Разговор.

До этого конкретного момента всё было относительно неплохо. Ацуши прикладывал немалые усилия, чтобы научиться жить в том перевёрнутом мире, который за один вечер открыл ему Акутагава. Его восприятие, словно негатив, который под действием реактива приобрёл точно противоположные цвета тем, что были изначально, поражало его день ото дня. То, что было белым, в его понимании, стало — чёрным. То, что было черным, стало белым, а некоторые цвета вообще огорошили его своей новизной и беспрецедентностью. Тигр учился жить с осознанием того, что его сэмпай вовсе не святой, что в Осаму гораздо больше тёмных тупиков и закоулков, чем во всей ночной Йокогаме, что он может быть жесток и иногда даже любит быть таковым, что его улыбка чаще всего абсолютно фальшивая и совсем не подразумевает ничего хорошего, и самое главное, что он может любить и даже любит, но, увы, не Ацуши. Вслед за этими новыми навыками ему пришлось освоить и талант актёра: не краснеть, когда Дазай упоминает развлечения со «слизняком», не замечать плотоядного взгляда, брошенного в спину уходящего Накахары, не удивляться странным синякам, периодически появляющимся на лице и руках сэмпая в отсутствие каких-либо травматичных операций. Но самая большая сложность для Накаджимы была в том, чтоб справиться с приходящими всё чаще эротическими снами. После проведённой у Акутагавы ночи подлое подсознание тигра с поразительным бесстыдством, подсовывало ему картинки разной степени развратности на тему их возможных отношений. Хотя «возможными» их Ацуши боялся называть даже про себя. Владелец Рассёмона, в отношении него хоть и перестал проявлять крайнюю агрессивность, добродушием всё же не блистал, ни по отношению к нему, ни к кому бы то ни было другому. А сны всё приходили, заставляя нерадивого подростка менять постельное бельё и пижаму. Ему всё чаще виделось, как Акутагава прижимает его к шершавой стене какой-то подворотни во время очередного задания и безапелляционно целует взасос, заставляя вцепится в чёрную ткань своего плаща и вжаться в горячее тело. Накаджима словно горел заживо, оказываясь в этих виденьях, ему отчаянно хотелось узнать, могут ли в реальности так плавиться серебром глаза Рюноске, могут ли его губы складываться в настоящую улыбку, а не в надменный росчерк с нотками презрения ко всему живому. Как бы то ни было, вряд ли теперь он это узнает, поскольку та ситуация, в которую он попал сейчас, оставляет желать лучшего. Дело было на очередной совместной вылазке агентства и портовой мафии, как всегда, впереди пошли неугомонные мафиози, а Осаму с Ацуши остались для оценки ситуации. Сэмпай тигра вальяжно прохаживался по брошенному врагами офису и был абсолютно безмятежен, поэтому прозвучавший громкий взрыв обрушился на присутствующих полной неожиданностью. Ацуши рефлекторно принял полузвериную форму и кинулся в сторону Дазая, ему ничего не стоило преодолеть пару метров в прыжке, и сбив коллегу с ног, прикрыть своим телом. У него-то регенерация, ему не страшно, а вот на сэмпае и так слишком много шрамов, поэтому, эта реакция была первой и самой естественной. Оказалось, что взорвался небольшой сейф с документацией, куда отступающие бандиты, встроили механизм самоуничтожения. Особых повреждений не было, только в воздухе ещё пару секунд кружились, красиво падая, обрывки подгоревшей бумаги. Ацуши приподнялся и, приняв свою обычную гуманоидную форму, виновато опустил голову. Извинения за бурную реакцию и испуг были для него вполне естественные, Дазай же, верный своим дурацким шуткам, протянув руку, стал гладить его по волосам и, смеясь, называть хорошим «котиком». И именно в этот момент их застали вернувшиеся Накахара и Рюноске. Ацуши, правда, их не сразу увидел, он только почувствовал, что рука Дазая замерла у него на макушке, а глупое хихиканье прекратилось, уступив место повисшей в воздухе тишине. — Дазай-сан? Тигр вопросительно взглянул на уже начинающего ухмыляться какой-то порочной улыбкой сэмпая и только тогда заметил, что смотрит он уже не на него, а поверх блондинистой головушки. — Чуууууяяя… — слащаво пропел Осаму и, нехорошо усмехнувшись, поднялся на ноги, — чего это у тебя так лицо покраснело, ты, что, бежал сюда со всех своих коротких ножек? Это был всего лишь взорвавшийся сейф, не стоило так спешить. Или ты переживал обо мне? — Завались, мудак! Ты, я вижу, тут нашел, чем заняться, пока мы периметр проверяли, паскуда! Накаджима, сглотнув, всё же нашёл в себе силы обернуться на этот полный злости голос, и увиденное заставило задохнуться. Миниатюрный Накахара стоял в дверях офиса, сжимая руки в перчатках в кулаки, и яростно сверкая синими глазами. Казалось, по нему уже начинает бегать алый отсвет «Смутной печали», готовой обрушить праведный гнев господина на его обидчиков. Но весь этот устрашающий облик мерк, на фоне стоящего за его спиной Рюноске. Глаза бледного брюнета, смотрели разочаровано, холодно и больно. Они внезапно врезались в самую душу тигра, отзываясь чувством вины, ужасом недопонимания и желанием молить о прощении, неважно, за что и почему. Акутагава смерил напарника остывающим и усталым взглядом, а затем молча развернулся и вышел из помещения, оставив Чую бесноваться одного. — Да что б ты в аду горел! Суицидник проклятый! Не подходи ко мне, кому говорю?! — Отступая в сторону от двери, Накахара пытался избежать надвигающегося на него Осаму. — Ну Чууяя, чего ты кричишь? Тут не было ничего важного, все данные скачали на наш сервер ещё до их бегства, так что ты зря злишься. Или ты просто завидуешь тигрёнку? Мммм? Хочешь на его место? — Да что ты мелешь? Придурок! Кому ты нужен?! Я тебя ненавижу! Понятно? — Я тебя тоже ненавижу, Чуечка…. — мурлычет слащавым голосом Дазай и, делая быстрый выпад в сторону бывшего напарника, пытается зажать его в углу помещения. — Ааррргг… — следующую реплику заменяет собой звук довольно сильного удара, и Ацуши с поражением понимает, что это его сэмпай, пропахав затылком пол, врезался в ближайшую стену. Впервые Накаджима видит, чтоб его наставника вырубали даже без применения дара, но задумываться над новой несотыковкой его мировоззрения с реальностью ему не хочется. Дверной проём наконец свободен и, пока никто из этих опасных психов не загородил его снова, нужно было этим воспользоваться. Тигр просто вскакивает на ноги и, наконец, делает то, что хотел, — выбегает в след за Рюноске, оставляя взрослых разбираться друг с другом. — Поздравляю. Сухо бросает Акутагава, стоя к нему спиной, и глядя на тёмные воды ночного залива. Спина у него очень худая, плечи немного ссутулены, и Ацуши кажется, что засунутые в карман ладони сжаты в кулаки. — С чем? — определяется, наконец, с вопросом тигр и подходит ближе, чтоб увидеть лицо собеседника. — Со сближением с Дазай-саном. Так гляди, может он и Накахару ради тебя бросит. — Бледные губы кривятся в злой и болезненной усмешке, — правда, тогда я бы тебе посоветовал срочно эмигрировать из страны, а может, и с планеты. Иначе Чуя вас на атомы разложит. Накаджима поражённо моргает. В сердце словно осколок засел, и с каждым сказанным словом напарника он проникает всё глубже, раня острыми краями нежную плоть. — Всё не так. Это никакое не сближение, я просто его прикрывал, сейф взорвался и… — Ага, я так и понял. — Голос Рюноске холоднее льда. И Ацуши от этого невыносимо больно, хотя он и не может понять почему. — Но это — правда! — Накаджиме хочется стукнуть непонятливого собеседника, но он лишь сжимает кулаки и подступает ближе. — Всё так и было. Никакого сближения между нами не было. — Да плевать мне, как там у вас всё было. — Зло цедит в ответ Акутагава, — суть в том, что ты чуть по полу не растёкся от радости, когда он тебя, как котяру по голове гладил, и выражение я твоё могу себе представить, даже несмотря на то, что ты спиной ко мне сидел: блаженно-радостное. Как у даунов. Ты такой жалкий! Хозяин Расёмона отступает на шаг, и надменно скривив губы хмыкает. — Небось, не приди мы так рано, ты бы там и штаны испачкал от его прикосновений. Пощёчина прилетает внезапно и очень громко. Голова Рюноске дёргается в сторону, и он, схватившись за щеку, удивлённо распахивает глаза. Зрачки расширены, но Ацуши всё равно видит, как серебристая радужка стремительно наливается ядовитостью ртути. Правда, в следующий момент, резко согнувшись, Рюноске заходится внезапным приступом кашля. Его почти пополам складывает от нежданной слабости и боли, он зло сверкает глазами на застывшего напротив напарника, силясь выдавить хотя бы слово, но безуспешно. Накаджима же с неверием подносит к глазам ладонь, и понимает, что не сдержался, что усугубил ситуацию, которая казалась ему и так плачевной. Он не жалел, что вспылил, Акутагава его обидел. Сделал ему очень больно, и гнев был естественной реакцией, но он не должен был его бить. Накричать, уйти, сказать что-то такое же обидное в ответ — но не бить. Даже когда над ним издевались в приюте, парень не испытывал желание избивать обидчиков, а сейчас вспыхнувшие в груди чувства оказались столь сильны, что он не совладал с собой. Закусив губу и поддавшись нахлынувшим эмоциям, Ацуши превращается в тигра и стремительными прыжками скрывается в ночной тьме, оставив Акутагаву опираться на ближайшее ограждение и усмирять терзающих его кашель и гнев.