Бён, который украл мою гитару

К вечеру сердце Бэкхёна начинало стучать всё сильнее и сильнее. Он не знал, что будет сегодня, и, возможно, ему нужна была передышка от двух мозговыворачивающих вечеров, но он её не хотел. Творилось такое безумие, что его разум быстро оказался в вихре событий и собственных эмоций, откуда выбираться не было ни сил, ни желания. А концерт уже послезавтра, и Бэкхён старался думать о том, каким сосредоточенным ему необходимо быть. Но сейчас же сосредоточенности не было абсолютно: он витал в облаках. И Чанёль прощал ему это сегодня, вероятно, потому что он чувствовал свою вину за то, что после вчерашнего обливания водой у Бэкхёна разболелось горло и поднялась температура. Один раз он всё-таки рявкнул, но не назвал Бэкхёна бестолочью, как делал это обычно, и это немного подстегнуло Бёна, правда ненадолго. В голове всё равно царил сущий бардак, и впервые это состояние было ему приятным. Чунмёна уже отпустили, и Чанёль вдруг с улыбкой сказал: — Слушайте. И заиграл песню, которую никто из них раньше не слышал. Бэкхён понял мгновенно, и для него это было чем-то, вроде момента истины. Песню, которую он писал, увидев Бэкхёна именно в эротическом ключе. Одно вдохновение пришло к нему, когда капли скатывались по шее мальчишки, а новое появилось, когда он сам касался его кожи и чувствовал стук сердца. Бён был его музой, и песня, вероятно, была о нём. Поэтому Бэкхён смаковал её, прислушиваясь к каждому слову, к каждой ноте. Но Чанёль пел о темноте. Не той видимой темноте, которой окутан мир в сонное время суток, а той, что была внутри него. Она такая же неосязаемая, но она ещё и невидимая. Чанёль взращивал её, словно прекрасный цветок с тёмными лепестками, он заботился о ней и берёг, потому что это была личная пустота в его сознании, его убежище, куда он сбегал каждый раз, когда становилось сложно. Это то самое, что было ему ближе всего, — вот этот чёрный цветок. Эта песня не о Бэкхёне, но она была своеобразным ответом на бой сердца вчера, когда ладони Чанёля касались кожи парня. Бэкхён не словами, но самим собой говорил Чанёлю о любви и собственных тепле и заботе, а Чанёль ответил ему: «Вся твоя любовь, все чувства и теплота пропадут в моей чёрной дыре. Я сломаю тебя». Бэкхён закусил губу, чувствуя горечь от неоправданных ожиданий. Так было всё время, пока звучала эта песня, и он, честно говоря, понурил голову. Пока не прозвучали последние слова песни, так тихо, почти шёпотом, но вполне различимо для страдающей души Бэкхёна: «Но я смогу многое, увидев твою протянутую руку». Бэкхён резко поднял взгляд, но Чанёль не глядел на него сейчас. Чанёль смотрел в пол, а затем на Кёнсу и Исина. — Ну, что думаете? — спросил он охрипшим голосом. Некоторое время Исин наигрывал басы, и Сехун, казалось, был на одной волне с ним, а Кёнсу — неожиданно — улыбался. В какой-то момент Чанёль и он посмотрели друг на друга, и в глазах гитариста появился вопрос. — Ты никогда не разрешал мне этого, — сказал Кёнсу, толком не услышав его, но зная, что Пак хотел спросить у него. — Но я хочу скрипку, Чанёль. Эта песня нуждается в скрипке. Чанёль кивнул, положив руки на гитару. — Удиви меня, До-улиточка. Только знаешь, — Чанёль улыбнулся. — Я хочу, чтобы эту песню пел ты. И Кёнсу неожиданно кивнул. Вот так быстро они на глазах удивлённых Исина и Бэкхёна согласились на то, на что раньше отвечали категорическим отказом. Кёнсу уже не обижался на прозвище улитки, ему даже отчасти нравилось, потому что Пак не злобно говорил так. Наоборот, воспринималось уже как внимательность. У всех людей, с кем Чанёль проводил время, вкус на общение становился извращённым. Отложив гитару, Чанёль с помощью Кёнсу и Исина записывал партитуру для гитары, оставляя самое важное на До, когда в дверях появился ещё один человек. Они не сразу его заметили, а уже заскучавший Бэкхён вдруг воспрянул духом и подскочил со своего места, поправляя одежду. Так он обычно встречал каждого участника группы, в том числе и Чондэ, который сейчас топал к сцене с кахоном. И кахон был тем, на что сразу все обратили внимание. А уже затем на самого Чондэ, так неожиданно пришедшего в группу, которую гордо покинул всего несколько дней назад. Сехун глядел на это, как на вызов, хотя никому не представляло проблем понимание о том, кто победит: прирождённый барабанщик с огромной установкой за кучу денег, занимающийся этим с пелёнок, или вокалист с тумбочкой. — Оставь кахон и проваливай, — сказал Чанёль, не отрываясь от партитуры. Бэкхён не хотел оставлять всё так. Он заметил немного погрустневшее лицо Чондэ и подорвался с места, забегая на сцену и сразу вешаясь вокалисту на шею. Ким такого не ожидал, но достаточно внезапно для Бэкхёна поддержал эти объятия, прижимая мальчишку к себе. — Чен-Чен-Чен! — верещал Бэкхён. — Скажи, что ты вернёшься и больше не уйдёшь! Конечно, все обратили внимание на это, и спустя несколько секунд этих обнимашек Кёнсу и Исин тоже сломались, улыбаясь во всё лицо. Они скучали — все скучали, просто только Бэкхён решился выразить эти чувства сразу за всех. Бён считал, что и Чанёль ощущает то же, просто это не в его характере — сразу принимать блудного сына обратно. Бэкхён отошёл от Кима, но его улыбка служила одобрением для их вокалиста. Чанёль молчал, и на самом деле это лучшее, что он сейчас мог. По крайней мере, не сыпалось никаких оскорблений или пожеланий насчёт того, куда Чондэ пойти. — Чанёль, — позвал Чондэ несколько смущённо. — Прости меня, я был не прав. — Да? И в чём же? — усмехнулся Пак. — Ну, тебе не нужен доктор, — кивнул Чондэ, — и мне не следовало тебя бить. Прости меня. Чанёль совершил самую главную ошибку в этот момент — он посмотрел на Бэкхёна, и в то мгновение он уже всё решил. Вообще такую широкую и счастливую улыбку на лице Бёна он видел впервые, и отказать этому человеку… Да господи. Бэкхён прекрасно это знал, и теперь был просто невероятно счастлив сразу по двум причинам: Чондэ вернулся, и он, бестолочь Бён Бэкхён, чёрт возьми, может манипулировать грозным медведем Паком! — И что же вынудило тебя извиняться передо мной? — хмуро спросил Чанёль. — Я не умею находить себе людей, — тихо признался Чондэ. — И попадаю к самым плохим. И у меня нет тех, кто помог бы мне и расставил все точки над и, чтобы я не связывался с такими работами, которые могут меня унизить. По правде говоря, Пак Чанёль, твоя группа — единственное, где я на своём месте. Я не должен был позволять найти себе замену. Чанёль несколько секунд оглядывал Чондэ с ног до головы, а затем раскинул руки, подзывая Чондэ к себе. И Чондэ подошёл, обнимая лидера и вселяя спокойствие и умиротворение в сердце Бэкхёна. Ситуация разрешена, и Чанёль был в этот момент милейшим: он не издевался, не наезжал — вообще не сказал ничего, только эти объятия, свидетельствующие о том, что он простил человека, который его бросил. — Я не буду придираться к твоему вокалу и приказывать тебе, — ответил Чанёль. — Только предлагать. Я тоже вынес урок из этого спора. — Я не знал, что ты умеешь, — усмехнулся Чондэ. — Так, проваливай, — Чанёль отстранился, — на шею садится, посмотрите на него. Табуретку зачем притащил? — А, ну это! — Чондэ отошёл от лидера, хлопая ладонями и потирая их друг о друга. — У меня вообще-то есть кое-какая идея. Кахон для Сехуна, и, если хочешь, милый, я могу тебе бонго или джембе притащить, — подмигнул Чондэ младшему участнику группы. — Что за идея? — спросил тот, вылезая из своих барабанов и идя к тумбочке. — Социальные выступления. По две-три жизнеутверждающих песни без всякой оплаты для публики, вроде… Ну, детей из дет.дома или больных, понимаете? В общем, почему я об этом подумал, — сказал Чондэ, опускаясь прямо на коленку без всяких подозрений сидящего на кахоне Сехуна. — У нас большинство репетиций проходят в форме прогона концерта, то есть мы в этом зале по сути даём по пять-шесть бесплатных концертов в день — ничего не мешает нам давать такие же бесплатные для публики, которая будет рада нас видеть. Это во-первых. Во-вторых, Пак Чанёль уже очень известен, но его популярность массовая только восходит, и было бы неплохо его авторитет подкачивать ещё и таким способом. Короче, этот вариант беспроигрышный, и даже репертуар у нас такой имеется. Плюс, — он похлопал по коленке впервые за всю его жизнь краснеющего Сехуна, — барабанные установки таскать не надо, я об этом позаботился. Бэкхён был сразу всеми руками за, но его мнение, как он думал, будет последним, к чему прислушаются. Чанёль был напряжён, но здорово, что он не отказывался сразу. Он задумался. — Ну что, звёздочка моя, — Чондэ перекинул руку через плечо Сехуна и заглянул ему в лицо, — ты будешь в милой бабочке выступать для деток, м? — А ты можешь слезть с меня, пидрила ты ёбаная? — наконец опомнился тот. — А ты можешь слезть с моего кахона, в качестве разнообразия в наших отношениях? Сехун слетел с тумбочки, как ошпаренный, залезая обратно в свои барабаны и пряча за ними своё красное лицо, пока Чондэ, наконец, занимал своё законное место на своём законном музыкальном инструменте. — Как ты себе представляешь это? — скептично произнёс Кёнсу. — Ты посмотри на нас: у нас хоть пять минут проходит без матов, шуток про жопу и геев и публичных унижений? Ты думаешь, нам удастся выглядеть нормальными людьми хоть издалека? — Во-первых, — сказал Чанёль, поддерживая. — А во-вторых, Сехун — наркоман, ему опасно появляться в больнице. — Это вопросы не по существу, ребят, — сказал Чондэ. — Сехун, как я понял, вообще не в восторге от идеи, но, — он показательно пробарабанил на кахоне, — с двумя-тремя песнями справлюсь и я. — А петь кто будет? Чондэ усмехнулся. — В смысле кто? Бэкхён. В этот момент Чанёль и Бэкхён мысленно поклялись связать Чондэ и скормить голодным собакам. Они всё решили, не возвращались к этой теме и резонно подумали, что впутывать других — идея неудачная. Начнутся вопросы. И вот сейчас море этих самых вопросов зрело в глазах остальных троих участников, даже Сехуна, которого вернули в мир земной неожиданным близким контактом. — Бэкхён поёт? — спросил Кёнсу. — Да, и очень здорово поёт! Иногда даже покруче меня! — продолжал разглагольствовать ничего не подозревающий Чондэ. — По крайней мере, на втором курсе он успешно уделал меня… Бэкхён отчаянно старался что-то придумать так, чтобы не появилось лжи в этой группе. Если они узнают, что полгруппы были в курсе, а остальные нет, это может весьма дурно повлиять на их работу. У них не было тайн. Тайны были только у Бэкхёна. Поэтому он показательно развернулся и проследовал к выходу из зала, надеясь, что Чанёль додумается не выдавать свою осведомлённость. — Бэк! — воскликнул Чондэ, устремляясь за ним. Бэкхён шёл быстро, стараясь зайти в гримёрную и захлопнуть за собой дверь, пока вокалист не догнал его. Но не повезло: Чондэ быстро успел схватить Бёна за руку. — Бэк, что… что случилось? — спросил он, с безумием глядя на парня. Тот выдернул руку. — Ты был достоин моего доверия, Ким Чондэ, — сказал он, даже не переводя взгляд на парня. — Я показал тебе, каков я. И мне жаль, что я это сделал, ты не оправдал его. — Ты не говорил, что скрываешь это! Бэкхён сузил глаза и повернулся. — Нет, сука, но у тебя для этого мозги есть. Или уже нет? Или что, блять, с тобой вообще не так? Тебя кто-то просил лезть не в своё дело, болтать Чанёлю, болтать всем вокруг? Ебаное трепло, я в тебе разочарован, вали отсюда нахуй. И Бэкхён хлопнул дверью прямо перед чужим носом, заставляя Чондэ отшатнуться. Сзади стоял Исин, и Бэкхён видел его. Просто эти двое уже и так в курсе, что он не так прост, как кажется. Ещё Чондэ и Чанёль в курсе, что Бэкхён — певец… Хотя нет, теперь в курсе уже все. Это последнее, чего хотелось Бёну, — выдавать себя им всем. Это не тот Бён Бэкхён, который должен быть в этой ситуации, но Чондэ всё испортил. И, как ни горько это признавать, это была ошибка Бэкхёна. Он не справился с ситуацией, и теперь расхлёбывает последствия собственного нерационального отношения к делу. Так или иначе, он не нашёл решения лучше, чем просто вылезти в окно. Первый этаж — нестрашно. Это был тот самый Бэкхён, который с девятнадцати лет дремал и ждал своего момента. У Бён Бэкхёна не было диссоциативного или биполярного расстройств — он просто жил в каждой из своих жизней по-разному. Быть ребёнком не прокатило однажды — он потерял всех. Быть серьёзным тоже не прокатило — он лишился учёбы в академии. Теперь он был птенцом, но и эта затея проваливалась. Почему? Наверное, потому что это всё ещё не он. А вдруг вот этот матерящийся, бухающий и трахающийся со всеми подряд человек и есть Бён Бэкхён? Тогда он бы без раздумий вышагнул в окно. Он не хотел быть таким — пожалуй, сейчас это ещё страшнее, чем вновь потерять всё. Он подождал, пока люди выходили из здания дворцового комплекса, ожидая всё там же, рядом с крылечком. Ему удалось утихомирить непоседу внутри него, и его вялость вновь взяла над ним верх. Он не плакал, но и радоваться ничему не спешил. И, честно, он изо всех сил надеялся, что Чанёль всё разрулил и никто не задаст ему никаких вопросов. Он не готов на них отвечать. — Завтра сходи в концертный зал, убедись, что всё в порядке. Только не по звонку, а лично, — сказал Чанёль, подавая Бэкхёну руку. — А потом отлежись, Бэкхён. Не вставай, я привезу тебе что-нибудь вкусного или… Ну, чего захочешь, в общем, привезу. — Чанёль, — позвал его Бэкхён, беря за руку и поднимаясь. Чанёль вновь не выпустил её, уводя Бэкхёна к машине. — Я слушаю тебя. — Твоя забота не должна быть заметна для других. Обманывать теперь смысла не было. Вообще никого и ни в чём, поэтому Бэкхён шёл ва-банк. Либо всё, либо ничего. Если Чанёлю не понравится другая разновидность Бёна, то не стоит вообще с ним связываться. Да, Бэкхён строил воздушные замки. Да, он считал, что одна треть его личности — это слишком мало. — Почему это? — поинтересовался Чанёль, заводя мотор в машине, пока Бэкхён пристёгивался. — Потому что моя жизнь не зависит от тебя. Ни от твоей популярности, ни от твоих денег. Мужчина повернул голову в сторону Бёна, и его дёрнуло от такого серьёзного взгляда в его сторону. — Ты о чём вообще? — осторожно спросил он. Неожиданно Бэкхён отступил. Его вдруг как холодной водой окатило — резонно ли сейчас ломать то, что годами так скрупулёзно выстраивалось? — Слушай, — Бэкхён поджал губы, думая, как выкрутиться из этой ситуации. — Твоя песня прекрасна. Я даже думаю, что она станет хитом и поднимет тебя ещё выше. Я всё ещё не тешу себя бесполезными выводами о моей причастности к этому тексту, но, Пак Чанёль, не афишируй это. Я тоже буду знаменит, я тоже добьюсь успеха, но получить его, будучи однажды облитым тобой водой, я не хочу точно. Чанёль завис. Они так и не тронулись с места, и водитель не сводил с пассажира взгляда, чувствуя какой-то охренительно продуманный блеф. Что-то здесь было не так, но он не мог понять, что именно. И, в конце концов, он не видел ни единой чёртовой эмоции в этих глазах. — Ты что, думаешь, я хочу тебя в постель загнать? А что, нет? — спросил Бэкхён-ребёнок. Как ты вообще пришёл к этому выводу? — мысленно потирал подбородок серьёзный Бэкхён. — Я не хочу выбираться из твоей тени в будущем, а мне придётся это делать, если я прославлюсь человеком, который ошивался рядом с тобой. Это всё, что я хотел сказать, — сказал нормальный Бэкхён и откинулся на спинку сиденья. — Нет-нет, Бэкхён, это я понял и хорошо. Не меняй тему. Ты стал открываться мне, потому что что? Бён вздохнул, понимая, что теперь надо откатываться обратно. Это было правильным решением, потому что Чанёлю это нравится, он клюёт на другого Бэкхёна. Всё ещё. — Потому что ты услышал меня. Единственный, — сказал он, отворачиваясь к стеклу. И Чанёль, конечно, понял, что речь не о голосе. Душа Бэкхёна страдала, и это было не ложью. Не притворством. Просто иной подход к истине: Бён Бэкхёну не хватает людей, и он долгие месяцы цеплялся за тех, на кого работал. Ему нужно было внимание от них именно к нему. Ни к его таланту, ни к его деньгам, ни к его умению решать проблемы — нет, он был замкнутым уборщиком, и Чанёль — первый, кто по-настоящему обратил внимание именно на его личность. На Бён Бэкхёна. Чанёль больше ничего не произнёс, а Бэкхён прогонял в голове факты один за другим. Пак сегодня не оспорил бэкхёновское звание «парня» для него, и, возможно, он попросту не заметил его. Тогда что со вчерашними поцелуями? Честно сказать, момент в ванной не вписывался ни в одну теорию, разве что только в ту, где Чанёль в буквальном смысле насилует свою музу ради нового шедевра. Нет, стоп… Господи… — Куда мы едем? — осторожно поинтересовался Бэкхён. — Просто, блять, молчи, пожалуйста, — рявкнул на него Чанёль. Бён вжался в спинку кресла, сглатывая и стараясь больше не шевелиться вообще. Он даже моргал настолько редко, насколько получалось. Чанёль остановился рядом со своей многоэтажкой, ставя на ручник, глуша мотор и выпрыгивая из салона. И это было настолько страшно, что Бэкхён зажмурился, когда Пак обходил авто, чтобы, видимо, вытаскивать его из салона. Дверь открылась, но Бэкхён старался не смотреть на Чанёля. — Вылезай. Бэкхён не шевелился, испуганно сжимая рукой ремень безопасности, чтобы его не отстегнули и не выволокли наружу. Хоть какая-то защита. И главное, что он абсолютно не понимал, за что сейчас этот человек на него злится. — Ты выйдешь или хочешь, чтобы я сам выдрал тебя оттуда вместе с креслом? — Можно мне домой, пожалуйста? — прошептал Бэкхён. — Вылез быстро. Бэкхён вздохнул. На самом деле злить Пака ещё сильнее казалось совсем опасным, и бежать Бэкхёну всё равно некуда. Поэтому он решил, что лучше повиноваться, чем помедлить и всё равно огрести ещё в сто раз сильнее. Он отстегнул ремень и медленно вылез, опуская плечи. Закрыв машину, Чанёль толкнул его по направлению к дому. — Топай. Единственное, что успокаивало Бэкхёна, — то, что Чанёль не хочет причинить ему вред. Это, наверное… доверие? Наверное, оно. Слепое. Учитывая, что царапина от брошенного в него пюпитра всё ещё не зажила. Чанёль вспыльчивый, но он не должен сделать что-то непозволительное. Непозволительное, чёрт! Почему Бэкхён называет этим словом всё, что связано с Чанёлем и из ряда вон выходит? Кто это что Пак Чанёлю может не позволить? Бэкхён, что ли? Смешно. Зайдя, Бэкхён постарался отойти в тёмный уголочек огромной квартиры Чанёля и сжаться там до таких размеров, чтобы большой Пак его даже не заметил. Но Чанёль глаз с него не спускал. Сняв ботинки и уходя в ванну мыть руки, он только на секунду отвлёкся, и в эту самую секунду, если даже не доли от неё, Бэкхён пулей пролетел в кабинет Чанёля, садясь между шкафчиком и стеной, ожидая, что Чанёль остынет, пока будет его искать. Но гневный Чанёль нашёл его просто мгновенно. Да и странно было бы, если бы он не увидел его там, — честно сказать, для пряток место сомнительной скрытности. — Ты держал свой красивый ротик на замке всё это время, так что же случилось? — Чанёль прижал его к стене, ставя руку рядом с его ухом. — А что случилось… — растерянно спросил Бэкхён. — Ты не отреагировал на мой залип на тебя, когда ты был в мокрой одежде, на поцелуй в шею, на то, что мы спали в одной постели, на то, что я косвенно назвал тебя своим парнем, на то, что песню пел для тебя, и ты хочешь сказать, что тебя беспокоит ебаный шоубизнес? У Бэкхёна закружилась голова. — И мне интересно, я, сука, реально не вкуриваю или ты действительно такая тупая пизда, которую это заботит? Ты проигнорировал хуллиард моих намёков со своим ебучим похуйфейсом, а, как только речь пошла об успехе на сцене, твоё лицо вдруг стало таким серьёзным, как будто ты, сука, дело государственной важности решаешь. Ты корчишь из себя недотрогу, чтобы никто не знал, какой ты богатый распиздяй, и все любили тебя ёбнутой бестолочью, но сам ты на что внимание обращаешь? Нахуй ты пошёл в мою группу? Нахуй ты заговорил об успехе и «моей тени»? Что ты, сука,… Чанёль не договорил. Он выплеснул всю желчь, которая в нём накопилась, пока они проделали самый длинный путь в его жизни между дворцовым комплексом и его домом, и сейчас смотрел в улыбающееся лицо этого тупого Бён Бэкхёна. И зрение его не обманывало, Бэкхён действительно улыбался. Не злобно, не саркастически, а просто вот по-бэкхёновски тупо и нежно. — Чего ты скалишься, мудозвон? — рявкнул Чанёль. — Ты это всё серьёзно? — тихо спросил он. — Хуллиард намёков? Пак смотрел на него так, словно только-только забрал этого человека из психиатрической лечебницы. — Ты ебанутый, или что? — Нет, погоди, повтори всё то же, что ты сказал сейчас. Твой залип, поцелуй в шею, сон вместе, слово «парень», песня… — Тупая пизда, ебучий похуйфейс, ёбнутая бестолочь, — закончил Чанёль. Не то чтобы Бэкхён хотел врезать Пак Чанёлю сейчас, но, по его мнению, намекать должен был он, а вот Пак — действовать. В его извращённых взглядах на жизнь их отношения трактовались именно так. — Я сейчас упаду в обморок, — сообщил Бэкхён ровно за пять секунд до того, как осуществить этот план. Потому что Чанёль испугал его до смерти, а его температура уже, вероятнее всего, перешагнула отметку в тридцать девять градусов. Но он падал в обморок абсолютно счастливым Бён Бэкхёном, которому хотелось в завтрашний день, пусть и его мутило, его голова раскалывалась, желудок крутило, а вид Чанёля угрожал Бэкхёну изнасиловать его, как только он провалится в сон. И оставалась какая-то странная надежда внутри на то, что всё это могло Бэкхёну лишь привидеться. И это было бы неудивительно, учитывая его жар, и, видимо, такой расклад был бы интересен ему особенно. Как бы он повёл себя завтра? Как он абсолютно точно будет вести себя завтра? День до концерта, и он абсолютно не в своей тарелке. И, как бы дело ни закончилось, ему это нравилось. Нравился вызов. Нравилась движуха. Он был затянут в эту карусель и готов кататься на ней, пока его не выкинет к чёртовой матери. Утром, однако, его жажда жить куда-то пропала. Он чувствовал себя настолько паршиво, что шевелиться абсолютно не хотелось, и он с большим разочарованием раскрыл глаза, когда в семь вставал Чанёль. Его большая ладонь приземлилась на лоб Бэкхёна, пока глаза мальчишки были ещё прикрыты. — Тебе вызвать врача? — спросил он. Бэкхён покачал головой. — У тебя жар, как я оставлю тебя одного здесь, если ты в обмороки валишься при любой удобной возможности? — Возьми меня с собой, — прошептал Бэкхён. — Я на диванчике полежу. Там мой пёсик. Чанёль закатил глаза, вставая и быстро одеваясь. — Чанёль-ши, там лапша в холодильнике, и я ещё что-то готовил вчера утром, кажется… — Бэкхён всё ещё не открыл глаза, и, казалось, он разговаривает с каким-то другим Чанёлем где-то глубоко в его сознании. — Чанёль-ши, — проворчал тот, — долбанутый мудак. — Я так тебя люблю, — проворковал Бэкхён в ответ, притягивая к себе подушку и обнимая. Чанёль усмехнулся, не думая, что Бэкхён с температурой под тридцать девять говорит что-то осмысленное. Но слышать было приятно, поэтому он ласково погладил Бэкхёна по волосам, накрывая его одеялом. Бэкхён был серьёзен, однако, просто отчёт в этом себе не отдавал. Да и его сердце сутками ранее всё сказало за него. Пожалуй, всё это Пак Чанёль знал, просто не думал об этом так же, как и Бэкхён в своё время не принимал всерьёз его намёки. Всё это произошло слишком быстро и как-то по щелчку пальцев, и что подтолкнуло Пака посмотреть на Бэкхёна по-другому? Как давно это случилось? Бэкхён бы сказал про момент с его голосом, но на самом деле это случилось раньше. Возможно, очень давно, потому что гоняющий его несколько первых месяцев Чанёль смягчился и стал называть «птенцом» больше полугода назад, в то время, как других он называл исключительно «наркоманом», «юродивым», «верблюдом» и «улиткой». И «птенец». Не сильно ли это выбивается? Да и само это прозвище, в отличие от остальных, говорилось не в контексте издёвки, а с неким трепетом и даже участием. Возможно, и нет. Возможно, Бэкхён просто не бесил его и хорошо выполнял свою работу, но посмотреть ближе Пака заставил именно момент, когда Чондэ сказал про голос Бёна. Но Бэкхён не располагал информацией о том, когда это случилось. Точно до ухода Кима из группы, а это… годы. Годы знакомства Чондэ и Бэкхёна. И более года от момента, когда у них появился общий работодатель — Пак Чанёль. По правде говоря, все эти тонкости были неважны. Был Чанёль, который сильно больного Бэкхёна нёс на руках до машины, а затем от машины до гримёрки, где уложил парня на диван и дал ему его мягкого пёсика, и был весь тот хаос, который он с собой принёс. И, как Бэкхён уже говорил, он впервые был рад этому беспорядку.