***
— И я ему говорю: Эрик, засунь свою голову себе в зад, тупоголовый ты урод, — я улыбнулся ему, а он засмеялся так, что внутри меня расцвела ещё одна роза, своими шипами раня мою душу. — И всё-таки ты — грубый мальчишка, — мои руки обвили его тонкую талию, пальцами сжимая его бока. Это милое создание невыносимо сексуальное и притягательное, желание витает вокруг него, как ароматное облачко. — Накажи меня, папочка, я плохо себя вел, — его ладошки взяли мое лицо и наши губы сплелись в горячем поцелуе с быстрыми движениями губ и сплетением мокрых языков. — Я люблю тебя, мистер Стайлс, — прошептал Луи так тихо, словно, если нас услышат, то разлучат навсегда. Розовый свет окрасил всю квартиру, шампанское стояло на барной стойке, а мы не двигались, смотря друг другу в глаза. Это был наш дом. — Я люблю тебя, букашка, — я поцеловал его, вкладывая все свои чувства в этот поцелуй. Проворливые ладошки расстегивали мою рубашку, поглаживая кожу, покрытую мурашками. В тот момент нам не было страшно, все, что у нас было находилось рядом. Я бы провел всю жизнь в этой квартире с мальчишкой, слушая его рассказы и шутки, терпя все розыгрыши и подколы, и оставался самым счастливым мужчиной. Можете называть меня педофилом, но я влюблен в него, и не важно, сколько лет моей любви: тридцать или шестнадцать. Огонь, пылающий во мне не утихнет, и навсегда и навечно я отдал свою жизнь шестнадцатилетнему школьнику. Знаю, это может быть неправильно, не так как нужно, но в тот момент, когда я обнимаю это юное прекрасное тело, весь мой мир замирает, а время течет гораздо медленнее, давая насладиться моментом. Я понимаю, что, возможно, не надо было начинать все это, но вряд ли бы смог жить и идти дальше вместе с разрушающей пустотой в сердце. Казните меня, мой мальчишка невиновен. Мир рухнул, когда в дверь постучали. — Открывайте! Это полиция! Я видел, как заметались голубые глаза, а маленькие руки начали трястись. Лу задыхался и вцепился в меня ногтями, царапая оголенную кожу до крови. Ему было так страшно, я его понимаю. В душе все попадало с полок: что и так было в хаосе, стало метаться внутри. Сердце бешено колотилось, но остановка сердца была не самой моей большой проблемой в тот момент. Я осознавал, что через минуту потеряю мальчишку, его вырвут из моих рук, бросая тут в слезах. Господи, сделай так, чтобы эти горячие слезы не текли по его розовым щекам. Он все тараторил мое имя, пытаясь удержаться и схватиться за меня. Я также боялся и был в ужасе, который никогда раньше не знал. Ничто до этого не стояло даже рядом с тем, что происходит сейчас. Столько раз этот момент всплывал у меня в сознании, являлся ко мне в ночных кошмарах, но ничто не могло бы передать ноющую боль в глубине сердца. Живот скрутило спазмом, костяшки побелели от объятий. Внутри меня горел яркий и больной пожар с черным дымом, отравляющий все сознание. — Гарри, что делать?! Гарри! Гарри! — кричал он вцепившись второй рукой прямо в шею, и прильнув всем тонким тельцем. Маленькое сердце моего большого человечка билось как небольшой барабанчик. — Все будет хорошо, Луи! Я люблю тебя, слышишь? Люблю больше жизни, больше, чем когда-либо что-либо! Ты — самое лучшее, что у меня есть и было. Я люблю тебя и ничто не изменит этого. Любовь моя, ты именно то, ради чего я каждый день открываю глаза. Я вернусь к тебе. Найду в любой точке земного шара, ведь мое сердце принадлежит только тебе, а душа тянется к сердцу, — я поцеловал его в курносый носик, чувствуя, как слеза течет по моей щеке. — Гарри! Гарри! Я люблю тебя! Не надо! Нет! — он переходил на крик, срывая горло, пока в дверь колотили и просили открыть ее. — Мы вынуждены принять меры! — Все хорошо, малыш, я рядом, — Лу прижимался ещё сильнее с каждым ударом, крепче впиваясь в меня ногтями. Горячие слезы мочили мое оголённое плечо, оставаясь реками горя. Белую дверь вышибли и несколько полицейских забежали в нашу с ним квартиру. Пути назад не было. pov louis Перед глазами все плыло, но я все равно четко видел людей в форме, которые пытались оттащить меня от моего мужчины, а я только сильнее впивался в него пальцами, продолжая кричать, что есть мочи. — Не трогайте его! Нет! Не надо! Он ни в чем не виноват! Гарри! Прошу! Когда меня убрали от него силой, а его скрутили и одели на прекрасные запястья с татуировками блестящие наручники, я не смог устоять на ногах и упал на колени. — Уводи его! — полицейский, державший Гарри с заломанными руками, начал что-то твердить про его права, попутно быстро удаляясь из квартиры, а я попытался встать, пока другой говорил мне успокоиться из-за чего я оттолкнул мужчину, убегая на ватных ногах. — Гарри! Отпустите его! — кричал я так, что чувствовал, как мое горло начало садить. Я продолжал бежать за ним, хватаясь за белые стены. Впереди меня вели моего идеального мужчину в наручниках, как какого-то преступника. Эта картинка навсегда отпечаталась в моих мыслях. Розовый свет заката ослепил меня, и я упал на колени, продолжая орать. — Я люблю тебя, Гарри! Люблю! — захлебываясь слезами, в истерике кричал я, пытаясь услышать его ответ. На коленях, не в состоянии даже подняться на трясущиеся ноги, я собирался ползти за ним столько, сколько понадобится. Гарри посадили в машину, когда ко мне подошли мои родители. Я не поднял на них и взгляду, только кричал и плакал, наблюдая за тем, как любовь моей жизни увозят от меня. Соленые слезы капали на серый асфальт. Белая рубашка была порвана, как и джинсы на коленях, а лицо покраснело, но мне было плевать. Весь мир вокруг меня умер, больше не было ни розового, ни золотого цвета, трава не зелёная, ведь вся зелень мира была в его изумрудных глазах. Казалось, что жизнь — не жизнь вовсе. Вокруг нашего дома собралась толпа зевак, осуждающих меня и «преступника», которого увезли с мигалками. — Милый, пошли домой, надо успокоиться. Так будет лучше и правильнее, — прошептала мама, поглаживая мое плечо холодными пальцами. Я дёрнул им, стряхивая ее руку, — ты полюбишь еще тысячу раз. Он тебе не подходит. Взрослый извращенец, ему нужен от тебя только секс, милый. Мы найдем тебе хорошего мальчика, будешь с ним играть в любовь, хорошо? У тебя будет все, что ты только захочешь, но без него. — Как ты смеешь говорить, что мне следует делать и кого любить. Я не хотел, чтобы вы отнимали его у меня! Этот «взрослый извращенец» — мой! Он — моя любовь, и всегда им будет, несмотря ни на что. Гарри заботился обо мне, когда вы этого не делали, давал мне поддержку, которую не могли дать вы! Он был рядом и успокаивал, пока от вас я слышал, что у всех проблемы одинаковые! Делал со мной уроки, когда вам было насрать! Возил меня туда, куда я хочу, лишь бы я был счастлив! Но ты лишила меня этого! Забрала возможность быть с тем, кому не плевать на мою жизнь! — в голубых глаз моей матери скопились такие же слезы, как и в моих, но она сдерживалась и не плакала, а я, в свою очередь, рыдал в захлеб. Развернувшись, я побежал в нашу квартиру, захлопывая сломанный замок, закрываясь на засов. Слабые ноги не могли больше держать меня и предательски опускались вниз. Все в квартире напоминало о нем: бутылки с дорогим алкоголем, вешалка с пиджаком и курткой. Обувь на подставке, телевизор на стене, сложенный диван, накрытый покрывалом с зебрами. Я встал с плитки у двери с вырванным замком, продвигаясь дальше и вытирая слезы куском рубашки. В спальне стояло две тумбочки: моя и Гарри. Я сел на кровать, которая жалобно скрипнула и открыл небольшую дверцу. Там лежали батарейки, книги по праву, ненужные визитки, крем для рук, пачка презервативов, смазка с вишней и, как мне показалось, новые документы. Я взял их в руки, и в глаза сразу бросилась записка, написанная аккуратным почерком идеальной мужской кисти. Дорогой Луи, Если ты это читаешь, то значит, что все пошло именно так, как я боялся. Все хорошо, не плачь, я люблю тебя. Вот, как мы поступим: узнай, когда меня будет можно навестить, я расскажу тебе всё подробно и отвечу на вопросы. Не думаю, что меня выпустят даже под залог. Они не выпускают педофилов до решения суда. В этом деле ты являешься жертвой, и этого не поменять, а я обвиняемым. Знаю, что ты так не считаешь и собираешься твердить им обратное, но, как бы обидно это не было: твой голос не учитывается, только твоих родителей. Я признаю свою вину, и предложу брак с тобой. Ты выйдешь за меня, Луи Томлинсон? Надеюсь, что ты сейчас киваешь и шепчешь слова согласия. Я бы хотел провести с тобой вечность. Я заплачу моральную травму, все это вместе даст мне небольшое преимущество. Все будет хорошо, наладится, вот увидишь. Я смогу обнять тебя вновь, поверь мне. Ты будешь писать мне письма и слать фотографии? Я купил тебе Полароид, чтобы ты почувствовал себя настоящим фотографом! Лу, ты — самый умный мальчик, которого я когда-либо встречал. Поэтому, я переписал все на тебя. Теперь ты стал владельцем двух машин, квартиры, дома и моего счета в банке, но все это заморожено до твоего совершеннолетия. Учись хорошо, когда я выйду, у нас с тобой большие планы на жизнь, моя букашка. Надеюсь, что у меня останешься хотя бы ты. Я люблю тебя. Навсегда твой Гарри.***
Спустя двадцать дней с момента ареста.
В окно на чердаке светила полная луна, освещая комнату белым светом. Я лежал на кровати, свернувшись комочком и вдыхал его запах, исходящий от цветастой рубашки. Никогда раньше я не плакал так сильно. Его забрали у меня! Забрали! Вы когда-нибудь ощущали это в себе? То, как твое сердце разорвали пополам, потоптались на нем и выкинули на помойку, как ненужную вещь. В голове все крутятся события, слишком быстро пришедшие в мою жизнь. Все твердили мне, что так будет лучше, без него рядом. Но стало только тяжелее: невозможно было выносить укоризненные взгляды в мою сторону, слушать нравоучения о том, какой Гарри плохой и я глупый, раз повелся на его сказки. Никто не знал, что все было наоборот. Возможно, мужчина был моим спасением, помог мне расправить крылья, и показал, что не надо бояться летать. Когда я полетел через океан, он сорвался вниз, оставаясь в пучине навсегда, ведь я был его погибелью. Я буду ждать его, проведу в ожидании вечность, лишь бы снова оказаться в его объятиях. Помню то, как он смотрел на меня, одетый в дурацкий оранжевый костюм. Его посадили в клетку, как какого-то убийцу, хотя Гарри не заслуживает этого. Мой мужчина улыбнулся мне так, будто, все нормально, хорошо, но я то знал, что в душе он сломан. Родители, как и ожидалось, не согласились на брак, который, возможно, мог бы помочь. Я не смог сдержаться и проговорил в микрофон, что люблю его, как только моя речь закончилась, а Гарри положил руку на сердце и прошептал, что он тоже, кивая головой. С момента, как родители посадили его за решетку, я с ними перестал разговаривать. Пока не готов мило беседовать с теми, кто разрушил все. Я перестал дышать, когда судья выносил приговор. — Суд выносит вердикт: тридцать два месяца колонии без возможности условного освобождения. Суд окончен.