Ребёнок

      Чонгук ест, как не в себя. Такой маленький и тощенький, он доедает уже вторую тарелку спагетти. Лапша разварилась и слиплась, Юнги не лгал, когда говорил, что не умеет готовить, но малой уплетает за обе щеки с таким видом, будто не ел ничего вкуснее.        Сидя на стуле, он болтает ногами и, думая, что Юнги не замечает, скармливает лежащему у его ног Бино ниточки спагетти, то и дело растягивая губы в улыбку, когда пёс смешно морщит нос, пытаясь поймать еду. Одна часть содержимого тарелки отправляется в желудок ребёнка, оставшаяся часть — в желудок собаки.        Юнги, расположившись на диване и подперев голову рукой, незаметно следит за его действиями. Происходящее словно какой-то нелепый сон. Ребёнок, собака… За столом не хватает только отца, читающего свежую утреннюю газету, и порхающей возле плиты матери. Мысленно Юнги почти видит эту «нормальную семью», чьи стены на кухне обязательно были бы обклеены светлыми обоями. В его действительности стены деревянные, потемневшие от времени, сырости и холода. В его действительности нет места ничему «нормальному» из прошлой жизни. Образ идеальной семьи растворяется, крошится, оставляя только Чонгука и собаку. Но даже это выглядит слишком нереальным для мира Юнги.        Теперь, слишком нереальным для мира вообще.        — Не корми его со стола, он потом проходу не даст.        Чонгук на мгновение замирает, поджимая губы, но слушается.        Юнги устало трет виски и открывает рюкзак, сиротливо стоящий на полу. С первых же секунд осмотра становится понятно, что Намджун не обманул: его действительно собирал Тэхен. Ни одному нормальному человеку не пришло бы в голову положить только пару футболок, штаны и шорты, а всё остальное пространство забить ненужным хламом. Три самолетика, несколько машинок, куча карандашей, два журнала манги и альбом с помятыми страницами — чертовски нужные вещи, учитывая время, в котором они живут.        Откидывая бесполезный рюкзак на диван, Юнги встаёт. Чонгук, будто напружиненный, тут же подпрыгивает следом.        — Юнги-хен, ты куда?        — Ешь, — раздраженно отмахивается Юнги.        Игнорируя ребёнка, он поднимается по лестнице на второй этаж. Здесь две комнаты: в одной он спит сам, во второй собирается постелить Чонгуку.        На улице сумерки. Юнги ненавидит это время. Днем не намного лучше, но ночью раскуроченная земля выглядит, словно зубы древнего монстра. Монстра, который пытается пожрать всех на своём пути. Иногда Юнги кажется, что скоро он доберётся и до него. Что с каждым приходом темноты его широкая пасть становится всё ближе и ближе. Он словно говорит ему: «Смотри, Юнги, я здесь. Совсем рядом». И однажды он в самом деле окажется рядом. Настолько, что Юнги даже не будет сопротивляться, когда этот миг наступит.        А пока, бросив последний взгляд на улицу, он плотно задергивает шторы и достает из комода покрывало, кидая его на кровать. Обстановка в этой комнате почти спартанская: односпальная кровать, тумба, комод и письменный стол у окна. Когда-то тут спал Чимин. Он не любил загроможденное пространство — минимум всего и аккуратно расставленные по своим местам вещи. В основном книги и пара кубков с соревнований. Юнги до сих пор поддерживает идеальный порядок в этой комнате. Когда Чимин вернётся, то поймёт, что его никогда не переставали ждать.        Скрипнувшая половица выдергивает из размышлений, и Юнги оборачивается. В темноте дверного проема видно очертание фигуры Чонгука. Рядом, лениво виляя хвостом, топчется Бино.        Быстро они, однако, спелись.        — Спать будешь тут, — говорит Юнги, расстилая покрывало и поправляя подушку.        Осматриваясь, Чонгук робко заходит в комнату. Его взгляд скользит по занавешенным шторам, кубкам на столе, горящему фонарику на тумбе и останавливается на кровати. Он хмурится.        — А ты где?        — В соседней комнате.        — Можно мне с тобой? — нервно облизывает губы Чонгук и смотрит с плохо скрытой надеждой.        Юнги достает из ящика свечку, поджигая, и прячет фонарь в карман.        — Нет, — отрезает довольно холодно.        Часто моргая, Чонгук сжимает вместе подрагивающие руки. В свете пламени свечи его тень растягивается по стене темным пятном. Мальчик впивается в огонек немигающим взглядом, и Бино подходит к нему, садясь рядом и тычась носом в бок.        — Могу оставить дверь открытой, — предлагает Юнги, недовольно поморщившись.        — А можно… можно не гасить свет? — просит Чонгук неуверенно.        — Нельзя. Если кто-нибудь увидит, могут прийти. Гости нам ни к чему.        Брови ребенка испуганно подпрыгивают вверх, и он судорожно выдыхает. Не отводя глаз от свечи, он только кротко кивает. Юнги видит, как мелко подрагивают его руки, гладящие Бино по голове.        — Тэхен-хен оставлял мне свечку, — тихонько шепчет.        Юнги окидывает его взглядом. Мальчик доверчиво жмется к собаке. Его тощая фигура в сравнении со здоровяком Бино выглядит какой-то жалкой и сюрреалистичной.        — Боишься темноты?        Чонгук облизывает губы.        — Я не боюсь! — выпаливает горячо и тут же сникает: — Просто… мне неуютно.        Внезапная догадка пронзает мозг: черный пакет. Чонгука нашли в черном пластиковом мешке, из которого он не мог выбраться. Сколько он провел в нем времени после того, что делали с ним забравшие его люди? Час? Два? Обессиленный чудом выживший ребёнок, пришедший в себя в мусорном пакете на свалке, где валяются точно такие же мешки с телами, которым повезло гораздо меньше. Не важно, сколько он провел в нем времени, прежде чем Тэхен вытащил его — минуты может быть достаточно, чтобы больше никогда не желать оказаться в темноте.        Свеча у него не одна, конечно, но…        «Но» теперь встречается повсюду. Везде. И заключается оно в том, что нужно соблюдать правила: ночью света в доме быть не должно.        Юнги стряхивает с себя оцепенение.        — Нельзя. Могут прийти, — повторяет старой заезженной пластинкой. — Придется побороть свой страх. Ложись спать.        Не дожидаясь новых вопросов, он обходит Чонгука, но в дверях все же останавливается, добавляя мягче:        — Пусть Бино сегодня останется с тобой.        И уходит, не закрывая дверь.        Юнги играет в баскетбол, сколько себя помнит. Кидать мяч — его призвание, поэтому своё место в команде он заслуживает по праву. Вот и сейчас, придя со школы, он наскоро перекусывает и, переодевшись в шорты и удобную широкую футболку, выходит на задний двор — любимое место тренировок. Кольцо на дереве, шуршащая под ногами листва, тёплый ветер. Начало сентября, а погода всё ещё радует. Юнги пробегает несколько кругов, разминая мышцы и перекидывая мяч от одной руки к другой, затем отмеряет три метра, проводит ногой черту и кидает мяч с этого расстояния, попадая в кольцо. Но подобрать мяч не успевает, его опережают.        Чимин, тряхнув головой, задорно смеется и обходит с другой стороны.        — Расслабился, — дразнит.        Юнги даже не возмущается, с улыбкой наблюдая за ним. Его младший брат делает успехи в учебе, в танцах, теперь вот и за баскетбол взялся. Гордость так и распирает — во всем хорош.        — Беру пример с тебя, — словно читает его мысли Чимин.        Он бросает мяч, но тот, ударившись о металлический обруч, отлетает обратно, и Чимин виновато ерошит волосы рукой, гримасничая и поглядывая на скрестившего на груди руки старшего.        — Хочешь сказать, я так же плох? — ухмыляется Юнги.        — Ну, бра-а-ат, — тянет Чимин, смешно выпячивая губу. — Я ведь только учусь.        Он хитро щурится и без предупреждения кидает мяч в Юнги. Тот по инерции поднимает руки, пытаясь поймать, и делает шаг назад, запинаясь и заваливаясь на спину. Удар головой о землю заставляет на секунду зажмуриться, но торжественная улыбка остаётся на лице — мяч всё-таки пойман.        А когда Юнги открывает глаза — мяча в руках уже нет. И дерева с баскетбольным кольцом тоже.        Есть раскуроченная земля, разрушенный мир и стоящий в дверном проеме Чимин. Есть два солдата с автоматами и военный фургон возле забора. А сам Юнги не лежит в желтой листве на заднем дворе, а стоит в комнате их маленького дома, чудом сохранившегося после всех землетрясений.        — Стойте, — испуганно хрипит он. — Стойте. Не надо.        Чимин улыбается. Улыбается так, что сумрак, в котором за ним приехали военные, должен развеяться.        — Я вернусь, братик. Жди меня.        Он разворачивается спиной, шагая в проем, и солдаты выходят следом.        — Стой, Чимин… Нет. Не ходи с ними!        Юнги срывается с места, собираясь бежать следом, схватить за руку и удержать, заставить Чимина остаться здесь, с ним. Юнги готов стереть в порошок любого, кто вздумает ему помешать. Но сперва нужно догнать, нужно бежать как можно быстрее. Бежать-бежать-бежать…        Бежать не получается.        Пол под ногами вязкий, словно смола. Юнги с трудом удаётся сделать полшага, как нога утопает в полу по щиколотку, погружаясь во что-то мягкое и липкое. Не удержав равновесие, он падает на колени, пытается руками помочь себе встать, и ладони тут же прилипают, между пальцев просачивается вязкая чёрная субстанция. Юнги дергается, стараясь выпрямиться, подняться, но чем больше сопротивляется, тем больше утопает.        — Чимин… Чимин…        Брат идет к военному фургону, не оглядываясь.        — Не ходи с ними… — машет головой Юнги. — Нет! Не ходи, Чимин! Нет! — срывается на крик.        …И рывком садится в своей кровати.        Воздух в комнате тяжёлый, удушающе липкий. По вискам и шее стекают капли пота, а футболка прилипает к телу второй кожей. Рвано дыша, Юнги закрывает лицо ладонями, пытаясь прийти в себя. Он трет мокрые глаза рукой и только тогда замечает стоящего рядом Чонгука. Штора закрывает окно не полностью, и видно, как судорожно тот сжимает руками одеяло на его постели. Пытаясь унять сердцебиение в груди, Юнги тянется за стаканом с водой, который стоит на полу возле кровати.        — Тебе чего? — старается придать своему голосу уверенность.        — Ты кричал во сне, — жалобно отзывается Чонгук.        — Разбудил?        Мальчик мнется секунду и отрицательно качает головой. Пододвигается ближе. Его волосы торчат в разные стороны так сильно, что хочется пригладить их рукой.        — Тебе было плохо. Ты боялся. Я и пришел.        Юнги медленно поворачивает к нему голову. Ему почти смешно от такой заботы. Надо же, спаситель. Сам трясется, как листочек на ветру, а тут на помощь пришел. Усмехаясь, Юнги осушает стакан залпом.        — Хочешь, я останусь с тобой? — с готовностью предлагает Чонгук.        И что-то в его голосе подсказывает, что ему это нужно сильней, чем самому Юнги.        — Иди к себе, ребёнок, — устало отмахивается тот, откидываясь обратно на подушку.        Вздыхая и понурив голову, Чонгук медленно плетется из комнаты. Смотря на его спину, пока та не скрывается из вида, Юнги прислушивается к шорохам и вошканью в соседней комнате, когда малой забирается в постель, устраиваясь удобней. Наконец, в наступившей тишине, отводит глаза от двери и долгим немигающим взглядом смотрит в потолок.        Каждый раз один и тот же сон. Возникший из реальности. Из отголосков прошлого.        Переворачиваясь на другой бок, Юнги закрывает глаза, надеясь, что в этот раз будет спать без сновидений.