cure for a stranger.

Бог снова шептал мне на ухо ночью слова, о том, что наша любовь неправильная, а Дьявол ответил ему, что: — Ты на этот раз, Господь, проиграл. Я чувствовал как мир давит на меня, а мне было все равно, ведь я получил то, что в чем нуждался, и теперь вы это не сможете у меня забрать. Для моего мальчика я мог сделать все, что угодно, ибо жизнь без него казалась для меня пустой и серой, а он раскрашивал ее, наполняя ароматами и громкими звуками. Некоторые мужчины не ценят смеха от любимого существа, пока не потеряют его совсем. И вот наступает тот момент, когда ты нажимаешь на обивку дивана, а по квартире или комнате разносится гул, который настолько сильно наполняет комнату, что воздуха не хватает, легкие сперает и ты даже перестаешь моргать. Кто бы мог подумать, что моя такая маленькая букашка, лежа у меня на груди и вырисовывая узоры на ней, выскажет свое желание на счет похода в ночной клуб. Луи сказал, что видел рекламу, в которой говорилось, что в следующую пятницу будет тематическая, как он выразился «блестящая», вечеринка в клубе «Бриллиант». Что за тупое название для вечеринки в клубе с таким же глупым названием? Как я мог ему отказать в его желании почувствовать себя взрослым, хотя он таковым и не являлся. Но что не сделаешь ради мальчишки с голубыми хитрыми глазенками, в которых играла искра безумия, потому что это маленькое мифическое существо, живущее в нем, иногда просыпалось. А я был тем, кто находился всегда рядом и радовался любой вещи, которую он делал. Луи очень любил делать коллажи: целый день мог провести раскрашивая страницы блокнота и вырезая цветы, надписи и актеров из журналов, наклеивая и подписывая, чаще всего бессвязными подписями. После чего уходил в ванную, мыл пальцы от клея и с гордостью показывал сделанную работу мне. За что получал мой одобрительный жест или приятную фразу, которая поднимала его творческую личность. Мальчик не был одним из тех людей искусства, что полностью посвящали себя такой жизни, позволяя этому охватить целиком и представляясь, как истинного человека, который от и до занят этим, даже забывая о настоящих человеческих чувствах, потому что его охватили чужие и всеобщие. Самовнушение нынче в моде. Луи сказал приехать к нему, не выходя из машины, ровно в пять, обещая, что соберется к этому времени. На мне была красная рубашка, черные узкие штаны и такого же цвета туфли, очки висели на носу, когда я посмотрел через тонированное стекло на чердак мальчика, который улыбнулся и сразу убежал от окна. Я стучал пальцами по кожаному рулю, а широкие крупные кольца брякали при столкновении друг с другом, дверь открылась, Луи прыгнул на сиденье, даже не садясь полностью, хватая меня за лицо и целуя в губы, и громко хлопнув дверью, на что я зашипел — он это делал постоянно. Мои брови в изумлении поднялись, когда я осмотрел его наряд, заметил, что его глаза и щеки намазаны чем-то блестящим, на его ногах были светоотражающие кроссовки, переливавшиеся радугой, черная курточка с черепом на спине, белая футболка с розой на животе и светлые джинсы, обтягивающие его ноги и, следовательно, прекрасный зад. — Как я выгляжу, Гарри? — спросил Луи, смотря на меня и стирая своим маленьким мальчиком блестки с моих губ. — Как будто на тебя стошнило фею, — улыбнувшись сказал я, на что он сразу хмыкнул, — ты выглядишь как настоящая принцесса, которую я везу на бал. Луи мне всегда напоминал принцессу из Диснея, или Питера Пена, чья история, на самом деле, очень грустная и доводит до слез пока ты ее читаешь. Но на самом деле, о Луи нельзя было написать добрую сказку или снять детский мультик. Мальчик в данный момент засунул проворную ручку в мой карман, откуда я до этого достал сигарету, и схватил себя одну, быстро украв зажигалку, которую он украсил цветами и сделал очень маленькую подпись: «i love louis», зажёг их себе и мне. Разве можно было воплотить это существо в пример для подражания, когда он обожал лапать меня через брюки и так громко стонал, что приходилось закрывать его рот широкой ладонью? — Только вместо шикарного бала и приличного заведения мы с тобой идём в бляду… — я покашлял, — в клуб, прости меня Христос. — Разве ты не хочешь пьяным прижиматься ко мне в самом центре танцпола, чтобы мои блёстки с потом измочили твою из без того мокрую шею? — спросил он, выдыхая дым в окно. Я постоянно желал близости с ним: нуждался в его голосе, смехе, беготне босиком по моему паркету, а в одиночестве, кожа горела там, где он меня до этого касался, прямо до костей. Квартира холодела и пустела, только его футболка и спортивные штаны с толстыми носками лежали у меня на второй тумбочке рядом с кроватью. В первом ящичке лежали наши фото, рисунки мальчика, вырезки из журналов, пушистый голубой блокнот, который он пшикнул своим одеколоном и куча ручек разных цветов — ради него я раскошелился на все это, лишь бы он был рад. Его личные тапочки и то, что нужно было мне, как взрослому мужчине для удовлетворения своих потребностей, и ему, как подростку, который вкусил этот запретный плод впервые, — тюбик со смазкой. Мальчик оставил свой запах везде где только мог, а я жадно вдыхал его пары. — Не знаю, может я просто очень старый для таких развлечений? — я действительно на секунду задумался о том, что могу не подходить ему в силу своего возраста, но обычно Луи это чувствовал где-то у себя в голове. — Если бы ты был старым, то в ту субботу не смог бы сделать, — и наклонившись Луи прошептал мне в ухо то, что мы тогда делали, а то есть, что нельзя говорить вслух, — и мне это жутко понравилось, — добавил он, проводя кончиком языка по мочке моего уха. — Ну, возможно, ты прав, — сказал я и тронулся с места. Я везу своего мальчика в место, наполненное развратом, и собираюсь защищать его от всех внешних опасностей.

***

Мы зашли в здание, из которого доносилась музыка на такую же шумную улицу. Внутри было жарко, все светилось разными огнями, которые отражались от блёсток на щеках Луи. Мальчик крепко держал меня за руку и заулыбался, облизнув губу. Я был уверен, что эти лучи в моих глазах были не из-за длинных ламп, а их причиной было это прекрасное существо, которое тянуло меня в сторону бара. Тела людей были плотно прижаты друг к другу, некоторые, измазанные ультрафиолетовой краской, светились яркими рисунками на них. На небольшой сцене стоял диджейский пульт, а из колонок около него и стенах играла громкая музыка, которая меня оглушала. Около кресел со столиками, на черной стене висели лампочки и нарисованы огромные белые крылья. Над нашими головами крутился большой диско-шар, по своей форме напоминающий отточенный бриллиант. Выпив несколько рюмок водки и зализав жгучий след от алкоголя языком мальчика, который был по вкусу как лайм с текилой. — Пошли, Гарри, я хочу танцевать, — Луи потянул меня в глубину толпы. Я даже почувствовал, как кто-то пытался тронуть мой пах, пока мы шли. Возможно, Ад начинается прямо тут, поэтому его никто и не ищет: он скрыт за потными людьми, запахом кальяна с табаком, музыкой и кромкими криками. Мальчик повязал свою курточку на бедра, обхватывая мою шею своими руками и прижимаясь все сильнее. Алкоголь внутри начал расходиться по всему телу и все конечности тянулись прямо к нему, желая оторвать кусочек для собственного наслаждения. Я схватил его за талию, начиная двигаться. Мы танцевали пять минут, не замечая никого вокруг нас, потому что ничто не могло нас потревожить. Музыка поменялась и Луи начал подпевать своим прекрасным голосом: — Скажи мне, кто меня спасет от этого Ада, без тебя я совсем один, — пропел он, смотря своими голубыми глазами, покрытыми блёстками, в мои влюбленные. Песня оказалась очень знакомая, потому что её крутили по радио​. — Если я умру ради тебя, если я убью ради тебя, то я пролью эту кровь ради тебя, — громко пропел я именно ему, потому что я мог сделать это только для него. И я почувствовал как мальчик в моих руках совсем обмяк, но вдруг прыгнул на меня, страстно целуя, кусая мои губы и подбородок с небольшой колкой щетиной. Мне было всё равно на тех, кто был против или понимал, что происходит: это ночной клуб, тут никому нет дела до того, сколько лет чьему партнёру или какого он пола. Это не магазин, а эти люди не та женщина, которая так упорно на нас глядела, словно я его собираюсь изнасиловать и убить. Я бы не смог сделать ему больно никакими существующими способами, потому что подписал бы себе смертный приговор, который бы сам привёл в исполнение. Ведь жить с осознанием того, что ты сделал больно любимому человеку для меня невозможно, иногда простые извинения также важны, как и действия. Мы танцевали ещё целую вечность, пытаясь въесться друг другу под кожу. Он так манил и шевелил своими бедрами, что скрыть мое возбужденное состояние было невозможно. Даже через слой толстой ткани я прекрасно ощущал, как он тянулся ко мне, а мои клетки так желали слиться с его воедино. Я оставил мальчика, отходя взять ещё рюмку водки. Отдав деньги и выпив ее одним глотком, я повернулся и заметил какого-то непонятного парня, от которого Лу так старательно пытался уйти, показывая, что он не хочет с ним танцевать. Наверное, я никогда до этого не чувствовал такой злости, разливающийся по моим синим вздутым венам. В тот момент, я мог разбить его череп о стену с рисунком ангельских крыльев. Я быстро шел к ним, чтобы защитить свою букашку, которую поклялся защищать ценой собственной жизни. — Ты какого хуя тут делаешь? Иди нахуй отсюда! — сказал я какому-то лысому парню, пристававшему к Луи буквально минуту назад. — Вечеринка восьмидесятых в другом здании, дед, — он ответил мне, толкая в плечо. Как он посмел тронуть мою рубашку своими мерзкими пальцами? Как он посмотрел тронуть мое сокровище? Люди не могли претендовать на мое, на то, что принадлежит мне по своей воле и выбору. Вы думаете, что можете прийти и начать так бесстыдно приставать к тому, что, хоть в душе он не был фарфоровой статуэткой, но я хотел обмотать его той пупырчатой бумагой, лишь бы мальчик чувствовал себя в безопасности. Я взглянул в его глаза, и ощущая, что начинаю потеть, а пряди прилипали к мокрому лбу, красная рубашка пропиталась потом, прошипел: — Советую тебе уйти, пока я не разбил твой ебальник в кровь, — сказал я, сжимая кулаки. — Потише, старик, а то развалишься, — парень противно скривил лицо, презрительно поднимая бровь вверх, — нахер мне твоя шлюха не сдалась, — он собирался уходить, но в этот момент я не смог себя сдержать, поднимая сильную и тяжелую руку для удара, как маленькая мокрая ручка остановила меня, хватая и сжимая предплечье. Впервые за много лет, я чувствовал, что вся ярость из тела просто выпорхнула мигом, мышцы расслабились, а сердце снова наполнилось теплом и жаром от моего Луи, который поднялся на носочки и прошептал в мое ухо, дыша горячим воздухом: — Все хорошо, давай потанцуем и пойдем отсюда. Весь алкоголь буквально выветрился за тот момент, пока я стоял с этим лысым ублюдком, сознание не было задурманено ни градусом, ни злостью, что сводила мышцы лица в отвратительную гримасу. Луи снова схватил мою шею, притягивая к себе, целуя мои губы настолько нежно, словно, открыл во мне источник своей силы и свой храм. Я бы поклонялся ему, возвел храм на собственной крови и костях, лишь бы понятие о нем жило вечность. Мальчик повернулся от меня, направляя мои руки на свои бедра, а я чувствовал его жар через светлые штаны, из-за этого у меня в трусах что-то дернулось, когда он сильно прижался, опуская свою голову на мое плечо, плавно покачиваясь. Играл какой-то ремикс, а мой мальчишка, кажется, знал все песни мира, потому что он снова запел. — Скажи мне, что я твой национальный гимн. Ох, да, детка, наклонись вниз, приведи меня в восторг. Скажи мне, что я твой национальный гимн. Я был полностью ослеплен. Лу, который так сильно желал быстрее прижаться к моей ширинке своей милой задницей, агония, наполнявшая это место по всей площади, а мои зелёные глаза закрыла голубая пелена с золотыми проблесками в этом густом тумане. Казалось, что из нее нет выхода — я навсегда в ней потерян, но я вышел на пение моего юного фавна, который спас меня. Песня закончилась и Луи, поцеловал меня в соленую шею, скользя рукой по потному животу с прилипшей к нему рубашкой. — Пойдемте, мистер Стайлс, у нас недоделанное дело до того момента, как на небо взойдет луна.

***

Луи сидел на мне, пожирая губы, облизывая и кусая их, покрывая все лицо сладкими легкими поцелуями. Мои руки блуждали по его телу, пытаясь пройтись по каждому миллиметру кожи мальчика, который так томно дышал, хотя все еще был одетый. Спина оставляла мокрый след на кожаном сиденье машины, а стекла, которые были и без того темные, запотели. — Гарри, прошу тебя, давай, раздень меня, — умолял меня Лу, пытаясь расстегнуть пуговицу своими трясущимися пальцами. — Мой милый, хороший… — прошептал я, покрывая его шею поцелуями, зализывая каждую выступающую вену, задирая футболку и оголяя горошины розовых сосков, покусывая их сразу же. Луи стонал слишком красиво, его голос привлекал меня и, иногда, я слышал его даже в своих снах. Эти сны не прекратились после того поцелуя, когда мы сходили в кино, а потом, когда никто не видел, прыгнул на меня, слепляя губы воедино. Я помню, что мне снился сон, где я подвешен на потолке и обречен на вечные муки, а недавно увидел в теплом сне, как моя букашка срывает меня с этого потолка и дает мне полную свободу, не беспокоясь о чужом мнении. Я расстегнул его джинсы, стаскивая их вниз, расстегивая свой черный ремень и приспуская их, оголяя твердую плоть, плюнув на руку и растерев это по всей длине, я повторил это с Луи, надеясь, что это хоть немного снизит его боль. Ведь когда больно ему, становится больно и мне, казалось, нам даже кошмары снятся одновременно. Я чувствовал это подкожно, на клеточном уровне, как все мои органы сжимаются, а желудок перекручивается, не позволяя расслабить живот. Мальчик опускал бедра вниз, принимая меня внутрь, а я ощущал этот огонь в нем, который сжигал меня полностью. Он громко шикнул, когда сел до самого основания, заполняясь мной полностью. Луи старательно прыгал, шевелил бедрами и шептал, как ему нравится, а я мял его ягодицы в ладонях, чувствуя, что скоро дойду до пика. Наверное, за всю мою жизнь, все время, когда я мог заниматься сексом, грубо и бесцеремонно, в первую брачную ночь и все года после нее, я всегда просто удовлетворял свои физические потребности. После нашего первого раза, я осознал, что мы с ним занимаемся именно любовью, ощущая друг друга не просто на горячем уровне, но и подсознательно получали эмоции. Мы были почти все, ведь он начал задыхаться в предоргазменной неге, когда в окно посветили фонариком, осветляя нас, и, видимо, ничего не увидев, постучали.