Surveillance

      Стук каблуков заставляет Хосока выпасть из своих собственных мыслей. Чимин проходит к диванчику напротив и садится, скрещивая ноги. — Что насчёт преследования?       Вид, будто ничего не произошло, раздражает Чона. Либо Чимин не хочет заострять на этом внимание, либо ему действительно всё равно на всё это. — Да... Два месяца, кажется...       Хосок мямлит, по инерции прижимает пальчики к губам и старается не смотреть в глаза. Он нервничает, потому что одно неверное слово, и его поймут неправильно. И это будет концом. Так ведь поступают психиатры? Видят проблему, хватаются за неё и больше ничего не хотят замечать. Хо надеется, что это лишь стереотип, и не все врачи такие.       В любом случае, будет куда лучше, если он расскажет это сейчас. Просто должен быть кто-то ещё, знающий об этом. Хосоку необходимо чуть больше поддержки и ободряющих слов. Он знает: такого человека как Юнги больше не найти, но похожего и не хочется. Нужен Чимин с его ангельской улыбочкой и способностями помогать людям. — Да, Намджун говорил мне об этом, ты ведь... Особенный.       Чон сначала не понимает, о чём таком особенном в его жизни идёт речь, а затем прослеживает за взглядом Пака. И, о боже, лучше бы он этого не делал. Глаза начинают слезиться. Он аккуратно снимает капюшон и дотрагивает до своих прижатых к голове ушек. Хо неловко ведёт по их короткой, но мягкой шёрстке и закусывает губу.       Особенный.       Звучит просто отвратительно. Хосок терпеть не может особенных, которые самые-самые, ради которых на всё идут. Вокруг таких всегда полно людей. Так же ему не нравятся те особенные, которым в жизни не повезло, которых не любят, не ценят. Потому что к таким с побитыми жизнями всегда приходит тот, кто держит их в сердце, тот, кто позаботится. А Хосок ни первый, ни второй. Хосок как будто лишний. — И всё же, почему ты не пошёл в полицию? Я на слежках не специализируюсь.       Чимин сощуривается, с интересом глядя на смущённого Чона. Пытается что-то в нём разглядеть. Хосок не грустный, не весёлый. Он не переполнен злостью или ненавистью. Отчаяния в его взгляде немного, как и боли или счастья. Просто Хосок какой-то совсем уж поломаный. — Я же не сам сюда пришёл, господин Пак.       Чон в ответ не смотрит глаза в глаза, боится. А в воздухе витает какая-то недосказанность. Оно и понятно. Попробуйте подойти к первому встречному и рассказать самый страшный ваш секрет.       Чимин, кажется, понимает. Проблема есть, но не здесь. Она не в самом Хосоке. Его неотъемлемая часть, да. Но не в нём. Она за дверью, на улице, там где много людей и сам Чон. — Что говорят твои друзья?       Хосок слышит противный писк приборов в больницах, когда аппарат показывает, что у пациента нет пульса. И тогда все врачи и медсёстры сбегаются в палате и откачивают больного, но что-то не идёт. Возможно, потому что он уже мёртв. — Я больной.       Чимин почему-то вспоминает тех самых больных, которых везут в операционную на каталках. — Я ещё не поставил такого диагноза.       Наконец Пак ловит чужой взгляд и охает. У Хосока глаза, будто стеклянные. Они блестят, цвет очень тяжело разобрать. Они приковывают внимание к себе, и Чимин нервно сглатывает. Что-то ему сейчас в Хосоке не нравится, будто что-то должно произойти.       Чон поднимается с места, но Чимин успевает оказаться рядом с ним слишком быстро. Он аккуратно берёт его за руку, давая понять, что на его стороне, и ведёт к своему столу. — Ты же любишь чай? — Чёрный, с лимоном, — тихо отвечает Хосок.       Через минуту в кабинете уже витает запах чая, и это помогает Чону расслабиться, потому что у него дома так же. Чимин протягивает ему кружку с каким-то позолоченым узором и внимательно смотрит на то, как тонкие пальцы обхватывают её и подносят к розовым губам.       Они молчат минуты три. Чимин наблюдает за Чоном, а Хосок пялится в пол, ни разу не поднимая глаз. Чай очень вкусный, и у парня возникает желание прийти сюда ещё раз, если его, конечно, опять угостят. На самом деле, всё пока не так плохо. Пак не сказал, что верит ему, но он и не сказал, что у него шизофрения последней степени. Парень как-то уж слишком внимает каждому его слову и пялится откровенно. Но у Хосока иммунитет к такому, он привык. — И что же ты знаешь о своём преследователе?       На последнее слово Чимин делает акцент и смотрит (так кажется Хосоку), насмехаясь. — Ничего. — То есть, совсем-совсем?       И вот теперь Чон думает, что это точно конец. Ведь никто не видел этого зверя, даже сам он. Существует ли тот вообще на самом деле? Может у него жар, а это галлюцинации. А может это сон. И самый ужасный вариант — он действительно болен. И похоже серьёзно, настолько, что уже клиника. — Что это за зверь? — В ответ Чимин получает лишь слабое качание головой. — Но по запаху ты ведь узнать можешь? Это хотя бы парень?       О да, и ещё какой. Хосок сам неделю назад в этом убедился, пока его жёстко имели прямо на преподавательском столе. — Он студент, учится в одном университете со мной. — Старше или младше? — О господи, я не знаю. Вы совсем мне не помогаете.       Хосок замахивается и кидает кружку в стену, та осколками летит вниз. Он громко всхлипывает, чувствуя накатывающую истерику. В последнее время их становится слишком много. У него осталось всего лишь парочка не разбитых тарелок, рамок для фотографий и непорванных книг. В квартире у Чона бардак, впрочем как и в жизни.       На звон разбивающейся керамики и криков друга в кабинет заскакивает Юнги. Он обеспокоенно смотрит на Хосока и берёт его за дрожащую руку. — Мы не закончили, — говорит Чимин. — Вы не можете уйти. — Смотри-ка, можем.       Юнги переплетает свои пальцы с пальчиками Чона и ведёт его к выходу из этого здания, не обращая внимания на то, что до конца сеанса ещё двадцать минут. Мин обещал Хосоку, что будет не больно, но последнего почему-то трясёт от злости и обиды. — Прости меня, Хосок. Я знал, что из этого ничего хорошего не выйдет. Извини.       Мин просит прощения всю дорогу домой, до самой квартиры Хосока. Но он чувствует, как чужая тёплая ладошка сжимает его собственную, поэтому немного рад. Чон всего лишь обижен, главное, что не смертельно. — Юнги-я, а кто этот Чимин?       Юнги молчит минуты две, прежде чем что-то ответить. Нужно какое-нибудь одно, но точно описывающее слово. Описывающее все его чувства, эмоции, но не находит. — Что бы он там не сделал, Юнги, я считаю, что он придурок.       Парень оборачивается и видит, как Хосок недовольно надувает губы. Как-то совсем по-детски, но Юнги чертовски рад, потому что ничего подобного за последний месяц его друг не делал. Мин треплет его по волосам, помогая снять куртку. — И коротышка. — Точно, — соглашается Хосок. — Самодовольный гном.       А потом он заливается смехом, и Юнги кажется, что все вещи вокруг него расщипляются до атомов и взрываются. Вместе с его грёбанным бьющимся сердцем.