Baby, Lovin' You Mo'

Минхо проснулся в постели один. И прежде, чем успел расстроиться и напридумывать всякого, почувствовал совсем легкий, едва уловимый запах домашних панкейков. Довольно улыбнувшись, он по-кошачьи потянулся, уткнувшись лицом в подушку. В эту минуту он ощутил что-то очень похожее на счастье. Просыпаться в его постели, знать, что он поблизости — готовит для тебя завтрак — и вдыхать его природный запах, смешавшийся со своим собственным. Разве это не лучшее утро, в которое он просыпался? Снова сладко потянувшись, омега поднялся, выбравшись из-под одеяла, но затем плавно опустился обратно, не желая расставаться с этим ароматом лесных орехов в карамели, плотно осевшем на все еще теплых простынях и немного на самом омеге. Минхо скомкал одеяло и уткнулся в него носом, блаженно прикрыв глаза. Он хочет так же пахнуть. Всегда. В бесчисленных метаниях при расставании с кроватью альфы, мальчик невольно скользнул взглядом по стене, где по обыкновению висели чановы любимые снимки. И кое-что его зацепило. Он неожиданно подскочил с постели и приблизился к стене. Да, зрение его не обмануло. — Как давно это здесь? — пробормотал он себе под нос. В самом центре теперь висел тот самый снимок, что был сделан в фотобудке парка аттракционов. Омежка с трепетом провел по нему кончиками пальцев, вдруг осознавая, что он реально влюблен. Это не просто какое-то омежье влечение, подростковое помешательство, временное увлечение или еще какая ерунда, про которую говорят, что пройдет. И даже не чувство безмерной благодарности к своему покровителю. Он просто чертовски сильно влюбился в этого мужчину, у которого волосы всегда одуванчиком, ямочки на щеках и озорные искорки в глазах. И пусть у них еще впереди тысячи дней ссор, обид и недопониманий, омега уверен, что он готов их пережить ради вот таких вот редких минут щекочущего счастья в груди. Когда видишь своего альфу у плиты, когда обнимаешь его сзади и когда расслабленно виснешь на нем, прижавшись к широкой спине. — Выспался? — с улыбкой спросил Чан, не оборачиваясь и снимая последний блинчик со сковороды. Омежка невнятно муркнул что-то похожее на согласие. — Иди в душ и возвращайся завтракать, — альфа извернулся и чмокнул младшего в лоб. — Не хочу. — Что значит «не хочу»? — старший обернулся и с мягкой строгостью посмотрел на парня, который теперь переприлип к нему спереди. — Ты грязнуля? Чан потрепал без того лохматые волосы племянника. — Тогда твой запах смоется, — почти пожаловался Минхо, словно бы немного с упреком. Альфа принюхался. Утром он снова выпил пару капсул блокаторов, и его нюх притупился. Даже в такой близости он почти ничего не почувствовал. Внутри неприятно екнуло — кажется, он уже начинает терять альфье обоняние. Но даже этого ему было достаточно, чтобы мысленно представить, как притягательно сейчас пахнет его омега. И как потрясающе он мог бы пахнуть, если бы только у них случился секс. А вслух уверенно выдать: — Я с грязнулями не обнимаюсь, — и отлепить от себя младшего за ворот его футболки. Минхо с досадой надул губы и послушно отправился в ванную. Чан усмехнулся ему вслед с глазами-полумесяцами и вернулся к последним приготовлениям завтрака. Однако потянувшись к ручке сковороды, альфа внезапно остановился, замерев и поморщившись. В груди странно защемило. Он оперся рукой на край стола и тяжело выдохнул, прижав ладонь к груди, где все еще пульсировала с биением сердца тупая боль. — Ты не видел ту твою футболку, которую ты мне отдал в первый день? — омега внезапно снова появился на кухне. — Не могу найти… Тебе плохо? Лицо младшего мгновенно сменилось на обеспокоенное. Опекун резко выпрямился, словно не он тут секундой назад загибался и едва не падал. — О, а разве она не у тебя? — спросил он как ни в чем не бывало, все так же по-утреннему солнечно улыбаясь. И между тем активно разбирая посуду. Минхо прищурился. Его не покинуло призрачное ощущение, что что-то тут не так. — У меня ее нет. Может, она у тебя? Кто последний раз разбирал постиранные вещи? — Кажется, это был как раз таки папа. Тайна раскрыта, — с улыбкой пожал плечами Чан, для вида чрезмерно увлеченный приготовлением сока на завтрак. Племянник фыркнул, бурча себе под нос что-то про слишком большой шкаф альфы, в котором невозможно ничего найти, и так же быстро как появился, скрылся. Мужчина с облегчением выдохнул, прикрыв глаза и всем телом устало привалившись к холодильнику. Он чертовски вымотан. И чем дальше — тем хуже. Сможет ли он выдержать еще два дня в том же темпе? А еще три года? Быть ему седым в тридцать, не иначе. И только потом, медленно, тягуче, поскрипывая, до него вдруг стал доходить смысл последнего бубнежа от мелкого. Чан резко распахнул глаза, на секунду уставившись в одну точку. А после, сорвавшись, метнулся в свою спальню, лишь надеясь, что не опоздал. Но нет. Омега стоял у раскрытого шкафа с полупрозрачным пузырьком в дрожащих руках, со смесью горечи и обиды на хмуром лице вчитываясь в маленькие буковки на этикетке. Заметив дядю, он поднял на него тяжелый взгляд. Альфа сначала нерешительно замер в шаге от омеги, но затем молча потянулся за баночкой. Да вот только Минхо отдернул руку. А в следующую секунду, с шуршанием капсул внутри, пузырек мощно ударился Чану в висок и свалился на ковер к ногам. Младший изо всех сил сжал руки в кулаки. — Это вот так ты держишь свое обещание никогда не оставлять меня? Слова прозвучали для старшего хлеще любой пощечины. Извинения застряли комом в горле. Минхо захотелось сбежать из этого ада — что он и сделал, слишком больно для себя самого пихнув своим плечом плечо альфы, и скрылся в ванной комнате. Альфа зажмурился на секунду, все же найдя в себе силы не опускать сейчас руки. Он поднял пузырек и кинул взгляд на наклейку — в последней строке о побочных эффектах значились возможные инсульт, инфаркт и летальный исход. Чан стоял перед дверью в ванную с той самой футболкой в руке. Там уже как минут двадцать стих шум воды. Он приблизился к двери вплотную, почти касаясь лбом прохладного дерева, и тихонько постучал. Без всякой надежды, что откроют. Но дверь мягко отворилась. Минхо стоял перед ним свежий после душа, прикрываясь большим белым полотенцем. Как всегда чертовски привлекательный, но с опухшими красноватыми глазами и розоватым носом. «Опять до слез довел». Альфа протянул когда-то свою чистую футболку, и омега молча ее принял, не поднимая на него глаз. Чтобы одеться, дверь он даже не прикрыл. Просто отложил на сушилку полотенце, открывая вид на мальчишеский худощавый, но подтянутый от тренировок торс. Будучи уже в черных боксерах, он без стеснения надел футболку, в то время как Чан взглядом ласкал его бока и выпирающие тазовые косточки над кромкой белья. И Минхо поймал этот его блуждающий взгляд, когда невольно вскинул голову. «Ну за что такой невыносимый?» — подумали они друг о друге одно и то же, и, не сговариваясь, оба сделали шаг вперед, кидаясь в объятья. Чан склонился к губам омежки и так яростно поцеловал, что у младшего дыхание перехватило и заискрилось перед глазами. Он целовал его глубоко, напористо и так щемяще-ласково, что коленки дрожали и руки не слушались, судорожно комкая домашнюю футболку на старшем. Но даже так омега не смог выкинуть из головы то, что учудил его глупый-глупый-глупый, да вообще в конец поехавший альфа. И ладно бы он был таким изначально, но Минхо прекрасно осознавал, что стал причиной всего этого безобразия. И вот вообще как-то не легче с этого. Потому отстранился немного, разрывая поцелуй, но продолжая жадно дышать его губами: — Больше никогда… Эти блокаторы… Не надо, хен. — Никогда, — тихо подтвердил старший, до боли стискивая в руках хрупкое тело племянника, который, услышав нужный ему ответ, доверительно прикрыл глаза. В порыве Чан подхватил младшего под бедра и усадил на стиральную машину, все так же плотно прижимая к себе и целуя, целуя, целуя. До саднящих губ. Как в последний раз. Минхо от такого пыла плавился как на костре, и все еще не прекратившаяся течка омеги дала о себе знать — он почувствовал, как потек, а в паху налилось и затвердело. Он с отчаянием простонал в поцелуй и толкнулся тазом, искренне надеясь, что и в этот раз старший обязательно ему поможет, но вопреки всему, тяжело дыша, даже почти задыхаясь, Чан отстранился и по-отечески прижался с нежным поцелуем ко лбу мальчика. А вместе с восстановившимся дыханием хрипло, но уверенно сказал: — Собери вещи. Я отвезу тебя к Исину. Чан ушел, а Минхо еще долго обескураженно смотрел в одну точку перед собой, где в зеркале отражалось его красивое лицо с раскрытыми зацелованными губами и пустым отсутствующим взглядом. Быстро покидав свою обувь, омежка резво взбежал по лестнице, насколько то позволяла его больная нога. Исин тяжело вздохнул, глядя ему вслед. — Не переживай, он все поймет, — омега мягко похлопал рядом стоящего сына по плечу, вдруг поймав себя на мысли, что испытал дежавю. Юный альфа точно так же молча убегал к себе в комнату, когда решения папы казались ему несправедливыми. Было время, он злился и ранил близких ничуть не меньше, чем Минхо сейчас. Теперь же сын сам оказался на его месте, испытывая на себе все «прелести» подросткового недовольства. На пороге родительского дома Чан неотрывно с болью смотрел на лестницу, где скрылся его подопечный. Минхо сбежал от него даже не попрощавшись. Он вообще больше не говорил с ним и отводил взгляд. Обиделся. — Я словно его предал, — тихо произнес сам себе альфа, опустив глаза в пол. — Это ради вашего блага, — поддержал старший, отцовское сердце которого сжималось от болезненного и уставшего вида своего сына. — И тебе нужно как следует отдохнуть. Альфа покачал головой: — Я в студию. Исин понимающе кивнул. Для Чана нет средства отвлечения лучше, чем уйти в работу. — Ни о чем не беспокойся, я позабочусь о нем. Чан кивнул, но лицо у него все еще было таким унылым, словно тот откусил лимон. Все его естество колотило изнутри от чувства безнадежной разлуки с омежкой. Пусть и всего на два несчастных дня. Но уже слишком много, чтобы медленно сходить с ума в опустевшей квартире и просто не ощущать его рядом. Не слышать мягкий топот его ног по квартире или сопение под боком… И знать, что ему сейчас больно. И накручивать себя еще больше, представляя, каким брошенным считает себя мальчик. — Хен. Опекун неверяще поднял глаза. На лестнице снова стоял его маленький запыхавшийся омега. Бежал обратно, боясь, что Чан уже уйдет. Ребенок смотрел на взрослого так преданно и отчаянно, что у того очередной раз болезненно сжалось в груди. Альфа с надеждой раскрыл объятья, а Минхо, не колеблясь, слетел по лестнице и повис на его шее, прижатый к торсу сильными руками. Старший зажмурился, уткнулся лицом в его волосы, и, совершенно забыв, что рядом, между прочим, его папа, жадно втянул запах омеги, желая в нем раствориться. — Ты приедешь вечером? — очень тихо спросил мальчик с надеждой. — Приеду, — не задумываясь ответил альфа, хотя и не планировал этого делать. И надо было бы уже отстраниться, но никто из них не мог. — Мы приготовим для тебя ужин, — мягко вклинился старший омега, напоминая о своем присутствии. Минхо неловко отступил, почувствовав свой поступок неуместным. Ведь Исин против их отношений. Все равно что демонстративно ослушаться. Чан понял это и потрепал мальчишку по волосам, как бы говоря, что все в порядке и ему нечего стыдиться. — Я приеду, — еще раз заверил он, на время прощаясь. Ливень хлестал по лобовому стеклу, альфа материл весь свет за вечернюю пробку. Он сожалел, что решил сперва после студии заехать домой и принять душ, чтобы освежиться и расслабить натянутые нервы. Но теперь время давно перевалило за самый поздний ужин, а он еще только выехал на загородную трассу, где уже было более-менее свободно. Он подъехал к дому, когда заметно стемнело, и даже дом, казалось, впал в полудрему. В помещении горели лишь ночники. Чан с унынием понял, что опоздал. На пороге его встретил папа: Исин светился своей привычной теплой улыбкой, но чуть более усталой и сочувствующей, чем обычно. — Он только уснул. Жар извел его до крайности. Мне пришлось дать ему совсем немного снотворного. Пусть хоть часок передохнет. — Ох… — только и выдал обеспокоенно опекун, снимая с себя мокрую кожанку и заглядывая вверх над лестницей, уже готовый взлететь по ней в спальню к омежке. Исин уловил его намерение и кивнул в сторону гостиной: — Он так ждал тебя, глаз с окна не сводил. Чан проследил за жестом папы и приметил на диване маленький свернувшийся в плед клубочек. В груди разлилось терпкое непередаваемое тепло. Альфа кинул жалобный взгляд на Исина, как бы спрашивая «можно, ну можно, ну пожалуйста?». И после робкого кивка от того, бросился в гостиную, неуверенно замирая перед зыбко спящим подопечным. Омежка тяжело дышал и хмурился во сне, словно провалился в очередной из своих кошмаров, где теряет самых близких людей. Старший опустился на колени у дивана и осторожно накрыл своей ладонью горячую руку Минхо с намерением не разбудить, но передать свою поддержку и покровительство. Однако тот внезапно вздрогнул и проснулся, почувствовав своего альфу. — Спи, малыш. Ты устал, тебе нужен крепкий сон, — поспешил исправить свою оплошность Чан, при этом переплетая с ним свои пальцы в замок. Омега сжал в ответ его руку и слабо улыбнулся. — Ты приехал. — Прости, что так поздно, — опекун принялся свободной рукой ласково поглаживать растрепанные волосы подростка. — Я скучал, — хрипло произнес младший шепотом, а на его глазах выступили слезы. «И думал, что ты уже не приедешь». — Я тоже, — прошептал в ответ альфа и на миг обернулся, убедившись, что папа за ними не наблюдает, после чего быстро, словно украв, с чувством поцеловал руку омеги, все еще сцепленную в замок со своей ладонью. Минхо на это просиял улыбкой, но вид у него все еще был болезненный и очень ослабший. Альфа внутренне распадался на осколки, когда видел своего омежку таким уязвимым и потухшим. А еще запах. Теперь он чувствовал его в полной мере, сдерживая свое обещание больше не принимать блокаторы. И это было одновременно бесподобно и огосподибожекакнесорваться. Ему хотелось заскулить в голос от того, как сильно действовал на него омега. И единственное, что все еще его сдерживало — бесконечная нежность к этому невинному созданию. — Прости, я почему-то засыпаю… — на грани слышимости лепетал омега, пока его веки нещадно тяжелели, — ты же приедешь завтра? Хен… Мне так страшно. Рука мальчика резко совсем ослабла. Он снова забылся беспокойным сном. И Чан вдруг осознал, что вот так больше невозможно. Подскочив на ноги, тот сорвался с места и стремительно направился на второй этаж, взлетев по лестнице. — Что ты делаешь? — с опаской спросил Исин, заглянув в бывшую спальню Феликса, где его сын метался по комнате и собирал вещи в дорожную сумку. — Я его забираю. Старший омега покачал головой и прикусил губу, так как его худшие опасения подтвердились. — Умоляю, Чан, одумайся. Ты не выдержишь. — Я больше не собираюсь заставлять его терпеть. Альфа оторвался на время от сборов и обреченно посмотрел в глаза своему папе. Тот прикрыл рукой лицо и обхватил себя другой. Его всегда гордо поднятые в безупречной осанке плечи низко опустились, и сам он вдруг в глазах альфы стал маленьким и хрупким огорченным папой, а не сильным и гордым отцом-одиночкой, готовым ради своего сына горы свернуть. — Боже, Чан… Ты уверен, что поступаешь правильно? — его голос дрожал. — Прости, — альфа подошел к папе и мягко обнял, бережно прижимая к себе и утыкаясь носом в изгиб шеи, который все еще хранил в себе нотку природного запаха его родного отца. Единственное, что им двоим от него осталось, когда тот ушел. — Я знаю, тебе пришлось многое пережить. Ты сделал ошибку в молодости, и теперь эта «ошибка» поступает не лучше, чем тот, кто когда-то стал причиной твоей ошибки. — Ты вовсе не ошибка. Ты лучшее, что было у меня в жизни, — глаза омеги увлажнились и тепло засияли в свете ночника. Альфа благодарно улыбнулся в ответ. — Это моя вина: я считал, что смогу удержать того зрелого и самодостаточного альфу, отдав ему всего себя — невинного, юного и глупого… — Ты не виноват. Ты лучший в мире папа, — перебил его Чан, качая головой. — Но он вернулся к своему другу детства, которого любил от начала и до самого конца, и к сыну, о котором долгое время даже не знал, — с горечью продолжил Исин, словно утопая в омуте былых несбывшихся надежд. — Омеги, которых ты с детства любишь и оберегаешь… Ты уверен, что у тебя не осталось чувств к Хенджину? Уверен, что никогда не был влюблен в Феликса? Альфа мягко усмехнулся, ненавязчиво взял старшего за руку и крепко сжал его ладонь в своей руке, уверенно заглянув тому в глаза.  — Я не такой как он. Минхо мой единственный. И мне не нужен никто другой. Конечно, я не перестану любить своих друзей и заботиться о них. Феликс уже нашел свое счастье, и Хенджин тоже обязательно найдет. А мое счастье — это Минхо. Ты же не запретишь мне быть счастливым? Исин посмотрел в ответ обреченно, словно говоря «но он же внук твоего отца», однако молча с безнадежностью покачал головой, будто отметая любые противоречащие мысли, а после с улыбкой обнял сына вместо тысячи слов. Счастье ребенка куда важнее чего бы то ни было. Чан облегченно выдохнул, принимая это безмолвное родительское благословение. Он понимал, что папа все еще считает его выбор неправильным, но он приложит все свои усилия, чтобы однажды родитель посмотрел на них как на союз, созданный на небесах, не иначе. Сам альфа уже нисколько в этом не сомневался, укутывая спящего омежку в плед и на руках перемещая его в машину. Мальчик проснулся на минуту, удивленный и немного напуганный внезапной сменой обстановки, но услышав родным голосом с водительского места «мы едем домой», с полуулыбкой снова умиротворенно провалился в сон. Чан пропустил Минхо первым в квартиру и закрыл после себя дверь. Ему было неловко. Вряд ли племянник понимал, что его сейчас ждет. Да сам альфа плохо понимал, что их сейчас ждет. Как он должен все начать? Страстно — с порога наброситься, или сперва поговорить с ним, морально подготовить? Почему так сложно? Прежде у него не было таких неловкостей — все происходило само собой, стихийно. А тут он делает это вполне себе намеренно. И он, как старший и более опытный, должен направлять младшего. Но как его направлять, если он сам себя не знает, куда деть? А Минхо спокойно стоит перед ним, как грибочек с накинутым на голову пледом. Смотрит выжидательно. — Есть хочешь? — дежурный родительский вопрос. — Мы поужинали, — отрицательно мотает головой. — А… В душ? — уже более неловкий вопрос. Но неловкий лишь для Чана, потому как с подоплекой. — Я помылся перед ужином, — омежка тоже немного смутился, но по другой причине, — чтобы тебе было легче переносить мой запах. Альфа кивнул понятливо и суетливо закинул свою кожанку на вешалку, после чего снова одарил племянника странным взглядом. Минхо впервые видел такой его взгляд — вроде бы решительный, но явно немного потерянный. И было в нем что-то еще, чего омега еще никогда на себе не испытывал. — Посмотрим… Кино? — почему-то обыденные фразы давались сейчас не без труда. Омежка просто кивнул в ответ, будучи все еще очень сонным, и поплелся к дивану. За его спиной тяжко вздохнул один очень взволнованный альфа. На автомате он как обычно прошел следом и, включив телевизор, пультом вышел в приложение на поиски хоть чего-нибудь подходящего. Минхо тем временем устроился на диване и уже ждал, когда альфа займет место рядом с ним, чтобы прильнуть и умоститься на его плече. Но Чан, казалось, не спешил присесть, оставаясь стоять с пультом в руках, внимательно вглядываясь в киноафиши. — Что ты хочешь? Экшн или комедию? — Все равно, — мальчишка пожал плечами. — Если не выберешь, то будем смотреть драгонболл по второму кругу, — почти пригрозил старший, прекрасно зная, что Минхо от подобного не в восторге. На его удивление, омежка промолчал. Альфа продолжил бессмысленно жать на пульт, каруселью прокручивая вереницу новинок кино. И на вид, казалось бы, просто оттягивал время. Что в действительности так и было. — Хен, — неожиданно позвал его омега, на что Чан обернулся. Минхо приглашающе похлопал ладошкой место рядом с собой. Старший немного стушевался, но послушно завалился на диван. Омега нежно улыбался, протягивая край своего пледа, и Чан не мог оторвать взгляд от его улыбки. Они просто смотрели друг на друга в полной темноте, где светился лишь плазменный экран на стене и приглушенный ночник на столике, и обменивались несказанным «мне так хорошо рядом с тобой». — Отец как-то говорил мне, что перед сном надо смотреть документалки про космос, — неловко нарушил тишину Минхо, лишь бы не ляпнуть что-то вроде «обними меня». У старшего все слова омеги мимо ушей. — Отросли… — протянул он задумчиво и коснулся волос младшего, аккуратно убирая челку с сияющих в полумраке глаз. А рука его так и зависла, трепетно перебирая пряди. Минхо ничего не ответил, прикрыв веки, как довольный лаской кот. Чан вдруг вспомнил день, когда они с племянником ходили в кино, и как, возможно, именно тогда он влюбился в солнечную улыбку и искрящиеся глаза мальчишки. Только сейчас он вдруг осознал, что капля по капле, этот ребенок взрослел в его глазах, стремительно превращался из гусеницы в бабочку, из мальчика в мужчину, и вихрем закручивал все его мысли, в центре которых был лишь он один. — Помнишь, я обещал убить любого, кто хоть пальцем тебя тронет? — с улыбкой припомнил альфа, рукой скользнув с волос племянника на его притягательное лицо, половина которого идеально помещалась в ладони. — Ты трогал меня даже больше, чем одним… — ухмыльнулся младший, по-озорному глядя на Чана, а затем тихонько зашептал, — Так что момент уже упущен — ты прощен. — Знаешь, — в тон ему так же тихо произнес альфа, — это то самое чувство, когда главным злодеем оказывается именно тот, кто был ближе всех — от кого меньше всего ожидал. Как дворецкий. Или альтер-эго. — Ну тогда, я изначально все разгадал, — победно улыбнулся Минхо, — Я же говорил, что это было свидание. — Не говорил, — с ухмылкой покачал головой старший. — Говорил, — возразил омега, нахмурившись. — Неа. — Да! — младший пихнул альфу ногой в бедро. — Ишь, мелкий! — по-доброму возмутился Чан и захапал омежку к себе в объятья, тогда как тот сопротивлялся, брыкаясь, и дулся для вида. Через пару секунд Минхо оказался у мужчины на коленях и, осознав свое положение, неловко затих. Ведь течку еще никто не отменял. — Хен, — Минхо уперся ладонями в грудь, в попытке сохранить дистанцию, — лучше не надо. — Почему? — альфа всерьез стушевался: вдруг племянник передумал и не готов зайти с ним слишком далеко? Рукой Чан слегка проник под одежду юноши, невесомо оглаживая бархатистую кожу на пояснице, в тщетной попытке просто приласкать, чтобы мальчик расслабился. Омега отреагировал на незначительную ласку довольно остро — резко прогнулся в позвоночнике и до боли впился пальцами в плечи старшего. — Ох, нет… — он зажмурился, так как внизу живота сладко потянуло и отозвалось болезненным возбуждением в паху. Его организм требовал альфу, а ему самому просто хотелось спокойно провести с ним вечер, чтобы как прежде: плечом к плечу, бедро к бедру, разговорами обо всем и ни о чем и невинными ласками. Хотелось именно вот так, чтобы на утро проснуться вместе и метаться по квартире, проспав все на свете. Прежде он молил богов, чтобы его запах поскорее вернулся, но теперь он думал о том, что лучше бы он еще пару лет прожил без течек. Минхо чувствовал себя сплошным недоразумением, предназначение которого разрушить в хлам жизнь и остатки нервов своего самого дорогого человека. — Минхо-я, посмотри на меня, — мягко прошептал Чан, прижимая омегу к себе ближе, и как только тот выполнил его просьбу, продолжил, — Хочешь стать моим этой ночью? Конечно же, у омеги сердечко не слабо так затрепетало, если не сказать заколотило по ребрам. В голове моментально стало пусто, и только где-то на задворках сознания пронеслось перекати-поле, имя которому «Что, серьезно?!». Дыхание против воли участилось. Он смотрел на старшего как до смерти напуганный зверек. И молчал. Даже рефлекс кивания словно замкнуло предохранителем. «Доигрался?» — язвительный голосок самосохранения. Не дождавшись ответа, Чан легко коснулся пальцами щеки омеги и провел ими ниже, обведя контур так полюбившихся ему губ. Минхо отмер и томно прикрыл глаза, боясь пошевелиться. Вдруг это сон, и он сейчас проснется в доме Лея-сонбенима на том диване в гостиной? — Если ты не хочешь, то… Мы можем ограничиться чем-то вроде как вчера. — Не хочу, как вчера, — ответил на это Минхо, осознавая, как напряжены плечи альфы под его ладонями. Он едва сдерживал себя. Должно быть, ответь мальчишка отказом — старшему пришлось бы выйти в окно. — А чего хочешь? — спросил он так робко, словно вся его уверенность стремилась к нулю. Омега весь зарделся, особенно кончиками ушей. И вместо неловкого ответа сделал еще более неловкую вещь — обхватил губами большой палец Чана, что мгновением назад, лаская, обводил их контур. Мужчина от такого действия перестал дышать и обратился в камень. Минхо же коснулся кончика пальца языком и больше вобрал его в рот, несмело посасывая. Когда секундой позже альфа пришел в себя, то в одно мгновение мягко сменил свой палец на язык, вовлекая омегу в глубокий развязный поцелуй, а вместе с тем спешно подмял под себя и завалил на диван. Ему дико хотелось всего и сразу: сорвать одежду, зацеловать каждый сантиметр, заставить стонать, грубо трахнуть и пометить. Оттого руки беспорядочно блуждали по юному телу, хватаясь то за бедра, то за пояс джинсов, то возвращаясь под задравшуюся до груди худи. Омега едва мог ловить воздух в таком запале, ощущая себя как один сплошной сгусток из возбуждения, восторга и похоти. И все, что он мог, это просто отзываться на каждое касание Чана, жаться плотнее к его разгоряченному телу и дрожать от нетерпения. Осознавая, что он вот-вот заставит Минхо плакать от саднящих губ и задыхаться, Чан плавно перешел с поцелуями на его лицо, а по линии скул на открытую беззащитную шею с чертовски привлекательным мальчишечьим изгибом выступающего кадыка. Омега ощутимо вздрогнул, когда альфа куснул его посильнее, оставляя очередное маленькое красное пятнышко. Худи стала первым препятствием, которое альфа спешно устранил, безжалостно отправив куда-то на пол. Следом отправилась его же кофта, которую стянул с него Минхо. Омега теперь разглядывал его обнаженного прямо и без стеснения, как свою собственность. Пальчиками исследовал каждый изгиб и каждую ямочку на мощном рельефном теле, в то время как Чан расстегивал на нем джинсы и грубыми нетерпеливыми рывками стаскивал их вместе с бельем и носками, заставляя младшего вскинуть бедра и тихо шикнуть от ощущения освободившейся из тисков одежды плоти. Мальчишка стеснительно прикрылся рукой, оставшись перед мужчиной обнаженным с головы до пят, и даже с обнаженными в лице и телодвижениях чувствами. Настолько весь раскрытый для него, что даже неловко и страшно. В смущении опустив глаза и накрыв лицо предплечьем, он краем глаза мог видеть из-под него, как тепло с пониманием усмехнулся его действиям Чан, и как приспустил свои брюки с бельем. Омега даже не сдержал тихий пораженный вздох, как только осознал реальный размер своего альфы. Определенно, это будет больно. Чан же ощутимо огладил крепкие от танцев бедра омежки и мягко развел их в стороны, пристраиваясь между и опускаясь всем телом на Минхо, который покорно принял его в объятья, обвивая шею, и вжался в него в ответ. Чан ощутил не только жар тела своего течного омеги, но и то, как его потряхивает от волнения. Все-таки в первый раз. Он сразу же вновь втянул парня в откровенный поцелуй, лаская его небо и посасывая язык. Минхо постепенно расслаблялся, со всей своей неуемной искренностью отдаваясь глубокому поцелую. Не прерываясь, старший стал покачиваться, толкаясь, и омега, словно ощутив всем телом, как оказался во власти морского прибоя, окутанный волнами, инстинктивно задвигался ему навстречу, создавая трение между телами. Альфа довольно выдохнул, почувствовав, как Минхо ему отвечает и двигает тазом, доставляя пока не полное, но все же сладостное удовольствие. Да что уж там: одно только осознание, что мальчишка сейчас совершенно голый и весь в его руках до каждой клеточки гладкой бархатистой кожи — уже рвало крышу. А прижимать его к себе, ощущать всем телом — и того лучше. Но совсем запредельно — когда он сам, пока все еще неопытный и невинный, отдается тебе бесстыдно и самозабвенно. Невероятный. — Ах, да, малыш, вот так… — с придыханием в губы, схватив омегу за ягодицы и ускорив темп. — Умфх, хен, я долго не… — тяжело дыша и ногами с силой оплетая бедра старшего в тщетной попытке притормозить. А через несколько минут, царапая обивку дивана, Минхо прикусил губу, и, низко простонав, излился, мгновенно разом обмякая совсем без сил. Чан, нависая над омегой, просто смотрел на его расслабленное тело, затуманенный взгляд и не мог вдоволь насмотреться. Это было слишком прекрасно. — Ты удивительный, — озвучил он свои мысли и нежно приласкал щеку мальчика кончиками пальцев, в ответ получая ленивую счастливую улыбку уголками губ и сияние глаз из-под длиннющих опущенных ресниц. — А ты? — взволнованно спросил омега, немного отойдя от оргазма и глядя на все еще возбужденный орган альфы. — Еще успею, — заверил Чан, в подтверждение поднявшись с дивана и, бережно подхватив Минхо на руки, перенес в спальню, снова увлекая того в неспешный сладкий поцелуй и лаская везде, где только хочется, на свежих прохладных простынях. Не долго откладывая, Чан мягко перевернул омежку на бок и согнул его ногу в колене, прижав к животу, чтобы открыть себе доступ к самому сокровенному. Как и прошлой ночью, он, с нажимом лаская вход, собрал пальцами течные выделения омеги и, покрывая плечи и спину мальчишки поцелуями, медленно проник в него сразу двумя. Минхо тихонько заскулил от ощущений, быстро сменяющих дискомфорт на такую желанную, но пока все еще недостаточную заполненность. Альфа прижался к его спине и уткнулся лицом в шею, позволяя себе полной грудью дышать его течным чистым запахом. Завтра он уже навсегда смешается с его собственным. Потому надо было как следует запечатлеть в себе девственный аромат Минхо, который он так просто дарит ему сейчас. У омеги от осознания, что Чан дышит его юношеским запахом в последний раз, по всему телу растекается горячая волна возбуждения. До самых кончиков пальцев. До повторной томительной эрекции. Терпеть ни у того, ни у другого уже просто нет никаких сил. Чан отстранился на минуту — скинул с себя брюки, и снова вернулся к омежке, который перевернулся на живот и призывно вскинул бедра, упираясь коленями в кровать. Альфа даже замер на секунду, пребывая в ошеломительном восторге от открывшейся картины, после пристроившись рядом и снова осыпав поцелуями и засосами спину омеги, пока лишь дразнясь потирался стояком о раскрасневшееся от растяжки колечко мышц. — Хен… Пожалуйста… — облизывая без того влажные губы и подаваясь бедрами назад, ближе к альфе. — Хен! У Чана окончательно спускает курок. Это требовательное и протяжное «хен» от младшего ласкает слух и подогревает еще сильнее. Он резко вошел, толкнувшись, за бедра придерживая омегу. Тот вскрикнул на высокой ноте и подался вперед, пытаясь соскочить, но Чан его крепко держит и замирает, чтобы дать время привыкнуть. Сам же, ощутив небывалую для него прежде тесноту, рвано выдохнул и привалился к спине Минхо, обдавая горячим сдавленным шепотом на ухо: — Такой узкий… Младший тяжело ахнул, с раскрытым в немом протяжном стоне ртом, комкая в кулаки наволочку. — Сейчас пройдет, мышонок, потерпи немного, — виновато шептал альфа, покрывая поцелуями каждый сантиметр кожи, куда только мог достать. — Расслабься. Минхо послушно терпел, к тому же задыхаясь от осознания, что в нем сейчас Чан. Он его первый. Он его лучший. Он его единственный. Он всё для Минхо. Эмоции захлестнули его так головокружительно, словно тот в одиночку осушил полбутылки шампанского. Страха перед какой-то низменной болью вдруг как не бывало, а внутри распалился огонек такой нужной сейчас смелости. Омежка больше прогнулся в пояснице и качнулся, заставляя альфу внутри него двигаться. Чан принял это за разрешение и тоже плавно качнулся, немного выходя и возвращаясь, натягивая мягкие плотные стенки, обильно смазанные благодаря течке. Альфа едва сдерживал себя, чтобы не шептать смущающие пошлости и не материться на всех известных языках. Ибо слишком хорошо. Нереально хорошо. Скользить внутри омеги становилось легче, Чан чувствовал, что надолго как раньше его не хватит: с Минхо все иначе — острее и ярче. Изменив угол вхождения, он ускорил темп. Омега высоко и громко застонал, не узнавая собственный голос — не представлял даже, что вообще так может. И не знал, что секс может быть таким пронизывающим от удовольствия. С каждым толчком он стискивал до треска простыни и едва не хныкал от осознания, какое же это сумасшествие. И так продолжалось до того самого момента, когда альфа взял его за руку, переплетая пальцы, что-то ласково шепнул на ухо — у Минхо слишком громко взрывались фейрверки в голове, чтобы расслышать — а затем шею пронзила острая пронзительная боль. Вместе с настигшим, словно обрушившаяся на тело огромная морская волна, удовольствием. И покалыванием в кончиках пальцев. Тело Минхо совсем его не слушалось, пока альфа перекладывал их обоих на бок. Он мог чувствовать лишь полное единение с Чаном, и его осторожные губы и язык на все еще болезненно отзывающейся метке. Но что еще более невероятное, чего прежде и представить толком не мог от стыда и смущения — он чувствовал первую в своей жизни сцепку. Осознавать все это было ну просто слишком. Возможно, от того он и провалился, совсем уже вымотанный, в сладкий сон, укутанный желанными объятьями. И связанный желанными нерушимыми узами. Минхо проснулся от щекочущего чувства на шее. С улыбкой издав забавный звук, больше похожий на кошачий мурк, он раскрыл глаза и увидел совсем близко на одной с ним подушке довольное лицо своего альфы с виновато прикушенной губой. — Прости, разбудил, — альфа аккуратно кончиками пальцев ласкал его шею и волосы на затылке, накрыв своей рукой, словно укутывая собой и отгораживая от мира до маленького закутка, где слышно только теплое дыхание рядом, и где они только вдвоем. — Ты слишком притягательный, чтобы просто смотреть. Омега легко усмехнулся внезапному утреннему комплименту. Его с головой захлестнули воспоминания прошедшей ночи, заставляя покраснеть и смущенно уткнуться лицом в наволочку. Чан тихонько смеется над ним по-доброму и с теплотой, все так же нежно оглаживая. — Сокровище, — шепчет он умиленно и целует за ушком, утягивая к себе в объятья, чтобы примостить подбородок на взъерошенной макушке, а подушку омеге заменить своими ключицами, в которые можно уткнуться покрасневшим от смущения кончиком носа. — И как мы теперь? — вдруг спрашивает Минхо, когда мысли ни с того ни с сего касаются будущего. Ведь все только начинается. В частности, проблема принятия миром их непростых отношений. Особенно, если теперь у них будет ребенок. Альфа молчит задумчиво, и омега вскидывает голову, чтобы взглянуть в его лицо. Тот улыбается и смотрит на него влюбленно-влюбленно, словно весь прочий мир отныне не существует вовсе, и просто отвечает: — Давай убежим.