Сожаление

Её девочка. Её маленькая девочка. Ещё несколько недель назад она ворочалась внутри Лизы, и, приложив руку к животу, можно было почувствовать, как бьётся её сердце. Толчки её маленьких ножек будили Лизу по ночам. И она напевала ей и гладила её сквозь собственную плоть, пока её девочка не успокаивалась и засыпала под её ладонью, убаюканная теплом и нежностью прикосновений. И, когда после Лиза лежала с раскрытыми глазами, пытаясь заманить сон под уставшие веки, она лениво ворочалась в её животе и устраивалась поудобнее. После рождения Миниса всегда сосала свою ручку во сне — Лиза думала, что в той же позе она спала и до того, как покинуть её тело: засунув большой пальчик в рот и свернувшись, подобно котёнку. Лиза готова была часами сидеть возле её колыбельки, наблюдая, как она ворочается, и прислушиваясь к её дыханию. И в такие моменты казалось, что сердечко Минисы, всё ещё билось внутри неё, словно бы она всё ещё оставалась в ней, под её ладонью. Её маленькая девочка. Теперь впервые, когда Мини смотрела на неё широко распахнутыми серыми глазками, Лиза чувствовала себя пустой. Минисы не было внутри неё: Мини не шевелилась, пиная её ножками внутри живота, Мини не прорывалась наружу и не буянила, задевая её кулачками. И тихое сердцебиение Лиза больше не могла почувствовать в своей ладони. Её девочка смотрела на неё пустыми глазками, и её дыхания не было слышно. Лиза не плакала, когда Джон обнимал её плечи и укачивал, словно ребёнка. Он что-то шептал ей на ухо, касаясь губами волос, но она не отвечала на его слова — даже вовсе не слышала их. Она не могла даже пошевелиться, вдруг оглушённая тишиной. Дыхание её малышки не было слышно — ещё пару минут она кричала, плакала, ворочалась, разевала ротик, пытаясь поймать воздух, била ручками по простынкам. И Лиза плакала вместе с ней, обнимала её, держала её головку на своих руках, помогала мейстеру поить её лекарством. И сердечко Мини болезненно колотилось внутри неё. Сейчас оно замолчало. Её малышка молчала, успокоившись и перестав плакать, только дорожки слёз ещё остывали на щеках. Личико разгладилось, затих жалобный крик и горловые хрипы. Она будто заснула с закрытыми глазами. Но Лиза знала, что это не так — что-то оборвалось внутри неё самой. И там, где прежде она чувствовала свою девочку, была пустота. Всё затихло. И не имели значения ни объятия Джона, ни слова старого мейстера, беспрестанно трясущего головой, ни мозолистые руки септы, забирающей её малышку из колыбельки. Лиза плохо понимала, что происходит: чьи-то ладони обхватили её пальцы, чей-то голос шептал что-то в волосы, чьи-то пальцы нежно гладили её по спине, кто-то вёл её куда-то по коридору — прочь от детской. Она не сопротивлялась и покорно шла ведомая чужими руками, но ничего не различающая на своём пути. Её взгляд был ясен, в глазах не было слёз. Они вмиг высохли, стоило Мини затихнуть и перестать хрипеть, пытаясь ухватить ртом воздух. Лиза не могла понять, что происходило. Дверь хлопнула. Она сама оказалась сидящей на кровати. Ладонь коснулась гладкого покрывала. Чьи-то тёплые пальцы сжали её руки. И она увидела взволнованные покрасневшие глаза перед собой, пытающиеся поймать её взгляд — Джон. Он сидел перед ней на коленях и смотрел снизу вверх. — Лиза, — это было её имя и первое слово, что она разобрала из его непрестанного шёпота. Она попыталась понять, как прозвучало её имя — непривычно. И глаза Джона были не замутнённые заботами и думами, которых она не могла понять — нет, потемневшими, пугающими, словно бушующее море. Прежде его взгляд таким не бывал — она не видела. — Лиза, — её имя словно бы ударилось об пол, но голос Джона не звучал жёстко, скорее бесконечно устало. Лиза с трудом различила его сквозь оглушающую боль тишины. — Посмотри на меня. Она смотрела. Видела, как напряжён был каждый мускул его лица — ей бы поднять руку и коснуться его скул большим пальцем, провести линию до подбородка, очертить губы, заставить расслабиться под своими ладонями. Но она только смотрела на его лицо, бесконечно усталое, напряжённое, озабоченное, взволнованное… и полное боли. Болью полнился его взгляд — болью и волнением, а не прежней извечной усталостью, никогда не покидавшей его глаза.  — Ты должна быть сильной. Лиза склонила голову набок. Теперь она отчётливо видела переживания, отражавшиеся на его лице, в каждой чёрточке, в каждом движении губ, в каждой ноте голоса. Наверное, она тоже должна была чувствовать нечто схожее, её тоже должна была пожирать скорбь, а боль сжать в тиски. Но она прислушалась к своему телу и не почувствовала ничего. У Мини были глаза Джона. И когда она не могла сделать новый вздох, она обращала к Лизе свои беспомощные, полные слёз, страха и ужасающей боли глаза, и искала поддержки. Лиза только шептала ей: «Дыши, дыши, моя девочка». Мини плакала и сжимала кулачки. Лиза плакала вместе с ней. Джон глядел на неё глазами Мини и тоже ждал чего-то. Но Лиза не могла понять — чего. И была не в силах ему помочь, как не помочь и ей.  — Я буду сильной, — пообещала она и ощупью нашла его руки, лежащие у неё на колени. Ей показалось, что он ждёт от неё улыбки, но у неё едва ли на неё хватило сил. Она сжала его пальцы. — Буду сильной. Джон обнял её, поцеловал в макушку. И её голова оказалась у него на плече. А её руки, которые он выпустил из своих ладоней, беспомощно упали вниз. Лиза прижалась щекой к ткани его дублета — у самой шеи Джон пах мятой и лечебными снадобьями, которыми мейстер поил Мини. Лиза неосознанно потянулась ладонью к своему животу, почувствовав этот запах — Мини пахла так последние несколько дней. И Лизе нестерпимо захотелось до неё дотронуться. Но её живот был плоский. Мини не было.