Never have I ever

— Ну и как там у вас? — нарочито расслабленным голосом, как бы между прочим поинтересовалась девушка, лениво откидывая голову на диванную подушку, косясь на развалившегося мужчину. В ответ он лишь неопределённо дернул плечом, широко зевая. Судя по возникшей тишине, она ждала ответа, но серьезные разговоры совсем не входили в его планы. — Как, как… Как обычно, — нехотя пробурчал он, шаря взглядом по полу в поисках зажигалки. — И все-таки? — Зажигалка нашлась в полутора метрах от дивана. Привстав, она вытянула ногу, шкребя пальцами в попытке подтолкнуть ее ближе. Вставать, да вообще двигаться решительно не хотелось, все тело безраздельно захватила сладкая нега, неизбежное следствие отличного секса. — Ева бы тебя убила, — наконец мрачно изрекла, наблюдая, как мужчина с удовольствием, бесстыдно застонав от бесконечной расслабленности, перекатился на спину, медленно выдыхая густой белесый дым в высокий потолок. — Разве что из зависти, — хмыкнул он, — Ей-то Джаред запрещает дома курить, все о здоровье и экологии зудит. Не сдержавшись, Алиса ухмыльнулась. Точно, об этом ее подружка вряд ли всерьез подумала, соглашаясь на переезд. Не то чтобы она была против, но вот вся эта затея, все происходящее, когда бы вроде и не к чему придраться, вызывала в ней непонятную зубодробительную тоску, которую, впрочем, она упрямо списывала на собственный эгоизм. Просто она слишком далеко, и они редко видятся. Просто не хватает телефонных разговоров. Просто это странно и очень непривычно, жить одной в этой огромной нью-йоркской квартире. Хоть даже и с таким притягательным ситуативным иждивенцем. — Как кошка с собакой, но такие забавные, — решил внезапно продолжить Шеннон, — Ругаются по триста раз на дню, а ночами мирятся. А Ева ночами в форточку курит, в гостевой ванной, я как-то увидел, уржался всласть. — О том, что он тогда также стыдливо курил в окно спальни, воспользовавшись очередным творческим бзиком братца, напрочь выключившего того из реальности, он решил не распространяться. Появление в доме женщины, тем паче даже не его, вызвало ряд неизбежных изменений в устоявшемся укладе холостяцкой жизни. Теперь нельзя было расхаживать по кухне, в чем мать родила, даже ночью, ведь у холодильника они теперь встречались с завидным постоянством. Ночной дожор оказывается не только мужской удел. В доме появилась еда и непривычно странные суууупыыы, на его запасы виски неизменно посягали извне, и с ней оказалось на удивление приятно стебать братца. Шеннон не был уверен до конца в своем отношении к таким изменения, впрочем, отдавал себе отчет, что это совсем не его дело. И потихоньку подыскивал себе другое жилье. Как будто на пятом десятке решил съехать от родителей. Алиса тоже перебралась на диван, отбирая у него сигарету и глубоко затягиваясь. В полумраке комнаты лунный свет, не находя ничего другого, мягко выбеливал плавные изгибы ее тела, и рассуждать об отношениях братца Шеннону хотелось меньше всего. Его вполне устраивали его собственные, периодические, лишенные обязательств и ебли мозгов. Просто ебли было более чем достаточно. Поймав его масленый, лоснящийся взгляд, Алиса сама вспыхнула, как спичка, чувствуя, как в животе начинает нетерпеливо бурлить не насытившееся возбуждение. Этот крупный, холеный, наглый мужик был определенно одним из лучших ее любовников, чем еще можно объяснить тот факт, что встречались они с завидной постоянностью, ехидно отмалчиваясь от расспросов этой сладкой бразильской парочки. Ева съехала, Джеймс который месяц болтался в Европе по рабочим вопросам, и они могли позволить себе дни напролет качаться на волнах похоти в этой немой квартире с видом на Центральный парк. Шеннон положил руку на ее бедро, разворачиваясь корпусом и притягивая к себе, и это было гораздо интереснее той смутной тревоги, которая под влиянием происходящего позорно отступила. Пожалуй, они готовы ко второму заходу.

***

Это было непривычно. Куча бабских тюбиков в ванной, потеснивших его привычные шампуни, разбавляющие аскетичные полки своей яркой хаотичностью цветов и запахов. Непривычно было видеть в шкафу нагромождение шмоток, спотыкаться о разбросанные туфли, каждый раз брызжа от ярости слюной, в пылу бытовых скандалов пытаясь приучить эту женщину придерживаться хоть какого-то порядка. Хранительница очага? Нет, не слышала. Ева привнесла в его жизнь сплошной и бесконечный хаос, ее присутствие незримо ощущалось везде, сам дом казалось преобразился, вопреки всему превращаясь из холостяцкой берлоги в место, где нет-нет, но ощущалось присутствие женщины. Приправы, сковородки, благополучно засыхающая орхидея на подоконнике — все эти посторонние вещи воспринимались Джаредом пассивно раздражающе, за них цеплялся глаз, они отвлекали от повседневности, их хотелось убрать, разбить, сжечь, растоптать. На пятом десятке оказалось очень сложно впустить кого-то в свое одиночество, привычное и устоявшееся, иногда он от всей души жалел, что решился на такой серьезный шаг, еще и настаивал, дурилка. Она незаметно пробралась во все сферы жизни, оказываясь сразу везде, то задорно шебуршась с крюшниками, копаясь в бумажках, помогая Эмме разгребаться с рутиной, то заливисто хохоча с зачастившей мамой на кухне. И это кстати тоже было непривычно, Ева моментально нашла общий язык с Констанс, поначалу весьма скептически воспринявшей эти их отношения. И вот ведь пожалуйста, абсолютная идиллия, еще чуть-чуть, и мама снова заведет разговоры про внуков, от мыслей о которых должна была отказаться еще с десяток лет назад. Его иррационально бесило то, насколько органично ей удалось влиться в его жизнь, ему не нравилась ответственность, которую он сам на себя между прочим возложил, крайне непривычно было ощущать эти обязательства, необходимость отвечать за свои поступки пред кем-то кроме себя самого. Подобно неповоротливой барже Лето скрипя и ворча пытался изменить свой устоявшийся жизненный курс, также иррационально утопая во внезапно накатывающей нежности, когда она неосознанно прижималась во сне, тут же прощая все накопившиеся мелкие обиды, и это пожалуй было непривычнее всего. Отношения — тяжелая работа, об этом трындят в занудных журнальных статьях, об этом пишут классики и вещают с глубокомысленным видом покачивающиеся в своих креслах все пожившие и повидавшие. Отношения — стабильность, личная тихая гавань, в которой можно спрятаться от всех проблем, именно этому учат с самого детства, пытаясь заложить в неокрепшие, стремящиеся жить на полную катушку умы основы семейных ценностей. В их гавани не было стабильности. Были скандалы, были крики, обиды и упреки, от которых Шеннон неизменно сбегал, поджав хвост и тихо хихикая из-за угла. Была ревность, была непримиримость, раздражающие подружки и — особенно — друзья, буквально кишевшие вокруг нее. Был секс. Были бесконечные ночные разговоры, когда, прооравшись и вытрахав друг из друга все накопившееся, они наконец успокаивались, и он бесконечно долго терся отрастающей щетиной об эти влажные припухшие губы, не обращая внимания не недовольное шипение, ведь она не отстранялась, а значит — возмущалась для вида, также ловя кайф в этих томных предрассветных часах вынужденного перемирия. Это были ебаные американские горки, изматывающие похлеще самых заебных съемок, но сколько бы ему не хотелось послать все нахер, столько же раз он пожалуй благодарил саму судьбу за то, что наконец чувствовал себя живым, целым, неожиданно полноценным. И это было непривычно. Вырванная из привычной среды, Ева отчаянно пыталась освоиться в новом болоте, частенько напоминающем этакое око бури. В чем-то ей было сложнее, она всей душой ненавидела Лос-Анджелес с его удушающей жарой и понтами размером с Эверест, она ненавидела собственную беспомощность и неприкаянность, оказавшись в городе, в котором у нее не было ни одного близкого человека. Был Джаред, но он не хотел и не мог понять ее внутренних болтаний, периодически застревая в собственной рефлексии. Бытовуха радостно погребла их своей душной лавиной, а непомерные амбиции каждого из них не оставляли и единого шанса продохнуть и собраться с мыслями. Возложить себя на алтарь этой вот неземной любви казалось весьма романтичной и правильной идеей в теории, на практике же оказалось очень сложно мириться с накатившим одиночеством. Несмотря на всеобщую доброжелательность она чувствовала себя чужой, чему очень даже способствовали бесконечные придирки Джея, возомнившего себя тем еще мавром. Этингер, давно отвыкнув перед кем-то отчитываться, то и дело чувствовала себя нашкодившей школьницей под его испытующим взглядом, только розги не хватало, да коленями на горох в одном из мрачных углов этого дома, больше похожего на заброшенный филиал какого-нибудь музея современного искусства. Неожиданностью оказалось знакомство с мамой Констанс, с первых минут запретившей называть ее какой-то там Миссис. Выросшая без матери, Ева робела перед этой женщиной, заискивающе улыбаясь, потупив взгляд в столешницу, пяткой задвигая под кухню непонятно откуда взявшийся носок. Сразу стало ясно, от кого младший унаследовал эту способность видеть собеседника насквозь. Однако взгляд женщины был скорее внимательным, нежели испытующим, и Ева была ей искренне благодарна за эту неявную невербальную поддержку. Дни тянулись своим чередом, а все происходящее казалось невнятной присказкой, в которой, по закону жанра, сама сказка должна бы вот-вот появиться из-за угла. Из-за плотного графика Джареда она зачастую была предоставлена сама себе, часами нахаживая свои километры по ближайшим районам на радость фитнес браслету. Ева несколько иначе представляла себе совместную жизнь с мужчиной, и открывшаяся реальность вгоняла в ступор. Оптимизма не добавляла и негласная ссора с братом, они конечно все обсудили, и он вроде даже принял ее выбор, но за эти несколько месяцев так и не соизволил заехать, отделываясь скупыми сообщениями и редкими звонками, теряющимися на фоне тоскливой скуки, ласково принявшей ее в свои объятия. Умом понимая, что Джаред тут не при чем, она все равно иррационально его винила, воспринимая его пожелания найти себе наконец занятие неизменными упреками. Впрочем, бесконечный зудеж вкупе с нерастраченной энергией все же заставили ее высунуть голову из песка, и именно по этой причине, давясь сраным калифорнийским зноем, заставляющим длинные волосы прилипать к потной спине, она бодрым шагом чесала на встречу с агентом, подыскавшим несколько вариантов под помещение новой картинной галереи. Идея превратиться в сеть пришла в голову внезапно, глотком свежего воздуха врываясь в удушающее отчаяние. Пара недель суетливых поисков увенчались успехом, одно из помещений, присланных ей на электронку, казалось идеальным. В отличии от идеи дойти до места встречи пешком. От жары мутило, уже несколько дней подряд, как будто тогда, вытащив Джареда наконец в Малибу и впервые под его нахальное улюлюканье встав на доску, она все же умудрилась схватить тепловой удар. Влетев в ресторан, она не успела насладиться облегчающей прохладой, мурашками пробежавшей по липкой коже, как внезапно почувствовала подступающую тошноту. Вымученно кивнув приветственно вставшему агенту, Ева со всех ног побежала в туалет, расставаться со скудным завтраком. Умываясь ледяной водой, досадливо вытирая со лба промокшие липкие пряди, она застыла от внезапной мысли, неверяще ища в своем бледном отражении несуществующие ответы. Резко и зло выдохнув сквозь зубы, Ева покачала головой, отчаянно борясь с подступающим подозрением. — Да ну нахуй… И реальность в очередной раз безжалостно схлопнулась.