Surveillance

      Хосок чувствует его запах на себе везде, где только можно. Его будто искупали в ванне душистой липы. Но теперь она из приятного аромата превратилась в липнущую к телу кислоту, проедающую насквозь. Лёгкие переполнены приторным запахом, настолько сладким, что Чону кажется, будто весь он сделан из самой настоящей вязкой карамели и горячего мёда. В голове раздувается сладкая вата, не позволяя ясно мыслить, а внизу живота горят сливки, окутывая теплом.       Кажется, пора прекратить дышать.       Хосок старается изо всех сил, но будто сами его глаза вдыхают застывший аромат тающего горького шоколада. Именно такой Тэхён на вкус. Горький, щиплет язычок, но всё же шоколад, чтобы вредничать и вести носом. Наверное, поэтому оленёнок лишь пинается, размахивает ручками и позволяет прижать себя к белым простыням, что так красиво сочетаются с его молочной кожей. — Смотри на меня, — произносит Тэхён таким ровным и острым голосом, что он режет барабанные перепонки ножом. Ким ведь издевается: ловит мечущегося Хосока под собой, показательно облизывается, запугивая, и устраивается между разведённых ножек удобнее. Ведь в нём ни стыда, ни совести, зато куча извращённых мыслей и желания завладеть дрожащим телом.       Хосок всхлипывает достаточно громко, что неимоверно нравится тигру, и тот сразу же расплывается в широкой квадратной улыбке, обнажая острые клыки. Чон всё ещё старается не дышать, но нуждается в кислороде с первым резким толчком. Из груди вырывается то ли стон, то ли хрип вперемешку со слезами. Хосок запрокидывает голову назад, выставляя тонкую шейку на показ, и прикрывает глаза, надеясь, что просто потеряет сознание. — Я сказал, смотри на меня. Смотри на меня, потому что ты можешь. — Тэхён злится и в качестве наказания ускоряет темп.       А ведь он прав. Теперь нет той красной ленточки, что разделяла их. Теперь Хосок может видеть всё: вздымающуюся голую грудь, прилипшую челку к мокрому лбу, хищный взгляд, который буквально пожирает его. Чон просто с ума сходит от пробегающего языка по нижней губе. И им он вылизывал его. Что-то щелкает в голове, и хочется чтобы на репите эта картина стояла перед глазами.       Тэхён рычит тихо и толкается с каждым разом глубже, позволяя Хосоку стонать в голос. Они здесь одни, далеко за городом, и вот уж точно их никто не услышит и не помешает. Только от того, что можно быть настолько громким, у парня сбивается дыхание. Чон ведь ну совсем не такой, только тихий тонкий голос, только робость и боязнь близости, а не протяжные оглушающие стоны и развратная гибкость тела.       Ким подхватывает оленёнка под бедра и сажает на себя, ловя рваный вздох и слёзы. Он обхватывает его личико ладоням и тянется к самому носу, мягко целуя. — Больно? — с этим же вопросом он помогает Хосоку опуститься на член полностью. — Давай-ка сам.       Чон задыхается от смущения и цепляется пальчиками за широкие плечи, пытаясь не утонуть в этом безумии. Тэхён такой горячий, что больно прикасаться, но он льнет всем телом, обхватывая его шею ручками. В этом столько вины Хосока, что он самостоятельно никогда не всплывёт на поверхность. — Ну же, — рычат на ушко, посасывая рану, и впиваются острыми ногтями в кожу, оставляя на ней красные следы, расцветающие на глазах в шрамы.       Звонкий шлепок по заднице отбивает какое-либо желание сопротивляться. Дурманящий голову запах заставляет зажмуриться и начать медленно двигаться самому. Несдержанные стоны не заставляют себя долго ждать, вырываются из груди всё чаще, опьяняя больше. — Смотри мне в глаза. — Очередной шлепок и сорвавшийся с губ вскрик заполняют комнату, рекошетя от стен. Кажется, что они и есть самые пошлые в этой ситуации, а не смущённый Хосок верхом на Тэхёне.       Ким злится медлительности парня, его неуверенным движениям, и самостоятельно толкается в Чона. У оленёнка коленки дрожат, и он уже держаться на них нормально не может, теснее прижимаясь к горячему телу. Чтобы прямо в него, под кожу, где бьётся сердце, чтобы с тёплыми большими ладонями по всему телу и мокрому языку.       Цепь на ножке звенит громко, прорезая стоны, проникая в самое сознание Хосока как напоминание о том, что он здесь пленник и не более. С ним хорошо трахаться, обниматься и целоваться. А если нет, то из него выйдет довольно вкусный ужин.       Хосок замирает, чувствуя чужое напряжение. Он не может сказать, что читает мысли, но точно уверен, что сейчас произойдёт. Громкий рык, глубокий резкий толчок и зубы на плече, прошивающие нежную кожу. Ким слизывает кровь, впивается глубже. Чон болезненно стонет, плачет и несвязно просит остановиться, пока клыки входят легко, похоже к мясу. Оленёнок очень надеется, что ничего ему не вырвут, что это просто перевозбуждение. Вместе с тем Тэхён изливается в парня, замирая на пару мгновений, а Хо следом, теряя какой-либо контроль над собой.       Ким встречается с жалобным взглядом Хосока, который так и не закрыл глаза, и распадается до атомов, теряясь во всей вселенной. Он с ужасом отрывается от кровоточащего плечика, пока на него смотрят со слезами. Что-то рушится внутри, под рёбрами, возможно вместе с ними. Острые кости врезаются в кожу и норовят вылезти наружу. Громкий всхлип вперемешку со скулежом возвращают в реальность с такой скоростью, что Тэхён не сразу соображает, что происходит, нервно оглядывая Хосока. После одним движением руки освобождает от цепи и несёт в ванну.       Дрожащими руками зверь обрабатывает рану, перевязывает её и пускает тёплой воды. Он помогает разморенному Хосоку залезть в ванну, а сам садится рядом на холодный кафель, предварительно одевшись. Чон клянётся, что где-то уже видел такую картину, но не может вспомнить с кем. Тэхён переплетает их пальцы и мягко целует в губы, сминая аккуратно, параллельно вытирая мокрые щеки от слёз. — Извини меня, прости... — Грохот в коридоре привлекает всё внимание к себе, и Ким вскакивает с пола. — Прости меня...       Тэхён кидает последний взгляд на Хосока и, убедившись, что тот слишком устал, чтобы двигаться в общем, выходит из ванной комнаты, тихо прикрывая дверь. Он же только что чуть не съел его. Ким запускает пальцы в волосы и нервно ерошит их, обдумывая всё, что сейчас сделал. А если бы не остановился?       На кухне его встречает брат, нагло хозяйничая в холодильнике. Он достаёт банановое молоко, делает пару глотков и только потом замечает Тэхёна. — Чем ты вообще питаешься? Там пусто. — Джин ставит бутылку обратно в холодильник. — Оу, я смотрю ты уже завтракаешь.       У Сокджина улыбка на самом деле совсем не добрая, а какая-то мерзкая из-за постоянных насмешек. Клыки у него острые, и как же часто он выставляет их на всеобщее обозрение. Это тэхёнов брат, но даже так немного пугает.       Младший смотрит в зеркальную поверхность навесного шкафчика и шумно сглатывает, замечая засохшую кровь на губах. Нервным движениями рук умывается под усмешки Джина, воздерживаясь от того, чтобы слизать её. — Ты же не собираешься оставлять его в живых? — Хосоки я не трону. — Тогда чья это кровь? — Сокджин откровенно смеётся.       Он прав, и Тэхён сорвётся когда-нибудь. Просто однажды он съест Чона ночью, пока тот спит, или же случайно в порыве сильной ненормальной любви. Ким грезит об этом, и нет, ему никак нельзя делать этого. Хосок ведь единственный такой, зашуганный и обделённый. Кругом полным полно таких же оленей, ещё более прекрасных кроликов или красивых волков. Но у Хосока как-то всё поломано, и Тэхён чувствует себя его родственной душой. Каждому из них нужен кто-то, кто смог бы вывести их из тёмного потока всех мыслей, но они решили тонуть вместе, отталкивая остальных. — В любом случае, я здесь не за этим. Его ищут, и я взял это дело.       Можно заметить, как этот разговор тут же надоедает Джину. Он направляется к выходу, поправляя галстук, застёгивая пиджак. — Уведи их. — кричит Тэхён вслед, догоняя. — Мне хватило того психиатра. Ты вообще нормальный? Можешь быть хоть немного осторожнее? Из-за тебя вечные проблемы. — Джин хватает кейс и обувается, когда ловит чужой взгляд. Тэхён на месте устоять не может, рвётся куда-то в дом, но и разговор ещё не закончен. Старший шумно вздыхает: — Вали уже к своему Хосоки, я придумаю что-нибудь.       Тэхён благодарит и быстро провожает Сокджина. Вместе с громким хлопком двери внутри что-то рушится, в районе грудной клетки. Предположительно сердце.

***

      Юнги говорит, что всё хорошо. Юнги часто говорит, что Хосока найдут. Обязательно, куда он денется. Он ведь любит их и не бросит. Хосок ведь слишком открытый со своей замкнутостью, привязывается легко и отпускает тяжело.       Чонгук практически верит.       Первые два дня он весь закипает, срывается на всех, много кричит и вообще усмирить его может только Юнги. Любая мелочь выводит из себя, каждая вещь его любимого хёна полосует по сердцу, каждое напоминание о нём сжимает лёгкие колючей проволокой. Кажется, он чувствует собственные органы, лезущие наружу от нестерпимой боли. Он ловит убегающее сердце и засовывает обратно, потому что Хосок жив, ему есть кого любить. Оно ещё пригодится для того, чтобы одарить Хосока всей имеющейся любовью и заботой, когда найдёт его.       Чонгук всё ещё практически верит, и довольно тяжело не соглашаться с самим собой. Он ведь не чокнутый. Ага. Его хён расстроился, услышав от Чонгука мерзкое «один из этих», потому что сам себя таковым считает. Какой он глупый, глупый, глупый. Хёну поддержка была нужна, а не бесполезные попытки развеселить его. Чон должен найти парня, хотя бы чтобы извиниться.       Джин со своей сияющей, белоснежной улыбочкой помогает как-то слишком подозрительно. Каждое его слово пропитанно такой ложью и притворством, что Чонгука тошнит, но только не Юнги. Мин утверждает, что им помогают, и Чону жалко пса, потому что у того слёзы ночью, которые поспешно смахивают, и внезапная рассеянность. Намджуна рядом нет, никто его не обнимет так, чтобы без слов стало ясно, что всё хорошо будет.       Юнги однажды выходит на кухню ночью в одеяле и застаёт там курящего Чонгука. Вот так неожиданно и пугающе, потому что Чонгук — мальчик хороший, у него ни сигарет, ни дешёвого алкоголя, и пахнет от него только мятой.       Чон тушуется, взглядом по стенам бегает, ища в них помощь. — Х-хён, я это.... — Юнги выхватывает сигарету раньше, чем тот успеет придумать какое-то совсем нелепое объяснение, и делает затяжку, выдыхая в холодный ночной воздух. — Хён? — Его найдут, — севшим голосом отвечает Мин, заходясь кашлем. — Я знаю. — Мало просто знать. — Ещё пару затяжек, пока на него пристально смотрят, и Юн возвращает дотлевающую сигарету младшему, вкладывая её в руку. — Потому что я верю.       А потом Юнги какой-то более собранный, серьёзный и выглядит так, будто готов взять всю вину на себя. Чонгук его после той ночи не узнаёт, теряет где-то в их общей проблеме и найти не может.       Сокджин хватает за руку, пока они оба блуждают в лабиринте и спрашивает, не было ли у них ссор и насилия. Хочется ударить и сказать, что никогда в жизни, что Хосок — самое дорогое, кого он только в жизни встречал. — Нет, — отвечает Чонгук и удерживает Юнги от желания сказать что-то грубое, возможно непристойное, что могло бы разозлить тигра и сыграть злую шутку с ними. Сокджин не выглядит безобидным, даже когда улыбается, особенно когда улыбается. — Предположительно, что он сбежал.       Чонгук сжимает плечо Юнги, потому что чувствует, как тот дёргается. И он думал, что Джин выглядит так, будто ему можно доверять. Что ж, может быть оно и так, но не в их случае. — Нет, Хосоки-хён бы никогда... — Вы говорите, что он пропал, когда собирался ехать к вам. Он с вещами и деньгами уже, возможно, далеко за городом. Мне очень жаль, мы продолжим поиски, но мало что обещаем.       Юнги вырывается из цепкой хватки, но Чонгук успевает перехватить его руку прежде, чем он занесёт её для удара. Мин что-то говорит о Джине, и кролик уверен, что это что-то нецензурное, но в голове сейчас лишь тишина на задворках сознания и Хосок, всё ещё живой, который никуда не сбегал, который ждёт помощи своего Чонгука. Младший силой ведёт Юнги к себе домой и предлагает выпить, на что быстро соглашаются.       Юнги говорит что-то о Чимине, о его делах на своих пациентов. Все бумаги должны были остаться и перейти в руки другому психиатру. Юнги говорит это невзначай, напоминая, что Хосок тоже к нему ходил, да и вообще у Чимина много странных было. Он заплетающимся языком, на грани того, чтобы заснуть под действием алкоголя, говорит, что столкнулся с одним из чиминовых пациентов, и впервые на него посмотрели так холодно, что аж до мурашек, зато с виду вполне приличный и даже милый парень. Юнги говорит, помешательство. Парень с помешательством. Юнги даже отшучивается, как повезло тому, на ком помешан этот психопат.       Чонгук не смеётся, потому что верит.