруг, смутившись, опустила глаза и отвернулась. Помнил, какая радость и ещё что-то, чего он не мог объяснить, светились в её глазах. Он помнил, как она, ещё раз одарив его взглядом таких красивых глаз, вдруг ушла и больше не подходила; а он, не пытаясь удержать её, просто посмотрел вслед, а потом повернулся к звёздному небу и долго глядел на него. Помнил, как они все, направляясь в гостиницу, весело болтали и обсуждали впечатления по дороге, хотя он больше молчал и почему-то не смотрел на Нину. — А ведь я и не заметил, как выросли наши девчонки! — разболтался тогда Кацу. — Очень красивые стали, — добавил Хиро, поглядывая на Ран. — То есть, раньше мы были некрасивыми? — уточнила Джессика строго, но глаза её смеялись, и она смотрела на Джастина как-то по-особенному. — Он хотел сказать: вы стали «красивее». Но это не значит, что раньше вы были отвратительными, — вставил Атару. Остальные девочки тоже засмеялись, и Нина с ними. И тогда Мизере вспомнил, как она смеялась там, в парке, осенью, когда они небольшой группой ходили гулять, а после решали задачку по физике. Какой-нибудь человек сказал бы, что ему кажется, будто всё это произошло так давно, много лет назад… Но Мизере не был склонен к такому. И всё же плохо понимал, что происходит.***
Ран, Джессика и Ами неторопливо шли по коридору и негромко болтали. Мизере выглянул из-за угла. Всё по плану. — Девочки, — он так неожиданно возник перед ними, что чуть не напугал, — у меня к вам вопрос. — Задавай. — Послушайте, — тут он остановился. Может быть, лучше не спрашивать, не выдавать себя… «Выдавать? — почти сердито подумал он. — Что за глупости!» — Вопрос, — сказал он твёрже. — Что такое «отношения»? Что такое любовь? Девчонки переглянулись. — Вопрос риторический, — усмехнулась Джессика, а остальные засмеялись. — Это не к нам. — А что случилось? — Ран прищурила оливковые глаза, прямо как полицейский, подозревающий кого-либо. — Почему это мы спра-а-ашиваем? А? — Ничего, нет, нет, ничего, — как-то совсем уж растерянно забормотал Мизере, отодвигаясь. Вот, пожалуйста! А он ещё собирался быть осторожнее! Ами тоже прищурилась, причём это получилось ещё более внушительно, чем у Ран. Всё девчонки подошли ближе к отошедшему Мизере. — Многоуважаемые женщины, — Мизере решил пойти на хитрость, — вы меня, конечно, простите, но я вас попрошу не интересоваться этим делом, потому что оно не ваше. Лучше скажите, — продолжал он, внимательно глядя на девушек, заинтересованно его слушающих, — хотя бы примерно: что же значит «любовь»? И можно ли её… — Оптимизировать? — как-то особенно хитро подняла брови Ами. — Ну… да, — признался тот. — Но это не мне, — поторопился он соврать, хотя из-за отсутствия опыта в обманах у него получилось так себе. — Это… это всё Гордон. Он там Мику оптимизировать… захотел… — докончил он совсем тихо, понимая, что говорит какую-то чушь. Девочки снова переглянулись и очень подозрительно захихикали, а затем замолчали и стали серьёзнее, что было ещё более подозрительно. — Оптимизировать? — повторила Джессика. — Я не думаю. Любовь — самая загадочная на свете вещь. Любовь — вечный вопрос. Что это на самом деле и откуда берётся, люди до сих пор спорят. И говорят, что против любви не устоять, что она всесильна. Любовью можно победить зло, любовь преображает сердца. И… — Хорошо, довольно, — суховато прервал Мизере, тоже став серьёзнее. — Я понял. Пока. — Пока, — сказала Ами, странно смотря на подруг. — Удачи тебе там… с Микой! — подмигнула Ран, и Мизере, махнув на них рукой, скрылся.***
— Девчонки-и! — восторженно зашептала Ран. — Он, кажется… влюбился! — Тише, тише! — зашикала Ами, хотя Ханасаки и так говорила шёпотом. — Не то подслушают… разные всякие… — она оглянулась с многозначительным видом, но никаких «всяких» пока не наблюдалось. — Ну и в кого тогда? — заметила Джессика немного пренебрежительно, словно показывая, что она уже не маленькая, чтобы обсуждать какую-то там «любовь-морковь». Но на самом деле ей всё это было ужасно интересно. Ами приняла вид Шерлока, походила туда-сюда по коридору, а затем вдруг хлопнула себя по лбу и воскликнула: — Есть! Да! Как же я сразу не догадалась?! — Что есть? — в один голос спросили Ран и Джессика. — Вы всё узнаете потом, — снова напустив на себя важный и загадочный вид, сказала им Ами, хотя в принципе всё и так было понятно. — Мне не хватает кое-каких фактов… — и наш Шерлок гордо ушёл в направлении класса. Ран посмотрела ей вслед и вздохнула, а Джессика закатила глаза: — Детективы!***
Заканчивался учебный год. И хотя, казалось бы, надо радоваться наступлению каникул, Нина не ощущала особой радости. Каникулы и каникулы. Она привыкла учиться, она не была ленивой. А на каникулах ей порой бывало даже скучновато. К тому же она чувствовала некоторую напряжённость между ней и… Мизере. С каких-то пор (она даже не могла сказать, с каких) это имя стало для неё чем-то большим. Чем-то дорогим её сердцу. Но что с ним происходит? Он стал какой-то странный после поездки. Может быть, снова заучился? Мысли Нины прервала Аска, по-мальчишески хлопнув её по плечу: — Дождались!!! Учебный год ЗАКАНЧИВАЕТСЯ! Заканчивается, ребята! Томатный сок мне, быстро! Быстро!!! Бензин кончился! Они с Юки, как обычно, чокнувшись банками, выпили их залпом. А Ван, видимо, тоже заразившись их настроением, высоко подкинул свой LBX и громко предложил сразиться всем вместе. Класс, сразу же заинтересовавшись этим предложением, принял его не раздумывая и даже не слушая робкие замечания Мики и Нильса, что класс-то, пожалуй, разрушать не надо… И их выпускной двадцать пятого марта прошёл отлично, невзирая на небольшой выговор от сенсея за игру в LBX в классе всем вместе. А вот у компашки в старшей школе снова случился целый ряд «небольших происшествий», как выразился Кёртис. А что, ведь и вправду ничего особенного не было… Подумаешь, взорвалась пробирка в лаборантской! И вообще, что с того, что Гордон и Сэндо, опять поспорив, съехали с перил, как малые дети, и сбили внизу двух учителей? Ну и что, что Курт пролил две бутылки кока-колы, и на них поскользнулась их учительница и почти все классы старшей школы? Ха, да что там какой-то Кёртис, который приставал к девочкам и пытался подглянуть за ними в женской раздевалке? Остальные ребята из нашей компании чуть не разбили себе лбы, когда фейспалмили, слушая рассказы об этих происшествиях. Зато чувствовалось, что и вправду наступали каникулы.***
Мизере вышел из школы на улицу и огляделся. Вокруг была тишина, и в воздухе ощущалось присутствие весны. Тепло. Он скинул куртку и огляделся ещё раз. Ненавязчивое солнце нежно проводило лучами по розовым веткам цветущей сакуры. На некоторых ещё лежал тонкий слой снега, покрывая их, точно удивительный узорчатый чехол. Мизере восхищённо посмотрел на деревья; подойдя к одному, он осторожно тронул веточку, и два лепестка упали на землю друг за другом, кружась вперемешку со снежинками. — Красиво, правда? — раздался тихий голос сзади. Это была Нина. Она тоже сняла свою белую, как и у Мизере, куртку и теперь, оставив сумку на скамейке, наблюдала за Мизере. И снова он почувствовал, что его тянет к ней, что он, как тот розовый лепесток за другим, стремится за ней, хотя и останавливает себя. — Мне очень нравится весной, — сказала Нина, подходя к нему и тоже дотрагиваясь до одной веточки. — Эти розовые ветки цветущей сакуры всегда помогают мне… ну, вроде как, обрести покой. Даже когда я чем-то расстроена. — И мне, кажется, тоже, — неожиданно для себя произнёс Мизере, опустив взгляд на землю и рассматривая тонкие бледные лепестки. — Они красивы и, пожалуй, совершенны, — немного грустно усмехнулся он. — Ты находишь их красивыми? Тебе нравится природа, так? — она внимательно посмотрела ему в лицо и опустилась рядом с ним на скамейку, на которую он присел в задумчивости. — Да, — ответил Мизере, удивлённо глядя на неё и не понимая, к чему она клонит. — Я люблю красоту, а природа красива. Красива сама по себе; она не бывает уродливой и злой, какими, в отличие от неё, могут быть люди. Нина снова внимательно на него взглянула и улыбнулась: — У тебя чуткая душа. — Но у меня же… Вместо ответа она прервала его недоумённое возражение, приложив палец к губам. Улыбка слегка тронула его губы; он посмотрел в небо — голубое, но не яркое, а спокойное и просто ясное. По одному только небу и воздуху можно было бы узнать, что сейчас весна. Подумав об этом, он даже слегка удивился. — Ты тоже, как и природа, просто красив, ты не желаешь зла. Ты просто хочешь сделать мир лучше, хочешь изменить его. С тобой хорошо. И именно за это я тебя… — начала говорить Нина, но вдруг остановилась, не договорив, и её щёки покрылись розовым румянцем. Он быстро повернулся к ней, но ничего не сказал и молча залюбовался. А она, словно опомнившись, вдруг чуть отодвинулась от него, но сразу же снова села ближе. Видимо, она всё больше смущалась, но Мизере не мог найти причину этого смущения. — У тебя глаза, как две звезды, — вдруг медленно проговорил он. — Как две серебряных звезды… — и Мизере, тоже засмущавшись от своих странных и неожиданных слов, встряхнул волосами и отвернулся. — А твои напоминают мне… знаешь что? — вдруг весело засмеялась она. — Светящиеся изумруды. Звучит странно, да? — Нет, — просто ответил Мизере. — Звучит красиво. Нина снова засмеялась и поймала падающую с дерева снежинку; посмотрела на Мизере, улыбнулась и поправила растрёпавшиеся светлые волосы. И он, сам не зная почему, не смог сдержать улыбку, глядя на неё, такую счастливую и симпатичную. — Ты изменился, Мизере, — сказала она, вдруг становясь серьёзной. — Изменился? — повторил он. — Поясни. — Ну, как сказать… Раньше, осенью, когда я увидела тебя в первый раз, ты был… немного отстранённым от других, знаешь, как будто со стороны эту жизнь людей наблюдаешь, — смешно наморщив лоб, пояснила она. — Только как… оптимизатор, просто тот, кто меняет жизнь, но не участвует в ней. — А теперь?.. — Мизере так и впился в неё глазами, с уже серьёзным взглядом, сжимая руками доску скамейки. — Теперь?.. Теперь ты другой. Ты, ну, живёшь, — сказала Нина, и как-то задумчиво махнула рукой: мол, непонятно объясняю, но иначе не получилось. — Знаешь, теперь ты… совсем почти человек! — докончила она шёпотом, точно опасаясь, что кто-то услышит. На его лице ничего не отразилось, но глаза мигнули красным и затем стали чуть менее яркими, словно затуманились. «Спасибо» — хотел он сказать, но… не сказал. — И ещё кое-что, — так же тихо проговорила девушка, пододвинувшись ближе и глядя ему в глаза. — Я… хотела тебе сказать, — эти слова получились громче, но она тут же как будто растерялась, снова застеснялась, и последние слова прозвучали тихим шелестом лепестков: — Я люблю тебя… Мизере.