Клыки под овечьей шкурой

      Собрав сухие ветки, достав сухую щепу и отгородив место возле поваленного бревна, Анвилл принялся складывать деревянный шалаш — сердце будущего огня.       Небо по-прежнему было затянуто сизыми тучами, которые грозились ещё не раз выплакать свои прозрачные слёзы, заполнить ими подсохшие за солнечную неделю лужи, пробиться сквозь ненадёжные крыши бедняцких хибар. Ветер угомонился. Теперь его неразличимая песнь неслась от горького моря, заставляя молодые клёны, окружавшие реку, покачивать ветвями в такт причудливой мелодии. Однако Анвилл не видел вокруг ничего поэтичного. Для него всё было предельно просто: небо до сих пор серое — может начаться дождь, ветер не угоняет тучи — он бесполезен, делает только хуже. Ящер провёл языком по обломанному клыку. Да, ему несомненно хотелось оказаться в тёплой, уютной, гудящей таверне. Желательно — напротив камина. Ещё желательнее — в мягкой кровати без клопов. Но разве он мог бросить Фэйна одного, пусть и полностью погружённого в свои исследования?       Анвилл приблизился мордой к деревянному шалашу, небрежно сложенному, и выдохнул на него пламя, рыжее, игривое, жгучее. Оранжево-красное, оно жадно перекинулось со щепы на дерево — раздался характерный хруст, и вместе с ним потянулась высоко в угрюмые небеса тонкая лента серого дыма. Чем громче трещала древесина, тем сильнее тепло согревало колени, свободный от брони кончик хвоста. На пастбище вдруг стало как-то уютнее. Поднявшись, Анвилл снял со спины походный рюкзак, поставил его на бревно с тихим звоном. Среди злата и серебра валялась начатая бутыль духов (его любимый аромат — терпкость орехов и коры). В боковом кармане же нашлась скрутка вяленого мяса, купленная ещё в Арксе.       «Пир на весь мир», — хохотнула мысль в голове.       Анвилл устроился на влажном бревне, закинув ногу на ногу. Жар защекотал ступни.       Прикрыв глаза, Анвилл стал прислушиваться к голосу маленького костра, и ему нестерпимо захотелось, чтобы этот крохотный пожар окутал собой всё вокруг, захотелось занырнуть в это смертельное кусачее тепло, вдыхать его, обжигая лёгкие, и чувствовать, как внутри бурлит горячая кровь... Воспоминания вспыхнули. Перед глазами возникали то бесконечные жалящие пески, то фиолетовые далёкие горы, то река, вокруг которой разрослись финиковые пальмы, тростник. Такие по-своему дорогие пейзажи. От них было невозможно сиюминутно отмахнуться. Не забыть было храмы и роскошные усыпальницы, дороги и площади, усталое синее небо без облаков и злобное солнце. Пусть временами Анвилл и мечтал, чтобы всё это исчезло из его головы. Возможно, тогда бы он перестал тосковать по двуличной Родине, которая не только благоухала духами Сарада, личного парфюмера матери, но и ужасно смердела.       — О чём-то задумался? — Анвилл услышал, как Фэйн подсел к нему, заскрипев новым лёгким доспехом с кольчужными вставками, и поднял уставший взгляд, ощущая, что головная боль продолжала пульсировать где-то во лбу.       Застучал по древнему дубу дятел.       — Да так, поддался ностальгии.       — Снова тоскуешь по Родине, — Фэйн накрыл своей ладонью ладонь Анвилла. — Анвилл, ты сплошное противоречие: то говоришь, будто Древняя Империя — божественный сад всего Ривеллона, то на следующий день со всей своей искренностью заверяешь, будто никакой божественностью там и не пахнет — повсюду прогнившая система да нечистоты — только сверни не туда. Как же ты говорил? «Древняя Империя — это кусок дерьма, накрытый сверху шёлковым платком. Выглядит вроде и ничего, но душок присутствует».       — В этом весь я, — фыркнул Анвилл, вытянув ноги перед собой. Земля, не раз притоптанная копытами овец, была влажной и скользкой. — Бьюсь об заклад, хорошая история скрасила бы ожидание этих твоих овец-оборотней... Я рассказывал, как в гости к моему отцу заходил Ирссх?       — Пламенный рыцарь? — Фэйн зашелестел страницами дневника. — Да, тоже рассказывал. Я даже где-то записывал это в целях, м, биографичной достоверности. Ты, если память меня не подводит, просил его сделать из тебя такого же пламенного рыцаря, как и он сам, но Ирссх вежливо отказал, ссылаясь на то, что выбор делают только древние и от него это не зависит. Однако это не помешало вам вести активную переписку, пока он не исчез без следа. Ты, кажется, был зол на него за это, так как считал его единственным другом...       — Фэйн, стоп, остановись, хватит читать про меня свои записи, — рассмеялся Анвилл, выставив перед собой ладони, чтобы тепло облизало беззащитную кожу, нагрело чешую. — Может, о чём-нибудь более интересном поговорим, а не о моих детских страданиях пятнадцатилетней давности?       — Тогда давай лучше поговорим об этом, — Фэйн провёл — чужими — пальцами ровно по тому месту на броне Анвилла, под которым скрывалась зажившая рана. — Ты так и не рассказал, откуда у тебя этот шрам.       — Может, я ещё раз расскажу про Ирссха? Видят все демоны Немезиды, это будет гораздо проще. Или...       — Нет, — отложив в сторону дневник и мягко взяв за руку Анвилла, настоял Фэйн. — Я бы не спрашивал, если бы это был какой-то пустяк.       Анвилл молча уставился на буйное пламя. Всё естество его отвергало беседу на эту тему, он хотел забыть об этом как о страшном сне, закрыть на ключ память и не позволять тем воспоминаниям вырваться наружу. «Справляйся со всем сам», «Ни на кого не полагайся», «Если не способен справиться в одиночку, ты безнадёжен», — многоголосым эхом проносились голоса прошлого внутри черепа, и Анвилл пытался избавиться от них как от приставшей паутины. Может, действительно стоило с этим покончить раз и навсегда? Прямо сейчас? Анвилл вздрогнул, когда до его переносицы дотронулись холодные пальцы Фэйна.       — История, связанная с этим шрамом, не даёт тебе покоя, верно? — Фэйн грустно улыбнулся. — Во сне и наяву.       — Следил за мной? — Анвилл решил превратить разговор в шуточный, но ничего не вышло.       — Иногда, — Фэйн смотрел на Анвилла — чужими — глазами цвета пожухлой листвы. Тонкая сетка морщин покрывала его загорелое эльфийское лицо, редкие брови слегка хмурились, грязные пряди волос прилипли к узкому лбу. — Ты говоришь во сне, Анвилл. Всё твердишь о каком-то Рахиме, о своей вине.       — Да, пожалуй, я слишком запустил это своё состояние, — Анвилл поёжился, будто на него опрокинули ведро ледяной воды, и придвинулся к Фэйну поближе, прошептав: — Но разве есть способ от этого избавиться?       — Вспомнить в последний раз и отпустить. Где-то читал, что это помогает.       — И вспоминать нужно вслух?       — Безусловно, — Фэйн, помедлив, робко приобнял его за талию. — Я слушаю тебя.       Анвилл глубоко вздохнул и начал свой рассказ, морщась от горьких слов, которые вылетали из его рта.

***

      — Синий, ты всё-таки посмел увязаться за мной? — оскалился Кассий. В двух чёрных бусинах глаз его отразился факел стражника, проходившего мимо переулка и насвистывавшего отдалённо знакомую мелодию. «Песнь о Рахиме Укротителе». Все звуки после недельного пребывания в камере стали объёмнее, ярче. Стрекотание цикад почти оглушало.       — Наша камера была общей, если ты этого не заметил.       Кассий, быстро осмотревшись, с силой прижал Анвилла к стене заброшенного склада, держа его за грудки. Поднялся скоп пыли, защекотавший ноздри. Мимо проплыл ещё один факел, на мгновение осветив вытянутую зелёную морду Кассия, его острые желтоватые клыки, опасно торчавшие изо рта — как у пираньи. Анвилл в ответ крепко вцепился когтями в предплечья своего противника — тот не дёрнулся, только сильнее обнажил зубы.       — Проклятый Дом Закона, — сплюнул Кассий, отстраняясь, и пощёлкал костяшками пальцев. Хотя он и был ниже Анвилла на целую голову, развитая мускулатура и общая подтянутость тела давали опытному наёмнику явное преимущество перед ещё зелёным ящером из Дома Закона, где больший упор чаще всего ставился на культурное развитие.       — Проклятый Дом Войны, — незамедлительно ответил Анвилл и сразу же понял, что в очередной раз испытывает судьбу, дразнит её, высунув язык перед гильотиной. Фортуна частенько была на его стороне, и потому, наверно, естественное чувство опасности погрузилось в глубокую дремоту, оставив на своём коварное «авось». «Авось не поймают», «Авось вывернусь», «Авось всё сработает». И вот до чего довело слепое следование за позолоченным хвостом удачи — до тюрьмы за незаконную работорговлю. «Разве она бывает незаконной?» — невинно улыбался Анвилл, когда его только схватили на горяченьком — в тот самый момент, когда он для подсадной «покупательницы» вырисовывал клеймо на пойманном гноме с седой бородой и волосатыми ногами. Кажется, его звали Свальда.       — С этого момента ты меня не видел, а я не видел тебя, — быстро прошепелявил Кассий, исчезая во тьме.       — А тут разве кто-то есть кроме меня? — деланно удивился Анвилл, похлопав глазами. Прощально зашуршала лёгкая ткань, зашаркали удаляющиеся шаги, и вот Кассий окончательно испарился в ночи, оставив после себя лишь вереницу сомнительных звуков.       Анвилл запрокинул голову, втягивая в себя прохладный воздух. Над его головой раскинулось бархатно-чёрное небесное полотно, по которому многоликий художник разбрызгал сверкающие, переливающиеся, мигающие капли. Оттуда же свисал рогатый полумесяц. Его тусклый свет едва-едва доходил до лабиринтов бедняцкого квартала, сплошь усеянного плоскокрышими зданиями из жёлтого кирпича-сырца. Где-то у реки шелестел тростник; выли бездомные взъерошенные псы.       Отряхнув свою тюремную одежду из мешковины, провонявшую нечистотами, Анвилл направился прямиком к древнему акведуку. Выжидал, пока проходили немногочисленные в этих местах стражники, скользил между закоулками, скрывался в переулках. Иногда поёживался от холода. Благодаря своему «свободному» детству, он прекрасно ориентировался в обители самых низкоклассовых жителей столицы Древней Империи. Здесь в канавах валялись зависимые от Друдены наркоманы; шатались рабы, сомнительные сновидцы, безработные и бедняки без титула и рода...       Анвилл свернул у дома местной прачки и, поморщившись от вони, присел на покосившуюся лавку, переводя дыхание. Сердце его колотилось о рёбра. «А что если Рахим не нашёл мою записку?» — промелькнула мысль в голове. На самом деле это было вполне вероятно: раб попросту мог не проверить закрытый на ключ секретер рабочего стола.       «Что же делать тогда?» — потерев ладонь о ладонь, подумал Анвилл, и в тот момент зажглась оранжевая вспышка из-за угла соседнего здания. Чем больше света проникало в тупик, ведущий только ко спуску в древние акведуки, тем сильнее внутри всё холодно съёживаясь от неизвестности.       «Только не стража, только не стража, только не стража...»       — Мастер? — знакомый голос. В проходе возник сгорбленный ящер в тёмной накидке, державший факел, который освещал его обесцвеченную — почти белую — чешую, голову без гребня или каких-либо наростов, не покрытую капюшоном. Сломанный кончик хвоста его волочился по земле, оставляя на песке, нанесённом на дорогу за день, очевидный непрерывающийся след — словно кто-то чертил ровную полосу палкой. Рахим. Издалека выражения на морде было не разглядеть, но Анвилл был более чем уверен, что пожилой ящер тревожно оглядывался по сторонам, не выражая никакую из известных эмоций. За всё время своего служения он никогда даже не улыбался.       — Рахим, — Анвилл ощутил, как нить напряжения немного расслабилась. — Срочно возвращаемся домой. Я соберу вещи, и можем отправляться.       — Куда, мастер? Вы ничего не говорили мне, и в записке... — медленно проговорил Рахим. Он всегда говорил медленно и чётко. Однажды, когда его только приставили к маленькому Анвиллу в роли няньки, отец поведал, что Рахим в своё время был учителем общего ривеллонского наречия, пока не ушёл с уважаемой должности учителя незнамо куда. Одни говорили, что после этого он стал моряком, другие — контрабандистом, третьи и вовсе утверждали, что Рахим зарабатывал свои кровные за наёмничество, а его хромоту на правую ногу считали боевым ранением. О других событиях из его биографии не распространялись — никто не интересовался. Раб есть раб. Но Анвилл хорошо помнил, как Рахим перед сном рассказывал ему сказки и далёких странах, где под ногами растёт трава, а вместо пустынь простираются до самого горизонта леса, поля, степи.       — Это называется импровизацией, — забрав протянутый ему чёрный плащ с капюшоном, Анвилл проверил карманы. Ничего. — Всё потом, Рахим, сначала — дом, потом — вопросы.       — Как скажете, мастер. — пройдя вперёд, Анвилл буквально спиной почувствовал, как скептически сузились чужие синие глаза, и расслышал, как Рахим неуверенно переступил с ноги на ногу. Анвиллу не нравилось, когда рабы сомневались в воле хозяина. За такое он мог и хлыстом наказать. Но только не Рахима. Рахим — особый случай...       Уже вместе Анвилл и Рахим стороной обошли площадь, разделявшую квартал бедняков и Высокий квартал, где жили снобы, знать, богачи, титулованные приближённые самого Императора, затем минули ратушу, тянущуюся к самым небесам, и вскоре добрались до дороги, которая вела к родительскому особняку. Рахим, как всегда, прихрамывал на правую ногу, что тормозило их, но Анвилл не смел его подгонять, петь песнь повиновения — не поможет. Неправильно сросшуюся кость это не исправит.       — Что-нибудь изменилось, пока я отсутствовал?       — Да, мастер, — кивнул Рахим, уже поравнявшись с Анвиллом, который замедлил шаг. Факел дыхнул теплом, едва не обжигая мелкую чешую на морде. — Вашу комнату досматривали с особой тщательностью.       — Что-нибудь нашли?       — Ничего, мастер, только вашу коллекцию духов.       — Всё забрали себе? — печально усмехнулся Анвилл.       — Увы, — в голосе Рахима слышалось учтивое сожаление.       Анвилл решил пройти не центральным входом, а через дом слуг. Рахим открывал двери. Они шли через пустующую кухню, общую комнату, спальни рабов, в которых спала только маленькая человеческая девочка Ирис и её мать Виктория. Их не так давно заклеймил сам Анвилл, чем и гордился — их «татуировки» вышли просто шедеврально. Во всяком случае, ему они нравились. А какая песня заставляет их повиноваться — можно заслушаться...       — Остальных забрали? — шёпотом спросил Анвилл у Рахима, когда они остановились у позолоченной статуи Зорл-Стиссы в переднем дворике. Под порывами ветра перешёптывались акации, будто знали нечто, о чём простые смертные и не догадывались. Не стрекотала саранча в зарослях жёсткой травы, не парили жёлтые светлячки, и в воздухе застыла, как чёрное желе, ночная тишина, звеневшая в ушах. Точно такая же, как была, когда Анвилла задержали за «незаконную» работорговлю. Только тогда к нему подослали подсадную утку по имени Ситха, показушную дурочку из Дома Войны, для которой он устроил целый смотр всех новоприбывших рабов. Там были и эльфы, и люди, и гномы, и пара ящеров, которых удалось отыскать в квартале бедняков. В общем, на любой вкус.       — Да, их всех конфисковали, к сожалению... — Рахим как-то странно двинул факелом, но Анвилл не обратил на это внимания. Подумаешь, какое-то странное движение. Главное — он сейчас окажется в безопасности, продрогший и зловонный. Первым делом Анвилл планировал принять ванну с морской солью, позаимствованную у отца, а потом уж можно и в кровать...       — Ничего — наловить других не проблема.       — Стоять и не двигаться!       — Что..? — не успел Анвилл пошевелиться, как со всех сторон вспыхнули огни факелов. — Рахим..?       Рахим показал чистую ладонь свободной руки.       Собачий вой. Захрустела галька под десятками ног, натянулась тетива на луках, загремели латы. Факелы сужали кольцо.       — Дом, — Анвилл судорожно повернул голову к единственному силуэту во тьме, не тронутому светом. — Нам надо...       — Сюда! Сюда! — громко прокричал Рахим, и Анвилл свалил его с ног, прижав ладонь к его рту. Факел упал на дорогу, мелькнув алым.       — Тише, дурак, тише.       Рахим больно укусил, и Анвилл с шипением отдёрнул руку, продолжая держать своего раба на земле. Локоть — к горлу. Морда — напротив морды. Рахим попытался вырваться, но Анвилл ему этого не позволил.       — Ты знал об этой засаде? Знал? Ты завёл меня сюда нарочно? Скажи, что я не прав. Скажи! — лихорадочно повторял Анвилл, смотря в синие глаза Рахиму, в которых не было ни вины, ни раскаяния. — Почему? За что?       — За всё, мой мастер, — Рахим прошипел, и на лице его впервые отразилось доселе незнакомое Анвиллу выражение — боль и презрение. — Думаете, я не помню, скольких вы забили до смерти за «неповиновение»? — хрипел он. — Скольких детей вы разлучили с родителями ради сиюминутной потехи? И уж точно мне не забыть, с каким удовольствием вы клеймили, жгли, ломали... Не знаю, правда, почему вы постоянно щадили меня.       — Я любил тебя как отца... — Анвилл не узнал собственного голоса: он никогда не слышал его таким тихим и тусклым.       — Любили? — Рахим фыркнул. — Вы чудовище, мой мастер. Вы не способны к такому чистому и высокому чувству, как любовь.       Постепенно факелы окружили статую Зорл-Стиссы, и Анвилл, оглядевшись, закусил язык. Слишком много стражников — никуда не деться. Ловушка захлопнулась.       — Вы задержаны по подозрению в незаконном пользовании Источником.       Анвилл не поверил своим ушам. Он думал, его задерживают за побег, снова за «незаконную» работорговлю, боги, но только не за это... нет, этого не может быть...       Анвилл со злостью вдавил в землю Рахима: только этот... ублюдок знал, что он открыл в себе силу Источника — только с ним Анвилл и поделился этой новостью. Больше никто, совершенно никто не мог об этом знать.       — Как ты мог? — сдавленно зашептал Анвилл, чувствуя, как внутри всё забурлило от гнева: Источник бледными зелёными всполохами заискрился в воздухе, обжигая чешую. — Я же...       Что-то лопнуло, закружилось, и в следующий миг Анвилл понял, что покрыт с головы до ног липкой кровью. Он вытер глаза и увидел тело Рахима с разорванной грудной клеткой, в глазах его — васильково-синих — отражалось непонимание, блеск их постепенно угасал, и Анвилл, схватив его за плечи, что-то начал шептать — что именно, он уже не помнил. В следующий момент в его собственную грудь что-то вонзилось. Едва не упав на спину, Анвилл тупо уставился на древко копья, остриё которого вошло глубоко в его плоть. Прошёл момент замешательства, и он услышал свой собственный крик.

***

      Весь рассказ Фэйн молчал, иной раз украдкой заглядывая в янтарные глаза ящера, когда тот делал паузы, прочищал горло, поёживался. Слова давались тяжело. Они словно сами не хотели быть произнесёнными, противились воле говорящего, превращались в тягучую бесплотную смолу, которая приставала к острым зубам, к обломанному клыку, всячески задерживалась в глотке плотным комком. Ещё Анвилл старался реже моргать. Ему казалось, что закрой он глаза на мгновение дольше, сразу увидит десятки факелов, васильково-синие тускнеющие глаза, ощутит вспышку боли... Он крепче прижимал к себе Фэйна, вдыхая запах умирающего костра. «Я не один». Эта одна-единственная мысль не позволяла голосу предательски сорваться, пусть объятия не грели, а маска Перевоплощений скрывала истинный облик Фэйна.       — Надеюсь, ты не заскучал на середине? Из меня трезвого такой же рассказчик, как из Красного Принца послушная наложница, — после недолгого молчания натянуто улыбнулся Анвилл, всё ещё чувствуя, как напряжение тысячью иголками покалывает пальцы, ладони, затылок, кончик хвоста.       — Тебе не кажется, Анвилл, что я и слово «заскучал» попросту несовместимы в подобном контексте? Да и ко всему прочему, я бы не стал даже просить тебя поделиться этой историей, если бы не питал к этому искренний интерес. Так что отвечаю на твой предыдущий вопрос: нет, не заскучал. Заскучал бы лишь в том случае, если бы ты без предупреждения принялся перечислять мне всех титулованных членов совета Дома Закона, о котором ты как-то обмолвился.       — Я мог бы жарко нашёптывать тебе их имена, мог бы делать это медленно и нежно, закусывая иногда мочку твоего уха... — ухмыльнулся Анвилл и осторожно провёл пальцами от кисти до предплечья его руки.       — Я... Анвилл, это снова твои попытки лишний раз пофлиртовать? — Фэйн поднял голову. Улыбка играла на его, пусть и чужих, губах, и сердце Анвилла, бешено бившееся во время рассказа, стало успокаиваться, а душа переставала метаться, сжиматься. Всю серьёзность точно рукой сняло.       — Что, если я скажу «да»? — Анвилл перешёл на полушёпот. — Поверь, я могу постараться, чтобы даже перечисление титулованных членов совета Дома закона могло бы стать... желанным.       Фэйн не сдержал смешок:       — Анвилл, ты же помнишь, зачем мы здесь, верно?       — Да, но пока от причины, по которой мы здесь, нет ни одного сигнала, и я подумал: разве так уж плохо скрасить ожидание чем-то более привлекательным, чем наблюдение за тем, как растёт трава? — Анвилл взял Фэйна за запястие и, едва сдержав довольное мурчание, поцеловал его. Кожа под губами была немного шершавой, непривычной. Не такой, какую он всегда ожидает, касаясь своего любовника, но и с этим можно работать. Анвилл взглянул на Фэйна, на лице которого застыло извинительно выражение. «Прости», — говорило оно обо всём. И о том, что он не был способен почувствовать всё по-настоящему, и о том, что доставлял столько сложностей в физическом плане, что только интерактивные воспоминания и были их единственной, самой трогательной отдушиной, где никто не играл в одни ворота. Но здесь и сейчас Фэйн чувствовал себя... неполноценным, не способным дать большего. Это читалось во всём, в каждом неловком движении. Это просачивалось из его мыслей в реальность. Этого было невозможно не заметить. Анвилл притянул Фэйна к себе поближе, отвечая собственной улыбкой на все его метания и сомнения: «Не за чем извиняться. Мне достаточно и того, что ты сейчас рядом со мной. С остальным разобраться не так уж сложно. Мы же всегда находили выход, верно?»       Они сидели в объятиях друг друга, не говоря больше ни слова. Трещал костёр, клубился серый дымок, пел пёстрый зяблик в гуще кленовой листвы, и на душе становилось теплее и спокойнее. Анвилл прижался щекой к непривычно мягкой от волос макушке и блаженно прикрыл глаза, позабыв и о скрутке вяленого мяса, и о нахвостниках. В голове его стало легко и пусто. Не хотелось ни о чём думать, кроме как о Фэйне, который прижимался к нему ненастойчиво, но ласково и неуверенно, так искренне беспокоясь, что делает что-то не так... Наверное, Анвилл слишком увлёкся, слишком сильно обнял, так как Фэйн вскоре зашептал: «Погоди, Анвилл, погоди же». И тут послышалось тихое пиликанье. Досадливо поморщившись, Анвилл выпустил Фэйна — тот сразу же вскочил на ноги, вынул из бокового кармана рюкзака свиток с мигающим алым крестом.       — Потуши огонь, Анвилл. Они идут!       Анвилл быстро смекнул, кто это «они», и не без сожаления засыпал, затоптал языки пламени, которые непослушно взметнулись сначала вверх, а затем навечно упокоились среди пепла. Птицы смолкли. Весь мир, казалось, сделал глубокий вдох и притаился, вслушиваясь в наступившую тишину.       — Чего мы ждём? — скрывшись за бревном, спросил Анвилл, примяв под собой мягкие заросли лилового клевера. Зашелестела дубовая да кленовая листва. Снова заморосило. Ящер разочарованно взглянул на серые небеса и стёр с морды тёплые капли, встряхнув головой. «Другого времени не нашлось?»       — Разлома, — отчеканил Фэйн, — они появятся из Разлома. Так, во всяком случае, написано; так говорил и Арху. Остаётся надеяться, что мне не подсунули ложную инфор...       — Гляди! — Анвилл ткнул локтем в бок Фэйна, когда на другом конце поля что-то загремело. Пространство задрожало как кривое зеркало, черная полоса прорезала зелень, цветы, словно кто-то с другой стороны света сделал глубокий надрез. Вокруг полосы пошли трещины, и в следующее мгновение раскрылась чёрная, как сама пустота, дыра. Мгновением позже в Разломе что-то зашевелилось, и из бесконечной тьмы высунулся чёрный баран, за ним ещё один. Они осмотрелись, потянули носом воздух, оскалились своими длинными клыками и осторожными шагами направились к спуску к реке. Анвилл готов был поклясться, что их зубы превышали по размерам волчьи.       — А ну кыш отсюда, — затараторила Маргарет, призрак мёртвой овцы. — Кыш, дьявольские отродья! Брысь, кому сказала!       — Маргарет, они нас не видят, — проворчал Фрэд.       — Но, Фрэд, они утаскивают твоё тело! Как ты можешь вот так просто стоять и смотреть.       — Вот так и могу, и тебе советую меньше суетится, а то последний рассудок растеряешь. Не то чтобы он у тебя был, но...       — Фрэд, — просительно проблеяла Маргарет. — Ну сделай ты хоть что-нибудь!       Фрэд отвернулся от своей собеседницы и вновь попытался пощипать зелёную свежую траву. Выходило у него это скверно, так что, опечаленный своей неудачей, он поднял голову и принялся пристально следить за действиями баранов-оборотней, которые, вцепившись в тело, затащили его в примерный центр пастбища. Оставив труп в зарослях жгучей крапивы, они принялись бродить вокруг него, и Анвилл смог различить в их шипении единственное слово: «Воскресни...»       — Поразительно, — только и выдохнул Фэйн, принявшись делать заметки в своём дневнике, — я нигде не читал, с другой стороны... нет, точно не читал: ни в одном источнике не упоминалось, чтобы овцы-оборотни делали нечто подобное... Но я обязан знать больше... Что же скрывается за тем Разломом?       — Пустота? Вечная ночь? Портал в мир сновидцев?       — Всё что угодно. Поэтому мне просто необходимо это узнать. — Анвилл беспрепятственно заглянул в записи Фэйна, но ничего не смог разобрать: все они велись на том демоническом щёлкающем языке, на котором говорила и другая Вечная в Чёрных копях. Видимо, Фэйн решил повременить с переходом на общий ривеллонский. Единственное, что было понятным, так это рисунки, весьма неплохо сделанные на скорую руку. Бараны, Разлом... Анвилл давно обратил внимание, что Фэйну с лёгкостью удаются разного рода художества. В них были все его заметки. Аккуратные. Иногда схематические, иногда более детальные. Как-то он даже во всех подробностях зарисовал Баттонса, кота-скелета, которого компания Пробуждённых забрала с острова Кровавой Луны вместе с безмолвной девочкой.       — Если ты намылился заскочить в этот Разлом, то от меня не отвяжешься, — Анвилл взял за руку Фэйна, взгляд которого горел исследовательским безудержным любопытством. — Это значит, что я иду с тобой.       — В таком случае спрячь свою пирамидку где-нибудь. Предполагаю, она может нам ещё пригодиться, если что-то пойдёт не так.       Анвилл вытащил из кармана красную нагретую телепортационную пирамидку и спрятал её рядом с бревном, скрыв от посторонних глаз, Фэйн же снял маску Перевоплощений и устроил её в своём походном рюкзаке, надёжно закрыв его крышку. Зазвеневший источник мигом угомонился, и перед Аниллом в зеленоватом сиянии возник не великовозрастный эльф, а скелет. Истинное обличие Фэйна.       — Тебе так намного лучше, знаешь ли, — ободряюще похлопал его по плечу Анвилл. — Я, конечно, люблю тебя во всех обличиях, будь ты хоть гном, хоть человек (только не надо становиться гномом без предупреждения), но твоя истинная форма мне по-особому дорога...       — Не потому ли, что мой лоб инкрустирован драгоценным камнем? — явно усмехнулся Фэйн, смотря на Анвилла пустыми глазницами. — Я польщён, любовь моя, но нам пора бы заняться делом.       Вооружённый дневником в кожаной обложке и синей телепортационной пирамидкой, спрятанной в кармане, Фэйн крадучись стал обходить пастбище, пока бараны-оборотни продолжали свой занимательный «танец» вокруг трупа Фрэда. Анвилл последовал за ним совсем налегке, оставив рюкзак с пожитками возле бревна, захватив только своё верное копьё. Кто знает, что их ожидает на той стороне, так что соваться туда безоружными — ни-ни.       Звёздная пыль, расплодившаяся в окрестностях, действительно делала своё дело. Бараны-оборотни даже носом не повели, когда оба «исследователя» приблизились к грохочущей прорези в пространстве — к открытому Разлому. Первым его границу пересёк Фэйн, вторым — Анвилл. Мороз пробежался по его внутренностям, когда свет сменился на кромешную тьму, и сердце ухнуло в пятки...