***
— Блядь! — выдыхает Ифань и роняет голову на руки. Кёнсу отвешивает ему подзатыльник и сердито говорит: — Какого чёрта ты так выражаешься при дамах? Тебя что, совсем не учили правилам хорошего тона? — А что я могу поделать, если у меня нет цензурных слов для описания всего произошедшего? — парирует Ву и шумно вздыхает. — Нет, это же надо такому случиться! Кому вообще в голову пришло притащить эту суку на вечеринку! — Ифань! — вновь восклицает Кёнсу, но Юра качает головой и тихо говорит: — Всё нормально. — Она берёт в руки стакан с пуншем и опрокидывает его залпом, слегка поморщившись. — По-другому я и сама выразиться не могу. — Её притащил Юхван, это приятель одноклассницы Мины, который работает с ней в одной компании, — тихо поясняет Хёсон. Они сидят на небольшой кухне нуны Пака, за круглым столом, щедро заставленным многочисленными закусками и напитками, оставшимися после вечеринки. — На данный момент она пудрит мозги именно ему, поэтому он всячески пытается произвести на неё впечатление, вот и привёл её сюда, дабы показать, какой он крутой и компанейский. Конечно же, эта стерва изначально знала, куда идёт, и потому специально зашла сюда именно так, чтобы никто не заметил её появления. — Она явно целенаправленно искала Чанёля, — еле слышно добавляет Юра. Она выглядит потерянной и разбитой, будто вот-вот сорвётся и начнёт плакать. — Слонялась тут и всё пыталась вынюхать, что и как. Новости расходятся быстро, и какая-то из моих приятельниц радостно сообщила ей, что у моего брата появился новый любовный интерес и, мало того, что это парень, так ещё то, что всё явно очень серьёзно. Разумеется, Им Кёнри попросту не могла пройти мимо! Увидела, что Чанёль идёт на балкон, и тут же потащилась следом за ним и подстроила тот злосчастный поцелуй! И я, дура, не сумела сориентироваться и удержать Бэкхёна, и тот, конечно же, сделал сами собой напрашивающиеся выводы… — Это нам поведала Кёнри после того, как я хорошенько приложила её головой о парапет, — добавляет Наташа. — Чанёль побежал за Бэкхёном, Хёсон дала ему ключи от своей машины, чтобы он смог перехватить его, пока тот в пылу эмоций не натворил чего-то непоправимого. Но, судя по тому, что он не отвечает на звонки, разговор прошёл не самым лучшим образом. — Пак явно хотел поговорить с ним о чём-то серьёзном, — внезапно подаёт голос Минсок. — Не знаю, почему, но мне даже показалось, что он хочет признаться ему во всём. Рассказать про этот идиотский спор, чтобы вся эта выматывающая канитель с интригами и взаимными издевательствами наконец-то закончилась. Но… — он замолкает и сокрушённо качает головой. — И что мы теперь можем сделать? — тихо спрашивает Лухан. Сехун пожимает плечами и мрачно отвечает: — Ничего мы не можем сделать. Всё, что только можно, эта сука Кёнри уже сделала в полном объёме. — Нам остаётся только попытаться как-то смягчить ситуацию, — Кёнсу моргает усталыми глазами и скрещивает руки на груди. — Мы можем сказать Бэкхёну, что Чанёль не хотел сделать ничего плохого, точнее, изначально хотел, но произошедшее здесь не было его виной, а сам он, судя по тому, с какой перекошенной рожей и запредельной скоростью он выбежал за ним, явно собирался рассказать о всех своих грешках и вымаливать его прощение. — А мы можем успокоить Чанёля и подтолкнуть его к тому, чтобы он костьми лёг, но наконец-то перевёл их отношения в нормальное русло, — добавляет сидящий рядом с ним Чонин. До зыркает на него исподлобья, и Ким тихо заканчивает: — Нет, серьёзно, всё не может закончиться так глупо… После всего того, что между ними произошло, после того, как на наших глазах фальшивые чувства медленно, но верно превращались в настоящие… — Погодите-ка, — внезапно медленно говорит Юра. — Что значит «фальшивые чувства»? Какой-такой спор? О чём вы вообще говорите? Ифань бледнеет и сглатывает, а Чонин осекается и опускает голову, неловко пряча взгляд. В помещении воцаряется неловкая, тяжёлая тишина, и глаза девушки вспыхивают нехорошим огнём. — У меня есть подозрение, что я многого не знаю о проделках своего дорогого братца и его замечательных друзей, да, Ифань? — Ву молчит, и Юра цедит, поднимаясь со стула и скрещивая руки на груди: — Вы сейчас же дружно расскажете мне всё, чётко и ясно. И что-то мне подсказывает, что услышанное мне совсем не понравится. Так, что вы там говорили про пари? — Это будет очень долгий разговор, — нарушает молчание Чондэ, и Юра кивает. — Ничего страшного, мы не торопимся. — Она кладёт руку на плечо замеревшего Сехуна и сладко улыбается. Так, что у всех присутствующих по коже проходятся мурашки. — Я жду, ребята. И даже не пытайтесь меня обмануть и что-то утаить, — она ловко хватает Сехуна за ухо, и тот громко ойкает. — А то будете выглядеть так же свежо и бодро, как госпожа Им Кёнри. Только с красивыми лысинками на макушках в придачу.***
Бэкхён слышит звонок в дверь и сжимает зубы, ощущая, как от нарастающих противоречивых эмоций подводит живот. Хочется послать Пака к чёрту, заорать, чтобы тот катился куда подальше, пока Бён не позвонил в полицию и не заставил его убраться отсюда при помощи посторонних людей, явно не собирающихся с ним церемониться. И, в то же время, до безумия хочется верить в то, что всё произошедшее было всего лишь дурным сном. Какого чёрта он вообще пошёл на эту вечеринку? Какого чёрта он потащился в бар Исина в тот злополучный вечер и из всех собравшихся там людей наткнулся именно на Пака? Перед глазами вновь возникает долговязая фигура Чанёля, страстно прижимающего к себе очаровательную, миниатюрную Кёнри, и Бэкхён прикусывает край подушки, чувствуя разливающуюся по нутру горечь и неприятный привкус хлопка во рту. Вновь раздаётся навязчивая трель звонка, и Бён кричит в голос: — Ублюдок, я же сказал тебе, чтобы ты убирался! Что тебе непонятно?! Хочется выть и орать благим матом, врезать Паку изо всех сил, потому что он действительно надеялся, что всё будет по-другому. Потому что снова наступил на те же грабли и поверил в чужую искренность, потому что повёлся на обманчивое простодушие Пака. Ты сам во всём виноват, шепчет настойчивый внутренний голос. Ты и больше никто. Разве тебя не предупреждали, что всё так и будет? Что это должно было быть игрой и ничем большим? То, что ты сейчас страдаешь и мучаешься, это твоё наказание, Бэкхён. Прими его как данность и вычеркни Пака из своей жизни. Чанёль продолжает названивать в дверь, звон бьёт по ушам, вызывая новый приступ тошноты, и кровь бросается Бёну в голову. Он вскакивает с кровати и, споткнувшись, бежит в прихожую. — Сука, я же сказал тебе убираться! — кричит он, сбиваясь на фальцет, и осекается, когда видит перед собой госпожу Мун. Пожилая дама мило улыбается, а Бэкхён ощущает, как лицо заливает густая краска стыда. — Простите меня, пожалуйста, — бормочет он, на что госпожа Мун улыбается и невозмутимо отвечает: — Кажется, у кого-то был очень сложный денёк. Может, тебе дать яблочного пирога с молоком? Бён отрицательно качает головой. Значит, Пак всё-таки убрался, мелькает в его голове стремительная мысль, и, вопреки всему, Бэкхён чувствует острый укол разочарования. Значит, действительно солгал. А потом понял, что больше не получится вешать Бёну лапшу на уши, и благополучно сбежал, зализывать боевые раны и старательно врать Ифаню про их прекрасные отношения. К горлу подкатывает горький комок, а пожилая дама кивает в сторону своей квартиры. — Я вообще хотела тебе напомнить о Кирхгофе, — она вздыхает и качает головой. — Он, конечно, рад поиграться с Рокко, но успел уже сильно по тебе соскучиться. Если ты, конечно, не в настроении и хочешь побыть в одиночестве, то я могу оставить его у себя на ночь. Думаю, мой котик будет не против поделиться своим матрасиком. — О, что вы, конечно же, я прямо сейчас его заберу, — восклицает Бён, ощущая острый укол вины. Он выходит из квартиры и идёт следом за госпожой Мун, лихорадочно прикидывая, остались ли в доме любимые вкусняшки шпица. Ибо простых игр и почёсываний спинки явно не хватит, чтобы загладить вину перед обидевшимся на такое равнодушие псом. — А вот и наш пёсик! — ласково тянет старушка и внезапно резко дёргает дверную ручку на себя. Прежде, чем Бён успевает сориентироваться, из её жилища выскакивает Кёнсу со шпицем наперевес и командным тоном восклицает: — Лухан, Цзытао, хватайте его и тащите обратно! Бэкхён ощущает, как его дёргают назад, и затем буквально волокут в сторону его квартиры. Сбоку пробегают Исин и Чунмён с какими-то кульками и пакетами, а за спиной Бёна раздаётся участливый голос До: — Спасибо вам огромное за помощь! Сам бы он никогда нам не открыл и так бы и сидел в своей комнате, надувшись как мышь на крупу. — Не за что, — отвечает пожилая дама, и Бён клятвенно обещает себе побеседовать с ней о вторжении в его личную жизнь и наплевательское отношение к его частной собственности. — Как только я увидела Чанёля, я поняла, что дело тут серьёзное. При упоминании имени Пака сердце невольно сжимается. Бёна вталкивают в квартиру, и аджумма Мун кричит ему вслед: — Пока, ребятки! Приходите ко мне потом на яблочный пирог, я испекла его по рецепту Лысого из Браззерс! Кёнсу захлопывает дверь и тщательно запирает её своими ключами. Затем спускает с рук Кирхгофа, который, радостно гавкая, тут же бежит к Бэкхёну, пытаясь запрыгнуть на него маленькими лапками. При виде мохнатого друга мерзкое ощущение внутри слегка притупляется, и Бён дёргается, вырываясь из стальной хватки Лухана и Цзытао. — Какого чёрта вы припёрлись? — бормочет он, наклоняясь к Кирхгофу и исподлобья глядя на Исина. Тот кивает на коробку в руках Чунмёна и спокойно говорит: — Мы купили твой любимый торт и много соджу. Может, пойдём на кухню и немного пообщаемся? — Валите на хуй, я не хочу сейчас никого видеть, — к горлу подкатывает горький комок, и Бён негодующе вскрикивает, когда Кёнсу хватает его за руки и с удивительной для подобного тщедушного экземпляра силой тащит волоком по коридору. — А ещё мы взяли несколько больших банок мороженого и диски с самыми жёсткими и страшными триллерами, — добавляет он, сажая Бёна на кухонный табурет и отвешивая ему лёгкий подзатыльник. — Тебе какое мороженое, ванильное или шоколадное? Прежде, чем Бэкхён успевает что-то сказать в ответ, перед ним оказывается огромное ведёрко пломбира, большая кружка, наполненная чем-то горячим и ароматным, бутылка вина и пакет из знаменитой сети забегаловок быстрого питания. Остальные молча и быстро рассаживаются вокруг стола, так что становится совсем тесно. Исин, которому не хватило места, прислоняется спиной к кухонной стойке и смотрит на него с нескрываемым волнением и сочувствием. Бён кожей ощущает исходящую от них заботу и искреннее участие, и дыхание сбивается от накативших чувств. — Вы знаете? — глухо спрашивает он, и Исин и Кёнсу, переглянувшись, кивают. — Юра-нуна нам обо всём рассказала, — говорит Минсок и, наклонившись, пододвигает к нему бигмак. Бёна нещадно мутит от нервного напряжения, но вопреки этому он хватается за бургер и жадно вгрызается в булку, некрасиво перемазываясь соусом. — Он опять мне наврал, — он издаёт жалкий сдавленный смешок и, бросив коробочку на стол, берёт в руки чашку. — Сказал, что хочет признаться и покаяться, а сам зажимался со своей первой и единственной любовью. А потом взял и приехал сюда, представляете? Уверял, что всё это было неправдой, что она специально всё подстроила, а у него были совершенно другие намерения. Вешал мне лапшу на уши, пока я не послал его куда подальше, и он наконец-то понял, что ничего не выйдет, и убрался отсюда прочь, — горло будто сжимает ледяная рука, и он глухо бормочет: — Зря вы сюда приехали сейчас. Хотите читать мне проповеди и пытаться успокоить? В этом нет нужды, я и сам знаю, что был наивным идиотом. Так что, мне будет намного лучше, если вы оставите меня одного. — Он тебе не врал, — внезапно резко перебивает его Чунмён. Пальцы принимаются дрожать и едва не разжимаются, и Бён со стуком ставит кружку на стол. — Ифань нас вычислил, — поморщившись, говорит Исин. — Пришёл ко мне в бар, мы все собрались и раскрыли друг другу карты. И, прежде чем ты начнёшь орать и обвинять нас в предательстве, скажу, что до сего момента у нас были самые что ни на есть благие намерения. Мы попросту решили перестать лезть в ваши отношения и дать вам возможность разобраться в себе и собственных чувствах без стороннего вмешательства. — Но в итоге всё вышло только хуже, — тихо бормочет Тао. Всё услышанное попросту не укладывается в голове, и Бэкхён жмурится, ощущая, как в виски втыкается горячая палка. — Он действительно любит тебя, Бэкхён-а, — голос Кёнсу звучит странно и непривычно, лишённый своей привычной нарочитой грубости. — И сегодня он хотел быть с тобой и только с тобой. И с Кёнри, как она сама потом призналась, он не желал иметь ничего общего. А знаешь, почему? Потому что она обманула его и разбила ему сердце. Два года морочила ему голову, заставив забыть про других девушек и доводить себя до состояния «совершенства», а потом — унизила и заявила на прощание, что такой идиот никогда никому не будет нужен. Что любви не существует, есть только выгода и возможность использовать людей ради своих целей, и ничего более. Ничего не напоминает, Бэкхён? «Мне от тебя был нужен только секс и немного времени, чтобы поиграться со смазливой мордашкой». Мерзкий голос Джухёна звучит в голове как настоящий, и он кривится, ощущая, как мигрень усиливается и становится невыносимой. Кёнсу пододвигает к нему чашку и тихо говорит: — Он был полным мудаком, потому что, как и ты, боится снова быть раздавленным и обманутым. Он бросал девушку за девушкой, как только их отношения грозились вылиться во что-то серьёзное потому, что пытался убежать от настоящих чувств. После Им Кёнри он был уверен, что никогда никого не полюбит и не будет любимым кем-то в ответ. Это его не оправдывает, никто не спорит, но с тобой он впервые стал вести себя как реальный Пак Чанёль. Не мачо, прячущийся за маской напускного равнодушия, а как хороший парень, помогающий маленьким девочкам снять шарики в виде единорогов с деревьев и отвратительно управляющийся с механическим седлом. Я не знаю точно, что он хотел тебе сказать, но Им Кёнри он тогда послал на хуй. И сказал, что она не стоит и твоего ногтя, о чём она с огромным возмущением поведала его нуне. Поцелуй был подстроенным, потому как она хотела ещё раз сделать ему больно. Больная она, поехавшая, как твой бывший, понимаешь? Потому она хотела сделать больно и тебе, ведь ты отобрал у неё её любимую красивую игрушку. — Реальность плывёт перед глазами, и Бён сжимает зубы, рвано выдыхая. — И всё, что он пытался тебе здесь сказать, было чистой правдой. Да, он наделал глупостей, мы все их наделали, а всё потому, что было намного проще сделать свои собственные выводы вместо того, чтобы попытаться поговорить друг с другом откровенно и выяснить всё начистоту. — И чего вы все от меня ждёте? — глухо спрашивает Бэкхён. В сознании возникает бледное, абсолютно несчастное лицо Чанёля и его глаза, наполненные неподдельным отчаянием и страхом. Что-то будто щёлкает внутри, и Бэкхён скрючивается на стуле, с силой прикусывая нижнюю губу. — Хотите, чтобы я бежал с ним мириться? А что толку-то? Он поднимает взгляд на Кёнсу и криво усмехается. От накатившего чувства безнадёжности перехватывает горло, и его голос звучит неестественно высоко. — Разве вы не понимаете сами, что ничего у нас с ним не ладится? Не получается ничего, как у нормальных людей, ни знакомство, ни тщетные попытки хоть как-то изменить наши отношения к лучшему? — Дыхание сбивается, и он глухо шепчет: — Я не хочу, чтобы мне опять сделали больно. Не хочу снова лезть в эмоциональную мясорубку, я так устал и вымотался за это время. Я… — Бэкхён прячет лицо в ладони и сдавленно выдыхает. — Я его люблю. Правда, люблю. Но я больше не могу терпеть все эти выматывающие разбирательства и постоянные неудачи. Не созданы мы друг для друга, не притягиваемся, а отталкиваемся. Кёнсу тянется к нему и неловко обнимает Бёна за плечи, прижимая его к себе. Бэкхён ощущает, как его волос касается мягкая ладонь и принимается успокаивающе поглаживать его по затылку. — Если я был действительно ему дорог, то он бы просто так не сдался. А он просто взял и ушёл. Значит, ему это всё тоже не нужно… — Мы и не собирались заставлять тебя с ним мириться, — тихо говорит До. — И от тебя мы ничего не ждём. Мы просто хотим, чтобы ты больше не копался в себе и не пытался обвинить себя во всех вселенских грехах, потому что ты этого не заслуживаешь. Ты достоин только счастья, и ты сам должен решать, что и как ты хочешь делать дальше. Главное, чтобы ты не грустил и не закрывался ото всех в этой раковине, погружаясь в пучину тоски. А мы… — Мы всегда тебя поддержим и поможем, — слышит Бён голос Чунмёна. — Что бы ты ни решил, это твой выбор и твоя жизнь. И про Пака мы тебе сейчас рассказали лишь потому, что всё, что между вами было, не являлось чистой ложью и обманом. То, что он тебе говорил эти последние дни, то, что он делал. Это было по-настоящему, Бэкхён-а. — Мы можем сказать тебе, что мы думаем, можем тебя поддержать, — добавляет Минсок. — Можем оказать тебе поддержку, если ты об этом попросишь. Но мы не можем определять за тебя твоё будущее, кого и как тебе стоит любить и как тебе вести себя с Паком. Мы вели себя как эгоисты, хоть и руководствовались исключительно твоими интересами. Он понятия не имеет, что и как будет дальше. Мысли путаются в голове, эмоции захлёстывают за все разумные пределы, хочется послать всё к чёрту и просто закрыться здесь, попытавшись уничтожить в себе все болезненные чувства. Но Бён понимает, что так нельзя. Это нельзя забыть или стереть из памяти, нужно усмирить, успокоиться, а потом… Чёрт возьми, даже думать об этом мучительно тяжко. — Сволочи, — тихо бормочет Бён и прячет лицо на груди у До. — Приехали без спросу и притащили свои мерзкие бургеры и вино. Мороженое хоть из «Баскин Роббинс»? Слёзы бесконтрольно катятся по щекам, и Бэкхён смаргивает их на рубашку Кёнсу, ощущая, как с каждым сдавленным вздохом становится немного легче. Он слышит напряжённое сопение Кирхгофа, и кто-то из ребят сажает шпица ему на колени. Кирхгоф тут же тянется к нему и принимается, поскуливая, слизывать с щёк влажные дорожки, а Цзытао мягко отвечает: — Конечно, оттуда. И вино, твоё любимое, розовое из Калифорнии, самое лучшее целительное средство, что доктор прописал. — Твой доктор — практикующий алкоголик? — хмыкает Чунмён, и они дружно смеются. На душе становится теплее, и Бён судорожно выдыхает, прижимая к себе громко сопящего Кирхгофа. Он не один. У него есть те, кто пытаются разделить с ним горечь и отчаяние, не оставляя его в цепких лапах одиночества. А о Паке он подумает чуть позже. Завтра, послезавтра, тогда, когда его имя не будет вызывать болезненных спазмов в груди. Потому что время лечит. Хоть оно и не панацея.***
Мерзкая китайская водка воняет ацетоном и на вкус напоминает какое-нибудь средство для мытья окон. Чанёль мрачно смотрит на стакан в своей руке и допивает его залпом, ощущая, как огненная жидкость прокатывается по пищеводу, вызывая изжогу. Как Ифань ухитряется наливаться ею без каких-либо серьёзных последствий? Его же косит даже от фруктового соджу, а эта пакость явно намного ядрёнее. Чанёль наливает себе ещё немного и, скривившись, вновь опрокидывает стакан одним махом. Хочется напиться до бессознательного состояния, так, чтобы наконец-то спрятаться ото всех отвратительных мыслей в голове и просто забыться, но почему-то водка вызывает лишь тошноту и настойчивое желание прополоскать рот, чтобы избавиться от мерзкого привкуса. Пак ставит стакан на пол и откидывает голову назад, вытирая влажный рот тыльной стороной ладони. На что вообще он мог рассчитывать? Как он мог быть настолько глупым, наивным идиотом, твёрдо уверенным в собственной безнаказанности и исключительном праве лезть в чужую жизнь? Перед глазами возникает искривлённое гримасой лицо Бэкхёна и его глаза, бездонные, наполненные такой концентрированной горечью и обидой, что горло перехватывает, и Чанёль давится воздухом, зажмуриваясь. С самого начала Бэкхён желал проучить его, но в итоге доверился и дал ещё один шанс. Показал себя настоящего только для того, чтобы Пак в очередной раз ухитрился всё испортить. Нутро вновь заполняется липкой горечью, и Чанёль вяло думает, что карма — та ещё сука. Но не такая сука, как Им Кёнри, в очередной раз лишившая его возможности обрести своё выстраданное счастье. Паку до безумия хочется схватить её за волосы и посмотреть в её лживые, злые глаза. И спросить: какого чёрта? Почему тебе нравится вести себя с людьми как ублюдочная стерва, играть их чувствами, почему ты считаешь, что имеешь право вмешиваться в их жизни? Почему ты, чёрт возьми, поступила так вновь, даже несмотря на то, что я никогда тебе не был нужен? И почему сам Пак не научился на ошибках прошлого и повёл себя как Кёнри с человеком, с которым он впервые за долгое время ощутил желание стремиться к чему-то большему? Выйти за привычные рамки отношений без обязательств и просто попытаться… Воздух прорезает резкая трель дверного звонка, и Чанёль кривится: громкий звук раскалённым свинцом давит на затуманенную алкоголем голову. Он с трудом поднимается на ноги и, поставив водку на полку шкафа, шатаясь, идёт к входной двери. Наверняка это Сехун и остальные, приехавшие с вечеринки, и они тут же полезут к нему с идиотскими вопросами, особенно, когда увидят его в таком состоянии. Странно, что они раньше не притащились с этого чудного мероприятия, мрачно думает Пак и кривится, когда представляет себе нудные нотации и выматывающие расспросы, и едва сдерживается, чтобы не притвориться, что его нет дома. Останавливает только то, что в таком случае они попросту вызовут полицию, и тогда Чанёлю точно попадёт за все его выкрутасы. Тошнота подкатывает к горлу, и он, не глядя на экран видеофона, резко распахивает входную дверь. — Заваливайтесь и отъебитесь, я сейчас не готов вести беседы, — выплёвывает он и, прежде, чем успевает сориентироваться, Пак видит перед собой знакомую хрупкую фигуру. — Что ты… — начинает было он, но Юра внезапно размахивается и с силой бьёт его кулаком в нос. Сестра не тянет на крутого бойца, но удар выходит достаточно ощутимым и болезненным, настолько, что Пак невольно падает назад, держась за покрасневшее лицо. — Как ты мог?! — орёт Юра, пинком захлопывая дверь и бросаясь вперёд. Она падает на колени и хватает его за грудки, хорошенько встряхивая. — Как ты мог так поступить, маленький ублюдок?! И это после всего того, что ты пережил сам?! Она знает, понимает Чанёль и едва сдерживается, чтобы нервно не рассмеяться. Такое чувство, что об этом чёртовом споре знают все в округе, в то время, как он — единственный местный дурачок, который ни сном ни духом не ведает о творящихся вокруг делах. Юра с силой толкает его кулаком в плечо и снова кричит: — Ты поспорил на него! Ты поспорил на Бэкхёна, хотя он — лучшее, что когда-либо с тобой случалось! Ты хоть сам осознаёшь, какой ты мудак? Ты понимаешь, что это самый низкий и дерьмовый поступок из всех, что ты когда-либо совершал?! Она смотрит на него с таким презрением и неверением, что внезапно что-то внутри перегорает, и Чанёлю отчаянно хочется разрыдаться. — Ты ещё вдобавок и напился, — с горечью говорит она. — Сидишь и наливаешься тут всяким дерьмом, жалеешь себя, хотя на деле именно ты эту кашу и заварил. Что, ты думаешь, что он кинется к тебе с распростёртыми объятьями? Особенно сейчас, когда ты в очередной раз уверил его в том, что ты — лгун и редкостная сволочь? Чанёлю хочется сказать о многом. О том, что он понятия не имел, что Бэкхён с самого начала знал об идиотском пари, и ему жутко обидно потому, что над ним, напыщенным придурком, хорошенько поиздевались, проехавшись по его слабостям. О том, что вся эта затея со спором отвратительна, и он не знает, зачем так поступил, кому и что он хотел доказать, цепляясь за эту так называемую «мужскую гордость». О том, что он прекрасно понимает, что Бён больше не захочет его слушать, что у него было столько времени на то, чтобы быть честным и поступить правильно, а он, придурок, не воспользовался ни одним из предоставленных шансов. О том, что ему больно и плохо, и он понятия не имеет, что делать дальше, как справиться с отчаянием и отвратительным чувством беспомощности. Но горло перехватывая ледяная рука, и Пак сдавленно шепчет, приподнимаясь и глядя на Юру в упор: — Я его люблю. Из груди вырывается протяжный стон, и он утыкается в грудь сестры, цепляясь подрагивающими руками за её элегантный пиджак. Как когда-то в детстве, ища её поддержки и защиты, Чанёль судорожно всхлипывает и ощущает, как по щекам текут пьяные, горькие слёзы. Тёплые руки Юры касаются его спины, прижимая крепче, и она расстроенно шепчет, мягко поглаживая его по сгорбленным плечам: — И что же теперь с тобой делать, Чанёра? Почему ты у меня такой идиот? Он не знает, сколько времени они сидят вот так на полу в прихожей, тесно прижавшись друг к другу, но становится немного легче. Нуна отстраняет его от себя и внезапно отвешивает ему подзатыльник. — Что, выплакался? — спрашивает она, и Пак кивает, потирая ушибленную макушку. Боль приводит его в чувство, и он поднимается с пола, чувствуя, как ноют затёкшие мышцы. Юра поднимается следом и смотрит на него в упор. — Тогда пошли на кухню. У вас есть чай или кофе? Она идёт по коридору, и Чанёль плетётся за ней, слегка шатаясь. Он опускается на стул и молча наблюдает за тем, как Юра шумно роется в шкафчиках. Наконец она находит упаковку зелёного чая, которую Чондэ подарил кто-то из его знакомых, и хмыкает: — Зато куча рамёна и чипсов по всем углам. Как вы тут ещё не заработали гастрит со всеми вытекающими последствиями? Она отворачивается и принимается греметь посудой. Наконец перед Паком оказывается дымящаяся кружка, и Юра говорит, присаживаясь на соседний стул: — Пей. Я не могу смотреть на твою пьяную рожу, и тебе определённо надо сейчас прийти в чувство. — Как будто чай решит этот вопрос, — бормочет Чанёль, жадно глотая ароматную горячую жидкость. Юра внимательно наблюдает за тем, как он осушает чашку, и внезапно резко говорит, скрещивая руки на груди: — Я бы тебя не простила. Я бы послала тебя к чёрту и больше никогда не хотела видеть твою наглую рожу. Пак давится остатками чая, и нуна хлопает его по спине так, что едва не вышибает из него дух. К горлу вновь подкатывает горечь, и Чанёль мрачно бормочет, со стуком ставя чашку на стол: — Он так и сделал. Послал меня к чёрту и выгнал взашей, даже не пожелав ничего слушать. — Но, на твоё счастье, Бэкхён умеет видеть в тебе столько хорошего, сколько не в состоянии разглядеть ни один человек, даже несмотря на то, что плохого в тебе тоже предостаточно, — продолжает она, глядя на него в упор. — Я видела, как он на тебя смотрит. Видела, как он с тобой разговаривает, и, что главное, как ведёшь себя с ним ты. Он любит тебя, придурок, любит тебя настолько, что тебе нужно перестать жалеть себя и сделать всё для того, чтобы он дал тебе последний шанс. И так считаю не только я, Чанёра. Так считают даже его друзья, несмотря на то, что, как Цзытао выразился, они с огромным удовольствием натянули тебе задницу на уши за всё хорошее. — Так, значит, они тебе обо всём рассказали? — спрашивает Пак, и нуна кивает. — После того, как я наглядно объяснила Кёнри, чтобы она больше никогда и ни за что не смела приближаться к тебе и твоему окружению, я отправила всех по домам, всех, кроме девочек и ваших верных адъютантов. Ифань, кстати, очень порывался приехать сюда, чтобы не оставлять тебя одного, но я заставила их остаться у себя. Мне показалось, что в данном случае мы с тобой должны поговорить наедине, хоть они и отчаянно сопротивлялись. Внезапно она тянется к Чанёлю и обхватывает его руками. — Тебе жутко повезло, Чанёра, — тихо говорит она. — Твои друзья, хоть они порой и ведут себя как идиоты, искренне о тебе заботятся и переживают. В твоей жизни столько чудесных людей, к которым ты относишься как к должному, а это надо ценить, надо этим дорожить и отвечать им сторицей. — Это Ву, между прочим, и подбил меня на это пари, — отзывается Пак, кладя голову ей на плечо. Наверное, они смешно смотрятся со стороны: хрупкая, маленькая нуна и здоровенный и внушительный Чанёль, прижимающийся к ней, как детёныш, ищущий защиты и тепла. — Я в курсе, — она гладит его по спутанным волосам и громко вздыхает. — И, если ты хочешь знать, он и остальные искренне об этом жалеют, может, даже и побольше твоего. Особенно, Чонин, ты же видел, как он заглядывается на того милого паренька До Кёнсу? — Он не милый, он жуткий и пугающий, — тяжесть внутри ослабевает, и становится легче дышать. Юра смешно хмыкает, щекоча кожу тёплым дыханием: — Бэкхён-а вряд ли стал дружить с плохим человеком. При упоминании его имени сердце болезненно ноет, и в сознании возникает его бледное лицо с лихорадочно блестящими глазами. Чанёль поднимает голову и тихо говорит, ощущая, как горло опаляет холодная горечь: — Я не знаю, что мне делать дальше. Юра молча смотрит на него в ответ. Затем вздыхает и тянется вперёд. — Ты должен не сидеть сложа руки, а сделать что-то для того, чтобы заслужить его прощение. И я имею в виду, что нужно не просто выть у него под окнами с гитарой или носить ему конфеты и плюшевые игрушки. — Она мягко проводит пальцами по его волосам и наклоняется, оказываясь к нему практически вплотную. — Ты должен показать ему, что ты теперь другой. Начисто растоптать свою репутацию крутого мачо и принципиального бабника, наглядно продемонстрировать, что имидж для тебя ничего не значит, что важнее всего для тебя — это он и его чувства. Она смотрит на него серьёзным, немигающим взглядом. Затем слегка наклоняет голову и тихо спрашивает: — Ты готов это сделать, Чанёра? Готов переступить через себя и избавиться от этого идиотского образа бесчувственного козла, наплевать на навязанные тебе Кёнри принципы и наконец-то сделать ради Бэкхёна что-то не в рамках идиотского пари? Ну же, думай. Ты знаешь Бёна лучше меня! Ты наверняка сам догадываешься, как надо поступить, надо только слегка поработать головой. — Да, — тихо, но твёрдо говорит Чанёль. — Я готов. Ему не нужно никаких лавров или положения в местной иерархии. Никакого длинного списка покорённых подружек на одну ночь и репутации крутого мужественного ублюдка. — Я знаю, что я сделаю, — он прикусывает нижнюю губу и смотрит на Юру в ответ. — Только мне нужна твоя помощь. Она не задумываясь кивает, и Чанёль слабо улыбается. На душе по-прежнему царит полнейшая сумятица, но теперь в нём теплится слабый огонёк надежды. Ему нужен Бэкхён и возможность наконец-то ощутить себя настоящим. Перестать оглядываться на прошлое и любить человека, который принял его в даже худшей ипостаси. Ради этого Чанёль готов на всё что угодно. Даже на то, чтобы публично опозориться и раз и навсегда поставить крест на своей тщательно выстраиваемой фальшивой репутации.