Baby, Lovin' You Mo'

— Паапааа, — заливисто кричит ребенок четырех с половиной лет и, бросая елочные игрушки, бежит к двери, прыгая в распростертые объятья сияющего от счастья и радости Чана, только вошедшего на порог квартиры и еще даже не успевшего снять пальто и разуться. Альфа подхватывает ребенка на руки, сюсюкается, нахваливая, и смотрит на него с тем же детским восторгом, что и малыш на него. Рядом, скромно улыбаясь, неловко переступает с ноги на ногу Минхо, обнимая в руках кучу подарочных пакетов. Ребенок же оборачивается куда-то вглубь квартиры и снова кричит: — Папа, смотри, кто приехал! Из кухни с широкой улыбкой на лице появляется Феликс, на ходу вытирающий руки о полотенце. Следом за ним выглядывают счастливые хозяева дома — чета Хан. Чонин как всегда сияет широкой лисьей улыбкой (теперь уже без брекетов) с совсем крохотным бейбиком на руках, таращащим свои большие глазенки на этот большой неизведанный мир. Джисон руки держит в воздухе, опасаясь кого-либо испачкать в кимчи, потому не лезет к друзьям обниматься и только констатирует бодро, расслабленно привалившись к косяку, глядя на долгожданных гостей: — Ну, наконец-то! — Извините, из-за праздника в Сеуле почти нереально найти такси, — оправдывается Чан, и Джисон точно знает, что тот просто покрывает своего омегу. — Дядя Чан! — раздается заливистое из гостиной, а через несколько секунд на альфе виснет еще и семилетний ребенок со светлой копной по-ангельски золотистых волос. А вместе с ним в прихожей появляются и другие участники совместного новогоднего торжества, среди которых как и прежде крепко любящие друг друга Уджин и Сынмин, оставившие сегодня своих спиногрызов на дедушек, и Хенджин со своим супругом Джиненом, которому волей-неволей пришлось влиться в большую шумную семью из друзей своего омеги. Их милейший пятилетний омежка стеснительно прятался за родителями, с интересом поглядывая на новоприбывших гостей. И все были чертовски рады собраться вместе впервые за последние полтора года, полных работы, забот и хлопот. — Юнбини, Енбоки, не висните на дяде, он старенький уже, сломаете, — мягко журит своих детей Феликс и проходит к Минхо, чтобы обнять неловко мнущегося на пороге омегу и помочь убрать пакеты из его рук в шкаф. — Угх… Спинааа, — альфа как всегда преувеличивает нанесенный ущерб здоровью и оседает на колени, опуская мальчишек ножками в очаровательных вязанных носочках на пол. Дети весело хихикают, а самый младший ерошит светлые волнистые волосы Чана, стряхивая с них мокрые снежинки и еще сильнее заливается смехом, когда альфа, как щенок, трясет головой и снег летит во все стороны. В тот же момент в дом возвращается Чанбин с небольшим ящиком алкоголя из багажника машины. Он был счастлив снова встретить друзей, хотя они и виделись не так давно на дне рождения младшего сына. Оставив на полу ящик, он обнялся с Минхо и почти задушил в объятьях старого друга, которого так не хватает при редких встречах по разу в пару месяцев. Что для их дружбы действительно казалось ничтожно мало. Многое изменилось с тех пор, как Чанбин и Феликс покинули родной город. Им пришлось пройти тернистый путь, чтобы сейчас жить в комфорте и достатке с двумя маленькими прелестными детьми. Австралия стала для них домом. Совсем не сразу, но Фэл смог претворить свою мечту в жизнь — открыть свою маленькую танцевальную школу. И не только эту мечту. Его свадьба с альфой была хоть и скромной, но такой же сказочной, как самый красивый сон — где много цветов, сияющих гирлянд, оплетающих причал, а вокруг белый песок и бескрайний синий океан. И этот океан отражается в сияющих глазах альфы, о котором он грезил с детского сада. Правда, с небольшим синяком на веке, не успевшим зажить до свадьбы, но это вовсе не делало женихов менее счастливыми в тот день. Отец Феликса таки побил своего зятя, как только узнал про внука. Альфа сутки не вставал, а омега менял ему холодные компрессы, извиняясь за родителя. Но позже они поладили, посменно заботясь о Феликсе и малыше. Енбоки родился здоровым и по-ангельски красивым ребенком, способным растопить любое даже самое черствое сердце. Как и предвидел Чанбин, он действительно оказался точной копией своего папочки. Только вот после его рождения сразу стало понятно, почему долгое время никто даже не мог понять, что омега зачал: Енбоки оказался бесцветным бетой. Разумеется, это вызвало некоторое волнение у его семьи, сможет ли он обрести свою половинку в будущем. Но Феликс с улыбкой решил, что так даже лучше — его мальчик сможет сам выбрать свой путь в жизни и осознанно найти себе подходящую пару. Впрочем, разве это вообще важно, когда ребенок растет ласковым, добрым и всеми любимым? Такой человек не будет одиноким. Однако именно из опасения о том, что их чадо однажды может почувствовать одиночество, Фэл и Чанбин решились на еще одного ребенка. И тут что-то пошло не так: их второй малыш, родившийся альфой, с точностью до наоборот отличался от своего брата. Если первый был в глазах всех ангелом во плоти, то второй дьяволенком. Внешне он очень походил на отца с волевым подбородком и прямыми черными как смоль волосами. А вот характером словно вобрал от родителей все самое трудное — от элементарного непослушания до непреодолимого желания всем вокруг безобразно напакостить. Иногда Феликс боялся обнаружить 666 на теле младшего сына. И что было очень удивительно для родителей сего чертенка, с дядей-Чаном Юнбин всегда оставался милым и относительно покладистым. Только ему они могли оставить младшего сына без весомых последствий. Так что, Чан открыл в себе талант непревзойденного няньки. И устающие родители непременно бы этим пользовались каждый день и каждый час, если бы только не расстояния между ними размером с океаны. Джисон показал себя куда терпеливее своего Чана-хена по отношению к омеге, чем не раз при любом удобном случае его подкалывал. Он смог прождать своего омегу целых четыре года, потратив это время очень даже с пользой — так много работал (как еще отвлечь себя от мысли, что у твоего омеги течка?), что накопил на дом. Его папа-Чимин очень даже метко все спланировал: пообещал мужу, что заставит сына остепениться и устроиться на работу, если тот подарит ему машину, а попавшегося из-за этого на крючок от любопытства сына вынудит присмотреться к омегам и задуматься о семье. Что, собственно, сыграло как по нотам. Но он бы не продержался и двух лет, если бы не переезд Чонина вместе с семьей в Сеул. Это было действительно невероятно для всех, что они смогли сохранить свою любовь и отношения даже на таком расстоянии. Джисон, стиснув зубы, готовился к переезду к своему омеге. Ведь за ним — хоть на край света. Тут и пригодились деньги на дом. Дом, в котором они все сейчас собрались с разных континентов, чтобы встретить вместе новый год и посмотреть на их маленькое новорожденное чудо. Как и предсказывал Чонин, его отец был в шоке от знакомства со слишком взрослым альфой сына, но очень скоро смирился, поставив кучу правил, условий и предостережений (угроз о быстрой расправе, если быть точнее). Это и помогло сохранить омежку до самого замужества. Но даже после этого Джисон не стал делать из своего Чонини домохозяйку с детьми, а дал ему время устроиться в университете. И вот только совсем недавно у них появился первый долгожданный малыш. Хенджин действительно смог обрести свое счастье, несмотря на расставание с, казалось бы, единственным любимым человеком. Конечно, поначалу было очень больно, но он не мог злиться ни на Чана, что не ответил ему взаимностью, ни на Минхо, что стал для его бывшего парня особенным. В день, когда Чан уехал из клуба, переживая за Минхо, Хенджин в разбитых чувствах напивался у барной стойки. И именно тогда он снова его встретил — парня из школы, что был на несколько лет старше и слыл звездой школы. Хенджин фанател от него какое-то время, будучи совсем мальчишкой. Даже шоколад анонимно подбросил на валентинов день. И встретить этого парня, а тогда уже совсем зрелого мужчину, было странно волнительно. Но он все еще надеялся на воссоединение с Чаном, потому грубо смял протянутый с улыбкой номер телефона и выбросил в урну. Однако они снова встретились спустя год — Джинен пришел в контору, где работал Хенджин. Ему нужен был дизайн офиса. И, наверное, то было происками судьбы: предложенный дизайн Хенджина больше всех пришелся ему по вкусу. Так им предстояло вместе работать, пока идет ремонт. И Джинен не упустил этой возможности, чтобы добиваться омегу — дарить цветы, водить (как бы исключительно по делу) по дорогим ресторанам и отпускать комплимент за комплиментом. Омега действительно запал ему в душу. С того самого дня, как он увидел его убегающим из класса с раскрасневшимся от смущения личиком, а на своей парте оставленный шоколад. И этот запал разгорелся до искры, бури и безумия, как только он увидел того самого омегу в баре, совсем взрослым, очень пьяным, расстроенным и одиноким. Такого хотелось обнять, согреть, залюбить и никогда не отпускать. Что он и сделал, как только спустя год добился от Хенджини долгожданного «да». После торжества и обмена подарками Феликс суетливо помогает убирать со стола, а краем глаза присматривает за детьми, которые наперебой оккупировали дядю-Чана, показывая свои подарки и новые игрушки. Альфа чрезвычайно увлечен племянниками, словно нет на свете ничего интереснее. Енбок, маленькая копия своего папочки, умилительно щебечет про новую книгу сказок, которую ему подарили Сынмин и Уджин, а Юнбин, еще более ми-ми-ми копия Чанбина, все так же тягает несчасную спину дяди, повиснув на шее. Племянники действительно обожали его не меньше родителей, ведь дядя-Чан всегда был с ними добрым, веселым, щедрым и открытым. И возился с ними не потому, что приходится, а потому что действительно нравится. Дети прозвали его в шутку большим братцем-кенгуру, что самому альфе было даже умилительно. Феликс как всегда подумал, что Чану не помешали бы собственные дети, и из причинно-следственной связи перевел взгляд на Минхо. Тот, забившись в угол гостиной, сидел в одиночестве у елки и с мягкой улыбкой, но печалью в глазах, смотрел на возню своего альфы с детишками, по чуть-чуть лакая горькое шампанское из фужера. Улыбка Феликса померкла. Он знал, что за все эти семь лет его друзья так и не смогли завести ребенка. И если Чан относился к этому со смирением и пониманием, то все еще молодой омега корил себя за это каждый день и каждый час. Он очень хотел сделать своего альфу счастливейшим человеком на свете, но не мог. И от того шампанское казалось слаще. Чан вдруг, отвлекшись, уловил этот самый взгляд, полный сочувствия, от Феликса к Минхо. Его омега тоже, наблюдая за ним, это уловил и смутился. Ему не хотелось очередной раз привлекать к себе внимание — устал уже до невозможного от сочувствующих взглядов: сначала из-за родителей, потом из-за отсутствия запаха и для всех ужасно глупой влюбленности. А теперь вот это. Омега стиснул покрепче в руках бокал и опустил глаза в пол, словно это сможет сделать его невидимым. Вот уже последние полтора года, как они сдались, он хочет стать невидимым. И Чан знает об этом, но не позволит: альфа громко с улыбкой объявляет детишкам, что дядюшка-Минхо почитает им сказку. Дети дружной гурьбой с восторженными визгами облепляют шокированного омегу на диване, а Чан забирает у того бокал шампанского и вручает книгу сказок. Минхо смотрит на супруга исподлобья с выразительным «дома поговорим», но раскрывает роскошный твердый переплет с лилейным: — Что вам почитать? Детей он любит. Детей своих друзей в особенности. Но своих любил бы безгранично. — И жили они долго и счастливо, — тяжело вздохнув, закончил омега одну из самых типичных сказок про прекрасных принцев — истинных альфу и омегу. — А дети у них родились? — вдруг спросил любопытный Юнбин, выковыривая синтепух из новой игрушки — сказка была омежьей и очень скучной для чрезмерно активного альфочки. — Конечно, глупый! — возмутился сынишка Хенджина, у которого к надоедливому и задиристому Юнбину было не самое теплое отношение. — Они же жили долго и счастливо! — Дядя-Минхо, а вы с дядей-Чаном счастливы? — настойчиво глядя в глаза, внезапно задал очередной вопрос альфочка, чем вызвал у рядом сидящего омеги ступор. Минхо рассеянно скользнул взглядом по гостиной, где все — и дети, и взрослые — выжидательно смотрели на него. Даже Чан. Его лицо приобрело серьезное выражение: ему больше всех хотелось знать ответ на этот вопрос. Омега ощутил, как все вокруг кружится, но улыбнулся искренне и, взъерошив черную макушку мальчика, твердо ответил: — Очень счастливы. — Вот видишь! — сразу победно воскликнул ребенок, глядя на юного оппонента, и даже подскочил на месте от подтверждения своей правоты, — У них нет детей, а они счастливы! — Ох, Юнбини… — тяжко выдохнул Феликс в полном молчании, прикрыв от неловкости ладонью лицо, и обменялся взглядом с таким же огорченным выходкой младшего сына Чанбином. Енбок, осознавая допущенную братом грубость, и будучи его совестью, ощутимо пихает того локтем в бок. Юнбин искренне не понимает, за что. И в этой немой сцене Чан и Минхо встречаются взглядами. Оба с каменными лицами и уязвленными глазами. Омега незаметно выскальзывает из гостиной, пока все увлечены новостями о Калифорнии от Кимов, и сбегает от шумной компании на лоджию. Из распахнутого окна ночным воздухом дышится куда легче. Снег идет крупными хлопьями, кружится в небе, словно невесомый. Хотел бы омега чувствовать ту же легкость в душе. Но там тяжело и давит невозможно от пустоты. Минхо стоит в одной рубашке и даже не чувствует сквозняк. Настолько глубоко и подальше он запрятал свои чувства, чтобы каждый день встречать с работы любимого человека и на вопрос «как ты?» с согревающей улыбкой отвечать «в порядке». И он бы, наверное, пожалел себя, но… Он правда счастливейший человек, когда просыпается рядом с Чаном, когда видит его улыбку, и когда засыпает в его объятьях. И даже когда альфа давится его невкусной стряпней — он счастлив. Как и прежде, он все еще маленький эгоистичный ребенок, который не может ничего отдать взамен кроме своей бесконечной привязанности. — Ты простудишься, — слышится позади родной голос, и в тот же момент на плечи омеги опускается теплое пальто Чана, а руки альфы обвивают плечи супруга и прижимают его спиной к своей груди, умостив на плече подбородок. Они молча стоят вместе на сквозняке, смотрят на падающий снег, и им не нужны слова, чтобы понимать друг друга: «Я рядом». «Я знаю». «Вернемся в отель?». «Угу». — Извините, нам пора ехать. — Но вы можете остаться у нас. Места всем хватит. — Мы бы с радостью, но утром у Минхо начнутся тяжелые дни… — Это не отель, где мы? — взволнованно спрашивает Минхо, вглядываясь в темные дома за окном такси. Чан смотрит на него с какой-то непонятной тоской и, тяжело сглотнув, кивает на окно за собой и распахивает дверь автомобиля, впуская в салон пронизывающий ветер. Омега смотрит вдаль и не верит глазам. Сделать новый вдох вдруг становится слишком трудно. Минхо не глядя отворяет дверь со своей стороны салона и выбегает на незнакомую… Нет. Такую до боли знакомую улицу. Время словно остановилось. В голове сотни позабытых когда-то голосов и картинок из далекого прошлого. — Здесь мы встретились, — тихо проговорил альфа, становясь рядом с супругом. — Я думал, ты продал его… Чтобы оплатить мое обучение… «И эти бесконечные переезды из города в город в поисках уголка, где никто нас не осудит». — Как я мог. На пороге дома от переизбытка чувств и эмоций ноги омеги невольно подкашиваются. Чан успевает поймать его и усадить на стул в маленькой прихожей, присев у его ног на корточках и согревая в своих ладонях его руки. Их обручальные кольца робко переливаются в темноте коридора: как и их владельцы, они не любят привлекать к себе внимание. — Ты же знаешь, что мне никто не нужен кроме тебя? — шепчет Чан, заглядывая в опущенные на их руки глаза омеги. С каждым годом ему все чаще приходилось об этом напоминать, ведь тот озорной и вреднющий омега, над которым он прежде подшучивал, угасал на его глазах, превращаясь в нелюдимого, закрытого и слишком покорного. Вот и сейчас — кивает, словно кукла. А лицо не выражает совсем ничего. И только вырвавшийся впервые за семь лет судорожный всхлип заставляет альфу потрясенно выдохнуть и прижаться к коленям омеги, крепче сжимая его руки в своих. — Прости меня! — сдавленно шепчет омега навзрыд, а его лицо как у ребенка, который впервые в жизни разбил коленку. — Я так виноват… Я вынудил тебя признать меня, а теперь даже не могу подарить тебе настоящую семью. Я все испортил. — Боже, малыш, ты ни в чем не виноват! Вынудил? Что за глупости ты говоришь! Разве я хоть раз заставил тебя усомниться, что счастлив с тобой? М? Ты — моя семья, слышишь? Мое сокровище — помнишь? Омега кивает, хлюпая носом и сдерживая слезы — не маленький уже. Да, он помнит. Как можно не запомнить, если альфа повторяет ему все это изо дня в день. Только он не верит. Видит, как искрятся счастьем глаза альфы, когда тот нянькается с детьми, и не верит. Он очень хочет, чтобы в их маленькой квартирке в Нью-Йорке раздавался детский смех. Хочет, чтобы его альфа передал сыну всю свою любовь к музыке. Хочет качать на руках и расцеловывать щечки маленькой частички своего любимого человека, защищать и оберегать его. А в груди все рвется безнадежно на части от осознания, что такого никогда не случится. И долбит по вискам картинка в голове, где их дом пуст и холоден. Совсем как этот: покинутый, забытый, запущенный, в посеревших покрывалах, но все еще родной. — Мы не сдадимся. У нас еще будут дети. Просто верь мне, — уверенно шепчет Чан и улыбается светло и ярко, своей улыбкой озаряя и дом, и мир Минхо. Омега слабо улыбается в ответ и снова согласно кивает своему альфе. Потому что все еще где-то глубоко внутри он надеется. Два дня они проводили в доме детства Минхо, практически не вылезая из постели. И, может, это родные стены так подействовали на омегу, или выплеск накопившихся эмоций накануне, но он чувствовал умиротворение в объятьях Чана. А Чан с восхищением смотрел на Минхо, лаская пальцами метку на его шее, и с трепетом ощущал новую нотку в его запахе.