Crucible

Наличие знаний и умений для решения вопросов. Ответ лежит не на поверхности, нужно проявить сообразительность, настойчивость. Не болтайте лишнего, сохраняйте спокойствие. Получение желаемого через мудрость, способность раскрывать тайны, терпение.

Вот уже два дня Миранда отчаянно рыдала, запершись в своей комнате, а на мои попытки заговорить с ней твердила, как заведенная: «Спаси его, Барти, ты же все можешь! Придумай что-нибудь!». Она не слышала или не хотела слышать мои объяснения, что наш некогда любимый и драгоценный сын, наша недавняя гордость, теперь отнюдь не гордость. Он преступник, убийца, мучитель невинных. Это он довел моих друзей до состояния полной невменяемости, до потери дара речи и возможности соображать, и лучшие целители Мунго убеждены, что разум уже никогда к ним не вернется... — У меня нет сына! — говорил я. — И у тебя тоже. Да, и у тебя! Я знал, что это слишком — да и не только я. Позже мои коллеги по Министерству — Багнолд, Фадж, да и мой кузен Артур — обвинят меня в жестокости и черствости. Скримджер сперва косился с недоверием, затем смирился. Пожалуй, единственным человеком на все Министерство, который поддерживал меня с самого начала и помог мне пережить этот кошмар, стала Эммелина Вэнс. Аврор. Моя лучшая ученица. — Они боятся вас, мистер Крауч, потому что боятся правды, — сказала она однажды. — А правда не всегда бывает доброй, светлой и однозначной. Порой она зла и агрессивна и заставляет нас выбирать между плохим и худшим. Вы сделали то, что должны были сделать, чего бы это вам ни стоило... Миранда никогда не смогла бы ни принять факты как должное, ни извлечь из них уроки и продолжить поступать по совести. Она билась в истерике у меня на плече, не желая слушать моих доводов и повторяя одно: мальчика нужно спасти, без него и ей жизни не будет. Она затихала только тогда, когда я подносил к ее искусанным до крови губам успокаивающее зелье. Миранда пила его крупными глотками, задыхаясь и кашляя, а потом закуривала тонкую сигарету, и ее взгляд останавливался, стекленел, словно устремлялся в глубины сознания, как будто Миранда сама пыталась найти решение мучившей ее проблемы. Эта отстраненность меня пугала и приводила в отчаяние. Первые признаки прогрессировавшего безумия, в которое супруга погружалась с каждым днем все глубже. Моя сестра Клио, умелая целительница, еще раньше говорила Миранде, что сигареты и горячительные коктейли только усугубляют ее состояние, но сейчас я решил закрыть на это глаза. Вряд ли после случившегося с сыном что-то другое способно всерьез ей навредить. Аврора, эта милая, достойная девушка, приходила к нам каждый день, оставалась с Мирандой, пытаясь вывести ее из транса. Барти и Аврора даже помолвку отметить не успели, но это доброе создание настолько прижилось в нашей семье, что Миранда полюбила ее, как если бы она была нашей родной дочерью, да и мы с Клио считали, что лучшей невесты для Барти нам не найти. Я так и не понял, любил ли Барти Аврору так, как она того заслуживала. Может быть, и любил, если подобные ему вообще на это способны, но уж в ее-то чувствах сомневаться точно не приходилось. Я знаю, что осуждать его не мне, уже тогда любившему не свою законную жену, а совсем другую женщину. Но порой мне казалось, что мой сын не дает Авроре того тепла и той нежности, которую она питает к нему. — Вы с Авророй уже вели речь о свадьбе или хотя бы о помолвке? — спросил я однажды сына в одну из тех кратких встреч, на которые он иногда снисходительно соглашался. — Вы живете вместе уже довольно долго, вам пора что-то с этим решать... И, полагаю, заговорить об этом первым должен ты, иначе Аврора подумает, что ты недостаточно серьезно к ней относишься. Барти как всегда отшутился в своей неповторимой манере, уверяя, что они оба заняты слишком важными делами, чтобы думать о таком скучном деле, как брак, а уж играть свадьбу через полгода после окончания Хогвартса — не только скука, но и поразительное дурновкусие. В чем-то я понимал его нонконформизм и нежелание походить на скучное большинство. Желание найти свою дорогу и следовать ей, не опираясь на опыт прошлых поколений, было нашей фамильной чертой. Той, что заставила мою старшую сестру Серену сбежать из родного дома во Францию и стать хранительницей одного из «мест силы» в Монсегюре, а меня — бросить вызов чистокровному магическому сообществу и встать на защиту тех, кто в ней нуждался. И Барти, которому подобное бунтарство тоже было свойственно, своим поведением частенько подтверждал — он один из нас, Краучей. Отчаянных, решительных, упрямых. И оттого еще сильнее приходилось сожалеть, что наш Барти, звезда Хогвартса и лучший выпускник прошлого года, встал в одни ряды с бездарными слизеринскими ублюдками. — Как думаешь, Клио, что я сделал не так? — спросил я у сестры, ошарашенной новостями не меньше моего. — От судьбы не уйдешь. — Клио, видно, сама не знала, почему так вышло. — Попробуй с ним поговорить, заглянуть в его мысли... Ты же легилимент, Барти! Я уверена, Министр позволит тебе увидеться с ним в камере. Ее совет привел меня в отчаяние. Легилименции я действительно обучался, но пользоваться ею доводилось крайне редко, поскольку я не видел в этом искусстве смысла. Что можно увидеть в сознании Малфоев, Блэков, Макнейров и Лестрейнджей и прочих, кого я одним росчерком пера отправлял в Азкабан, даже не всегда вникая в предъявленные им обвинения? Грязь и гнусность, больше ничего. А вторгаться на личную территорию друзей и близких было против моих правил. И особенно в мысли Розмерты, которая любила меня всем сердцем и всегда поддерживала в самых трудных ситуациях. И именно ее поддержки, ее ласк мне не хватало больше всего, когда открылась страшная правда о Барти. — Я видела, — в отличие от Миранды, Аврора смотрела на меня осмысленно, — в последнее время Барти ходил с перевязанной рукой, вот здесь. — Она показала на своем предплечье как раз то самое место, на котором у преступников и находилась Метка. — Он сказал мне, что сжег руку до кости, и я поверила... — Там была Метка, — хрипло выговорил я, поджигая невербальным Инсендио сигарету, хотя прежде курил только на работе. Миранда продолжала истошно кричать и размазывать по осунувшимся щекам слезы. Да знала ли она вообще, что такое Темная Метка, смертный знак?! Всю нашу совместную жизнь я щадил ее, оберегал от зла, которое творилось, по ее представлениям, где-то очень далеко, так далеко, что коснуться нас оно никак не могло. И теперь ее мир, сосредоточенный на семье, разбился вдребезги. Авроре пришлось просидеть с нею всю ночь, но утром Миранда вышла к завтраку совершенно спокойная и даже с каким-то осмысленным выражением лица. — Я знаю, что нужно сделать, милый. — Она улыбнулась сквозь вырвавшееся у нее изо рта легкое облачко дыма и вытащила из сумочки с незримым расширением какую-то флягу. Я, решив, что Миранда хочет залить свое горе огневиски, едва не вырвал у нее из рук эту флягу — если с тем, что она курит, я еще как-то мирился, то выпивать я никак не мог ей позволить. — Оборотное зелье, — пояснила она. — Мы сварили его сегодня ночью, Аврора мне помогала. Она знает ускоренный рецепт его приготовления. Я тяжело выдохнул и схватился за голову. Что бы ни затеяли они с Авророй, идея была наверняка не самая лучшая. — Наш мальчик будет жить, — в голосе Миранды слышалось какое-то просветление, — вместо меня. Займет мое место в этом доме... А я — его место. Меня словно Конфундусом оглушили. — Это была идея Авроры? — вымученно спросил я. — Нет. Только моя. Аврора сварила зелье... В этот день я впервые в жизни опоздал на работу — разыскивал Аврору и допрашивал ее, вопрошая, как она могла стать соучастницей моей бестолковой супруги в таком сомнительном деле. — Я взяла с нее Непреложный Обет — подмена будет совершена только в том случае, если Барти действительно сожалеет о случившемся и хочет встать на путь исправления, а Клио скрепила нашу клятву, — Аврора словно извинялась за содеянное. — Не подумайте, мистер Крауч, что я способна прикрывать преступника... А в его мыслях вы разберетесь сами и отличите хорошие от дурных. *** Это был первый и единственный раз, когда я посещал Азкабан не для допроса и когда я испытывал к узникам не одну только ненависть. Мы с Мирандой отправились на свидание с сыном вдвоем — Аврора с нами не пошла, и я догадывался о причинах отказа. Она, верно, боялась, что встреча с Барти заставит чувства к нему вспыхнуть с новой силой и только растравит ее рану, и обвинить ее в слабости или малодушии я не мог. Я считал, что мы сделали для Барти все возможное, но он оттолкнул нас, не желая хвататься за протянутую руку помощи. Камера Барти находилась рядом с камерой одного из Блэковских выродков — я ненавидел их породу, но ничего не мог с этим поделать. Моя мать была урожденной Блэк, и, скажу без преувеличения, все хорошее в этой семейке досталось ей одной, правда, жизнь обошлась с нею не слишком-то благосклонно: ее предала родная сестра Цедрелла, почти на глазах у нее и своего мужа закрутив роман с нашим отцом, что и стало причиной столь поспешного бегства Серены во Францию. Сириус Блэк. Не знаю и не хочу знать, кем он приходился лично мне согласно фамильному древу, но теперь он был преступником, темным магом, и только это имело значение. — А вот и наш Барти! — пронзительно взвизгнула Миранда, бросаясь к лежащему без чувств сыну, а затем и я приблизился к нему, колеблясь между нежностью к нему и глубокой болью от его злодейств. Я склонился над впавшим в глубокую дремоту сыном и начал прислушиваться к словам, что повторял он в бреду: — Он вернется... Вы не те, в чьих силах уничтожить Великое! Разумеется, он бредил о своем, с позволения сказать, повелителе. Опустившись на колени, я коснулся палочкой его головы, и вскоре вошел в его мысли — самые разные: о любимой девушке и лимонно-ореховых кексах Розмерты (он был знаком с нею, какая ирония!), о нас с Мирандой и о своих французских кузенах, о Ли, задирающем нос, и о бедняжке Эмильенне, родившейся сквибом... Но больше всего — о хозяине, о его грядущем возвращении. Он не просто восхищался Тем-Кого-Нельзя-Называть, он его боготворил... — Миранда, мы уходим, нам здесь делать нечего. — Я взял жену за руку и аппарировал вместе с нею из тюремной камеры. Для меня вопрос об освобождении Барти был закрыт.