Челлендж "Winter In Love" (сборник текстов)

Накануне Дня Влюблённых почти весь музей напоминал кружок «Умелые руки». Сакаджавея плела из бисера индейский оберег с искусно вплетённым в него сердечком. Тедди сперва торчал в библиотеке, а потом что-то увлечённо строгал из дерева походным ножом. А Джедидайя уходил в дебри своей диорамы — и, судя по характерным звукам, упражнялся с лассо. Ларри убедился, что пока ничего опасного в этих упражнениях нет, и подивился, что Джед не присоединился к подарочной истерии. Хотя — Джед и подарки? Не смешите. А вот Октавиус пришёл и попросил один бумажный стикер. — Лучше красный, — уточнил он, отводя глаза. Непонятное смущение настораживало, и через пару часов Ларри наведался в римскую диораму. Октавиус пыхтел там на задворках, время от времени отрывая от листа перо и почёсывая им в затылке. — Что тут происходит? — поинтересовался Ларри. — Можно посмотреть? — Я пишу величальную оду, — сказал Октавиус. — В честь богини праздника Юноны. Посмотри, если хочешь. И ехидно усмехнулся. Мол, попробуй прочти! Но Ларри взял стикер в руки и усмехнулся тоже: — В честь богини Юноны, говоришь? А мне показалось — в честь Джедидайи Смита. Лицо Октавиуса сделалось в цвет его плаща: — Ты знаешь латынь? — Нет, — честно ответил Ларри. — Но имя «Джедидайя» латинскими буквами опознать могу вполне, даже так мелко написанное. Особенно если оно в тексте повторено минимум трижды! Он отдал стикер Октавиусу, прошептал «Я умею хранить тайны» и удалился. Ему надо было зайти в интернет-магазин, пока Акменра наконец вылез из сети и освободил ноутбук. Вопрос, правда, за каким Анубисом фараон ушёл один в египетский зал, попросил его не беспокоить, да еще и охрану выставил! Но Ларри грешным делом подумал, что оно в общем-то неважно: потому что именно сейчас это ему на руку. *** Празднование Дня Влюбленных было шумным: подарки дарили при всех. Октавиус пытался было сказать, что это не по правилам, но развеселившиеся экспонаты плевать хотели на правила. Всем было интересно, кто кому что приготовил. Когда Сакаджавея надела на запястье Рузвельта бисерный оберег, а президент преподнёс ей собственноручно выструганную фигурку индейской богини любви, Джед под общее улюлюканье утащил Октавиуса к себе в диораму. — Терпеть не могу подарков, — бормотал Джед по дороге. — И голова у меня от этих воплей болит. Кстати, ты видел физиономию нашего фараона? Новенький доллар ярче не сияет. Я так и не понял, что за хреновину Гигантор ему подарил, но… — Телефон, — сказал Октавиус. — Это такая штука, чтобы звонить. Если на работу будет опаздывать. — Чума, — Джед непочтительно фыркнул. — А сам Гигантор теперь носится с какой-то открыткой! Как с писаной торбой! Там какая-то птица с кривым клювом и еще куча иероглифов, которые оба отказались при всех читать. Я могу себе представить, какую пошлятину там… — Кстати, — перебил Октавиус и остановился. — Я ведь тоже… написал. Но теперь даже не знаю: ты же не любишь подарков? — Кто тебе сказал такую ерунду?.. — у Джеда даже глаза заблестели. — Дай! — На, — Октавиус вытащил из складок туники свёрнутую красную бумажку. — Я сейчас могу тебе вслух… Но Джед впился глазами в строчки и непривычно покраснел. — Окти? — переспросил он осипшим голосом. — Это ты… сам написал? Мне? Про меня?.. Тут настала очередь Октавиуса застыть от удивления: — Ты точно не можешь знать латынь! — А вот и могу, — сказал ковбой. — Только не очень хорошо. Но кое-что разбираю! Он посмотрел на Октавиуса понимающим и неожиданно довольным взглядом. А потом добавил: — Это… Я чего тебя сюда притащил: я тоже показать тебе хотел одну штуку. Снял с пояса лассо, размахнулся… — Смотри! Лассо взмыло в воздух — и образовало там фигуру, подозрительно похожую на сердце. И ещё раз… и ещё… — Короче, Окти, это тебе. От меня. Будь моим Валентином, в общем.