Surveillance

      Хосок сидит на кровати, не двигаясь уже более двух часов. Он выплакал всю боль, и теперь осталась лишь сильная обида. А вот на кого именно — неизвестно. Чон думает, что виноват полностью только он. Ему следовало резать вены, а не прятаться. Но с другой стороны его друзья и Чонгук обещали взять всю ответственность на себя. Кажется, им не нужно было кричать об этом и кормить Хосока пустыми надеждами. А теперь он сидит в чужом доме на цепи.       Оленёнок не спал всю ночь, но всё ещё чувствует себя бодрым, наверное, из-за нервов. Паника ещё сдавливает лёгкие, и дышать приходится через рот, чтобы не потерять сознание. Хосок не притронулся к завтраку, который приготовил ему Тэхён. Видно, что он не профессионал, но всё так аккуратно разложено на тарелочке, что у Чона сердце первые минуты будто вообще не бьётся. За ним что, ухаживают?       Хосок вздрагивает от хлопнувшей двери и сильнее прижимает ноги к груди, горбясь, пытаясь стать самым маленьким, чтобы затеряться в этом мире. — Прости, я был занят. Учёба, учёба и ещё раз учёба. Мой отец хочет, чтобы из меня хоть что-то вышло. А вышло пока что всё, чему следовало бы остаться.       Разум, доброта, понятие личного пространства. Определённо, Тэхён что-то потерял, если не всё сразу.       Ким замирает на пару секунд с подносом в руках, смотря на другой, что так и остался не тронутым. Он поджимает губы и шумно выдыхает, качая головой. Тигр садится рядом с Хосоком, который тут же отодвигается дальше, неотрывно смотря на парня со страхом в глазах. — Я не морю тебя голодом.       Чон шумно сглатывает, чувствуя запах еды, когда Тэхён протягивает ему глубокую тарелку, наверное, с бульоном. — Ты очень худой. Поешь, пожалуйста. — Ким улыбается мягко, смотря прямо в глаза.       Хосок молчит ненарочно, лишь потому что боится сказать что-нибудь не то. Руку он так и не протягивает из принципов. Он не голодный. Он не станет есть то, что ему приготовил тот, кто похитил его.       Тэхён ждёт. Ждёт достаточное количество времени, чтобы оленёнок передумал и переборол свою чёртову гордость, которая здесь совсем не к месту. А потом он ставит тарелку на прикроватную тумбу, обхватывает личико парня пальцами и давит на челюсть, принуждая открыть рот. Хосок цепляется за чужую руку, пытаясь отодвинуться, но в итоге послушно глотает то, что в него буквально выливают. Он давится, кашляет, но глотает и вторую ложку, третью, четвёртую. — Неужели так трудно сделать это самому, или тебе нравится, когда над тобой доминируют? — Тэхён забирается на постель, седлая ноги Хосока и продолжает кормить в такой позе, заставляя его вжаться в стенку.       Чон замечает, как сердится тигр. Он смотрит на его сведенные брови, на единственную морщинку, прорезающую лоб, опущенные уголки губ и думает, что его ничего не портит. Тэхён родился быть красивым всегда и везде. Несмотря на то, что именно омрачняет его лицо, оно всё равно выглядит пропорциональным, безумно аккуратным, будто ручная работа самого лучшего мастера. Наверное, если бы Тэхён и был чьей-то работой, то наверняка стоил бы сумасшедшие деньги, потому что он — гордость своего мастера. — Вот и всё. Вкусно?       Настроение Кима меняется за считанные секунды. Хосок неловко кивает, стараясь не смотреть в глаза, но всё равно видит лучезарную улыбку. Он буквально слепнет от неё. Ну как этот прекрасный парень может делать с ним такое? Неужели красота стоит таких жертв? Разума?       Тэхён запускает пальцы в мягкие волосы Хосока, нежно перебирая их, массируя затылок так, что Чона клонет в сон от таких ласк. Ему мягко улыбаются, прикрыв глаза, и трутся носом о нос. Хосок обхватывает сильные руки, сжимая их пальчиками. Не должно быть всё так. Что этот парень вытворяет? — Пусти меня... Пожалуйста, пусти меня... — шепчет Хосок, чувствуя горячее ровное дыхание на своей шее. Он мелко дрожит от невесомых поцелуев и роняет голову Киму на плечо от таких ловких манипуляций. — Поспи немного, — говорят ему на ушко таким томным голосом, что оленёнок, не в силах возразить, чувственно стонет.       Тэхён помогает Чону опуститься на мягкую подушку и сам ложится рядом, укрывая их одеялом. Хосок отодвигается дальше, но ладонь перехватывает его поперёк рёбер и прижимает к широкой груди. Ощущение рук хищника на себе с ума сводит, и сердце заходится в бешенном ритме от страха. Его ведь не услышат здесь, искать помощи не в ком. — Н-не надо... я совсем... не надо- — Ты просидел всю ночь, заткнись и отдохни уже, — рычат в затылок, и Хосок правда замолкает. Под тихое сопение Тэхёна, под его тепло больших рук, гуляющих по торсу, он проваливается не в кошмар, а нормальный, даже приятный сон.       Пробуждение же становится одним из наилучших, которые у него когда-либо были. Объятия — то, чего ему так чертовски не хватало. Юнги не держал его в руках с таким явным подтекстом, а Чонгук старался не спешить, чтобы не смущать хёна. Тэхён обнимает его как что-то своё, чересчур личное, которое унесёт с собой в могилу. Хосок чувствует всю нежность и силу, исходящие от парня, и боится пошевельнуться, чтобы не спугнуть такой момент. В этом спокойствие в тихом вечере он нуждался всю жизнь и поверить не может, что сейчас оно реально с хищником, который собственически прижимает к себе. — Ты голодный? — Хосок вздрагивает в чужих объятиях от тихого голоса, который разрезает темноту, оставляя кровоточащие раны на теле. — Я поел, — голос трескается, и Чон заметно нервничает, проглатывая последний слог. В горле пересохло ото сна, и ужасно хочется пить. — Лишь потому что я заставил тебя.       Тэхён жмётся к затылку (хочется сказать «непозволительно близко», но Хосок ведь даже не сопротивляется), вдыхая лесной запах, стараясь выжечь его в своих лёгких. Ким, вечно живший за городом, близко к природе, где только свежий и чистый воздух, вдруг не может надышаться рваными молодыми листьями и кислыми ягодами. Лес не за окном, такой свободный и прекрасный, а в его руках.       Тигр приподнимается, дотягивается до тумбы и подаёт Хосоку стакан с водой. С улыбкой подмечает, что тот принимает его без страха и выпивает залпом, так жадно, что вода течёт по подбородку, шее, заливается за рубашку. Тэхён припадает к кадыку, горячим шершавым языком слизывает мокрые дорожки. Хосок, удерживаемый руками на лопатках и загривке, перестаёт дышать, потому что воздух становится таким тяжёлым, накаляется до тысячи градусов и выжигает всё нутро. Чон тает под натиском сильного тела и со звоном роняет стакан, разбивающийся о пол, как его желание противиться ласкам Тэхёна. — Ты... домогаешься меня?.. — шёпотом спрашивает оленёнок, когда последние лучи солнца мажут по холодному полу комнаты, а Ким отрывается от вылизанной шеи. — Ты любишь читать?       Хосок, кажется, теряет что-то. В темноте, в мутных глазах парня, в девять часов вечера, далеко от города и близко к краю земли. Он теряет что-то важное в похолодевшем воздухе, в белых простынях, когда с неба срываются большие редкие капли. Оно исчезает в последнем вздохе, запечатляющим яркие воспоминания, в последнем ясном взгляде больших от страха глаз. Что-то, что очень страшно потерять, без чего жизнь становится мучительно красочной и неправдободобной. Возможно, оно вовсе не исчезает, а забирается Ким Тэхёном на вечное хранение. Разум, которого критически не хватало как воздуха утопающему, Хосок видит последний раз в руках зверя, смотрящего на него со всей нежностью и безумием во вселенной.

***

      Чон читает уже половину второго часа и надеется, что Тэхёна это усыпит. Он сидит между его ног, пока Ким прижимается к нему со спины, положив подбородок на острое плечо. Чужие ладони покоятся на впалом животе, мнут мягкие бока и оглаживают хорошо прощупывающиеся рёбра. Хосок старается сосредоточиться на книге, читать с подходящей интонацией, передавая все чувства, но не может разобраться даже в своих. — Я планирую откормить тебя. — Тэхён ведёт носом по тонкой шее, завороженно и печально смотря на острый кадык и аккуратный подбородок.       Хосок сглатывает и неловко пожимает плечами, смахивая с себя горячее дыхание и глубоко врезающиеся слова. За день не привыкнешь к такому близкому контакту и сверхзаботе, отсутствующих несколько месяцев. Юнги так не относится к нему. Юнги как старший брат. Все его действия из чистой дружеской любви. Чонгук же любит, но с учётом чужой жизни. Кролик в беспокойстве о мыслях и чувствах своего хёна, совсем забывает зачем он здесь. — Сколько тебе лет? — спрашивает Хосок между чтением так тихо и быстро, что оно будто сливается с текстом.       Проходит несколько минут, пару страниц и тысячи капель, разбивающихся об окно. Чон заметно смущается, жалеет, что вообще задал этот вопрос. Будто в расчёт не берут ни его слова, ни самого Хосока. — Двадцать один, хён, — голос, ядовито-сладкий, проникает в самый мозг и разъедает его медленно, болюче.       Тэхён целует обрезанное ушко со всей имеющейся нежностью, что оленёнок чувствует дрожь чужих губ. Поверить не может, но и возразить, оттолкнуть — тоже. Нет, нет, нет.       Хочется больше ласки больше нежности тепла заботы — Отпусти меня. Пожалуйста, отпусти меня... — Страницы книги быстро намокают от слёз, буквы начинают плыть. — Всё сделаю... Отпусти меня, и я сделаю всё, что ты захочешь.       Тэхён смотрит на сжавшегося паренька в своих руках и слабо качает головой, хоть тот и не увидит, не услышит. Ким лишь на целом мире сосредоточен, который сейчас к нему так близко, что дотронуться можно, почувствовав всю красоту и свободу. Хосок весь такой хрупкий, единственный и несчастный, только его. Делить с кем-то? Смешно просто. Да что другие смогут дать Чону? — Нет. — Ответ выходит таким грубым и резким, что Хосока это неимоверно ранит. Полосует прямо по сердцу, не на поражение. Слёзы настолько горячие, что щёки горят, а страницы будто прожигает. Они тлеют медленно, в полной темноте и коконе тишины, который сжимается с каждым вздохом всё сильнее.       Тэхён ведёт ладонями по острым содрогающимся плечам и разворачивает личико оленёнка к себе, заглядывая в покрасневшие глаза, обрамлённые длинными чёрными ресницами, мокрыми от слёз. Он успевает сократить расстояние между ними прежде, чем Хосок отвернётся. Ким своими прикосновениями убивает, поэтому, когда Чон ощущает его потрескавшиеся губы на своих, чувствует себя мёртвым. Похолодевшими от страха перед неизвестностью пальчиками парень упирается в грудь зверя, просто чтобы напомнить себе, что это всё реальность. — Но ты и есть моё всё.       Хосок не помнит, когда точно начал сходить с ума, но почему-то уверен, что это всё не потому, что зверь пытается выжить его с этого света. Возможно, просто миры, придуманные им самим и настоящий, перемешиваются, сливаются воедино и образуют совершенно другую вселенную, в которой только он, его собственные мысли и Ким Тэхён, любимый мучитель и самая страшная мечта.