***
Первое, что видит Чанёль, когда открывает глаза, это умиротворённое лицо Чонина, который дышит ему в лицо. Ким спокойно спит, закинув на него длинные конечности, и Пак замирает, с трудом сдерживаясь, чтобы не заорать в голос. Он осторожно отцепляет от себя Чонина, но тот вновь тянет к нему руки, недовольно ворча. Пак машинально толкает его в плечо, и Ким невнятно бормочет себе под нос, не открывая глаз: — Кёнсу… Кёнсу-хён… Чанёля перетряхивает от накатившего отвращения, и он отшатывается, тут же охая от болезненного спазма в затылке. Голова гудит так, будто по нему только что проехался электровоз, во рту поселился мерзкий привкус чего-то кислого и солёного одновременно, а ещё Пака нещадно подташнивает, и он благоразумно отворачивается от Чонина и глубоко вдыхает душный воздух. — Надо же, наш король текилы наконец-то проснулся! — раздаётся неподалёку знакомый голос. Чанёль поворачивает голову и морщится от боли в затылке. Помятый всклокоченный Сехун громко зевает и, ухмыльнувшись, продолжает: — И что, надеюсь, теперь ты счастлив? После того, как Бэкхён и его жуткие друзья разрешили тебе доступ к его заднице? Что этот мелкий ублюдок вообще несёт? Чанёль напрягает память, силясь восстановить события вчерашнего вечера. Мерзкое острое блюдо, ненормальный Лухан, настойчиво вещающий про многочисленных микробов, пугающий Кёнсу, который явно может засудить даже собственного дедулю, тихий Минсок и его мощные, халковские щелбаны, мрачный Цзытао, играючи гнущий столовые приборы голыми руками, скользкий Чунмён, тыкающий ему в лицо своими дорогущими часами, и влезающий в самый неподходящий момент Исин, явно испытывающий к нему редкую неприязнь, механический бык и красивая сестра Суджон Джессика, залившаяся громким смехом, когда пьяный Чанёль с первого раза не смог вписаться в дверь. Бён Бэкхён, смущённый Бэкхён, нежно улыбающийся Бэкхён, ошарашенный Бэкхён, смотрящий на него расширившимися глазами, и Чанёль, прижимающийся к нему всем телом и старательно пытающийся облапать его за задницу. И недовольный До, цедящий ему на прощание, что они считают его своим другом и будут счастливы поддержать их с Бёном отношения. При мысли о кислой физиономии Кёнсу Пак испытывает чувство радостного злорадства, которое моментально сменяется жгучим стыдом, когда он вспоминает, каким редкостным придурком он вчера себя показал. Он и вправду прошёл вчера все эти идиотские испытания, хотя твёрдо собирался быть начеку и не поддаваться на провокации бёновских друзей. Перед глазами возникает счастливое лицо Бэкхёна, и Пак жмурится, прерывисто выдыхая. Горло пересохло, а голова гудит от похмелья и сумбурных эмоций. Чанёль думает, что окончательно запутался в себе. — Тебе надо кончать с этим спором, Чанёль, — внезапно серьёзно говорит Сехун и садится на его кровать. Та прогибается под его весом, Чонин недовольно ворчит, а Пак ощущает, как нутро невольно сжимается. — Насрать на всё. Насрать на этот чёртов спор, если что, мы все насядем на Ифаня, и он от тебя отвяжется. Ты должен бежать от этого Бэкхёна, пока не поздно, иначе его ебанутые на всю голову друзья окончательно тебя сгнобят. Они ненормальные, просто, и все явно тебя терпеть не могут. Вчера они заставили тебя прыгать на металлическом быке и жрать всякую дрянь, а завтра они заявят, что ради Бёна ты должен сменить пол и сделать себе интимный пирсинг, потому что все его пассии так делают! И этот Бэкхён тоже больной и двинутый, раз общается с этими мудаками! Ты понимаешь, что если ты его кинешь, то этот Цзытао тебя измордует? А Кёнсу — заебёт тебя всеми доступными способами, я уже молчу про остальных! Нет, Чанёль, это, конечно, было очень забавно, но сейчас я отчётливо понимаю, насколько мы проебались. А знаешь, что самое ужасное? — Лицо Сехуна мрачнеет, и он практически шепчет: — Что после всего этого, после того, как тебя отхерачили по лбу, прокатили на быке, напоили и фактически унизили при всех присутствующих в том ресторане, ты выглядел, как счастливый идиот, и смотрел на Бёна так, как не смотрел ни на одну свою девчонку, — голос О слегка дрожит, и Пак отчётливо ощущает пробегающий по коже озноб. — Ты влюбился в него, Чанёль. Влюбился не ради дурацкого пари, не для показухи, ты реально запал на парня, который уже успел поиздеваться над тобой всеми доступными способами, который заставляет тебя выглядеть полным кретином в глазах окружающих, который, сука, всякий раз ведёт себя по-разному, и тебе почему-то это совсем не кажется странным и отталкивающим! Бросай его, Чанёль. Бросай, пока окончательно не попался на его удочку, пока мы все не увязли в этом дерьмище! Он давится воздухом и замолкает, тяжело дыша. В комнате воцаряется тишина, прерываемая лишь громким сопением Чонина, и Чанёль сквозь пелену в голове вяло думает, что завидует ему. Наверное, здорово, когда всё происходящее и обсуждаемое относится к тебе лишь косвенно, и ты можешь мирно задавать храпака, пока окружающие пытаются разобраться в хитросплетении своих проблем. Чанёлю не хочется ни о чём задумываться, ему хочется спать и избавиться от мерзкого сушняка. От тирады Сехуна становится совсем паршиво, и он приподнимается на локтях, кривясь от болезненного спазма. О желает ему только самого лучшего, несмотря на то, что вся эта история закрутилась исключительно из-за его глупости и самоуверенности. Он судит Бэкхёна со стороны, он воспринимает его лживым и хитрым вражеским ублюдком, и Паку хочется буквально выть в голос потому, что Сехун во многом прав. Да, Бэкхён противоречив. Да, он заставляет его ощущать себя, как на самых крутых виражах американских горок, превращая его размеренную жизнь в форменное безумие. И, да, Пак действительно сходит с ума, медленно, но верно. До конца пари осталось чуть больше недели, а он понятия не имеет, что будет делать дальше. Он верит, что у них всё может быть хорошо, но будет ли, когда Бэкхён узнает истинную природу его мотивов? А какие мотивы у него самого? А что, если ему снова разобьют сердце, раны на котором постепенно начинают заживать? Голова начинает гудеть с новой силой, и Чанёль морщится, поднимая на О взгляд. Тот смотрит на него в упор, и Пак понимает, что Сехун ждёт от него хоть какого-то ответа. Он открывает было рот, но тут раздаётся громкий стук, и они синхронно вздрагивают, оборачиваясь. Чонин недовольно бормочет, кривясь и открывая сонные глаза. На пороге появляется Чондэ, который, в отличие от них, выглядит весьма бодрым и свежим. Чонин садится на кровати, пиная Пака и, зевнув, недовольно бурчит: — Ты когда-нибудь бываешь не в форме? — Я, в отличие от всех вас, не бухаю, как верблюды в пустыне Гоби, поэтому не страдаю от похмелья, головной боли и прочьих прелестей бурных вечеров, — парирует тот и заходит в спальню. Он кивает Паку и показывает на свой телефон: — Я написал тебе в какаоток, чтобы ты тащился на кухню завтракать, но ты ничего не ответил. Чанёль машинально ощупывает карманы и невольно холодеет. Пальцы натыкаются лишь на пачку жвачки и зажигалку, которую он непонятно зачем всегда таскает с собой. Пак сглатывает, и тут возникает ошарашенное лицо Бэкхёна. От него приятно пахнет чем-то свежим и цветочным, Чанёлю хочется понюхать его волосы, и он практически виснет на Бёне, наваливаясь на него всем телом. Но отвратительные люди берут и оттаскивают его, что-то нервно крича на ухо, в то время, как Паку весело, и он жаждет поболтать со своей зазнобой ещё немного. В пьяную голову приходит великолепная идея: а что, если он оставит Бёну свой телефон, и позже, когда противные друзья разойдутся по своим комнатам и лягут спать, Чанёль сможет набрать Бэкхёну и наконец-то с ним поболтать! Пак восхищается своей гениальностью и принимается запихивать телефон в карман Бэкхёна. Его карие глаза расширяются, и в тот момент, когда «Самсунг» наконец-то оказывается у Бёна в штанах, Сехун и Ифань оттаскивают его прочь и тянут за собой в такси. А далее возникает череда каких-то невнятных нечётких картинок. Кажется, его дотаскивают до кровати, и Ву что-то долго пытается до него донести. Ифань и сам слегка подшофе, поэтому говорит невнятно и путанно, и, в конце концов, бормочет что-то сердитое и уходит к себе в спальню. — Блядь, — смачно выплёвывает Чанёль и с ужасом смотрит на Чондэ. — Я засунул свой телефон в штаны Бэкхёна перед уходом. Тот округляет глаза, Сехун фыркает, а Чонин принимается громко смеяться, так, что роняет на пол подушки. — Хорошо, что не в трусы, — с трудом выговаривает он и ойкает, когда Пак даёт ему подзатыльник. — Дай телефон, — говорит он Сехуну, и тот, скривившись, покорно отдаёт ему свой смартфон. — А волшебное слово? — спрашивает он. Пальцы набирают знакомый телефон, и Пак ощущает, как к горлу подкатывает непрошенная тошнота. Ему стыдно и волнительно, и он неловко огрызается, напряжённо вглядываясь в экран: — Пожалуйста, иди в задницу. — Говнюк, — отзывается О, но Пак не обращает на его малоприятную оценку своего поведения ни малейшего внимания. Он слушает длинные гудки и глубоко вдыхает, пытаясь справиться с обуревающими его эмоциями. При мысли о том, каким придурком посчитал его Бэкхён, когда обнаружил у себя в кармане чужой телефон, Паку хочется завыть в голос. И что, если ему приспичит в нём покопаться? Что, если он найдёт там переписки с его прежними девушками и друзьями, и при мысли об этом Чанёлю становится совсем нехорошо. И что он вообще успел ему наговорить? В памяти всплывает покрасневшее лицо Бэкхёна, его мягкие волосы и худые плечи, которые Пак стискивал со всей силой, вжимаясь в него грузным пьяным телом. Нутро моментально заполняется нарастающим чувством стыда, а также слабым возбуждением, и Пак прикусывает нижнюю губу, отчётливо ощущая тепло чужой кожи на кончиках пальцев. Сехун смотрит на него пристальным взглядом, и Чанёль невольно задаётся вопросом, когда всё успело стать настолько плохо, что даже самый безалаберный и юный из его приятелей всерьёз о нём беспокоится и пытается как-то на него повлиять. Пак вздрагивает, когда гудки сменяются до боли знакомым голосом. — Алло, Сехун-а, это ты? У Бэкхёна очень красивый мелодичный баритон. Чанёль громко выдыхает и, сглотнув, отвечает на неловкое приветствие, пытаясь заставить себя ненавидеть Бэкхёна за всё хорошее хотя бы на мгновение, но прекрасно понимает, что ничего не получится. Острые челюсти богомола накрепко вцепились в его шею так, что не сбежать и не пошевелиться. И никакая система из шести ступеней не поможет, можно даже и не пытаться. От похмелья и нервного напряжения вновь кружится голова, в ушах нещадно гудит. Бён говорит, что он редкостный кретин, и Чанёль слушает, слушает. И улыбается как полный идиот, крепко сжимая чужой телефон в подрагивающих от волнения пальцах.***
— Если честно, то я могу лишь поаплодировать несгибаемости этого парня, — говорит Исин, и Бэкхён слышит в трубке громкий скрип и какой-то скрежет. Он натягивает на себя футболку и машинально смотрит в зеркало, а Чжан тем временем продолжает: — Мы вчера все буквально вывернулись наизнанку, мы играли так, что в ресторане должна была появиться оскаровская комиссия и, утирая слёзы, вручить нам статуэтки за лучшую мужскую роль второго плана! Ладно я, я просто старался молчать и особо не возникать, но Лухан и Цзытао! Я думал, Сехуна вырвет, когда наш замечательный Луханни рассказывал ему о том, сколько микробов содержится у него под ногтями и почему нельзя садиться на сидушку унитазов в общественных местах. Да что там, меня тоже практически вырвало. А помнишь, как Цзытао гнул вилки? Я еле сдерживался, чтобы не засмеяться, когда он строил из себя китайского Рэмбо и Терминатора в одном флаконе, — Чжан громко хихикает. — Они там все чуть в штаны не наложили, он выглядел так, будто завяжет Пака во французский бантик, и это наш плаксивый маленький Тао, который обожает романтические сериалы про корейских школьниц и их богатых воздыхателей и японские мелодрамы! Бэкхён вновь оглядывает себя с ног до головы и раздражённо цокает языком. Волосы всклокочены и выглядят так, будто он пару часов простоял под порывистым ветром, а лицо помятое и лихорадочно красное. Бён неловко приглаживает торчащие вихры и говорит: — А Кёнсу? Разве Кёнсу не был убедителен в роли пугающего злобного засранца, который везде видит какие-то оскорбления и тайные заговоры? — Это не считается, он всегда такой, он не играл, а просто развернулся во всю мощь своей ужасающей сущности, — парирует Исин, и Бён мысленно с ним соглашается. — Но намного важнее другое. Мы приложили все усилия для того, чтобы Пак наконец-то понял, что рядом с тобой ему нечего ловить и благополучно сбежал до канадской границы, но этот ублюдок, кажется, всё ещё настроен очень решительно. Через сколько он к тебе притащится? — Через десять минут. — Бэкхён садится на кровать и нервно сглатывает. Исин в динамике неопределённо хмыкает и снова чем-то скрипит. — Больной ублюдок, — сердито бормочет Чжан, и Бён слышит громкий стук. — Подумать только, запихнуть телефон тебе в трусы! Ты уверен, что он не захочет как-то перевести ваши отношения на новый уровень и попробовать тебя завалить? И я имею в виду секс на твоей собственной кровати, на глазах у твоего маленького невинного шпица! Кирхгоф даже при очень богатой фантазии совсем не тянет на невинное трепетное создание, скорее, на волосатую концентрированную хитрость и поистине макиавелевское коварство. — Он засунул его не в трусы, а в карман, — парирует Бэкхён и облизывает пересохшие губы. Сердце колотится быстро-быстро, и Бён вытирает влажную ладонь об простыни, ощущая, как от нарастающего волнения подводит живот. — Он не будет меня домогаться. Даже если я ему не противен, он всё равно был и есть парнем, которому нравятся красивые и сексуальные девушки, а не плоские невысокие мальчики. — Парни, которым не нравятся плоские невысокие мальчики, не таращатся на тебя так, как будто ты — раритетная спортивная машина, а он — гонщик, желающий хорошенько тебя объездить, — фыркает Чжан, и Бэкхён кривится от подобной двусмысленной шутки. — Причём объездить не единожды, а самыми разными продолжительными маршрутами. — Ты омерзителен, — говорит Бэкхён и встаёт с кровати. — Не спорю, но намного важнее то, что сейчас ты и Пак будете один на один в твоей квартире, — голос Исина теряет свою игривость и становится серьёзным. — И ты должен быть предельно осторожен, чтобы не наделать глупостей. Ты — его цель, помнишь? Цель, ради которой он не остановится ни перед чем, цель, ради которой он ни разу не макнул Кёнсу лицом в такос, хотя тот откровенно нарывался, ради которой сожрал острейшую дрянь на свете, отбил себе все причиндалы о металлического быка и выдержал самый мощный щелбан нашего Минсока. Возможно, он действительно испытывает к тебе симпатию, может, ты ему даже нравишься, мне кажется, что он был бы счастлив перевести ваши отношения в новую, горизонтальную плоскость, и это очень мило и замечательно, но, если бы это всё было действительно серьёзно, он давным-давно поговорил с тобой начистоту. Но он молчит, хотя до окончания спора осталось совсем чуть-чуть, и кому-то из вас придётся страдать и расплачиваться. Вряд ли именно он хочет быть на месте страдальца. Он очень хочет выиграть это пари, Бэкхён! И ради этого он способен на любые поступки! Поэтому отдай ему этот чёртов телефон и, пусть даже он пообещает тебе золотые горы и все блага цивилизации, выпроводи его за дверь. Как в той песне, помнишь? Что-то там про новые правила и что не нужно брать телефон, когда твоя зазноба пьяненькая, я не очень хорошо знаю английский, но суть ты наверняка понял. — Блядь, я и так всё это прекрасно знаю! — в сердцах выпаливает Бэкхён, на что Кирхгоф моментально принимается ворчать. Знает, но почему-то по-прежнему продолжает чувствовать себя на редкость паршиво при мысли о том, что всё это временно и неправильно. То, что изначально планировалось как возможность хорошенько поиздеваться над редкостным придурком Паком, в итоге вылилось в то, что Бэкхён поиздевался, прежде всего, над самим собой. В памяти всплывает широко улыбающееся лицо Чанёля. Смотрящего на него счастливыми, влюблёнными глазами и отчаянно радующегося тому, что он прошёл все эти дурацкие испытания и официально заслужил право считаться его второй половинкой в глазах окружения Бёна. Это тоже было ради пари? Или лишь влияние момента? — Мне пора, у меня смена вот-вот начнётся, — говорит Исин и, помолчав, ласково добавляет: — Поменьше грузись и переживай из-за этого придурка. Поверь мне, он совсем этого не стоит. Позвони мне потом, хорошо? Главное, что бы кто тебе ни говорил, не звони Кёнсу первому, а иначе он из тебя всю душу к чертям вытрясет своими расспросами. — Хорошо, — на автомате отзывается Бэкхён и вздрагивает, когда в прихожей раздаётся громкая трель дверного звонка. Он моментально нажимает на красный значок на экране и, бросив телефон на кровать, стремглав бросается в коридор. За ним с громким лаем, ловко перебирая маленькими лапками, бежит Кирхгоф, норовя проскользнуть между его ног. Исин прислушивается к гудкам и, покачав головой, кладёт телефон на прилавок. Позади раздаётся громкое покашливание, и он вздрагивает, едва не роняя пивную кружку на пол. — Господи, как вы меня напугали! — выдыхает он и осторожно ставит кружку на стол. — Обычно с утра здесь практически никогда не бывает посетителей, основной народ подтягивается ближе к вечеру. Вам налить кофе? У нас есть отличная арабика! С этими словами он оборачивается и замирает, не в силах выговорить ни слова. Позади него, скрестив руки на груди, стоит Ву Ифань собственной персоной и смотрит на него тяжёлым изучающим взглядом. — Я всё пытался понять, где я мог тебя видеть, — медленно говорит он и криво усмехается. — На совместных парах, на каких-либо мероприятиях, где-то ещё, но, как только вчера в ресторане ты обмолвился, что когда-то там работал, у меня в голове что-то щёлкнуло, и я тебя вспомнил. Парня-бармена из местечка неподалёку, который слышит и знает намного больше, чем рассказывает. Исин молчит, и Ву садится на барный стул, устраиваясь прямо напротив Чжана. — Поговорим? — спрашивает он, и Исин медленно кивает. — Поговорим, — отзывается он и, обернувшись, вновь берёт в руки телефон. Ву молча наблюдает за тем, как Чжан быстро пишет кому-то сообщение, затем обходит стойку и садится на другой стул, глядя на него в упор. — Я думаю, что нам всем действительно надо многое обсудить.***
— Только не говори, что у тебя опять похмелье, — осуждающе говорит Юра, и Чанёль даже сквозь трубку ощущает, насколько она недовольна. Сестра явно обладает какими-то паранормальными способностями, иначе как объяснить тот факт, что она именно этим утром решает написать Чондэ и поинтересоваться, как дела у её любимого младшего брата. Естественно, Ким сдаёт его с потрохами, и нуна звонит ему в тот момент, когда он благополучно направляется к дому Бэкхёна. Он отпивает глоток крепкого, бодрящего кофе и едва сдерживается, чтобы не застонать от наслаждения. — Понятия не имею, о чём ты говоришь, — хрипло отзывается он и заворачивает за угол. — У нас вчера была милая приятельская встреча: я, Бэкхён, его друзья и мои друзья, мы чудесно посидели в мексиканском ресторанчике. — Пак вспоминает пару часов, проведённых в тесной компании с унитазом после поедания «Горящего ада», и невольно содрогается. — Наелись всяких вкусных вещей и больше ничего и не делали такого. А ещё я покатался на механическом быке! Ты когда-нибудь каталась на механическом быке? — Ты познакомил Бэкхёна с Ифанем, Чонином, Сехуном и Чондэ? — переспрашивает Юра. — Какой ужас! И он не бросил тебя после того, как пообщался с твоими прекрасными друзьями? Хотя нет, к Чондэ я была несправедлива, с Чондэ можно знакомить сразу, но остальных надо показывать после того, как он уже от тебя точно ни за что не сбежит! Ты просто ещё не знакомилась с его замечательными приятелями, особенно, с помешанным на микробах китайцем и злобным узурпирующим коротышкой, негодующе думает Чанёль и с громким хлюпом отпивает из стакана. Юра, видимо, почувствовав изменение настроения брата, примирительно говорит: — Ты же знаешь, что я шучу, не куксись. И, кстати, это очень хорошо, что вы все между собой уже познакомились и подружились. Ты же знаешь, какое послезавтра число? — Пятница? — невпопад ляпает Чанёль, на что Юра смеётся. — Пятница-то пятница, но послезавтра двенадцатое августа, а, если ты помнишь, я уже четвёртый год устраиваю в этот день Грушевую вечеринку. — О, нет. — Пак останавливается возле подъезда Бэкхёна и ощущает, как внутренности сжимаются от накатившего нехорошего предчувствия. — Только не говори, что ты хочешь нас всех пригласить? И чтобы все твои снобские взрослые друзья пялились на нас и обсуждали подробности моей личной жизни, поедая твои грушевые кексы? — Именно этого я и хочу, и никакие они не снобские, многие из них знают тебя ещё с того возраста, когда ты разгуливал по дому в подгузниках и лепетал себе под нос всякую чушь, — парирует Юра и затем насмешливо тянет: — О, погоди-ка, последний пункт до сих пор актуален! — У тебя не такая уж большая квартира, а нас и так слишком много, — торопливо говорит Пак. Он представляет себе Кёнсу, самозабвенно повествующего ошарашенным друзьям Юры сорок признаков потенциального дискриминативного домогательства, и мысленно холодеет. Затем перед глазами возникает издевательски улыбающийся Чунмён, который, небрежно поигрывая своими дорогущими часами, слушает, как бесхитростные подружки сестры рассказывают, как и в какой позе Пак какал в свои невинные детские годы. — Давай лучше придём мы с Бэкхёном, и больше никто, хорошо? А то… — Я приглашу их всех через Фэйсбук, и даже не пытайся меня переспорить и как-то мне помешать, — перебивает его Юра, и Пак раздражённо выдыхает. В трубке слышится чей-то громкий возбуждённый голос, и сестра переспрашивает: — Что-что, какие бумаги? Как, уже пришли? Ох, Чанёль, мне пора бежать, тут прислали отчёты из пусанского офиса, нужно срочно их изучить и направить на рассмотрение. Увидимся послезавтра, мой дорогой братец! И помни, что на вечеринку надо обязательно принести с собой что-то с грушевым вкусом. Я надеюсь, что в этот раз ты притащишь нечто более весомое, нежели упаковку жвачки. — Она, между прочим, очень редкая и недешёвая, — начинает было Пак, но ответом ему служат лишь короткие гудки. Он раздражённо чертыхается сквозь зубы и заходит в подъезд, пряча телефон в карман. Мобильный одолжил ему Чондэ, сказав, что он хранит его ещё со времён средней школы. Маленькая раскладушка украшена наклейками с изображениями Человека-Паука и Бэтмэна, и Пак думает, что лет через десять коллекционеры наверняка будут драться за подобный потрясающий раритет. Настроение становится совсем паршивым, кофе кончается, и Пак выкидывает стаканчик в урну, непостижимым образом попадая точно в цель. Голова отчаянно гудит, каждый шаг даётся ему так, как будто он только что совершил восхождение на Эверест, а звонок Юры, которая точно устроит ему выволочку, если он появится на вечеринке один, становится вишенкой на многоярусном торте его отвратительного настроения. Бэкхёну и, тем более, его пронырливым друзьям ни в коем случае нельзя сталкиваться с Юрой, иначе та, сама того не зная, выдаст его со всеми потрохами. Ты всё равно рано или поздно будешь уличён во вранье, так, какая разница, кто им обо всём расскажет, если ты такой трус и не можешь признаться во всём самостоятельно, шепчет въедливый внутренний голос. Ты потеряешь Бэкхёна, и он обязательно в тебе разочаруется, если так и не решишься покаяться во всём и поговорить с ним по душам. Пак глухо стонет и прикрывает лицо ладонями, останавливаясь на лестничной клетке. Чёрт возьми, почему всё так сложно? Почему нельзя просто так взять и повернуть время вспять, а после — не делать глупостей в тот злополучный день? Не пить, не спорить с Ифанем, не реагировать на чужие провокации, а просто подойти к Бэкхёну и попытаться нормально с ним пообщаться. Пак выдыхает и нажимает подрагивающими пальцами на кнопку звонка, ощущая нарастающую нервозность. В тот момент, когда Чанёль слышит за дверью громкий и нетерпеливый собачий лай, ему моментально хочется развернуться и на всех парах сбежать как можно дальше. Но вряд ли он способен сейчас на полноценный бег, да и вредный пёс Бёна наверняка не позволит ему сбежать. За дверью раздаётся звон ключей, и на пороге возникает растрёпанный Бэкхён. На нём красуется старая футболка с изображением какого-то мультяшного персонажа и свободные спортивные шорты, волосы всклокочены, а за спиной маячит Кирхгоф, который при виде Пака начинает издевательски скалиться в лучших традициях акулы из фильма «Челюсти». — Привет, Бэкхён-а, привет, Кирхгоф, хороший мальчик, — подобострастно бормочет Пак, на что шпиц фыркает и скучающе зевает. — Привет, — отзывается Бэкхён, и Чанёль невольно отмечает, что он выглядит взбудораженным и каким-то подавленным. — Я… — начинает было он, но Бён резко его перебивает: — Твой телефон у меня в кармане, сейчас, погоди, — он достаёт смартфон и не глядя протягивает его Паку. Чанёль машинально берёт «Самсунг» в руки, и Бэкхён коротко добавляет: — Если что, то я ничего там не смотрел. Можешь даже не волноваться. Нутро наполняется неприятным холодом, и Чанёль думает, что Бён ведёт себя странно и как-то отчуждённо. Так, как будто он больше всего на свете хочет, чтобы Пак убрался из его дома как можно скорее и как можно дальше. Но что случилось? Ещё вчера он был совершенно другим. Да что там, ещё с утра он ёрничал и подшучивал над его поведением и последствиями бурного вечера, а сейчас выглядит слишком мрачным и потерянным. Пак делает шаг вперёд и, протянув руки к Бэкхёну, спрашивает: — Что-то произошло? Ты ведёшь себя странно. Я тебя как-то обидел? Бён открывает было рот, но в этот самый момент Кирхгоф, видимо, понимает, что он слишком давно не третировал свою любимую долговязую жертву, и, издав воинственное кряхтение, на полном ходу несётся к Паку. Чанёль не успевает сориентироваться, как шпиц уже оказывается рядом с ним и, ловко подпрыгнув, бьёт его маленькими лапками прямо по голени. Удар не сильный, практически неощущаемый, но малоприятное физическое состояние и эмоциональное напряжение моментально дают о себе знать. Пак громко кричит и, схватившись за дверную ручку, подаётся вперёд, роняя телефон на пол. Вторая рука цепляется за плечо Бэкхёна, и тот, явно не ожидавший подобного финта, пятится назад и оступается. — Блядь! — вскрикивает Бён и, неловко взмахнув руками, падает назад, утягивая за собой Пака. Дверь захлопывается с громким стуком, Чанёль валится на Бэкхёна, в последний момент успев выставить вперёд руки, дабы не придавить его своим немаленьким телом, и сдавленно стонет, ощущая неприятную боль в ушибленных коленях. Виновник всего этого переполоха, Кирхгоф, ловко отскакивает к стенке и негодующе лает, глядя на них круглыми бесстыжими глазами. — Этот пёс совсем охуел, раз бросается на людей без разбору! — нервы Пака сдают окончательно, и он орёт Бэкхёну прямо в ухо, пытаясь встать. Бэкхён пихает его в грудь и, приподнявшись на локтях, морщится и кричит в ответ, глядя на него широко распахнутыми глазами: — Это его дом, и он может здесь делать всё, что угодно! И тебе не кажется странным, что он бросается исключительно на тебя? Может, у тебя самого рыльце в пушку, а, Пак Чанёль? Ёбаный алкоголик с манией величия! — Истеричный ублюдок, что ни день, то новый закидон, ты вообще когда-нибудь бываешь нормальным? То ты милый и забавный, то ты поехавший и психованный, а сейчас ты ведёшь себя так, как будто тебя хорошенько ебанули башкой об кровать! — не остаётся в долгу Пак, поднимаясь на ноги и бросая на шпица негодующий взгляд. Кирхгоф поджимает хвост и негромко скулит. Пак поднимает телефон с пола и выжидающе смотрит на поднявшегося с пола Бэкхёна. Тот краснеет и, поджав губы, хватается за дверную ручку. — Взял телефон — уёбывай отсюда, — выплёвывает он и дёргает дверь на себя. Та остаётся неподвижной, и Бён замирает.— Что за хуйня? — бормочет он, и Пак подходит ближе. — Дай-ка я попробую, — гнев утихает, и нутро медленно, но верно заполняется нарастающим чувством вины и раскаяния. Бэкхён косится на него исподлобья, но покорно отпускает ручку, и Чанёль тщетно пытается открыть дверь, но та по-прежнему остаётся непоколебимой. — Заклинило, — растерянно бормочет он, и Бён принимается лихорадочно оглядываться. — Вот, чёрт, такое иногда бывает, но я не думал, что это случится сейчас, — говорит он, разом растеряв свою агрессивность. — Её можно открыть изнутри, но для этого нужны ключи. Ты случайно не видишь их? Я держал их в руках до того, как ты на меня шмякнулся… Чанёль наклоняется и, запихнув телефон в карман, принимается заглядывать во все укромные уголки. Бэкхён опускается на колени, и взгляд Пака невольно цепляется за его задницу, обтянутую мягкими спортивными шортами. Вы только что ругались, и тебе хотелось его стукнуть, а теперь вы заперты в его квартире, о чём ты вообще думаешь, мысленно одёргивает себя Чанёль и невольно краснеет. Он поспешно отворачивается, а Бэкхён выпрямляется и растерянно говорит: — Ничего не понимаю! Я помню, как они были у меня в руках. Потом Кирхгоф тебя испугал, ты начал заваливаться вперёд и уцепился за меня, ключи вылетели у меня из рук и куда-то упали… Дверь захлопнулась, и вот, мы застряли тут, гордой мужской компанией. Как ты думаешь, они могли упасть за шкаф? Поможешь мне его отодвинуть? Внезапная догадка возникает в голове яркой вспышкой, и Пак разворачивается к двери под непонимающим взглядом Бэкхёна. Он прислоняется к дверному глазку и щурится, силясь разглядеть сквозь крошечную линзу лестничную клетку. Он видит что-то серебристо-рыжее возле двери госпожи Мун и, повернувшись, медленно спрашивает Бёна: — На них же был дурацкий брелок? В виде плюшевой лисицы? — Блядь! — сочно роняет Бён и, подскочив к двери, пихает его локтем в бок. Пак покорно отодвигается, а Бэкхён некоторое время молча смотрит в глазок. Бён громко чертыхается и разворачивается к нему, и у Чанёля невольно сбивается дыхание. Бэкхён стоит практически вплотную, так, что он может видеть тени от его ресниц и ощущать его тёплое, пахнущее кофе дыхание. — У меня нет запасных ключей, — беспомощно говорит Бэкхён и прикусывает нижнюю губу. Подошедший к ним Кирхгоф смотрит на него круглыми глазами, затем задирает вверх маленькую мордочку и протяжно лает, всем своим видом выражая своё отношение к происходящему. Пак с ним солидарен, с этим маленьким вредителем. Друзья велели ему держаться от Бёна как можно дальше, сам Бэкхён только что послал его в заповедные дали, и вот, они одни в его тесной квартирке, запертые в ограниченном пространстве. Никуда не сбежать и нигде не укрыться, только он, Бён и его вредная пушистая собака, которой, кажется, даже ни капельки не стыдно за все свои пакости. Чанёлю неловко и чуточку страшно, но вместе с тем он испытывает дикий, иррациональный восторг. Бэкхён судорожно выдыхает и опускает голову, скрещивая руки на груди. Чанёлю хочется обнять его и прижать к себе, даже несмотря на то, что он ёбаный алкоголик с манией величия, а Бён — истеричный ублюдок, ломающий его жизнь к чертям. Наверное, он действительно помешался. И даже не пытается этому противиться.