Baby, Lovin' You Mo'

В темноте горел огонек. Очень красивый и манящий. Но не как те, что вселяют надежду для заблудившихся. Этот светился зловеще-красным, как стоп-сигнал. И Минхо не знал, стоит ли к нему стремиться. Сбитый с толку, он оставался на месте, укутанный плотным слоем тьмы. И все еще смотрел вдаль на странный, пугающий огонек. Пока тот не вспыхнул, окатив его волной очередного кошмара. Но в этот раз не ожившими воспоминаниями, а чем-то смежным между прошлым и будущим. Слишком реальным и четким, чтобы быть просто бредом. Он снова оказался в покореженном автомобиле, в развороченном салоне, осыпанный осколками окон. Будто оглушенный, он слышал как сквозь толщу воды пронизывающий крик сирен. И как тот огонек, где-то со стороны в тесное пространство пробивался мигающий свет, мгновениями освещая все вокруг. Минхо не чувствовал своего тела, но все равно пытался подняться, чтобы взглянуть на передние сидения. Он знал, кого там увидит. Каждый раз знал. Каждый раз ждал, что отзовутся. Каждый раз пытался спасти тех, кого уже нет. Но в этот раз все внутри до самых кончиков пальцев вдруг похолодело и отозвалось пронизывающей дрожью, как только он смог разглядеть светлые волосы, обагренные кровью. — Хен, хен… — почти скулил мальчик, расталкивая своего спящего дядю, практически запрыгнув на его широкую двухспальную кровать. Альфа очень недовольно промычал и попытался разлепить глаза, видя перед собой перепуганного подопечного, словно в доме случился как минимум потоп. Это его пробудило, а паника мальчика постепенно передавалась ему самому. — Минхо? Что? Что такое? — альфа приподнялся и попытался перехватить впивающиеся в его плечи руки омежки. — Боже, да тебя трясет. — Хен, — только и повторил мальчик, низко опустив голову и на грани слышимости прошептав «ты жив». — Конечно жив, с чего бы мне умирать? — все же услышал его альфа и, поднявшись, сел на кровати, притягивая к себе омегу, совсем забывая про свой собственный запрет. Минхо тяжело выдохнул и, следуя сильным ласковым рукам, невольно умостился на бедрах Чана, оседлав и повиснув на нем, как маленькая перепуганная обезьянка. — Все хорошо, я рядом, я с тобой, — тихо бормотал альфа куда-то в шею мальчика и успокаивающе поглаживал спину, пока тот судорожно прижимался к нему, крепко обвив руками и ногами. — Опять плохой сон? — Там была кровь. Так много крови. Ты бы не выжил, как и они, если так много… — вместо ответа в полубреду шептал мальчик, невидящим взглядом уставившись перед собой и прижимаясь щекой к альфе, чувствуя его живое обжигающее тепло. — Это просто кошмар, мышонок. Всего лишь сон, — мягко промурлыкал ему Чан, как маленькому ребенку, с чувством поцеловав нежное чувствительное местечко на шее рядом с ушком. После чего широко улыбнулся, решив пошутить. — Вся моя кровь на месте. И даже в тебе есть какая-то ее часть. Так что на данный момент во мне и на мне почти шесть литров, представляешь? Минхо сжал руку в кулачок и не сильно стукнул дядю по лопатке за такой не слишком удачный отвлекающий маневр. — Ауч, — отозвался мужчина, картинно поморщившись, но при этом ощутив, как дрожь мальчика мгновенно поутихла. — У тебя проблема с реакциями на шутки, не находишь? — Нет, потому что это твои неудачные шутки. Минхо немного отстранился и посмотрел на расслабленное улыбающееся лицо мужчины, почти касаясь его носа. Чан поразился глубине его бездонных темных глаз. Очень уязвленных глаз. Которые пытаются казаться сильными. — Можно я останусь здесь? Только сегодня… — омежка хотел привести еще целый ряд причин, оправданий и обещаний, но Чан вдруг сразу прервал его с тихим, но уверенным: — Можно. Но только сегодня, — альфа особенно выделил слово «только». Он понимал, что это вряд ли подействует, и что отныне ребенок окончательно и бесповоротно из него веревки вьет, но все же решил попытаться хоть как-то сохранить ничтожные остатки своего влияния. — И спать будешь только на правой половине, понял? Омега кивнул, но слезть с Чана не поспешил. — Ложись спать. Я буду рядом, отгонять от тебя плохие сны, — альфа с улыбкой легко похлопал мальчика по мягкому месту, намекая, что пора бы перебраться на свою сторону постели. Но Минхо вдруг одарил его совершенно тяжелым, серьезным взглядом прямо в глаза. — Обещай никогда не умирать. Раньше меня. Улыбка Чана медленно стерлась с лица. Голос мальчика был слишком отчаянным, как и сама просьба. — Как я могу? — с той же серьезностью тяжело произнес Чан на выдохе, все еще успокаивающе поглаживая омежку. — Просто пообещай, — хрипло выдохнул Минхо, уронив голову на плечо альфы, не выдержав его до боли сочувствующего взгляда. Чан немного помолчал, прижавшись щекой к мягким волосам, которые, неожиданно, пахли несколько слаще, чем обычно. И даже чуть не забыл из-за этого открытия подрагивающим от избытка чувств голосом тихо ответить: — Обещаю, что никогда тебя не оставлю. Омега зажмурился и вздрогнул как от пронзившего его насквозь ледяного ветра, едва слышно всхлипнув и стиснув в руках чановы плечи, наверняка оставляя синяки. — Ну что ты, малыш, — с горечью прошептал альфа, стиснув мальчишку покрепче в объятьях. Он уже начинал ненавидеть эту ситуацию, в которой он ничего не может сделать, чтобы стереть навсегда из памяти племянника все самое плохое и причиняющее бесконечную боль. Или забрать ее себе. Омега молчал, стиснув зубы. Ему было до ужаса страшно. Страшно потерять Чана не потому, что тот уйдет, но потому, что их разлучат. Так же как мальчика разлучили с родителями. Альфа медленно опустился спиной на мягкую постель, утягивая за собой Минхо. Он даже не стал скидывать его на ту самую «только правую половину», позволяя спокойно заснуть на себе, чувствуя тяжелое обжигающее дыхание на своей шее. Ощущать вес мальчишки, быть придавленным им к матрасу, воспринимать его всем телом было странно приятно и даже в какой-то степени необходимо. Чан прижался губами к виску Минхо и подождал пока тот размеренно тихонько засопит, прежде чем тоже поддаться одолевающему сну. Чану снилось мороженое. Карамельное, как он и любит, чтоб послаще. И такой же карамельный латте. А еще вдруг карамельный торт. Вот прямо весь карамельный. Сладенький запах постепенно заполнял его легкие, обжигая изнутри, щекотал в груди, опускался ниже, вызывал тянущее томление внизу живота, и ниже… «Что?!» Чан резко распахнул глаза, когда ощутил, как сильно от возбуждения потянуло в паху, что было даже почти больно. Сдержанно простонав, он попытался убрать с причинного места бедро все еще спящего мальчика. Но едва пошевелившись, он вдруг замер и настороженно сосредоточился на своих ощущениях. Запах. ЗАПАХ. Он никуда не исчез. Он здесь, в реальности, не во сне. Сладенький, тягучий, крышесносный запах жженой карамели. Чана накрыло лавиной стольких чувств и эмоций от ликования до самоистязания, что он едва ими не задохнулся. Однако та часть, что разбушевалась от сладкого, открытого и невинного омеги совсем близко, явно требовала внимания. Альфа хотел мягко выбраться из-под Минхо, но тот словно почувствовав, что у него хотят забрать любимую игрушку, тут же сжал ее в объятьях покрепче. Тогда мужчина решил хотя бы перевернуться вместе с омежкой на бок, подхватив того почти под ягодицами за внутреннюю сторону бедер. И опять пораженно замер, случайно накрыв пальцами влажное пятнышко на пижамных шортах. «Не может быть…» Все еще слабо веря в происходящее, Чан медленно поднес руку к своему лицу и шумно вдохнул запах течных выделений. Девственных. Его зрачки мгновенно расширились, почти перекрывая радужку. Альфа едва удержался, чтобы не попробовать языком на вкус. Первая мысль — стянуть с омеги шорты вместе с бельем и вставить. Вторая — но это грубо, надо сначала хотя бы приласкать. Третья — возьми себя в руки, чертов извращенец! Чан практически схватил себя за горло, сдерживая внутреннего альфу. В нем отчаянно боролись отец, обещавший никому никогда не отдавать своего маленького омежку в обиду, и тот самый «обидчик», которому нетерпелось испортить, запятнать, насытиться невинным созревшим омегой. Испугавшись своих грязных помыслов, Чан довольно резко и грубо скинул с себя мальчика, после чего, метаясь из стороны в сторону по квартире, как тигр в клетке, пытался придумать адекватный план действий. «Таблетки. Таблетки? Да, таблетки! Ведь у мелкого должны же быть таблетки на такой случай?» Чан метнулся в комнату младшего, и, не заботясь о частной жизни, принялся ворошить его вещи в шкафу. Через пять минут он уже бежал обратно в спальню со стаканом воды и палеткой таблеток в красных капсулах. Мужчина обнаружил Минхо проснувшимся, стыдливо завернутым в одеяло и свернувшимся в клубок. Когда их взгляды столкнулись, оба были напуганы, растеряны и крайне смущены. — Прости, я испортил твое постельное белье… — просипел омежка, тяжело дыша. Все его тело нещадно горело, требуя альфу. И не просто какого-то, а именно того, чей запах плотной дымкой окутывал его с ног до головы. Никогда прежде он не ощущал запах Чана вот так сильно, чтобы горячо, чтобы тянуще, чтобы до дрожи. Мальчику было дико неловко перед старшим, но при этом внутри он бесконечно радовался течке, пусть и такой внезапной — теперь он сможет быть достойной парой для Чана, а не бесполезным довеском, которого просто жалко. Однако его тихая радость была недолгой, так как вместо ожидаемых объятий-поцелуев-поздравлений, дядя опустился рядом с ним на колени, оставляя на тумбочке стакан воды, а сам с характерным хрустом выдавил из кассеты капсулу, протягивая ее омеге, словно экстренную помощь для тяжело больного. Минхо окатил его взглядом, полным ужаса и непонимания. «Разве он не знает, как это вредно? Разве я могу это выпить, когда у меня такое шаткое положение?». — Только одну, малыш, — с мольбой попросил Чан, готовясь подать стакан воды подрагивающей рукой. Омега отпрянул, едва заметно отрицательно качнув головой, с таким лицом, словно ему незнакомец предлагал наркотик где-то в подворотне. Альфа вдруг понимающе замер, но затем тихим неуверенным шепотом настоял: — Пожалуйста, Минни, мне нужно время… — Но… Если мой запах снова исчезнет? — так же робко пролепетал омега, глаза которого невольно увлажнились. Он не готов снова потерять свой запах. Только не снова. Сам от себя не ожидая, Чан вдруг быстро начал действовать: вскрыл капсулу и отсыпал половину или чуть больше ее порошка себе в ладонь, протягивая подопечному. — Я этого не допущу, — сказал он уверенно, глядя прямо в глаза напротив. — Просто дай мне время справиться с этим. «Справиться с этим? Он не хочет меня? Ему не нравится мой запах?» — огонечек тихого счастья в глазах омеги медленно померк, вместе со всплывшими в памяти словами Феликса о том, что истинный альфа не может отказаться от своего течного омеги. Со смирением, граничащим с апатией, он все же принял лекарство из рук альфы, обжигая губы о его горячую кожу. Чан едва не заскулил в голос, как только почувствовал мягкие губы на своей ладони, и вообще его мысли снова повернулись ой не в ту сторону, когда омега запрокинул голову с его рукой, прикрывающей ему рот. Мальчик скривился от горечи лекарства и заботливый опекун снова вернулся, опомнившись, спешно протягивая тому стакан и, придерживая, помог запить горечь. Минхо облизнул влажные губы, снова делая больно своему альфе. Но Чан смог четко сосредоточиться на том, что омежка сейчас нуждается в его защите и заботе как никогда прежде. А он, мразь, плохими таблетками его кормит из-за того, что неправильно к нему относится. Ужасный опекун. Ужасный хен. Ужасный бойфренд. Весь из себя он для Минхо ужасный. Его племянник достоин лучшего. «Вот именно, племянник». Альфа бодро улыбнулся. У него все под контролем. Он как обычно запустил руку в волосы родного человека и нежно погладил взъерошенные волосы. — Мне нужно в душ, ладно? Ты поспи еще, а потом тоже пойди помойся. Хорошо? Минхо на это согласно кивнул, невольно расслабившись от незатейливой ласки. Он действительно все еще очень хотел доспать и побыть наедине с собой от жгучего стыда, что потек прямо в постели альфы. Мальчик не уставал поражаться тому, как тонко Чан чувствует его на каком-то ментальном уровне и почти всегда (если только это не касается секса) дает ему то, чего он хочет, но даже не произносит вслух. «Теперь только держаться подальше, пока это не закончится». — Извините, что звоню вам в такой ранний час и отвлекаю… Но… У вас ведь тоже сын-омега, и вы воспитывали его один. Как вы… — Чан прервался, зажмурился, мысленно обматерил весь свет, но продолжил, сгорая со стыда, — Как вы справлялись… Ну… С его течками? — В смысле? — не понял на том конце провода Кай, явно насторожившись от паники в голосе сына своего омеги. Да и вопрос прозвучал странно. Чан прикусил губу, снова мысленно проваливаясь сквозь землю. Он не знал, как можно это объяснить… Как сознаться. — Подожди, у Минхо течка? Он выздоровел? — внезапно вник в суть Чонин, будучи обо всем в курсе от своего мужа. — Да, да, именно! — горячо отозвался Чан, обрадовавшись, что ему не придется шуршать фантиком, имитируя помехи, и бросать трубку. Ведь Кай его единственный знакомый альфа-одиночка, воспитавший омегу. — Это же отлично, поздравляю, — в голосе отчетливо читалась искренняя широкая улыбка. — Так в чем проблема? Ему слишком плохо или что? — Ну… Это… Запах… — Чан говорил так тихо, что отчим его едва мог расслышать. — Запах? Что с ним? — Чонин действительно выпал в осадок, не понимая, что не так. — Он такой сильный… Я чувствую его в каждом уголке квартиры. Мне нужно уйти куда-нибудь на время? Но как я его оставлю? — Стой, подожди-подожди… Так ты, — альфа сделал многозначительную паузу, — реагируешь на его запах? Как альфа? Чонин звучал удивленно и озадаченно. — А разве… Не должен? — в тон ему отозвался Чан совсем пристыженно. — Ну… Отцы обычно не реагируют на течку своих детей, как и другие кровные родственники, — старший снова сделал долгую паузу, после чего уже бодрее продолжил, — Но вы родственники лишь на половину, так что… Всякое возможно. Чан чертыхнулся и накрыл лицо ладонью, словно это спасет его от позора и совсем отрешенно прошептал: — Что же мне делать? Кай вдруг понимающе хмыкнул и с издевкой подколол: — Что, настолько хорош? — Дядя Чонин, — с упреком вымученно протянул младший. Кай тихо рассмеялся. — Совсем не терпимо? — все же участливо поинтересовался он, даже с сочувствием. — Ты можешь привезти Минхо сюда, к Исину, я же все равно улетаю с Феликсом. Прослежу, чтобы этот его «Бинни» моего сына на руках носил и пылинки сдувал. Но перед тем хорошенько врежу. Уже лет пять руки чешутся. Чан подавил смешок, представив реакцию Кая, как только тот узнает про внука. Уж лучше Чанбину быть от него далеко в этот момент. Так же он не мог позволить выдать себя как какого-то пацана, у которого от запаха течного омеги крышу рвет, потому поспешил прервать этот неловкий разговор: — Я справлюсь, все в порядке. Просто, думал, может, есть какое-то средство специально для таких случаев. Но ничего, он мой племянник, нам еще несколько лет жить вместе, так что я должен привыкнуть к этому. Иначе как я смогу быть всегда рядом и защищать его? — Ты прав. Но не переоцени свои силы. Чуть что — и лучше сразу к Исину. Будь готов к тому, что ты будешь все три дня смотреть, как ему плохо, как его ломает, как твой собственный запах влияет на него. Не исключено, что он сам к тебе потянется. Природа альф и омег штука коварная. Ей все равно на возраст, чувства и запреты. Минхо смотрел на себя в зеркало в ванной. Точнее, придирчиво разглядывал. Мокрые волосы падали на глаза, капли с них стекали по лицу и по телу. Разве он не красивый? Он всегда считал, что да. Никогда не сомневался, что действительно хорош собой. Смазливое маленькое лицо, складная фигура, природный сладкий карамельный запах. Мечта, а не омега. Даже без запаха, он считал, что все равно не плох. Но не теперь. Когда ему нужно было внимание лишь одного конкретного человека, он уже не был так уверен. Какие волосы ему нравятся? Темные или светлые? Может, Минхо нужно перекраситься? Ему нравятся миниатюрные парни или Минхо следует еще подрасти? Ведь Хенджин очень высокий, а он ему очень нравится. Его привлекает карамельный запах Минхо? Или карамель нравится ему только на вкус вместе с кофе или мороженым? Почему он отреагировал так холодно? Почему не поцеловал, не попробовал его… на вкус? Его обещания, его слова, что Минхо его, Чана, омега… Все это правда или только слова утешения для мальчика без запаха? Минхо нравится Чану, как парень? А если… нет? Омежка устало зажмурился и привалился к холодной кафельной стене. «Лекарство» давно подействовало. Симптомы течки поутихли на время, как и запах, он больше не распространялся на всю квартиру, но все еще отлично слышался рядом с омегой. Минхо все еще было крайне неспокойно. Что, если это один единственный раз течка вернулась? Что, если у него всего одна последняя в жизни возможность переспать с альфой в течку? Сцепиться… К лицу мальчика резко прилила кровь. Он посмотрел на себя в зеркало и увидел стыдливый румянец на щеках. Сцепиться с Чаном. Даже думать об этом слишком запредельно. И сердечко предательски гулко стучит. Хотел бы он этого? Даже несмотря на возраст, несмотря на непонятные отношения, несмотря на частичное, но все же родство? И почему-то его глупая наивная омежья сущность точно знала ответ: «Все в порядке, если это Чан-хен». Омега оделся в длинную футболку, прикрывающую «все нужное» на случай, если течка снова начнется в полную силу, и домашние шорты до колена. Затем долго собирался с силами и чувствами, прежде чем покинуть ванную комнату. Удивительно, но его обостренное из-за течки обоняние, даже ослабленное вполсилы из-за блокатора, прекрасно ощущало местоположение альфы в квартире. Минхо буквально почувствовал, что тот сейчас в гостиной. Омега робко приблизился к арке и привалился на нее боком, глядя на сидящего на диване Чана, невидящим взглядом уставившегося в одну точку с телефоном в руках. Он, видимо, так и застыл, как только вернулся из душа. Вид у него был сонный, взъерошенный, усталый и вообще потерянный. Наверное, так выглядят все альфы-отцы-одиночки. Минхо невольно усмехнулся. — Я, кажется, не смогу поехать в аэропорт… — проговорил он тихонько, так, чтобы альфа его услышал, но не испугался. Однако Чан ощутимо вздрогнул, оборачиваясь к омеге. — О… Аэропорт… Я уже позвонил, что мы не приедем проводить, — альфа словно в подтверждение поднял свой телефон в руке. — Что? Ты не поедешь? Из-за меня? — омега неверяще подскочил на месте, — Это ничего, я могу остаться один. Он же твой лучший друг. Альфа решительно поднялся. В глазах у него плескалось отчаяние. — А если тебе станет плохо? Если ты потеряешь сознание, ударишься или просто тебе вдруг взбредет в голову выйти из квартиры? Да я с ума сойду, если оставлю тебя тут одного! На последних словах мужчина резко повысил голос, практически наорав на ни в чем неповинного ребенка. Минхо, глядя альфе в глаза, сглотнул тяжелый ком. Чан во всем был прав. И его коробило, что тот так расстроен из-за него. Чертова течка. Так не вовремя. — Прости, — осознав, что снова накричал на племянника, опекун тяжко выдохнул и прикрыл рукой глаза. Его разум все еще был затуманен течным запахом. Альфа как никогда чувствовал себя натянутой струной. И Минхо тоже ощущал это опасное перенапряжение. — Я приготовлю завтрак, — все же выдал он что-то более-менее вразумительное и даже успел развернуться в сторону кухни. — Я помогу тебе, — с энтузиазмом отозвался омежка, следуя за альфой, но был остановлен предупредительно выставленной ладонью и громким словно раскат грома «нет». Минхо замер на месте. — Нет! Иди в свою комнату, — резко рявкнул Чан, но, встретившись с затравленным взглядом племянника, и осознав, как это прозвучало, смягчился и добавил: — Пожалуйста, Минни. Оставь меня сейчас. Омега с горьким осадком согласно кивнул и ушел, чувствуя себя отвратительно. Завтрак был странным. Пересолен, да еще скорлупки яиц хрустели на зубах. Чан был очень тихим и молчаливым. А Минхо старался просто не нарываться. До самого позднего вечера, пока еще действовал блокатор, и пока Минхо послушно скрывался в своей комнате, все было не так уж и плохо. Приезжал Джисон, привез еды на два дня, освежителей воздуха и других жизненно-необходимых вещей. Только Чан не пустил его даже на порог, сам встретив у лифта в подъезде. И это маленькое проявление альфьей заботы согрело омежку. Но совсем тяжело стало под ночь. Минхо метался на кровати, стискивая и сминая одеяло. Его ломало. До боли. Как физической, так и моральной. Стоило закрыть глаза, как перед ними мелькали лишь губы Чана, его руки, его тело… Память словно дала сбой и теперь проигрывала лишь самые жаркие моменты, вызывая неуемное томление внизу живота. Как альфа сжимал его бедра, пальцами проскальзывая под шорты, как теплый влажный язык ласкал его шею, как он своим пахом толкался между его ягодиц через ткань одежды на обоих… Черт возьми, как хотелось, чтобы этой одежды не было тогда. Да и сейчас. Так хочется, чтобы Чан просто взял его. Ни о чем не думая. Просто пришел сюда и взял его, даже не спрашивая. Минхо даже не осознавал, как стал тихо звать его. Но когда осознал, он практически не узнал своего голоса, тот звучал слишком жалобно и в то же время слишком требовательно. И Чан пришел. Испуганный. Он действительно переживал. Омега едва мог пошевелиться, все его тело словно налилось свинцом и казалось не своим. Он видел черты дорогого человека очень размыто, в то время как чувствовал всем своим естеством. Он чувствовал, как тот растерян, в какой он панике, как зовет его в ответ. Но Минхо не мог ничего сказать, чтобы успокоить его, кроме как шептать «хен, пожалуйста». И просто умирал, когда чувствовал на себе его прохладные ладони. — Боже, ты горишь, Минхо, ты слишком горячий, — паниковал старший, касаясь руки и лба подопечного, — нужно сбить температуру. Немедля, альфа бережно подхватил мальчика на руки и отнес в ванну, пуская не ледяную, но достаточно прохладную воду, придерживая голову омеги. Тот был весь в поту, что скатывался градом с его лба и капельками проступил над верхней губой. Сами губы казались как никогда ярко-красными и притягательными. И Чан понимал это вовсе не от запаха течки, что вновь наполнил всю квартиру, но от своей глупой влюбленности. Ведь он попросил Джисона привезти не только продукты, но и блокаторы для альф с кучей ужасных побочек. Но лучше уж он возьмет удар на себя.  — Ох, хен… — хрипло прошептал омега с теперь уже осознанным взглядом. — Минхо… — альфа взволнованно снова накрыл лоб омеги рукой, с облегчением чувствуя, что жар немного спал, — ты так напугал меня, мышонок. — Прости. — Тебе не за что извиняться, глупый, — Чан нежно убрал влажную прядь волос с глаз омеги. — Кажется, нам придется поехать в больницу, если жар снова подскочит. — Нет-нет, не нужно, — Минхо ослабленно, но уверенно помотал головой. — Это нормально для омег в моей семье по папиной линии. У нас очень тяжелые течки. И с возрастом все хуже. Мои начались очень рано. Обычно же у всех в шестнадцать-восемнадцать, а у меня в тринадцать, представляешь? Папа всегда шутил, что, должно быть, мой истинный на десяток лет старше… И… Вот. Омега неловко затих, опустив глаза. Чан хмыкнул, легко усмехнувшись. — Истинный? Тебя пичкали этими байками? Минхо поднял на альфу уязвленный взгляд. Старший вдруг понял, что сказал ребенку нечто горькое. И очень неуклюже постарался это исправить, брякнув: — Однако, по всей видимости, твой папа был прав. Выражение лица омежки потеплело. Он даже смог слабо улыбнуться. Ему очень хотелось верить, что Чан говорит о себе. И говорит серьезно. Предчувствуя, что сейчас может последовать серьезный разговор — это почти читалось в глазах омеги — альфа поспешил развеять волшебство момента, где слова зашли про истинных, Минхо смотрит на него слишком с надеждой, а он перед ним на коленях на кафельном полу. — Ладно, давай вылезать, не то простудишься. — Я правда могу остаться с тобой? — неверяще переспросил омега, что даже рот как распахнулся, да так и не закрылся. За него это сделал Чан, коснувшись пальцами подбородка, на мгновение отвлекаясь от заботливой сушки полотенцем головы, шеи и плеч Минхо. — Да, — уверенный кивок, — Не хочу завтра утром обнаружить в твоей комнате кучку углей. Последнее время я сплю как убитый, даже криков за дверью не услышу. Поэтому лучше оставайся здесь, рядом, чтобы я мог в любое время снова закинуть тебя в ванну, русалочка. — А мой… Мой запах? Он… Не смущает тебя? — Твоя безопасность для меня важнее всего, — ловко выкрутился Чан, даже не обманывая. Омега испытал смешанные чувства. С одной стороны — здорово, ему дали законное право в течку спать со своим альфой. А с другой — только спать. Рядом. А если снова начнется жар и бред? И он станет бесстыдно просить альфу о самых грязных своих желаниях? Ну и еще, стало немного горько: значит ли это, что Чан к нему абсолютно равнодушен в сексуальном плане? И почему утром он был таким потерянным, нервным, а сейчас улыбается ему так светло, смотрит с нежностью и вытирает его белым махровым полотенцем с такой заботой? Все это сбивало с толку. И Минхо слишком боялся знать ответы. «Ты будешь все три дня смотреть, как ему плохо, как его ломает, как твой собственный запах влияет на него». Чан засыпал с мыслями о Минхо. Почти в метре от него, на самом краю своей половины широкой постели. И сжимал его протянутую руку в своей. Нежно поглаживал большим пальцем, даже сквозь сон. Так он мог чувствовать температуру и пульс омеги. Успокаивать его, придавать чувство защищенности. И с теми же мыслями, только о его омежке, он, вздрогнув, проснулся, когда пальцы мальчика до боли сжали его руку. Альфа приоткрыл глаза и посмотрел на омегу перед собой. Тот, тяжело дыша, весь скрутился в клубок от невыносимой тянущей боли внизу живота, уткнувшись лицом в подушку. Сердце Чана колко сжалось. Ему было все равно, что омега уже невозможно сдавливал его руку, пусть бы даже пару костей сломал, но смотреть как он мучается… Как он может спокойно себе спать, когда его омега так мучается? — Малыш, — тихонько позвал альфа, снова поласкав большим пальцем руку младшего, — иди сюда. Минхо дернулся от внезапного голоса и замучено посмотрел на Чана, сверкая слезинками на глазах. — Прости, я разбудил тебя… — его голос дрожал как от озноба и хрипел. — Тшш, — мягко прервал его альфа и потянул к себе, тоже двигаясь к нему навстречу, — иди ко мне. Чан раскрыл объятья и принял в них несопротивляющегося омегу, подставляя ему между ног свое бедро и прижимая за ягодицы к себе плотнее. Мин вскинул на дядю удивленный взгляд. Альфа расслабленно и уверенно ему улыбнулся, низко прошептав в самое ухо: — Толкайся. Омежка снова посмотрел на Чана с неверием. Может, у него галлюцинации из-за течки? — Не бойся, — подбодрил его альфа, нервно облизывая губы. Придерживая за бедра, он помог ему сделать первый толчок. Омега рвано громко выдохнул и спрятал от смущения лицо, уткнувшись в шею альфы. Умирая от его невероятного запаха, ощущения его кожи на своих губах, его рук на своей заднице и крепкого бедра, что упирается ему в пах, мальчик благодарно скользил по коже губами и дарил легкие как трепет крыльев бабочек поцелуи, получая в ответ не менее нежные прикосновения прохладных губ в лоб, висок или макушку. Он снова непроизвольно толкнулся и вцепился в альфу покрепче, комкая футболку. Минхо сейчас ненавидел одежду, только она и разделяла его с Чаном, не позволяя быть кожа к коже. — Мх… Уммм… — омежка продолжил толкаться, постепенно сменяя боль на томительное возбуждение, и едва мог сдерживаться, чтобы не стонать в голос, потому протяжно мычал, хныкал и кусал губы, все так же уткнувшись в шею альфы, и боясь даже глаза поднять от стыда. Но вместе с толчками, один за другим, все быстрее и резче, вся стыдливость отступала куда-то на самый дальний план. Минхо уже не стеснялся отчаянно двигать тазом в гонке за постоянно ускользающим чувством наслаждения. Ему хотелось больше. Чтобы изнутри. И тогда он уже не выдержал и немного отстранился, заглядывая в лицо Чану, который прикрыл глаза от всего этого безумия и тоже тяжело дышал, просто наслаждаясь близостью омеги, его доверчивостью, его телодвижениями и мокрыми поцелуями. Минхо потянулся и приник губами к губам альфы, пытаясь вложить в этот поцелуй всю силу своей немой отчаянной просьбы взять его всего без остатка. И глаза в глаза, но лишь мысленно: «Разве ты не видишь, что я весь для тебя? Просто возьми то, что и так уже тебе принадлежит». А вслух с придыханием: — Хен, пожалуйста. Я не могу. Чан матерится себе под нос, но приспускает с омеги белье и смотрит на него нерешительно — он первый раз с неопытным омегой. Вдруг он причинит ему боль? Но Минхо, словно прочитав его мысли, прижался телом плотнее и в нетерпении поерзал, губами вовлекая альфу в глубокий поцелуй. За то совсем недолгое время, что они проводили вместе, младший уже приноровился неплохо целоваться. Конечно же, благодаря опытному учителю. И хотя Минхо не с кем было сравнивать, он был безусловно уверен, что его учитель самый лучший. Чан улыбнулся сквозь поцелуй — первый раз его «ученик» взял на себя ведущую роль, нахально лаская язык своего хена. И он почувствовал себя увереннее в том, что намеревался сделать: альфа собрал пальцами по ягодицам омежки течную смазку и, распределив, нежно обвел колечко мышц, с нажимом лаская. Минхо задышал в поцелуй чаще и, вздрогнув, промычал от незнакомых ощущений, как только Чан попытался проникнуть одним пальцем внутрь. Омежка сжался, крепко зажмурившись и стиснув зубы. Ему не было больно, но очень странно. Чтобы расслабить и отвлечь младшего, мужчина принялся покрывать поцелуями его лицо и шею, позволяя себе распробовать его мягкий омежий вкус, лаская, покусывая и посасывая чувствительную карамельную кожу мальчишки. Чан задыхался от лавины собственных ощущений. Это было настолько сладко, что никогда в жизни он не пробовал ничего более удивительного. И если бы не блокаторы, которыми он напичкал себя ради безопасности племянника этой ночью, он бы уже давно сорвался, без всякой совести обесчестив юного омегу и заклеймив своим укусом. Но блокаторы работали как надо — напрочь заглушали его либидо. Альфой двигало лишь желание помочь племяннику. Этим вечером он прочитал, что «массаж» для омеги там помогает справиться с течкой. И сначала способ показался ему диким и немыслимым в данной ситуации. Но чем больше он смотрел на его страдания, тем больше думал о том, что если он это сделает, то в этом нет ничего дурного — почти что медицинская помощь. Так он себя утешал. Ну или оправдывал. Потому уверенно ввел палец на всю длину под тихий всхлип Минхо и заботливо тихо прошептал ему на ухо: — Потерпи немного, сейчас пройдет. И омежка терпел, постепенно привыкая и расслабляя мышцы, тем самым позволяя старшему растягивать себя. Он даже не заметил, как Чан добавил второй палец, будучи уже на грани. Альфа толкался в него размеренно и нежно, надавливая на заветный комок нервов, доводя омежку до исступления. Тот уже не сдерживался звонко постанывать в голос, тем самым предоставляя мужчине почти что моральный оргазм. Чан вспотел не меньше омеги, чувствуя как по виску стекает капля. И сумасшедше целовал губы младшего с испариной, пока омежка до боли стискивал в руке его волосы на затылке. Теперь он абсолютно точно знал, что обожает своего племянника. Не так, как обожают маленьких детишек, словно котят или что-то умилительное, а вожделенно обожает. И клялся себе, что как только будет можно, он целиком и полностью отыграется за все то время, что приходится терпеть. И видит бог, ему плевать, если Минхо к тому времени передумает. Чан уже никогда его не отпустит.