Baby, Lovin' You Mo'

— Ты опять сюда явился? Я не желаю даже чувствовать твой запах на своем сыне, не то что видеть тебя. — Пожалуйста, уделите мне всего несколько минут. Прошу вас, — Феликс трижды низко поклонился, едва держась на ногах. Они были словно ватные. Все внутри болезненно ныло от очередного унижения. Хотелось сбежать из этого ресторана, где он смог поймать за обедом генерального директора компании. — Даже слушать не стану. Я все сказал еще в прошлый раз: наша семья никогда не примет кого-то вроде тебя. Не трать мое драгоценное время. — Пожалуйста, господин Со, всего минуту, — не стал отступать омега, вспоминая про коробочку в своих руках, — Вот, это ваш любимый домашний хотток, я приготовил его по корейскому рецепту… Феликс открыл крышку и поставил лакомство перед старшим омегой. Он практиковал готовку этого блюда почти пять лет, в надежде однажды порадовать папу своего любимого человека. Ему казалось, что это был его лучший хотток за всю жизнь. И господин Со оценил бы, если бы только попробовал… — Убирайся вместе со своими подачками, — коробочка с содержимым полетела на пол к ногам омеги. Слезы безудержно застилали глаза Феликса. Его последняя попытка растопить сердце папы Чанбина провалилась с треском. — Умоляю вас… Он мне дороже жизни… — голос дрожал, слезы напрочь скрыли обзор. — Если любишь, то отпусти. С тобой у него нет будущего. — Я буду самым покладистым. И делать все, что вы только скажите. Я брошу танцы. Отрекусь от своей семьи. Не выйду из дома без вашего позволения. Все, что угодно… — омега медленно опустился на колени, поражая тем самым всех присутствующих и застывшего в дверях официанта. — Извини, малыш, но дворняжка не станет породистой лишь от того, что поддается дрессировке. Одно твое рождение уже не соответствует стандартам общества. Как ты сможешь быть совладельцем компании, когда за душой ничего нет, а все вокруг смотрят на тебя свысока? Ты балласт. Не смей тянуть моего сына на дно. «Я балласт…». — Кажется, Бинни говорил, что ты мечтаешь вернуться туда, где родился — в Австралию. Я готов помочь тебе в этом. Если чтобы пресечь ваши встречи, одному из вас нужно отправиться на другой континент, то так тому и быть. *** — Твой баланс с каждым днем все лучше, — внезапно выдал Исин первую за все время похвалу. — Спасибо, Лей-сонбеним, — Минхо поклонился со смущенной улыбкой, — Но это все потому что вы и Кай-сонбеним самые лучшие преподаватели. Учитель мягко улыбнулся и похлопал мальчика по плечу. — Нет, просто ты очень старательный ученик. Мин опустил глаза в пол. Ему было слишком неловко перед папой Чана, зная, как тот относится к их совместным ночевкам на диване. — А вот его баланс сегодня хромает… — задумчиво продолжил Исин, глядя на Феликса, который слишком усердствовал в оттачивании каждого движения, продолжая танцевать в поте лица уже который час подряд. Минхо засмотрелся на то, как красиво и порывисто он двигался. Словно птица, которая в отчаянии бьет крыльями. — Он совсем не говорил со мной сегодня. Кажется, ему очень плохо… — Не переживай. Такое случается время от времени. Я поговорю с ним… Ох, Феликс! На их глазах омега вдруг пошатнулся, и, накрыв ладонью лицо, рухнул на паркет. Лей не задумываясь кинулся к сыну своего альфы, в то время как Минхо словно прирос к полу, полностью растерявшись. Он отрешенно смотрел, как сонбеним пытается привести в чувства омегу. — Минхо, — требовательно позвал его старший, — вода! Мальчик вынырнул из оцепенения и заторможенно выполнил просьбу, передав бутылку и опустившись на колени рядом с омегой, что прежде всегда светился словно солнышко, а сейчас угасал прямо на глазах. Лей отлил немного воды себе в ладонь и осторожно плеснул ей в лицо Феликса, который, наконец, после этого очнулся, слабо приоткрыв глаза. — Боже, ты так напугал меня! Больше никогда не изводи себя до такой степени! — выдохнул с облегчением старший омега, помогая сыну подняться. — Простите. Не нужно обо мне волноваться, я просто забыл пообедать, — только и смог выдавить из себя Феликс, нацепив на лицо фальшивую улыбку, которая говорила «все в порядке», и как бы в подтверждение поглаживая живот. — Что ж, тогда тебе срочно нужно передохнуть и выпить чаю, — кивнул Исин, делая вид, что поверил. — Минни, помоги мне. Учитель перекинул руку сына себе на плечо и позволил опереться на себя, Минхо проделал то же самое с другой стороны. Так они помогли переутомленному горе-омеге добраться до кресла в личном кабинете владельцев школы. Лей суетливо укрыл Феликса пледом и включил кондиционер, после чего убежал в комнату отдыха за чаем и шоколадкой, оставив младшего присматривать за состоянием бледного как полотно старшего. Минхо было неловко. Он не умел утешать людей и находить слова в сложных ситуациях. К тому же, ему не нравилось лезть в чужие дела. Поэтому его глаза блуждали где угодно по кабинету, лишь бы глупо не таращиться на несчастного хена. К слову, он впервые находился в этой комнате. Она была светлой и в нейтральном офисно-рабочем стиле, где во всем в основном преобладало деревянное покрытие. Лей любил натуральное и естественное. Мин невольно улыбнулся, когда заметил уголок, увешанный кучей фотографий в дорогих застекленных рамках. Ему показалось забавным, что папа и сын имеют такую милую обоюдную привычку и любовь к фотографиям. За рассматриванием множества как знакомых, так и незнакомых лиц, омежка даже не заметил, как прямо позади него оказался Феликс, присоединившийся к просмотру, все так же кутаясь в плед. После разглядывания фото на стене, Минхо перешел глазами на полку, где стояли все так же застекленные рамочки, но с фотографиями явно намного более давними. На одном из снимков он заметил совсем молодого Кая с очаровательной заразительной улыбкой, обнимающего невысокого смущенного омегу с не менее очаровательными большими круглыми глазами. — Красивый, правда? — спросил Феликс немного позади Минхо, проследив за его взглядом. Омежка согласно кивнул и отметил: — У него губы в форме сердечка. Это друг твоего отца? — Мой папа. Минхо почти шокировано обернулся и посмотрел на старшего. На его лице застыла все та же горькая улыбка. Феликс стушевался такой реакцией. Повисла неловкая пауза. — Ты не говорил, что у тебя есть папа… — пояснил Минхо свое удивление. — Был… — с безмерной печалью в глазах поправил его Феликс. — О… Прости. Я не знал. Мне очень жаль. — Все в порядке. Я его практически не помню. Только нечто абстрактное, что сложилось из рассказов всех тех, кто его знал, моих снов и каких-то совсем смутных обрывков воспоминаний, хотя я даже не уверен, что это воспоминания. — О… — Отец рассказывал, что он был скромным и неразговорчивым, но у него были прекрасное чувство юмора и восхитительный глубокий голос… — А еще он безмерно любил тебя, и я более чем уверен, ему бы не понравилось наблюдать за тем, что с тобой сейчас творится, — вклинился в разговор вошедший в кабинет Исин с подносом и дымящимися чашками. — Да, вы правы, — виновато согласился горе-омега, и его глаза вдруг мгновенно наполнились влагой, напрочь застилая глаза. Губы задрожали, и хлынули дорожки слез. Феликс стыдливо закрыл ладонью лицо, словно если он сделает это, то никто не заметит. — О, Феликс… — выдохнул с сожалением Исин и, оставив поднос на столе, обнял сына, успокаивающе похлопывая по спине, как маленького ребенка. — Простите, не знаю, что на меня нашло… — сам удивился своим слезам омега. — Ты устал. Минхо снова застыл в растерянности. Он сам был не прочь разрыдаться вместе с хеном, ощущая его боль и уязвимость как свои собственные. Мальчик хотел сделать шаг к омегам, но Лей покачал головой и взглядом попросил оставить их. Омежка понимающе кивнул и тихо выскользнул за дверь, где на грани слышимости уловил тихое «я так подвел его» от Феликса и «вовсе нет, он бы гордился тобой» от Исина. С неприятным осадком в душе, Минхо принял душ и в общей раздевалке собирался ехать домой. Омегу одолевало волнение перед встречей с Чаном. Этой ночью они по-настоящему целовались, но на утро альфа вел себя как обычно, словно ничего не было. «Ну, а чего ты хотел?! — ругал себя Минхо, зажмуривая глаза, — Ты для него лишь ребенок, а сегодняшняя ночь — ошибка! Сам же просил у него — всего один раз». И все же, как бы он себя не убеждал, а наивное омежье сердце верило, что альфа поцелует его снова. И он даже почти не удивился, когда увидел на парковке вместо дяди приехавшего Хенджина. — Привет, — старший как всегда светился лучами обаяния и добродушия, — Чан задержится сегодня в студии, так что попросил меня забрать тебя. «Это конец», — неутешительно решил омежка, забираясь в машину к хену. «Задержится в студии. Ну да. Конечно». — Приготовим ужин? — продолжал воодушевленно Хенджин, выезжая на трассу, — Я подумал о запеченной курочке в маринаде или куриной грудке в сырной панировке, а на десерт персиковый коблер… — омега замолк, когда заметил, что мальчик отрешенно смотрит в окно, — Эй, Минни, ты слушаешь меня? Младший не ответил. Тогда Хенджин снова предпринял попытку, немного повысив голос: — Минхо, прием! У нас важные переговоры по поводу ужина! Омежка встрепенулся и посмотрел на старшего, тихо мямля «а… да… это…», но вид у него все же был потерянный, поэтому хен взволнованно поинтересовался: — Все в порядке? — Да. То есть нет… — Что-то случилось? Минхо молчал, уставившись в пол, а потом вдруг ответил вопросом на вопрос: — Почему Феликс-хен и Чанбин-хен просто не могут быть вместе? — О, так ты переживаешь за них. Неужели Чан ничего не рассказал тебе? — Когда я спросил, он ответил, что это их личное дело. — Так и есть. — Но я не понимаю. Они же… Как так? Почему просто нельзя быть вместе? — В мире взрослых все не так просто, малыш. Нам приходится делать непростой выбор ради наших семей, нашего будущего и будущего наших детей. Так, например, Чанбин не может отказаться от своей семьи ради Феликса. — Но почему он должен отказаться ради него от своей семьи? — Потому что его семья слишком богата, самодостаточна и горда, чтобы принять такого как наш Феликс. — «Такого как»? — Хох, ты и этого не знаешь. Не уверен, что я имею право рассказывать. — Ну, Хенджин-хен, я же умру, если не пойму, наконец! — включил Минхо свое юношеское эгье, строя глазки, которое возымело свое действие на старшего. — Хох, — омега тяжело вздохнул, прежде чем начать рассказ, — ты ведь заметил, что Кай-сонбе очень молодо выглядит? Когда он был еще школьником, родители отправили его в Австралию, в пансионат, так как хотели дать ему лучшее образование и передать крупный торговый семейный бизнес. Но там он влюбился. В омегу, намного старше его самого. Этот омега был простым сиротой, но невероятно красивым и талантливым. В юности с ним случилось… Несчастье. Его запах был навсегда испорчен несколькими отвратительными альфами. Это перечеркнуло все его будущее. Но Чонин-сонбе, несмотря на все это, влюбился без памяти. Все закрутилось. И тот омега залетел. Естественно, когда об этом узнали родители альфы, то на омегу посыпались угрозы. Он не хотел родить в тюрьме за совращение несовершеннолетнего — пусть даже альфе было шестнадцать и все по обоюдному согласию — но он не мог позволить себе хорошего адвоката. А юный Кай проявил непомерное мужество — отказался от всего, что у него было, и сбежал вместе со своим любимым. Тем временем его семья вычеркнула нерадивого сына из своей жизни. Так несчастному омеге пришлось заботиться не только о себе и своем будущем ребенке, но и о своем альфе, которому предстояло пойти в колледж. И какое-то время у них все шло не так плохо: альфа заканчивал школу и подрабатывал официантом, омега днями и ночами зарабатывал пением в барах, денег едва хватало, но они выживали. Когда родился Феликс, они были очень счастливы. Он был для них чудом. Но счастье длилось не долго. Когда Феликсу стукнуло четыре годика, Кенсу — так звали его папу — тяжело заболел и навсегда покинул их. Чонину пришлось бросить колледж, чтобы содержать своего маленького омежку — единственное, что у него осталось и не позволяло сгинуть в пучине отчаяния. Он взял сына в охапку и переехал сюда, в родной город. Но будучи без образования, особо нигде хорошо не заработаешь, поэтому он пошел танцевать в клуб «для одиноких омег», если ты понимаешь, о чем я. Помню, как шептались за его спиной люди, когда он забирал маленького Феликса из садика. Пах он очень тошнотворно — табаком, алкоголем и десятками омег, а вдобавок к тому, все прекрасно знали, что Чонин стал отцом по несовершеннолетству. И осуждали. В глаза и за глаза. Доставалось и Феликсу, который со слезами доказывал, что его папочка самый лучший. Лишь наш Чан с самого начала относился к бедному мальчику без презрения, в то время как даже мои родители запрещали мне с ним играть. Так и сложилось в глазах людей, почти до самого выпуска из школы, что Феликс оторва из грязной семьи и дурное влияние. Когда чуть что происходило со мной не то, то сразу вмешивался мой отец со словами «это тот паршивец тебя надоумил, а я говорил не общаться с ним…» и все в таком духе. Теперь понимаешь? Феликс никогда не позволит любимому повторить судьбу своего отца. — Эта часть никакая, надо бы изменить, — со знанием дела отметил Чан, еще раз прослушав кусочек песни. — Уверен? Это займет много времени, а у тебя там дома ребенок без ужина, — усмехнулся Чанбин, кликая мышкой. — С ним Хенджин, голодным не останется, — кивнул альфа. — Хочешь пропустить семейный ужин? — очередной подкол со смешком. Но на удивление Чанбина, друг промолчал. — Надо же, и трех месяцев не прошло, а ты уже сбагриваешь мелкого на омег, — заметил Со с полной серьезностью, выразительно вздернув бровь. — Это не так! — горячо возразил Чан, — Просто не могу оставить эту работу как есть. — Чувак, кого ты пытаешься обмануть? Чанбин развернулся в кресле лицом к другу и внимательно на него уставился. Чан же, что стоял у стола, устало присел на него, а память услужливо подкинула картинок сегодняшней ночи с Минхо в его рубашке на этом самом столе. И альфа зажмурился как от удара, накрыв рукой лицо. — Выкладывай, — понимающе потребовал друг. — Я… Кажется, я ему нравлюсь. — Ну еще бы ты ему не нравился, — улыбнулся Чанбин, явно не понимая, к чему клонит Чан. — Удивительно, но из тебя вышел отличный папаша. — Не так нравлюсь, — резко выдал альфа, сжимая пальцами переносицу, словно там сосредоточение всей его боли, и не только головной. — А как? — осторожно поинтересовался Чанбин, скрещивая руки на груди. — Как альфа, — с трудом выдохнул Чан, стискивая край стола до побеления костяшек. — И ты объяснил ему, что это неправильно? — спросил Чанбин словно бы само собой разумеющееся. Чан молча посмотрел на него. И Чанбин резко поднялся, хватаясь за голову. — Боже, Чан! Только не говори, что запал на племянника! Друг принялся нервно расхаживать по студии, а Чан бегать за ним с отрицаниями и оправданиями: — Просто я подумал, а что если он так и не сможет встретить достойного альфу, который будет ценить его больше, чем я сам? В глазах любого другого он будет лишь омегой, без запаха, без течек, бездетным… А я… Я готов заботиться о нем всю свою жизнь! — Ты в своем уме?! Он твой родной человек! Как ты вообще можешь смотреть на него в подобном ключе?! — Да тише ты! Все не так! — А как?! Стой… Подожди, так… Вы с ним… Того? От ужасающей догадки Чанбин выглядел так, словно увидел приведение. Лицо исказилось в отвращении. Чан застыл на секунду в ужасе, навсегда запечатляя в памяти это самое лицо своего лучшего друга. С осознанием, что не хочет еще когда-нибудь увидеть это выражение на лицах близких и дорогих ему людей. — Эй, это полная хрень, — сказал он с открытой улыбкой, глядя другу в глаза, — как ты мог такое подумать обо мне? Я бы никогда так не поступил. Минхо мне очень дорог. Не хочу, чтобы кто-то разбил его сердце. И только. — Черт, не пугай так, — Чанбин пихнул друга в плечо в наказание, — я уже успел подумать, что ты заделался в извращенцы. Чан выдавил из себя улыбку и нервный смешок в ответ на шутку друга. Которая вдруг показалась ему едва ли шуткой в своих собственных глазах. — Знаешь, ты, должно быть, устал. Тебе срочно нужно с нами в клуб — выпить, развлечься… Уединиться с омегой, — альфа недвусмысленно подмигнул. И Чан решил, что, кажется, ему и вправду это нужно. — Тем более, что Джисон все время ноет, что без тебя скучно. — Точно, я же обещал ему потусить в следующий раз. Тогда завтра ночью? — Нет, чувак, сегодня. И никаких «но», — объявил друг, уже набирая сообщение в конфу, чтобы сообщить отличную новость. Перед дверью в квартиру Чан замялся. Он знал, что не сможет долго увиливать от разговора с племянником, о том что все это нужно прекращать: просмотры фильмов на диване, когда длинные прекрасные ноги омежки на бедрах альфы, а его рука легко ласкает острые мальчишечьи колени, когда они засыпают в обнимку на этом самом диване, когда целуются до сумашествия в студии, а руки оглаживают невинное податливое тело, и мальчик засыпает на его груди, согревая теплым дыханием чувствительную шею. Хотелось разбить кулаки об стену при одной только мысли, что от всего этого придется отказаться. Чан чувствовал себя как никогда аморальным, сознаваясь в бессилии, что больше всего на свете он сейчас хочет войти в квартиру, где его встретит с объятьями племянник, и, затащив того на диван, просто продолжить все то, что началось в студии. — Извращенец! — проговорил он, поморщившись, одними губами, встряхнув головой и прогоняя наваждение. — Возьми себя в руки! Еще раз тяжело вздохнув и нацепив на лицо дежурную улыбочку а-ля примерный счастливый семьянин, альфа открыл дверь и громко объявил «я дома». Но снимая ботинки и ожидая, как сейчас выбежит Минхо и повиснет на нем, он даже не смог скрыть своего разочарования, когда увидел только Хенджина, появившегося с кухни. — Я думал, ты вернешься позже. Ужин почти готов. Омега, нежно улыбаясь, словно примерный муж приблизился к альфе и, приобняв, с чувством поцеловал в щеку. Чан решил сделать вид, что не заметил в этом чего-то особенного. Подумаешь — дружеский приветственный поцелуй. — А где Минхо? — сразу же спросил альфа о единственной волнующей его вещи. — О, он побежал в магазин, нам не хватило пары ингредиентов. — Что? Ты отпустил его одного? — Чан невольно повысил голос, укоризненно уставившись на омегу. Он еще никогда и никуда не отпускал Минхо в одиночку. — Да ладно тебе, он же не маленький уже, — стушевался Хенджин с неловкой улыбкой, удивленный такой реакцией. — Он все еще плохо ориентируется здесь, — оправдался Чан, уже хватаясь за обувь, которую только что снял. — Брось, продуктовый всего лишь за углом, он был там сотню раз, — омега мягко коснулся плеча альфы в попытке остановить, но внезапно тот резко скинул его руку, словно дикий зверь, которого застали врасплох. Они столкнулись взглядами, и Чан вдруг осознал, как сейчас выглядит в глазах бывшего парня. После чего признал себя полным идиотом. — Черт, ты прав, — альфа откинул свой ботинок, — Наверное, я слишком его опекаю. Просто… Он омега. И я волнуюсь. Чан тепло улыбнулся, виновато глядя на Хенджина. И тот так же тепло улыбнулся ему в ответ. Чтобы окончательно загладить свою оплошность, альфа взял руку омеги в свою и легко, извиняясь, погладил. — Знаешь, я хотел поговорить с тобой, — признался Хенджин, глядя на свою руку в руке Чана. — Правда? О чем? — Может, присядем для начала? Минхо поднимался по лестнице, когда почувствовал родной запах альфы. Вопреки здравому смыслу, все внутри него трепетало от чувства скорой встречи. Конечно, он понимал, что Чан не станет целовать его как сегодня ночью, но, возможно, позволит крепко обнять себя. Этого было бы вполне достаточно для счастья. Однако между ними оставалось препятствие — Хенджин-хен. При нем Чан не позволит себе расслабиться. Так что оставалось лишь верить и надеяться, что ужин не затянется надолго. Омега неслышно вошел в квартиру и первое, что бросилось ему в глаза — раскиданные ботинки альфы, а второе, что заставило насторожиться — несвойственная этой квартире тишина. Минхо осмотрелся и замер, заметив в зеркале на дверце шкафа два силуэта в гостиной на диване, лица которых медленно сливались в поцелуе. Казалось, нечто внутри омеги оборвалось и обожгло изнутри. Не теряя ни секунды, он схватился за ручку двери, открыл ее и громко захлопнул. Настолько, чтобы силуэты на диване в испуге отстранились друг от друга. И так же громко прокричал хриплое «я дома», едва справляясь с нервной дрожью. Чан сразу же поднялся с дивана и направился в прихожую, чтобы встретить племянника с неловкой улыбкой. Хенджин же задержался, в раздражении прикусив губу. И когда он все же вышел следом, на его лице явно читалось недовольство. Минхо как раз приветственно обнимал дядю, когда встретился взглядом с соперником. И не смог скрыть неприязнь с выразительным «Чан только мой». Старший омега в том же тоне усмехнулся и прищурился, скрещивая руки на груди, словно говоря: «Ах ты ж маленький паршивец…». Отстранившись, Чан почувствовал некое напряжение между омегами. Ему было крайне неловко перед обоими, потому, забрав пакеты с продуктами у своего племянника, под предлогом ретировался на кухню. Ужин прошел все так же напряженно. Альфа изо всех сил старался вести светскую беседу, пока омеги недовольно ковыряли еду столовыми приборами, сверля друг друга взглядами. И когда это все, наконец, закончилось, и Чан добровольно вызвался вымыть всю посуду, а Минхо пошел вежливо провожать своего сонбенима по готовке, то смог сказать то, что всегда хотел, а сегодня особенно. — Больше не приходи, я теперь сам буду готовить для хена, — проговорил мальчик так тихо, чтобы его не услышал Чан под шум воды и звон посуды. — Ты же прекрасно понимаешь, что я прихожу сюда не только ради этого. — Знаю. — Чан взрослый альфа. Ему нужен омега, который будет не только готовить для него. — И все же не приходи. — Ты не сможешь держать его возле себя вечность. Однажды ему захочется иметь настоящую семью. А ты никогда не заменишь ему родное дитя. — Я не ребенок, — возразил омежка с жирным намеком, — и сам позабочусь о всех его потребностях. Глаза Хенджина вдруг широко распахнулись, а рот так и остался в шоке раскрытым. Он сам не понял, как дал обнаглевшему мальцу слабую, но звонкую пощечину. Мальчик растерянно отшатнулся и коснулся пульсирующей от удара щеки. Хотелось по-детски разреветься, но он не мог себе позволить уступить и показать слабость. А Хенджин продолжал неверяще смотреть на маленького теперь уже крысеныша, а не милого мышонка, которому он мечтал стать папой. — Ты его ударил?! — вдруг раздался голос альфы, который прибежал с кухни на подозрительный шлепок. — Прости, я не хотел, — в смятении искренне раскаялся старший омега и посмотрел на Минхо с глубоким сожалением и даже жалостью, что обидело мальчика еще сильнее. — Тебе лучше уйти, — встал на сторону своего ребенка Чан, взглядом при этом извиняясь перед Хенджином. — Мне очень жаль, — с трудом проговорил омега дрожащим от подступающих слез голосом, глядя прямо в глаза любимого человека, и скрылся за дверью. Чан закрыл за ним, слыша отдаляющиеся по лестнице шаги. После чего строго посмотрел на племянника и твердо спросил: — Что ты ему сказал? Омежка испугался. Он наивно решил, что дядя на его стороне и сейчас как маленького обнимет и пожалеет. Но не тут-то было. — Ничего, — соврал мальчик, едва не плача. — Я знаю Хенджина много лет. Он никогда не поднимет руку без весомого на то повода. Чан ждал ответов. Минхо молчал. Ему было стыдно перед альфой. Настолько, что кровь предательски приливала к щекам и слезы скапливались на глазах. В попытке закрыться и успокоиться, он обнял себя руками. И этот жест не укрылся от альфы. — Мы же обещали, что больше не будем умалчивать о важном. Чан медленно приблизился к мальчику вплотную, и тот посмотрел на него с удивлением, не зная, чего ожидать в такой ситуации. Альфа вскинул руку и омежка зажмурился, всерьез решив, что тот его ударит. И вздрогнул. Когда рука альфы ласково погладила его розоватую от удара щеку. Склонившись, он нежно провел по ней губами, словно исцеляя. Минхо пораженно выдохнул. — Глупый, никогда не бойся меня, — интимно зашептал Чан, — Я не смогу на тебя злиться, даже если захочу. После чего отстранился и заглянул в глаза мальчика. Минхо почувствовал себя еще более виноватым и недостойным. Лучше бы его наказали. Но с другой стороны, разве он виноват, что просто хочет отстоять своего альфу? Поддавшись порыву, Мин привстал на носочки, потянувшись за поцелуем в губы, но Чан резко отстранился со словами «не нужно», тем самым осадив племянника. И омежка окончательно почувствовал себя пристыженным и уязвленным. Что сподвигло его исказить в обиде лицо и, грубо оттолкнув руку альфы, сбежать в свою комнату. Через некоторое время альфа несмело стучал в закрытую дверь. — Малыш, мне нужно уехать. Ты слышишь? — … — Ужин в холодильнике, вернусь очень поздно. Так что не жди меня и ложись спать, ладно? — … — А сейчас выйди, пожалуйста, и закройся за мной. Племянник не отвечал. И Чан медленно, но верно, закипал от беспокойства. И злости. Потому раздраженно ударил кулаком в дверь и требовательно позвал: — Минхо! — Иди, я закрою, — все же отозвался мальчик, беспокоясь за несчастную дверь. Альфа выдохнул с облегчением, добившись, наконец, хоть какой-то реакции, а не леденящей кровь безответной тишины. — Минни, — Чан прислонился лбом к двери, словно это могло сделать их ближе, — Если я не увижу тебя сейчас, то не смогу никуда уехать. Хочу точно знать, что с тобой все в порядке. Или, знаешь, я могу попросить Феликса приехать к тебе, если тебе страшно оставаться одному. За дверью послышались шаги и альфа не успел отстраниться прежде, чем племянник открыл дверь и та угодила ему прямо в лоб. — Не нужно… — начал было омега, но заметил, что невольно ударил дядю. — О, прости, я не хотел! — Ничего, все в порядке, — через боль улыбнулся альфа, потирая ушиб и будущую шишку. Он умилился, когда увидел своего омежку: все в тех же домашних коротких шортиках и длинной футболке, что и в первый день его пребывания здесь. А еще трогательно взъерошенные волосы и босые ноги. Племянник словно специально издевался над ним. Минхо тоже обнаружил дядю в шикарном виде: черной облегающей рубашке, с расстегнутыми несколько больше, чем нужно, пуговицами на обнаженной груди, черных зауженных джинсах, с уложенными волосами, серьгами-гвоздиками и серебряным кольцом на мизинце. Выбивались из всего этого великолепия разве что только смешные желтые носки, которые на самом деле принадлежали Минхо, но через хаос общей стирки перекочевали к опекуну. — Куда ты? — спросил он едва слышно и неуверенно, словно не имел права на этот вопрос. — Ханни и Чанбин позвали в клуб. Я уже столько раз им отказывал, что в этот раз просто не смог найти оправдание. Прости, я знаю, тебе не нравится оставаться здесь одному и… — Чан не договорил, так как омежка в отрицании замотал головой. — Не извиняйся. Повеселись там. И как следует отдохни. Мальчик улыбнулся. Тепло и доверительно. Хотя внутри все обрывалось и рушилось. Он уже не маленький, и прекрасно знает, зачем взрослые ходят по клубам. Чан, нехотя, направился к выходу из квартиры и принялся обуваться, продолжая давать указания: — Только не смотри телевизор слишком долго. Ну, и если что случится, то все экстренные телефоны, включая всех моих друзей, на холодильнике. Я тоже буду держать мобильный рядом, но могу не услышать из-за громкой музыки… — Не переживай. Я самостоятельный и не побеспокою тебя. — Ну уж нет, — Чан резко распрямился и настойчиво посмотрел в лицо омеги, — Обещай, что чуть-что, и ты звонишь мне первому. Минхо вздернул брови и, натянуто улыбнувшись, кивнул: — Обещаю. Ты всегда первый. От двусмысленности фразы Чан едва не забыл как дышать. Он так и замер на месте, даже не зная, что сказать. Он все еще считал себя виновным в том, что украл первый поцелуй племянника, пусть даже тот и просил его сам. Но если у Минхо есть оправдание — он подросток с гормонами, то вот у альфы никаких оправданий. Он пошел на поводу у своих неправильных желаний. Но что еще хуже, он знал, что поступил бы так снова и снова. Потому что целовать и тискать племянника — неземной рай. Минхо держался на расстоянии со скрещенными руками на груди, и, по всей видимости, даже не собирался проводить дядю дежурным объятьем. Когда Чан решил, что ждать бесполезно, то развел руки в стороны в пригласительном жесте. Минхо не удивился, но кинуться обниматься не поспешил. Вместо этого он, оставшись на месте, немного склонил голову набок, сглотнул горький ком и сказал: — Иди, а то ребята, должно быть, заждались. Я закрою. Руки Чана, словно разом обессилев, опустились. Столько времени он приручал этого ребенка, а вернулся к исходной точке. Означало ли это, что Минхо больше никогда не будет ластится к нему как прежде? Альфа не хотел верить, что да. — Ты прав. Я пойду. ...«И Напьюсь. Потому что не имею никакого права сейчас взять и обнять тебя силой». Минхо сидел на ковре в обнимку с плюшевой миссис Маус, опираясь на кровать и запрокинув голову. Он не мог заснуть из-за всплывающих картинок в голове, где Хенджин все в красках рассказывает Чану. Где Чан решает избавиться от подопечного, чтобы не потерять своего омегу, которого он этим вечером почти поцеловал. Почти — потому что Минхо их прервал. И он сейчас либо с Хенджином, либо развлекается с кем-нибудь еще из клуба. Танцует с ним. Обнимает. Целует. Трахает. И так мысли крутились по кругу, с каждым часом становясь все «красочнее» и реальнее. А на душе все больнее и паршивее. Замучив себя, омежка поверхностно задремал. Когда сквозь сон ему послышался странный грохот, Минхо вздрогнул и распахнул глаза, насторожив все свое внимание. Шум раздавался из прихожей. Быстро глянув на часы, которые показали пятый час ночи, мальчик вскочил на ноги и ринулся из спальни туда, где, как ему хотелось верить, сейчас вернулся дядя. И ожидание его не обмануло. — Прости, я разбудил тебя, — извинился Чан странным голосом, которого Минхо прежде не знал, как только завидел его силуэт в темной прихожей, — Уронил ключи и теперь найти не могу. Альфа нетвердо стоял на ногах и опирался на тумбочку, а прямо перед ним на этой тумбочке в вазочке лежали упавшие ключи. — Где же они? — спросил он заплетающимся языком, упорно рассматривая пол. — Вот же, — омега приблизился к Чану и поднял ключи, попутно принюхиваясь и слыша удушающий запах перегара. — О, и пра-а-вда, — альфа распрямился и едва не завалился назад, но Минхо удержал его за плечо, а Чан по инерции почти навалился на него и прижал к шкафу, — Что бы я без тебя делал? — Ты пьян, — отстраненно пробормотал омежка, шумно вдыхая запах альфы, воспользовавшись внезапной близостью. Он отчаянно пытался распознать за убийственным запахом алкоголя и сигарет ароматы омег, с которыми был Чан. Альфа понял это с горячим теплом внутри и, усмехнувшись, сблизился лицом к лицу с омежкой, позволяя ощутить запах своих губ. Словно слепой котенок, племянник повел носом и удивленно распахнул глаза. Чан умиленно улыбнулся, глядя на него прямо, неотрывно и пьяно. Минхо недоверчиво прищурился. А затем, обнаглев от такой беспомощности и покорности альфы, приблизился еще ближе и кончиком языка прошелся по губам напротив, не почувствовав ничего, кроме едкого алкоголя и свалившегося облегчения. — Доволен? — спросил альфа, все с той же усмешкой, медленно отстраняясь. Омежка пристыженно опустил глаза и кивнул. — Поможешь дяде добраться до дивана и ничего не разбить? Минхо беспрекословно закинул руку Чана себе на плечи, став для него опорой, и приобнял. Мальчику было приятно осознавать, что альфа в нем нуждается. А еще, что он не изменил ему этой ночью. — Не скучал тут без меня? Дрочил на порнушку? — посмеялся пьяно Чан в попытке развеять неловкость и давящую тишину. Минхо в возмущении скинул с себя дядю на диван, хмуро посмотрев на него сверху вниз. — Да ладно тебе, все мы были подростками, — развел альфа руки в стороны в примирительном жесте. Повисло молчание, в котором дядя и племянник неотрывно смотрели друг на друга. Один — с виноватой улыбкой. Другой — серьезно, как никогда. — Я волновался, — все же озвучил тихонько второй, и улыбка альфы стерлась с лица. Он вдруг тоже стал предельно серьезным. — Я знаю. Я тоже. Как дурак не расставался с телефоном, боясь пропустить твой звонок. Только и думал, что о тебе. Омежка вскинул удивленный взгляд. Смутившись внезапным признанием, он стушевался, и, пробормотав себе под нос «я принесу тебе одеяло», сделал шаг в сторону, но был цепко пойман за руку. Прежде Минхо никогда не оставался с выпившим человеком один на один. Он знал, что под опьянением люди могут становиться неуправляемыми и даже пугающими. Чего ожидать от такого Чана, он тоже не знал. Потому испугался того взгляда, которым на него посмотрел альфа, до боли сжимая хрупкое запястье. — Еще я знаю, что ты ему сказал. Омежка даже дернулся, осознав смысл фразы. Так и замер, напуганный, судорожно пытаясь найти себе оправдание. — Прямо-таки обо всех моих потребностях? — скорее утвердительно, чем вопросительно, издевательски проговорил Чан низким тихим голосом, все так же за руку потянув на себя омежку. Минхо покорно приблизился, все еще пребывая в легком оцепенении. А альфа тем временем ненавязчиво положил вторую руку ему на бедро и с нажимом провел ниже, до самого колена, а надавив на сгиб, потянул на себя. И омега даже не заметил, как оказался на коленях Чана, дыша в его губы. — Хочешь меня? — спросил утвердительно альфа, пробираясь руками под футболку, и млея от подрагиваний неискушенного юного тела. Минхо не ответил, чувствуя жгучий стыд и пульсации в кончиках ушей. Он просто прильнул к груди Чана своей, и, обвив его шею руками, впился в губы, которые тут же раскрылись для него, вовлекая сначала в спешный и горячий, а затем мокрый и грязный поцелуй. Грязный, потому что альфа даже не стал церемониться, ритмично толкаясь языком в рот Минхо, изображая тем самым половой акт. Он хотел, чтобы мальчик точно понял, чего от него сейчас хотят. И омежка понял, сначала испугавшись, но затем почувствовав резкое возбуждение, что хлынуло от паха по всему его телу. Да, он был не готов и напуган. Особенно того, как поведет себя дядя, когда протрезвеет… Но его альфа хочет его сейчас так же, как и он сам. Разве можно отказаться? Мальчик не пытался сбежать, и альфе показалось, что он не достаточно доходчиво показал, что его ждет. Так его губы плавно перешли на шею, ощутимо посасывая и опасно покусывая, а руки опустились на ягодицы, грубо смяв их и прижав к себе ближе, позволяя омежке своим пахом ощутить твердое возбуждение мужчины. И Минхо отозвался тихим смущенным стоном, поерзав своей попой на коленях у дяди, тем самым стирая последние границы, словно показав альфе недвусмысленный зеленый свет. Чан порывисто повалил племянника на диван и подмял под себя, устроившись все так же промеж бедер в коротеньких домашних шортах. Оказавшись нависшим сверху, он очередной раз поразился, как красив его племянник, когда смотрит на него снизу вверх почти черными блестящими глазами со своими длиннющими порхающими ресницами, а мокрые от его поцелуев губы призывно раскрыты в сбившемся дыхании. И волосы, раскиданные по подушке. Любуясь всем этим великолепием, которое принадлежит сейчас только ему, альфа сел на диване, и, медленно качаясь, стал через джинсы, дразнясь, толкаться возбуждением в промежность омеги. А попутно расстегивать свою черную рубашку. Омежка под ним сходил с ума от медленно раскрывающейся мужской груди и натренированного пресса, но еще больше от ощущения твердого члена, вжимающегося в его чувствительную задницу меж половинок. В нетерпении, он решил ускорить процесс, и мальчишечьи руки потянулись к пуговице на поясе джинсов Чана. Однако альфа перехватил их и прижал к подушке, после чего снова вернулся к пуговицам на рубашке. Омежка настырно потянулся к чужим штанам, на этот раз действуя быстро и смело. И даже успел расстегнуть пуговицу, до того как его руки опять оказались прижатыми к дивану. — Я хочу помочь! — возмутился Минхо, в попытке высвободиться. — Я сам, — спокойно осадил его Чан и, отпустив, в доказательство опустил язычок молнии. Омежка уставился на внушительный бугор под черным бельем и задышал чаще. Он вдруг осознал, что не течет, а смазки или чего-то подобного у них под рукой нет. А если он не сможет принять в себя такой большой, то секса не будет. Чан, конечно, сейчас довольно грубый, но он же не станет делать дорогому племяннику больно? Как бы то ни было, имело смысл позаботиться об этом, даже несмотря на отсутствие опыта. С твердым намерением устроить своему альфе неумелый минет, омежка сел на диване и прижался губами к крепкой шее альфы, медленно нежными поцелуями спускаясь на грудь, а рукой, огладив пресс, юркнул в трусы, коснувшись горячей влажной плоти. Но в ту же секунду его руку одернули, а самого грубо толкнули и припечатали к дивану. Минхо готов был расплакаться, решив, что сделал что-то не так. Заметив это, альфа смягчился и, накрыв собой омежку, снова поцеловал, на этот раз пытаясь донести через поцелуй, как он ценит его невинность и их нежные трепетные отношения. Как не хочет, чтобы мальчик так скоро взрослел. И делал эти плохие вещи, которые хорошим мальчикам делать не положено. Как хочет, чтобы он оставался чистым и незапятнанным. Он возьмет всю грязь на себя. Так он решил. И сильная мужская рука проникла под белье омежки, скользнула по ложбинке, а палец с нажимом обвел горячее колечко мышц, которое тут же сжалось от незнакомых ощущений. Минхо всхлипнул и тяжело задышал. Его грудь тяжело вздымалась, в то время как он продолжал неистово отдаваться терзающим его губам и зубам альфы. Чан знал, что если протиснуть руку между спинкой и сиденьем дивана, то можно нащупать давно запрятанные смазку и резинки. Но он не спешил. Что-то останавливало его. Да, сейчас Минхо невинен и на все готов со своим дядей. Но что будет потом? «Потом?» В одну секунду альфа словно протрезвел. И перед его глазами стали мелькать лица близких людей: «Почему ты смеешься?! Он принимает тебя за своего альфу! Это серьезная проблема! Признавайся, ты давал ему повод?!», — слова Хенджина сегодня в клубе с искренним недоумением. И смеющийся Чан, которого позабавило мнение омеги, что нужно спасать его самого от племянника, а не наоборот. «Ты в своем уме?! Он твой родной человек! Как ты вообще можешь смотреть на него в подобном ключе?!», — полное ужаса и осуждения лицо Чанбина. «…Это инстинкты, Чан, и не более. Держи дистанцию, как родитель. Не испорть мальчишку», — спокойный и серьезный папа-Исин. И, наконец, потускневшее от времени лицо брата со словами: «Если со мной что-то случится, обещай позаботиться о Минхо». Альфа резко отпрянул, оказавшись на противоположной стороне дивана. От ненависти и стыда за самого себя он зажмурил глаза и закрыл ладонями лицо. — Я не могу, — сказал он едва слышно. — Что? Но почему? — омежка медленно поднимался, пребывая в смятении. Альфа открыл лицо и пристально горько посмотрел на своего племянника. Он знал, что причинит ему сейчас ужасную боль. Но так нужно. — Что бы сказали твои родители, если бы видели нас сейчас? Если бы видели, чем мы занимаемся, м? Минхо вздрогнул как от пощечины. — Они ведь все оттуда видят, малыш, — Чан указал пальцем вверх, — Представляешь, как им больно от того, что они видят? Голос альфы дрожал. А мальчика трясло от его слов. Это было уже слишком, во всех смыслах. Альфа зажмурился как от удара в самое сердце, когда Минхо сорвался с дивана и, громко хлопнув дверью, скрылся в своей комнате. Где свернулся калачиком на кровати и тихо плакал, заглушая рыдания рукой. Чан выждал время и зашел в детскую, чтобы укрыть бедного ребенка теплым одеялом со своей постели и легко поцеловать в висок, вложив в этот поцелуй все свое сожаление с безграничным чувством вины. — Я всегда буду рядом. Даже если возненавидишь.