Aiseirigh

США. Нью-Йорк. Весна. Май. Воздух словно стал плотнее и гуще – так сладко он пах. Казалось, что, выходя на улицу, можно было утонуть в этой чарующей магии. Деревья покрывались цветами, облачаясь в белый и розовый, распускались бутоны в клумбах и парках. Зелень в солнечных лучах казалась ещё ярче и глубже. Всюду пели птицы, их звонкие трели не могли заглушить даже шумы проснувшейся городской жизни. Солнце будто вспомнило о своих обязанностях и начало согревать всё, к чему прикасалось. Город купался в тепле и заботе. Брюс уже не мог вспомнить, когда последний раз оставался на выходных один. Всегда получалось так, что либо мужчина работал, либо куда-то ходил вместе с Брендоном или Эдом и Мартой. Иногда они выбирались все вместе. В такие дни Брюсу было особенно неловко, потому что он начал замечать, как смотрят друг на друга Марта и Эдманд – с волнением и радостью. Брюс не мог подобрать более подходящих слов, но каждый раз, когда те двое снова так делали, шотландец вспоминал его с Кэрол. И в какой-то момент его озарило – они всегда любили друг друга, просто Брюс был слишком занят своими проблемами и игнорировал чужие. Общение с Брендоном больше не напрягало, скорее они, словно зная, что сойдутся, медленно притирались друг к другу. Это напоминало хождение по тонкому льду или по горящим углям. Их эмоции перескакивали от спокойствия до сильнейшей ненависти, но всё же под конец выравнивались и отпускали. Брюс стал спокойнее реагировать на неожиданности, вернул себе часть, той уверенности, что была у него прежде, а Брендон наоборот стал нервный, хотя и старался не показывать этого. И Брюс не знал, что делать, когда сталкивался с этим. После всего, что с ним произошло, бариста стал чёрствым, как высушенный лист, и теперь, попав в благоприятную среду, он медленно возвращался к прежнему состоянию. Только теперь Брюс не знал, хорошо это или нет. Он увидел жизнь с другой стороны, снова. И боялся, что она отвернётся от него опять, как сделала это уже однажды. Или это он от неё отвернулся? Этот вопрос пугал ещё больше. Потому что если ответ на него положительный, то Брюс совсем ничего не понимает в справедливости. Или, что ещё хуже, он понимал в чём справедливость – теперь то уж точно жизнь его выкинет, а не он её. Последнее пугало сильнее всего. Именно тогда, когда Брюс вдруг распробовал жизнь – маленьким глоточками, медленно и осторожно – он уже не мог отпустить. Не во второй раз. Или всё же? Брюс старался загонять такие мысли поглубже внутрь, игнорировать их. Он понимал, что это трусость, но ничего не мог поделать с собой, и от этого становилось ещё невыносимей. В мужчине боролись любопытство и инстинкт самосохранения. Эти вопросы были его личным ящиком Пандоры. Брюс знал, что, найдя ответы, обрушит на себя горечь реальности, но, как и всегда, где-то на самом дне будет надежда. Её не хватало. Брюс словно брёл в мутной воде, в которой не мог различить ни облик себя, ни окружающих. Этот вечер неожиданно стал таким же туманным и скрытным, как мысли бариста. В ярких огненных лучах туман отливал загадочным золотистым светом. На улицах стало меньше людей, словно они испугались чего-то. Зелень начинала медленно темнеть, цветы постепенно закрывались в ожидании нового дня. Вместе с туманом пришёл холодок, приятными волнами проносясь по улицам, даря избавление от духоты рабочего дня. Брюс торопился. Он уже понимал, что опаздывает, когда в кофейне неожиданно не получилось правильно посчитать выручку. Пришлось потратить лишние пятнадцать минут для того, чтобы выяснить, что Марта снова забыла записать какую-то мелочь. Когда всё было решено, Брюс понял, что даже если бежать, минимум он опоздает минут на десять. Собственно, мужчину бы это разозлило, но не сильно, он мог бы перетерпеть, но Брендон похоже имел пунктик на такие дела. Ждать он мог долго, но ненавидел это всей душой. Брюс совсем не хотел провести остаток вечера в напряжённой атмосфере после рабочего дня. Шотландец жалел, что в своё время отказался бегать вместе с Брендоном. В самом конце пути, мужчина даже не извинялся перед теми немногими, кто встречался ему на пути. Основной задачей было просто добраться до места, как можно быстрее. Только зайдя в бар, Брюс смог скинуть скорость, выдохнуть и оглядеться. По какому-то негласному правилу, они всегда садились в том же месте, что и в первый раз. Брюс зацепился глазами за дальний угол помещения и безошибочно наткнулся на Брендона. Тот уже ждал, попивая пиво и со скучающим взглядом обводя зал. Казалось, он совсем не удивился, когда шотландец приземлился рядом, всё ещё тяжело дыша и чертыхаясь в процессе выпутывания из куртки. - Привет, давно ждёшь? - Нет, минут десять – Брендон улыбался, а Брюс думал лишь о том, что всё сложилось так, как он и предполагал, - Как Марта с Эдом? К ним подошла официантка, вклинившись в разговор. Брюс быстро заказал первое пришедшее в голову и сразу забыл. - У них всё нормально, вроде собирались на этих выходных куда-то пойти. Я не вдавался в подробности. А ты как? - Всё так же. Недавно виделся с Сиси, - по лицу Брендона проскользнула гримаса чего-то непонятного, - Она снова жаловалась на жизнь. Господи, когда она уже вырастет? -Пф, некоторые люди не меняются, - заметил Брюс. - Да, ты прав. Оба замолчали, уставившись каждый в свою кружку. Думать не хотелось, но навязчивые мысли сами залезали в голову. Брюс лениво перекатывал их, примеряя к своей ситуации. Изменился ли он? Однозначно. Значит, его утверждение – ложь? Возможно. Они снова говорили о каких-то неважных вещах, обсуждали новости и дела в кофейне. Брендон шутил и рассказывал странные случаи из жизни, Брюс чаще просто слушал и посмеивался над всем этим. Они изредка соприкасались руками, когда передавали что-то друг другу или жестикулировали, доказывая свою точку зрения. Шотландец в такие моменты либо тушевался, либо не обращал внимание в пылу очередного спора. Они вообще часто спорили. Казалось, что только-только всё налаживалось, как они снова сталкивались. Какое-то мелкое брошенное вскользь слово и всё – они уже горят. Громко и ярко, яростно отстаивая свою правду. Когда кто-то оказывается неправ всё резко стихает. Каждый испытывает приятное чувство превосходства, но не кичится им, и уже через пару минут они продолжают обсуждать какую-нибудь нелепицу из обычных будней. Это были сложные ощущения. Брюсу нравилось, когда они неспешно разговаривали, выслушивая, иногда просто сидя рядом, мужчина даже расслаблялся, когда выдавались такие лёгкие минуты их общения. Чаще же они прожигали друг друга острыми словами, выбешивая. Брюс разгорался в такие моменты, будто желчный жёлто-чёрный огонь сжигал его внутри. Ему хотелось доказать свою правоту, хотелось быть главным. Сладкий огонь разливался внутри, если удавалось выйти из спора победителем. Брендон же словно не обращал на это внимание. Он продолжал улыбаться, даже когда Брюс язвил и жалил его. Порой, мужчина замечал в его глазах какую-то странную то ли тоску, то ли пустоту – он не мог дать этому нормального названия. «Голодность» - так он звал это про себя. В такие моменты ему казалось, что Брендону чего-то не хватало, будто у него внутри пустота, которая требует заполнения. И он пытался сделать это, он наполнял себя их встречами, их редкими касаниями, их спорами. Это пугало. Словно Брендон, будь у него возможность, сожрал бы его. Брюс старался держать себя в руках, потому что ужасно хотелось вытрясти это из него. Ему не нравилось это ощущение, не нравилось чувствовать себя жертвой, с которой играют. Брендон может и не замечал этого, но он часто переходил с Брюсом на тот уровень общения, которым пытаются заманить девушку на свидание. Шотландца это бесило даже сильнее, чем их постоянные споры. Он не хотел себе признаваться, что отчасти это было вызвано манерой, с которой Брендон всё это делал, – его обычная мягкость сменялась совсем уж странно угодливостью – но ещё больше выводило из себя то, что Брюс начинал чувствовать, что и сам не особо против продолжения. Брендон медленно, но верно завоёвывал доверие в его разуме, заползал ему в подкорку и уже не собирался уходить. Думая об этом, Брюс всё сильнее хотел выпить. Кажется, он давно так сильно не желал забыться. Наверно, это из-за того, что Брендон смотрел на него в этот вечер особенно тяжёлым, туманным взглядом. Мужчина задумчиво разглядывал его, проходясь по лицу, всматриваясь в него, пытаясь что-то найти. В его тёмных из-за освещения глазах прятался подвох. Нет, он продолжал беседовать, чуть улыбаясь и иногда хмурясь, выпивая и просто смотря на бариста. Брюс прятался за кружкой. Он давно столько не пил. Мужчина даже не ощущал, что пьянеет. Тело слушалось, а в голове становилось только яснее. Шотландец всё чётче видел, что делает, как сам загоняет себя в ловушку. Поэтому, когда он всё же выбрался из-за стола, а алкоголь ударил в голову, расслабляя тело, даря лёгкость сознанию, Брюс смог признаться хотя бы сам себе, что ему нравится Брендон. Вот только он отчаянно сопротивлялся, признать, как именно. Почему-то с Мартой и Эдом такого не было. Они будто всегда были в его кругу, в его стае. Брендон же был чужаком, пытавшимся приблизиться к ним. Эдманд и Марта сразу отозвались внутри приятной тёплой волной, как когда-то давно – при первом знакомстве – Кэрол. Брюс понял это совсем недавно. Он потратил один свободный вечер на самоанализ и открыл для себя массу нового. Брендон же был кем-то кого здорово иметь в союзниках, пока ваши пути не разошлись. И в этом была вся проблема. Брюс не хотел расходиться. Брюс хотел его и союзником, и частью стаи. Он не мог объяснить это себе, просто в какой-то момент – может в ту ночь после панической атаки – мужчина перестал вызывать лишь раздражение. Шотландец уже не мог вспомнить, но сейчас мог сказать лишь одно: Брендон ему нужен. Разморённый и тёплый, Брюс с трудом двигался, хотя отлично всё понимал, но усталость и очередной спор лишили его последних сил. Бариста был слишком гордым, чтобы просить о помощи, так что он стоически сражался с собственными конечностями. Брендон лишь хихикал, явно сам находясь не в лучшем состоянии, но всё же более стабильном, чем у него. Как они добрались и почему вообще пошли к Брендону никто не знал. Брюс помнил, как его шатало по дороге, как он цеплялся за мужчину и весело смеялся над собственными шутками, разрывая уже потемневшую улицу своим смехом. Он помнил, как Брендон удерживал его на ногах, когда они решили пробежаться, но Брюс сразу свалился куда-то вниз, почти встретившись с серым асфальтом. Он помнил жёлтый, он помнил тепло, но не знал чьё оно. Он помнил тесный жаркий лифт и светлый коридор квартиры Брендона. Он помнил его самого. Дальше было страшно. Брюс одновременно хотел вспомнить всё и забыть полностью. Квартира встретила их почти стерильной чистотой, разрушаемой громким пьяным смехом Брендона, который провозился слишком долго с замком, потому что Брюс всё шутил и никак не затыкался, отчего весь Брендон, и в особенности руки, не прекращал трястись. Шотландец словно пытался заглушить собственные мысли, пошло шутя и намеренно делая глупости. Они ворвались внутрь, разрывая тишину квартиры своим грохочущим смехом. Брюс слышал, как Брендон, уже хрипя, пытался заткнуть себя рукой, лишь бы стать потише. Бариста нисколечко не хотел ему помогать, наоборот, продолжая что-то говорить и попутно пытаясь убрать руку ото рта, он вдруг понял, что жив. Не смотря на то, каким нереальным всё казалось, он понимал, что живёт, что не умер от передозировки или не загнулся от ломки, что всё ещё у него есть шанс. Брендон пытался заглушить шотландца, перебивая его в попытках сказать что-то. Они почти подрались, надрывая глотки, дергая друг друга за руки и одежду, пока, продолжая смеяться, скидывали куртки прямо на пол туда же, куда только что полетела обувь. Каким-то чудом никто не покалечился. Они сидели в гостиной, точнее Брюс сидел и вслушивался в звуки, доносящиеся из кухни. Брендон чем-то шумел и неприлично долго оставался вне поля зрения. Брюс хотел бы и сам пойти к источнику шума, но разморенное теплом тело окончательно сдалось под натиском алкоголя. Глаза слипались, а ноги не слушались, так что мужчина тратил все свои силы, чтобы не заснуть, не здесь. Когда перед лицом шотландца оказалась кружка с каким-то чаем, он даже не сразу понял, что это и кто её принёс. Брюс откровенно зевал и почти не слушал, что ему говорил с весёлой улыбкой Брендон. Казалось, что тот всегда ему улыбается, будто у него рефлекс, заставляющий лицевые мышцы так на него реагировать. Диван казался безумно мягким. Глаза слезились, всё расплывалось. Каждый раз, когда Брюс фокусировался на чём-то, он сам не замечал, как закрывал глаза, убаюкиваемый чужим голосом. Он и сам рассказывал какие-то истории из прошлой жизни, стараясь не вдаваться в подробности. Он слышал, как Брендон смеялся, а затем отпивал из своей чашки. Он чувствовал, как иногда мужчина касался его, просто чтобы привлечь внимание или дружески похлопывая, но Брюс всё равно застывал на секунду. Перед глазами мелькали яркие вспышки, исчезающие с каждым лишним ударом сердца. Потом места, которых касался Брендон, горели и плавились, словно лёд на солнце. Почему они снова спали вместе, Брюс не знал. Он помнил, как голова стала совсем тяжелой. Наверно, Брендон поэтому повёл его в спальню. Взял за запястье, как маленького, и побрёл в сторону комнаты. Брюс так и упал на предложенную поверхность, оставаясь в одежде и не заботясь о том, чтобы умыться. Судя по тому, как быстро матрац рядом прогнулся, Брендон тоже. Брюс вспомнил, что хотел что-то сказать ему, но мысль никак не могла сформироваться. Он мычал в подушку, пытаясь привлечь к себе внимание, но ничего не получалось. Брюс, всё ещё шатаясь, завозился на кровати. Он поднялся на локтях, чтобы всё сказать так мучившее его, но в этот момент Брендон сгрёб его, удерживая за затылок, и поцеловал. Брюс даже не успел ничего понять. - Спи уже, - пробурчал Брендон, придавливая рукой к подушке. Шотландец несколько секунд просто ошарашено смотрел куда-то вперёд и дышал. Когда шок прошёл, а бариста малодушно решил, что выскажет всё завтра, он так и остался лежат, на крае чужой подушки. Тем более что она казалась жутко мягкой, а чужая ладонь на затылке приятно грела и, Брюс мог поклясться, поглаживала. «Да, всё утром». *** США, Нью-Йорк. Май, следующее утро. Брендон проснулся на удивление рано. Он понял это по розоватому свету на потолке, который проникал через не зашторенное окно. Двигаться не хотелось, хотя мужчина ощущал себя отдохнувшим и почти свежим, не считая того, что во рту будто кто-то сдох. Мышцы немного гудели, как от марафона, но это было даже приятно. Брюс сопел где-то сбоку. Это Брендон понял по направлению звука и теплу под своей рукой. Хотел бы Брендон действительно проснуться так, а не от того, что завывания над ухом становились всё жалобнее, напоминая толи вой, толи плач. Когда мужчина открыл глаза, на улице было ещё темно. Жёлтый свет фонаря, заглядывал в комнату, делая её похоже на масляное пятно, в котором отражалось солнце. Стало прохладней, но Брендон этого не ощущал, потому что рядом с ним лежал, а точнее подёргивался, Брюс. Его трясло, мелко, почти не заметно. Он был горячим, а, коснувшись его взмокшего лба, Брендон убедился, что он не просто горячий, а едва ли не раскалённый. Мысли заметались, пытаясь найти выход. Брендон силился вспомнить, какие таблетки лежали у него в аптечке. Брюс стонал всё сильнее, мысли бились всё отчаянней. Брендон старался не смотреть на шотландца, хотя руки сами тянулись к нему, желая обнять, успокоить. Мужчина вспомнил первое, что нужно сделать в случае чрезвычайной ситуации: убрать источник этой самой ситуации. Брюс лежал на его руках, бледный и синюшный из-за проступивших вен. Это было не похоже на обычное отравление, хотя бы потому что Брюс больше походил на мучаемого ночным кошмаром, а не выпитым. Его лихорадило и трясло, и он совсем не хотел просыпаться. Мужчина тряс его и бил по щекам, надеясь достучаться до него. После нескольких попыток он кое-как разбудил шотландца, боясь, что тот так и останется в этом страшном состоянии. Бариста сначала вообще не понял, где он находится, так что даже начал отбиваться от помощи, желая видимо убежать куда-то. Только он совсем ослаб, и Брендону не составило труда удержать его на месте. После того, как Брюс смог всё же прийти в себя и дрожащим голосом попросить воды, Брендон уже шёл на кухню. Где-то среди многочисленных баночек была спрятана небольшая аптечка. Вернувшись со своей добычей, Брендон быстро нашёл градусник и жаропонижающее, напоил Брюса с рук, потому что шотландца трясло так сильно, что он совсем не мог удержать стакан. Брюс смотрел испуганно, но ничего не говорил, словно ждал, когда его пристрелят, как больное животное. Он был всё такой же бледный, что не давало Брендону покоя. Он опять видел призрак сестры в мужчине. - Мне холодно, - надтреснуто произнёс Брюс, и, если бы мужчина не был так близко, Брендон бы его не услышал. Он лишь кивнул. Укутав бариста в одеяло и поставив чайник, Брендон вернулся к Брюсу, садясь рядом с ним на кровать, помогая выпить таблетки, потому что Брюс горел так очевидно, что градусник не был нужен. Они ничего не говорили. Брендон потому, что был слишком занят планом по лечению, а Брюс просто слишком устал. Мужчина видел, как его глаза слезились, как он отворачивался к окну, не смотря на него, как его нервно передёргивало, и он ничего не мог с этим поделать. На улице начинало светлеть, и то самое розовое солнце выползало из-за соседних многоэтажек, когда Брендон уснул. Он уснул, сидя рядом с таким же сонным Брюсом, упав на его ноги, как на подушку. Брюс кажется был совсем не против. Проснулся он от того, что шотландец пытался принять более удобное положение и при этом не разбудить его. Очнувшись, Брендон успел только порадоваться тому, что ему ничего не снилось и что Брюс уже выглядел гораздо лучше, но всё ещё недостаточно, чтобы считаться здоровым. Он тихо чертыхнулся, когда понял, что ничего не удалось, и уже без стеснения задвигался на кровати. Он выглядел злым и смущённым. Его хотелось подразнить, хотелось вывести из этого состояния, потому что оно слишком сильно напоминало Сиси, только с ней всё было наоборот: она сначала злилась, копила это в себе, а потом просто тихо тонула в пурпурной агрессии. Брендон мог лишь надеяться на лучшее. Они пролежали ещё минут пятнадцать в уютной тишине, прерываемой лишь глубокими вдохами. Брендон так и лежал где-то на Брюсе, тот все так же не возражал. В какой-то момент мужчина даже подумал, что они выглядят сейчас как настоящая парочка. Только это было не так, а Брендон даже не понимал, что чувствовал по этому поводу. Цвет сменился с розового на рыжеватый, погружая всю комнату в янтарный покой, который нарушился лишь, когда Брюс громко выдохнул: - Мне надо в туалет, - распихивая свой кокон и Брендона, сказал он. Брендон успел лишь подняться, чтобы не получить коленкой по лицу, и понять, что он весь ужасно затёк, словно провёл так не несколько часов, а всю ночь. Спать хотелось ужасно, но вместе с тем волнение мешало отдаться в мягкие объятия кровати. По крайней мере до тех пор, пока в ней же не окажется причины его нервов. - Как ты? – спросил Брендон, когда Брюс вышел. - Гораздо лучше, - он оглядел себя, решая, как быть, а затем снова упал на кровать, - Мне следует сказать тебе спасибо. - Что вообще за хрень это была? - Кошмар, - чуть помедлив сказал Брюс, на что Брендон лишь сделал очень скептичное лицо, но никак не прокомментировал. - Ты уверен, что тебе не нужно к врачу? – чуть погодя, подтягиваясь всем телом, спросил Брендон. - Определённо, - хмыкнул Брюс. - Останешься на завтрак? – почему-то Брендон не хотел расставаться с ним. «Это просто забота!» - уговаривал себя Брендон. - Да, только в этот раз я точно буду помогать, - всё-таки шотландец ненавидел оставаться в долгу. Они быстро соорудили завтрак из того, что осталось в холодильнике, не особо мудрствуя. Брюс варил кофе в турке, которую Брендон приобрёл из каких-то странных соображений, как ему тогда казалось, чтобы приобщиться к деятельности бариста. Он так ей и не пользовался. Зато сейчас Брюс с придирчивостью разглядывал кухонную утварь. Брендон делал омлет. Они топтались у плиты, занятые каждый своим делом. Брендон снова подумал о том, что именно так парочки проводят свои выходные. «За исключением подъёмов до рассвета и приступов непонятно чего» - возмущался мужчина. Они снова переговаривались обо всё и ни о чём. Брюс спрашивал про турку, удивляя, что тот до сих пор ничего с ней не сделал. Брендон же узнавал про дела на работе, каких-то простых рецептах кофе и прочей чепухе. Он не сильно вслушивался, увлечённый приготовлением. Мысли медленно перетекали в его голове, возвращаясь ко вчерашнему вечеру. Сейчас Брюс улыбался, но всё же не так, словно сдерживаясь. Брендон не винил его в этом, он сам вёл себя так же. Алкоголь давал чувство лёгкости, которое порой так необходимо. Было интересно увидеть такого Брюса. Шотландец часто бывал в плохом настроении и активно прикидывался, что всё хорошо, только выглядело это всё равно как-то беспомощно и бесполезно. Но вчера, смеясь в голос и шутя безостановочно обо всём на свете, Брюс вдруг показал себя настоящего? Нет и да одновременно. Это был он, но не весь. Словно очередная грань, переливаясь и сияя, показалась его взору. И она нравилась ему. Да это было вульгарно и пошло, да они ржали на всю улицу и наверно распугали нескольких людей, но это было здорово. Это хотелось повторить. В принципе, Брендону просто не хотелось что-то пропустить. Каждый день он ловил себя на том, что без Брюса скучно. Ему хватало общения и на работе, и вне её, но именно с Брюсом было интересно, появлялось ощущение жизни. Словно каждая их баталия была подпиткой, каждая шутка новой искрой. Однажды Брендон проснулся и понял, что шотландец вызывает в нём массу других, более простых, но не менее важных эмоций. И вот тогда он понял, что это уже не просто интерес или похоть. Вот только что это? Брендон не знал ответа. Уже выкладывая омлет по тарелкам, он вспомнил. Сладковатый запах, жар, усталость и мягкость чужих губ. Это был какой-то странный, нетипичный для него жест. Мужчина вспомнил, что хотел тогда, чтобы Брюс успокоился и уснул, потому что его шатало, – их обоих по правде – но Брендон не намерен был это терпеть. Тогда это казалось хорошим выходом, тем более что он подействовал. Сейчас же этого поцелуя было слишком мало, слишком невинно, слишком бессознательно. «Чёрт!» Это всё напоминало первую влюблённость, когда трусость и смущение смешиваются со страстностью и авантюрностью. Только Брендон не хотел этого, у него и не было части этих чувств, но казалось, что есть. Мужчина не хотел ещё одну проблему, ему хватало уже имеющихся. Вот только, вспоминая прошлый вечер-ночь, он был уверен, что уже слишком поздно. Резко стало как-то пусто и одиноко. Солнце продолжало светить, резко становилось жарко. Кофе чудно пах, а Брюс не переставал что-то рассказывать, почёсывая щетину, хмурясь, омлет уже лежал на тарелках в ожидании трапезы. А Брендон смотрел и понимал, что всё это напоминает ему что-то из детства, родное и правильное. Они сели за стол, а мужчина всё продолжал думать о том, что именно так и должно быть – все эти каждодневные беседы, завтраки по утрам и чуть взволнованный взгляд глаз напротив. - Ничего не говори, просто ешь, - сказал Брюс, а потом добавил, - у тебя всё на лице написано. Брендон лишь глупо потрогал себя, убеждаясь, что это всё ещё он. Это всё ещё его кухня, его квартира. Только теперь сам мужчина словно не принадлежал себе. Они снова ели молча, не смотрели друг на друга, копаясь в тарелках. Тишину между ними прерывал лишь звон столовых приборов. Брендон думал о том, что Брюс варит отличный кофе. «И сам он отличный, когда не злится, и не раздражён, и не голоден», - мужчина не мог не улыбаться своим мыслям. - Ты уверен, что всё в порядке? – Брендон ничего не мог поделать со своим волнением, тем более что он уже научен горьким опытом с Сиси. - Да, вполне, спасибо, что спросила, мамочка, - саркастично произносит он. - Какие планы на день? - Отоспаться, вечером Эд опять что-то хочет сделать в кофейне, так что придётся идти помогать, а завтра работа. Брендон лишь пожимает плечами, Брюс молчит. Сидя с кружкой кофе, мужчина думает о том, что у шотландца так и не получилось заставить его возненавидеть этот бодрящий напиток. Скорее наоборот, теперь Брендон был немного к нему привязан, словно это была маленькая ниточка, соединяющая их двоих. Со всеми эти мыслями он правда напоминал себе старшеклассницу, втрескавшуюся впервые. Брендона распирало от любопытства – помнит ли что-нибудь Брюс? По его поведению мужчина ничего не мог сказать. Если он ничего не помнил, то не стоит напоминать, но если помнил и молчал или прикидывался дурачком. Что тогда? В любом случае выходит, что говорить об этом не стоит. Они снова начали говорить, только когда вышли из-за стола. Говорить обо всём подряд: о том, что хочет сделать Эд, о планах на следующие выходные, о том, что не стоит так пить в следующий раз. Брендон замечает, какой взгляд становится у бариста – чуть напуганный, нервный. Где-то на дне его зрачков плещется ужас, которым он не хочет делиться. От этого Брендону снова становится одиноко. Когда они расстаются, мужчина подумывал о том, чтобы встретиться с Сиси – в последнее время, они даже не переписывались. Девушка с головой ушла в творчество, даже нашла новую группу. Брендон хотел о многом её спросить. О том, чего сам не понимал или просто не помнил. Не хотел помнить. Когда-то давно будучи ещё тощим сопляком, Брендон позволял себе эмоции, позволял себе злиться открыто, драться, влюбляться. Всё это было до Сиси, продолжилось после, но с каждым годом всё сильнее уходило в подполы, экономя силы, собираясь где-то внутри него. И теперь весь этот застывший, как бетон, ком начинал размокать, разлепляться, обрушиваясь на Брендона. И всё это смешивалось с его патологическим желанием трахаться. Он точно чувствовал себя, как в старшей школе – только наступал удачный момент, как он не мог не подрочить. Брендон не знал, что ему делать, потому что каша в голове не хотела формироваться во что-то приличное, оставляя только чистые инстинкты. Брюс – непреступная крепость, но и они рушатся. Неизвестно только, кто разрушится первым. Мир снова погрузился в серый, блёклый туман, когда Брендон выбрался из дома, чтобы пройтись. Сидеть в квартире казалось невозможным, будто в ней поселились призраки, что гнали его прочь. Ко всему прочему добавлялась странная пустота внутри, словно кто-то кинул гранату, и она оглушила мужчину. Она звенела и требовала заполнения. Брендон уговаривал себя, что это эволюционировавшая братская любовь, которую он когда-то чувствовал к Сиси, смешанная с тревогой, что скреблась в желудке, стремясь прорваться наружу. И теперь она, загнанная глубоко, корчась и ругаясь, выбиралась наружу, ища новую жертву. Ей оказался Брюс. Нервный, раздражительный, скрытный, ответственный, саркастичный, с постоянно меняющимся оттенком глаз, словно любая эмоция меняла его, с бледной болезненно кожей, с яркими губами и заливистым смехом, холодными руками и страстными поцелуями. Холодным потом и судорожно дёргающимися конечностями. Хрипящим голосом и почти синей кожей. «Это просто волнение!» - уговаривал себя Брендон, смаргивая переменчивые видения и набирая сообщение. Почему-то было важно узнать, что с Брюсом всё в порядке. Иначе дыра разрасталась, перекрывая все остальные звуки, пожирая самого Брендона, оставляя его на холоде, несмотря на довольно тёплый день. Мужчина чувствовал острую необходимость знать, что шотландец дома, что он не мучается такой же жаждой. «Или наоборот». Скинув простое «Как ты?», Брендон убрал телефон в карман и старательно не думал о том, как быстро придёт ответ. Если вообще придёт. Он заставил себя не реагировать на лёгкую вибрацию, исходящую из внутренностей куртки. Хотелось сорваться и бежать, как можно дальше. Желательно к Брюсу. Мужчина не знал, что хуже: его вдруг проснувшееся чувство ревности или страстное желание присвоить бариста себе. «Это одно и тоже», - Брендон почти ударил себя по лбу. Очередная вибрация отвлекла его от острой необходимости привести себя в норму или хотя бы её подобие. Всё же не выдержав, мужчина полез в карман в поисках мобильного. Руки чуть дрожали, когда, разблокировав экран, мужчина увидел на нём: «Нормально», - а затем, - «Прости за то что напугал» «Всё в порядке, но больше не делай так, ок?» - быстро набирая, ответил Брендон. Стало немного легче дышать. Совсем немного, но воздух вокруг показался таким лёгким и свежим, что Брендон не мог не улыбаться. Мысли в голове немного улеглись, позволяя проанализировать ситуацию хоть немного: он определённо что-то чувствовал к Брюсу, он точно не знал что это, ему нужно с кем-то поговорить об этом. «Но точно не с Брюсом», - посмеиваясь думал мужчина. В общем-то, у него было не так много людей, с которыми можно было такое обсуждать. Точнее, Брендон мог бы сказать, что таких нет. Он слишком отвык открываться кому-то, но ситуация пугала и нуждалась в решении. Убедив себя, что другого выхода нет, мужчина написал сестре, кратко и без имён обозначил свою проблему. Он несколько раз перечитал короткое сообщение, прежде чем нажать на «отправить». Уже не обращая внимание на покалывающую вибрацию в руках, Брендон отправился домой. *** США, Нью-Йорк. Май, тот же день. Только добравшись до квартиры, Брюс беспомощно сполз на пол, опираясь на дверь. Он тяжело дышал загнанной лошадью, капельки пота блестели на раскрасневшемся лице, руки подрагивали, как от перенапряжения. Хотелось выть. Внутри болезненно ворочался желудок, намекая на то, что организм всё ещё не готов к работе. Сил подняться не было. За всё время общения с Брендоном, за каждый вечер, проведённый в баре, Брюс ни разу не чувствовал себя так плохо. Он всё ещё слышал жуткое взвизгивание, когда они пили, но оно отходило на задний план, стоило Брендону в очередной раз пошутить. Сейчас же это совсем не помогало. И хоть Брюс почти не чувствовал присутствие Свина, пока они добирались до квартиры Брендона, ночью тот отыгрался по полной. Во сне ему казалось, что кожа сама сползала с него, будто он был змеёй. Только его кожа была живой, и шотландец чувствовал, как каждый сантиметр с мясом и кровью пропадал в чужой пасти. Брюс чуял запах гнили, но ничего не видел. Он будто бы попал в грязную лужу, где смешались бордовый и коричневый. Он ворочался в ней, касаясь оголёнными нервами земли, ощущая огонь в месте соприкосновений. Во рту становилось кисло, будто он выпил яда – густо и больно. Свин блестел своим розоватым телом и красными глазами. Вся его морда была испачкана в запёкшейся крови и остатках трапезы. Он медленно, но неотвратимо двигал челюстями, с каждым движением приближаясь к уже почти безвольному телу Брюса. Казалось, что ещё немного и он начнёт съедать его живьём, хрустя косточками рук и заливисто похрюкивая. Чем ближе сверкали глаза животного, тем сильнее становился запах чего-то пропавшего. Пахло чем-то кислым, отчего сводило челюсти, а горло сводило спазмом. Он выжил только благодаря тому, что Брендон разбудил его. Наверно, выглядел он жутко, потому что в глазах мужчины был такой страх, словно он только что нашёл труп. Брюсу было неприятно вспоминать, что Брендон так и продолжал кидать эти странные, взволнованные взгляды в его сторону всё утро. Почему-то становилось больно видеть его таким напуганным. Слишком непривычно. Брендон никогда не позволял себе такого. С самого начала он был либо отрешён и беспристрастен, точнее выглядел таковым, либо старался казаться весёлым и дружелюбным. Брюс понял, что не так уж сильно знает своего нового друга. Только то, что тот разрешал о себе узнать или случайно открывал, как в этот раз. И каждый из них становился небольшим откровением, которое будоражило Брюса, заставляя теряться и волноваться, мысленно делая глубокие вдохи. Брюс трясся и не мог сделать шаг от двери, борясь с тошнотой и приступом паники. Рядом с дверью неприятно дуло в спину, но сил подняться не было. Сделав несколько глубоких спокойных вдохов, собравшись с силами, Брюс всё же поплёлся в ванную освобождать желудок. Зеркало было старательно проигнорировано, а мысли о том, что он просто переводит продукты и чужое время выброшены из головы. Оставшаяся часть дня была проведена в тишине, нарушаемой лишь тихим звуком оповещений о новых сообщениях, в которых Брендон не переставал звучать всё так же взволновано, но теперь он снова пытался что-то рассказывать о том, как набрался смелости поговорить с сестрой, как нервничал настолько, что боялся схватиться за бутылку «Для храбрости!». Брюс лишь улыбался – криво и всё же немного радостно. Эти небольшие беседы спасали его от собственных ужасов, а Брендон будто чувствовал это и продолжал свою болтовню. Брюс же рассказывал о том, что завтра ему ко второй смене и он хоть выспится нормально, на что Брендон отвечал ему смехом и очередным вопросом «как ты?». Бариста не знал, что ответить. Ему было всё ещё плохо. Одним походом в туалет всё не окончилось, и теперь у него болел живот и голова. Он чувствовал себя маленьким беспомощным ребёнком. И, как ребёнок, мужчина не хотел говорить о своих проблемах с Брендоном, предпочитая пережить горе внутри себя, спрятав его ото всех. Это легче, чем пытаться что-то объяснить, показать кому-то свои слабости. «Нормально». Врать, особенно по телефону, тоже легче, чем при личной встрече, даже несмотря на то, что в затылке начинались скрестись сомнения, шипя, как потревоженные змеи. Тяжело было встать и заставить себя делать хоть что-то, потому что иначе эти змеи начинали впиваться в мозг, отравляя. Бурной деятельности не вышло. Всё на что хватило Брюса это небольшая уборка, потому что в будние просто не было сил ни на что. К вечеру, когда очень медленная чистка дошла до своего логичного финала, шотландец ощущал лёгкую пустоту внутри, как на слишком чистом кухонном столе. Непривычно. Она нуждалась в заполнении. По началу Брюс подумал о том, чтобы написать Брендону, но, вспомнив его квартиру, он понял, что это точно не тот человек, кто мог ему помочь. Марта напоминала всем о плане работ на завтра, когда Брюс пытался придумать, что делать с образовавшимся вакуумом. Почему-то ему было очень неудобно и неуютно от того, что после разбора всего хлама стало слишком безжизненно. Он не мог объяснить этого себе, так же как не мог объяснить почему всё ещё мучается от галлюцинаций. Или если они ему сняться – кто они? Договориться с Мартой о походе в магазин было минутным делом. Девушка, похоже, никогда не страдала отсутствием мотивации, так что она даже смогла выведать чего именно не хватало Брюсу, вопреки тому, что он сам не совсем понимал чего. Осталось дождаться выходных. И молиться, чтобы Свин не вернулся. Ближе к вечеру, когда организм всё же заявил о своих желаниях, Брюс заставил себя выйти в ближайший круглосуточный за порцией чего-нибудь неприятного, но заполняющего голодный желудок. Уже внутри, выбирая между готовыми салатами и заварной лапшой, Брюс услышал очередной неприятный сигнал, – он обещал себе сменить звук оповещений, но никак не мог добраться до этого – исходящий откуда-то из кармана джинс.

«Ты говорил, что завтра работаешь со второй смены?» - это был Брендон. «Да» - быстрый ответ. «А что?» - Брюсу пришлось оторваться от разглядывания срока давности на очередном салате.

«Как собираешься провести вечер?» - это намек? «Приду домой поем и лягу спать» - если это был намёк, то Брюс его проигнорировал.

«Не хочешь посмотреть со мной фильм?» - это точно был намёк. «Допустим» - осторожно. «Про что фильм?»

«Про что захочешь 😊» «Щедро» - Брюс задумался. Ему потребовалось несколько минут, чтобы выбрать между просмотром непонятно чего в компании Брендона и собственной одинокой квартирой. Решив, что салат больше ему не понадобится, шотландец набрал снеков и отправил короткое «Окей», прежде чем отправиться в знакомую сторону. Уже подходя к зданию, Брюс задумался о том, что он совсем не выглядит готовым к походам по гостям: растрёпанные волосы, помятая рубашка и белая майка-алкоголичка, да и весь он выглядел не лучше. Возвращаться было поздно. «Я же не сказал, когда приду?» - подумал бариста, уже заходя в подъезд, понимая, что уж теперь-то точно поздно что-либо делать. Брендон открыл почти сразу. Стоя в дверях, такой же уставший, как и сам Брюс, он улыбался, предлагая войти. Ничего не изменилось за день, только Брендон переоделся во что-то домашнее. Похоже, что он тоже решил предложить вечер кино совсем спонтанно. Что ж, теперь они были на равных. Брюс без стеснения сразу пошёл на кухню, доставая тарелки для каких-то чипсов и ещё чего-то, что он взял в магазине. Брендон возился с телевизором, а затем помог мужчине разобраться с покупками. Они уселись на диване, каждый на своей половине. Брюс успел подумать о том, что чувствует себя гораздо лучше, чем ещё пол часа назад. Брендон почти сразу признался, что ему всё равно что смотреть только потому, что он вообще не разбирался в кино, на что Брюс заявил, что у всех есть недостатки. Они включили какую-то совсем глупую, даже по мнению Брендона, комедию. Никто не смеялся, никто ничего не говорил. И даже так Брюсу было легче и лучше на этом самом диване рядом с задумчивым Брендоном, который кружил чай в своих ладонях и смотрел куда угодно, но не в его сторону. Глядя на него, Брюс видел его взволнованный, уставший взгляд, но ничего не говорил. На экране парень выделывал какие-то глупости перед девушкой, и по идеи это должно было быть смешно, но между бровей Брендона залегала глубокая складка. И это ужасно раздражало Брюса. - Лучше бы порно включили! – в сердцах сказал он. Брендон лишь глянул на него и, немного пошарив по дивану, найдя пульт, начал переключать каналы. Бариста сначала не понял его манипуляций, а когда до него дошло, он смог лишь тихо рассмеяться, складываясь по полам. Почему-то вся ситуация казалась такой абсурдной и смешной, словно они сами были героями какой-то бестолковой комедии. Когда Брюс всё же взял себя в руки, он увидел, как Брендон смотрел на него, будто он снова вернулся в сегодняшнее утро. А казалось, что всё это было так далеко от него. Но нет, вот он сидит, а напротив него немного бледный, напуганный Брендон. Он весь застыл, напрягся. На это так неприятно смотреть. Не потому что это напоминало о слабости, а потому что Брендон обычно спокойный, немного расслабленный. Теперь же он слишком сильно отличался сам от себя, как искривлённое отражение. Напряжение и неловкость уже начали витать в воздухе, отражаясь в каждом жесте и взгляде Брендона. Он старался не двигаться, оставив пульт и уткнувшись в кружку. Что-то во всём его виде раздражало Брюса, как пылинка на экране – вроде маленькая, а портит всю картину. Хотелось избавиться от этого тягучего, неприятного ощущения, но Брендон продолжал гипнотизировать чай, молчать и реагировать с отставанием. Брюс подсел ближе, потому что невозможно разговаривать о чём-то важном, – он был уверен, что это очень важно и очень между ними- находясь на таком официальном расстоянии. Шотландец откинулся на спинку дивана, разглядывая потолок. Брендон отставил кружку с уже остывшим чаем и повернулся к Брюсу, смотря на него. Мужчина почувствовал это так явно, что ему стало неуютно под пристальным взглядом серых глаз. - Не думал, что ты такой впечатлительный, - хмыкнул мужчина и взглянул на Брендона. Тот не ответил, продолжая смотреть, почти не мигая, как большая змея, а Брюс продолжил: - Чёрт! – Глубокий вдох, плавный выдох. А если он что-то заподозрил? Холодок мерзко пробежался по спине. – Не смотри на меня, как на умирающего! Ты меня пугаешь. - Кто кого ещё пугает. Я думал, ты помрёшь у меня на руках, - лицо у Брендона в неверном свете телевизора приобрело растерянное выражение, какое бывает у детей, увидевших что-то пугающее и непонятное. – А ты просто заваливаешь ко мне вечером и даже не хочешь ничего объяснить. В комнате стало совсем темно. Шумел телевизор, было слышно, как за окном проезжали машины, но в остальном было тихо и спокойно. - Вот именно! Может я не хочу ничего тебе объяснять!? – Брюс повернулся к Брендону, смотря на него, - Может и нечего объяснять? – Яростно размахивая руками, шотландец пытался что-то доказать Брендону, пока тот просто терпеливо ждал. Молчал и ждал. - Просто перепил. – Брюс искренне надеялся, что его голос не дрожал, потому что он отчётливо помнил удушливый страх, с которым проснулся, помнил холод собственного тела, из-за которого почти не мог пошевелиться. Они сидели совсем рядом. Брюс ощущал, как от злости начинают гореть щёки, как его начинает трясти от взволнованного, но отрешённого взгляда Брендона. За окном проехал какой-то шумный грузовик, заглушая уже не тихое дыхание шотландца. - Ну с кем не бывает?! – Брюс сделал неопределённый жест в воздухе. - Со мной не бывает, - тихо произнёс Брендон, - Чёрт возьми, ты уже взрослый мужик, а не знаешь своей нормы? Ты, блять, хоть понимаешь, что чуть не умер? – Брендон не срывался на крик, хотя крылья его носа явно трепетали от глубоких вдохов. - Но не умер же?! - Только из-за того, что я был рядом! – Он всё же не выдержал, вцепляясь в плечи, болезненно сжимая их, до цветных пятен перед глазами. - Да ты теперь герой! – взревел шотландец. Брюсу почему-то захотелось вытрясти все сомнения из Брендона. И он тряс его, ощущая, как собственные плечи пронзает тупая боль, потому что Брендон держался за него, потому что он больше ничего не говорил. Складочка между бровей в бледном свете сгладилась, но выражение лица мужчины всё равно было таким же злым. Брюс не понимал, что сделал не так. Красный затопил весь мир. Они повалились на пол, соскальзывая с дивана. Брюс сразу оказался сверху, подминая под себя Брендона. Бариста колотило от злости, она кипела в нём, пузырясь и требуя выхода. И он бил, он хотел ударить, хоть как-то избавиться от этого жуткого раскалённого давления. Воздух потяжелел, с каждым вдохом всё сильнее царапая горло, заставляя задыхаться и кашлять. Брюс всё ещё чувствовал чужие ладони на своих плечах, словно Брендон до сих пор пытался удержать его. «Лучше бы пытался!» Брюс замахнулся, ударяя куда-то вперёд. Звук собственной крови, гоняющей на огромной скорости по организму, заглушал всё остальное. Кровь, казалось застелила глаза, мешая смотреть. Брюс почти слепо делал удар за ударом, даже не понимая, что каждое его движение было отклонено. Шотландец не ощущал сопротивления, хотя казалось, что каждый его нерв стал вдвое чувствительней, но всё, что его окружало состояло из шипастой ярости и нервного дыхания жгучим воздухом. Он не понял, когда остановился, когда оказался на полу, прижатый чужим телом. Он пытался вырваться, отказываясь принять поражение. Он всё ещё ощущал, как злость выедает его внутренности. Перед глазами плясали цветные круги, дышать было тяжело, жарко. Брюсу казалось, что он тонет. Звук приходил с запозданием. Вот уже шотландец различал голоса, говорящих по телевизору людей. Вот он уже видел, как на него смотрит Брендон с немым вопросом и всё тем же волнением, от которого почти зачахшая красная ярость снова заворочалась. Влага наполняла глаза, писк в ушах то усиливался, то спадал. Чувствительность возвращалась: заболела рука – тупо и тягуче, ноги затекли от неудобной позы, а тело потяжелело от чужого веса. Брендон удерживал его на месте, держа руки в захвате над головой, крепко стиснув бедра бариста своими ногами. Потратив несколько секунд на то, чтобы прийти в себя, Брюс смог выдавить из себя только: - Жарко. От чего Брендон крупно вздрогнул на нём, сразу отпуская руки, и обшаривая ими чужое лицо. Прохладные ладони на лбу казались спасением, так что Брюс почти сразу уткнулся в них, не думая о том, как это выглядит со стороны. - Успокоился? – Брюс мог лишь помотать головой в знак согласия, - Ты в порядке? – Шотландец снова повторил движение. Брендон похоже не торопился слезть с него, потому что тяжесть и тепло никуда не уходили. Зато руки исчезли. Брюс уже начал возиться, пытаясь намекнуть Брендону сделать хоть что-нибудь – слезть или вернуть руки. Вспотевшее тело быстро мёрзло, а затёкшие ноги уже начинало покалывать, а Брендон снова ничего не делал. Пить хотелось ужасно. Собравшись с силами, Брюс спихнул мужчину с себя и отправился на кухню. Голова ещё немного кружилась от неожиданного прилива стресса, но с каждым глотком волнение сходило на нет, словно Брюс проглатывал его вместе с водой. Становилось на удивление хорошо. Стоило устроить разборки, хоть куда-то потрать всё, что копилось внутри. Теперь же Брюс испытывал радостное спокойствие, схожее с ожиданием чего-то приятно. Наверно, нельзя чувствовать себя так хорошо, когда во всём теле гуляет лёгкая боль, а напряжение только-только отступило, но именно это сейчас было внутри Брюса. Где-то на периферии вина давала о себе знать, покалывая в районе груди, не принося ничего болезненного. Оперевшись на столешницу, Брюс допивал уже второй стакан, когда на кухню зашёл Брендон. Он тоже не включал свет, будто эта темнота помогала сохранять спокойствие. Мужчина подошёл к Брюсу, забрал у него из рук стакан и допил его. От Брендона сразу стало жарко, будто он только что побывал в печке и теперь делился теплом с миром. Он шумно и тяжело дышал, так что от каждого вдоха у Брюса бежали мурашки. А ещё он стоял близко, очень, чересчур. - Какого хрена это было? – прошептал-прорычал Брендон на ухо. Он опёрся на ту же столешницу, заключая шотландца в кольце своих рук, отрезая его от всего остального. Его серые глаза сияли в темноте, отражая свет из окон, казалось, ещё немного и они проткнут его своей сталью. Мужчина возвышал над ним совсем немного, но и этого хватало, чтобы Брюсу стало неудобно, как под прицелом. Брюс не знал, что ответить, он сам не знал, что это было. Теперь же к приятной пустоте примешивалось усилившиеся чувство вины, которому Брюс тоже не знал причину. - Я не знаю. Ты просто… - Брюс задумался, почёсывая щетину, - я не люблю, когда ко мне лезут. Брендон лишь скептично изогнул брови, явно ожидая пояснений или ещё чего-то. - Чёрт, - Брюс понял, чего, - я не хотел ни бить тебя, ни… что ещё я там сделал? Задел твои чувства? Сломал что-нибудь? – с каждым словом почему-то становилось всё горше, больнее, но наружу выскальзывали лишь раздражение и яд, - Испортил вечер? Теперь ты хочешь отомстить? Брендон смотрел на него уже с каким-то странным выражением лица, но всё ещё молчал, а Брюс всё не мог остановиться, его уже откровенно вело, только утихнувшая злость снова разливалась по вена, укачивая, убаюкивая разум: - Ну так давай! Чего ты стоишь? Бей, я не буду сопротивляться! Блять, как же всё это достаа… Договорить он не успел.