Surveillance

      Хосок совсем не хочет идти домой. Не только потому что это невыносимо с игрушкой в заднице, а потому что его там ждут и будут использовать в собственных целях. Чону бы молчать и не жаловаться, потому что о нём не забывают, ему тоже делают приятно, особенно, когда это так нужно, но насилие остаётся насилием. И он не может не сказать, что чувствует угрозу собственной жизни. Его не просто трахают, им дышат и не могут надышаться. Его хотят втереть в кожу, пустить по венам, заглотить целиком. Хосока хотят изолировать от этого мира, потому что он слишком жестокий и страшный, а сам Чон чересчур хрупкий и непорочный. Его ревнуют ко всему, но действуют нерешительно, не желая причинять боль парнишке. Хосок понимает, что ничем хорошим всё это не кончится ни для кого.       Оленёнок не может решиться: ему сбежать или послушно идти домой. Но под тяжёлым похотливым взглядом, который сопровождает его ещё с самого торгового центра, он сдаётся и выбирает второй вариант, не желая испытывать терпение зверя и свою удачу. У Чона всё равно нет шансов. Отымеют его в какой-нибудь подворотне или у него же в квартире на мягкой постели. Разница явно существенная.       Хосок скулит в очередной раз, когда игрушка при ходьбе упирается в простату, которая уже ноет от отсутствия должной стимуляции. Крышу сносит от того насколько всё это грязно и пошло. Кругом полно людей, которые смотрят, и этот факт возбуждает ещё больше. Боже, что если он кончит при всех? От таких мыслей у оленёнка дрожат ушки, и щёки розовеют.       В Чона на полной скорости врезаются, сбивая с ног, и тот, не удержавшись, летит на грубый асфальт. С губ срывается то ли полустон, то ли полукрик, когда вибратор вновь проходится по чувствительной точке. — Ох, изви... Хён?       Его тут же подхватывают под руки и помогают встать. Хосок скулит при каждом неосторожном движении, так и сейчас не сдерживает стона от боли вперемешку с удовольствием. — Прости, прости. Что-нибудь болит?       Хосок неосознанно кивает, потому что да, а потом с ужасом понимает, что только что сделал. Этот голос он знает, эти сильные руки тоже. Чон вскидывает голову и встречается с красивыми большими глазами, обромлёнными густыми ресницами. Белые кроличьи ушки на фоне смолённых волос смотрятся довольно красиво и эстетично.       Чон Чонгук — надоедливый донсен с первого курса, который ещё со своего поступления пытается сблизиться с Хосоком. Чон считает его очень милым, умным и талантливым мальчиком, но ему правда жаль кролика, потому что у того большие амбиции, недостижимые мечты и детство в заднице. Хосок с самого начала пытается мягко намекнуть ему, что между ними ничего быть не может, но младший довольно настырный и всё равно пытается ухаживать за ним. Последний раз они виделись пару месяцев назад, а потом Хосок исчез, скрываясь у себя в квартире, не выходя на связь. Чонгук долго пытался пообщаться с ним, но в итоге его послал Юнги куда подальше. — Хён, ты зачем больным на улицу вышел? У тебя жар.       Чонгук прикладывает ладошку ко лбу, убирая взмокшую челку Чона. Хосок тает сейчас абсолютно от любых прикосновений, поэтому вовремя прикусывает язык и даёт себе мысленную пощёчину, чтобы не прижаться в ответ к сильному телу. — Я в порядке.       Хосок вздрагивает от взгляда, который следит за ним. Он внезапно из пошлого превращается в жестокий. Чон чувствует чужую злость и ревность. Его не должны были задерживать, всё идёт не по плану, и это очень плохо. Хо нужно уйти сейчас же, иначе, он уверен, будет наказание. — Ты весь дрожишь и очень горячий. Давай я помогу тебе дойти до дома. — Ч-чонгук, нет, пожа-а-ах...       Хосок практически оседает в сильных руках младшего, но его вовремя ловят. Вибратор начал работать, стимулируя ноющую простату, и оленёнок просто с ума сходит. Боже, если Чонгук узнает, что здесь происходит, то Хо просто сгорит со стыда. Старший кусает губы и впивается ноготками в белоснежную кожу кролика, оставляя следы.       Чонгук даже не спрашивает, просто помогает Хосоку забраться к себе на спину и несёт его в неизвестную тому сторону. — Нет, нет, Чонгуки... Куда ты- — Раз уж так, то пойдёшь ко мне домой.       Чон обвивает ручками шею донсена и тихо стонет. Куда угодно, но не к этому мальчику в таком состоянии. — Хорошо, хорошо, давай ко мне. Только быстрее, пожалуйста...       Чонгук кивает и идёт по названному адресу, стараясь быть аккуратнее, потому что слышит, как оленёнок скулит при каждом резком движении. Чон хочет спросить, где пропадал его хён, почему не сказал, и что вообще происходит, но откладывает этот разговор до следующего раза, потому что сейчас он слишком волнуется о состоянии Чона.       Они доходят до нужной многоэтажки минут за десять. Хосок метался первое время, но теперь сидит спокойно, уткнувшись в чужую шею. Он даже голову не может поднять. Так чертовски стыдно от столь близкого контакта, когда любое прикосновение оставляет след, и страшно от чужого ревностного взгляда. За ними следят и ждут, что Чон всё решит, но Хосок лишь сдерживает стоны и сжимает в кулачках тёмную футболку младшего. Удивительно, что зверь до сих пор не набросился на кролика и не убил его. — Чонгук, дальше я сам, пожалуйста, отпусти меня.       Хосок тоже волнуется. Из-за него не должны страдать другие, особенно такие заботливые и хорошие как Чонгук. Что если его преследователь так разозлится, что убьёт младшего? Хосок не простит себе такого. Поэтому он отталкивает его как может, но Чонгук не понимает и продолжает лезть.       Парень не слушается и несёт Хо к его квартире. Дальше отправляет того в постель, а сам идёт на кухню. Хосок бы возмутился, почему тот ведёт себя так по-хозяйски, но лишь осторожно ложится поверх пухового одеяла. Слишком жарко, хочется снять с себя всю одежду, а ещё хочется чувствовать сильные руки на теле, шершавый язычок, и Чон слишком громко стонет. Не хватало ещё привыкнуть к чужим ласкам.       Хосок зажимает рот ладошкой и принюхивается. Собственный запах заполняет спальню быстро, буквально всё пропитывается им: одежда, простыни, занавеси, стены. Будто теперь все могут почувствовать его. Только не это, так не вовремя. Чон почти воет от такой несправедливости. До гона ещё несколько недель. Неужели на него так действуют все эти манипуляции? Только бы он не привык к чужим прикосновениям.       Чонгук заходит в комнату со стаканом воды и упаковкой таблеток. Он замирает, так и не доходя до Хосока, с ужасом наблюдающего за ним. Старший видит, как Чон сглатывает и, кажется, пытается не дышать. — Хосоки.       Оленёнок вздрагивает от того, как было произнесено его имя. Он знает эту хрипоту и кроткое рычание и знает, что следует после них. Хосок пытается скрыть дрожь и сдержать стоны, срывающиеся с губ так часто, что всё уже понятно.       Чонгук разум теряет от столь приятного запаха, хочется дышать им, но тогда он сорвётся. Его хёну не понравится, он будет плакать, это точно, такова его природа. А видеть слёзы этого оленёнка очень больно, особенно зная, что плачут из-за тебя.       Чонгук не хищник, он не способен съесть Хосока. Но он способен взять его прямо здесь, в его же квартире. — Выпей и раздевайся. — Что?..       Чонгук протягивает стакан Чону, но видя, что тот и брать его не собирается, подносит его к чужим губам и буквально выливает в Хосока воду. Оленёнок давится, но послушно глотает, хватаясь дрожащими руками за руки младшего. — Снимай кофту, — приказывает Чонгук.       Чон роняет первые слёзы от страха. — Нет, пожалуйста... — Ты сгоришь. Раздевайся скорее.       Хосок сглатывает и подцепляет тонкими пальцами ткань, медленно стягивая её, будто сил у него совсем не осталось. Чонгук помогает снять кофту и тянется к джинсам, растёгивая пуговицу. — Я сам, я сам, Ч-чонгуки. — Я же помогаю тебе, хён. Заткнись и позволь мне позаботиться о тебе.       Чонгук рычит от злости и растёгивает ширинку, снимая джинсы. Хосок жалобно стонет, когда кожу царапает грубая ткань. Он наконец может почувствовать насколько холодные руки у донсена. Или это он такой горячий? — Их тоже. — Чонгук взглядом указывает на боксеры, смущаясь и отоврачивая голову. — Выйди, пожалуйста.       Оленёнок задыхается от сильных рук на своём теле, работающей игрушки и того факта, что Чон ничего не знает. Он смущённо опускает голову, сводя коленки и сжимая в кулачках простыни. Чонгук пытается заглянуть в глаза, запомнить такого хёна. — У тебя нет партнёра?       Хосок замирает на пару секунд, потому что чуть не осознанно не кивает. Нет, нет, нет, он не мог привыкнуть. — Тогда прими таблеток, если совсем плохо будет. Я в соседней комнате.       Чонгук последний раз кидает взгляд на Хосока, на его красивые черты лица и измученный взгляд и уходит. Он хочет помочь, но только с разрешения хёна. Тот слишком ранимый и эмоциональный, чтобы не впасть в панику и не разреветься. Чонгук не хочет счастливых, весёлых и сладких мальчиков с хорошей жизнью. Чонгук хочет проблемного и слабого Хосока, чтобы делать его жизнь счастливее, радостнее и ярче. Чон готов зажигать звёзды на облачном небе Хосока, сажать в его душе самые красивые цветы и греть сердце даже в самую низкую температуру, когда собственных рук не чувствуешь. И сердце Чона раскалывается, когда старший в очередной раз пытается оттолкнуть его. Но у Чонгука много любви и терпения, у него на всех хватит.       Хосок благодарно смотрит на младшего и ждёт, пока тот не выйдет, закрыв за собой дверь. Чонгук хороший, добрый и переполнен заботой. Чонгук готов жить с такими несчастными как Хо, и тот тает от такого. Но парень понимает, что лишь сломает этому кролику жизнь, будет удерживать и тянуть на самое дно, откуда не выбраться. Такие как Хосок лишние, мешающие людям жить. От таких избавляются.       Оленёнок быстро меняет позу, ложась грудью на мягкую постель и выставляя задницу кверху. Он тянется ручкой к собственному возбуждению, осознавая, что можно не сдерживаться. Чонгук всё ещё в квартире, но он разрешил, потому что понимает как никто другой.       Хосок ведёт пальчиками по всей длине, сжимает у основания и плавно надрачивает. Это, конечно, сбивает дыхание, доставляет удовольствие, но совсем другие ощущения. Он привык к сильным рукам, красной ленточке и покусываниям. Привык к шершавому языку на шее, рычанию на ушко и острым зубам. Хосок привык к грубости и несдержанности. Зверь привязал его к себе. Чон Хосок зависим от его прикосновений.       Оленёнок роняет слёзы, потому что не может приблизиться к разрядке. Он закрывает глаза и впервые представляет, как его ласкают. И это даёт свои результаты. Стоны становятся протяжнее, движения резче и грубее, и Чон обильно изливается на простыни. Он дрожащей рукой тянется к сжимающемуся колечку и проталкивает внутрь пальчики. Всё ещё работающий вибратор с чмокающим звуком выскальзывает наружу, и Хосок разочарованно стонет от ощущения пустоты. Всю мокрую и скользкую от естественной смазки игрушку парень запускает под шкаф, надеясь, что Чонгук её не увидит.       Младший заходит в комнату, когда Хосок уже лежит укутавшимся в пуховое одеяло. Грязные простыни и одежду Чонгук закидывает в стирку и приносит хёну новый стакан воды, заставляя выпить таблетки. — Извини меня, ты не должен был...       У Хосока голос дрожит и такой виноватый, что Чонгуку паршиво становится. Он ведь помогает, без задней мысли, а Хо говорит так, будто теперь ему должен. — Всё нормально, хён. — Чонгук запускает пальцы в его крашеные волосы, перебирая их, как любит Хосок. — Ты как себя чувствуешь?       Хосок не успевает ответить, его прерывает телефонный звонок. Чонгук первым берёт смартфон старшего и сбрасывает вызов. — Что ты сделал? А если- — Постарайся заснуть, хён. Ты не в том состоянии.       Звонок вновь повторяется, и Хосок намерен ответить, но Чон отключает его телефон. — Чонгук, а если что-то важное? — Я уверен, что тот, кто тебе звонит, хочет просто поболтать. Сейчас самым важным для тебя должен быть ты сам. Переживать гон без партнёра очень тяжело, отдохни немного. Я буду рядом, ладно?       Хосок волнуется больше обычного, на душе совсем не спокойно, но Чонгук со своим «я буду рядом» и нежными прикосновениями помогает провалиться в сон надолго. Настолько, что оказывается уже слишком поздно.