Противоположность

      Ночное светило достигло своего апогея довольно-таки скоро, освещая крыши домов и камни на городских дорогах. В окнах отражался яркий серебряный свет, и в такие моменты, когда стоило лишь выглянуть в окно и не застать там ни одного прохожего или же тех редких людей, что решили прогуляться в поздний час, создавалось ощущение опустошенности. Хотя, для того чтобы застать хоть одного из них, нужно было быть в рядах тех, кого одолевает бессонница. В доме было не слишком светло: в глубокой тьме очертания предметам придавали лишь лунный свет да пара тусклых свечей. Окружив маленький огонек, неспеша таял воск, и за ночь его скопилось столько, что он начал лениво стекать сначала на стержень, затем на блюдце, а потом и на темное дерево тумбы. Оптимус не мог уснуть из-за нахлынувшего на него беспокойства. Он неотрывно смотрел на трепыхающийся огонек, такой маленький, но такой сильный. Когда его мысли достигли пика воображения, то он стал сравнивать материальные вещи с теми, кого видел в ближайшем прошлом. Например, мерцающий огонек напомнил ему Рафаэля, мягкая кровать напомнила ему Балкхеда и его любовь к мебели, Рэтчет же стал ассоциироваться с ящичком, который был спрятан за зеркалом от любопытных глаз. Но сегодня не спалось не только виконту: хозяин этого пристанища не мог оторваться от своих бумаг и пробирок. Он не соврал, когда сказал, что это не дом. Лишь место для работы или опытов, но не дом. Просто, нормальным жилищем он еще не обзавелся, а эта развалина досталась ему после войны на Техногаре.  — Не спится? — не отрываясь от бумаг спросил медик у дворянина, стоящего в дверном проёме. — Если да, то это плохо. Отсутствие отдыха может отрицательно влиять на организм, — снова принялся за свое Рэтчет.  — Не думаю, что мне не стоит слушать советы о сне от того кто, судя по мешкам под глазами, не спит сутками, — решил разрядить обстановку виконт.  — Мою болезнь уже не вылечить, а с вашей еще можно справиться, — монотонно, но поучительно ответил медик, тем не менее продолжая уже приевшуюся ему работу. Нужно было разобрать все записи о пациентах, чтобы в следующий раз не прогадать, как было в этот.  — И что же у вас за болезнь? После этого вопроса в кабинете настала тишина: перьевая ручка перестала писать. Глаза медика не могли найти себе места. Воспоминания о битвах, в которых он участвовал, не давали ему иногда и сомкнуть этих самых глаз. Если быть честным, Оптимусу Прайму было совершенно все равно на проблемы этого человека. Виконт лишний раз не желал оставаться возле Рэтчета, но и спать он здесь не хотел, так как Праймус его знает, что этот вояка сделает с ним. Может, у Прайма развивалась паранойя, но он в это верил, как бы это не было прискорбно. Рэтчет нечего не отвечал: его болезнь никак не касается дворянина. В кабинете повисла гнетущая тишина. Военврач смотрел на небольшое зеркало поодаль его правой руки; сейчас этот небольшой трельяж стал для них проводником. Когда Рэтчет посмотрел на виконта, тот тут же перевел свой взгляд на другой предмет интерьера, однако боковое зрение не подводило ни того, ни другого. Пускай интерес врача был поверхностным, он не мог не отметить отличительности своего гостя. Прайм держался важно и гордо даже после ограбления. Аристократы, что еще сказать.  — Как вы планируете добраться до поместья утром? — зудящая в перепонках тишина уже не могла не отвлекать Рэтчета. Прайм посмотрел на отражение в зеркале и ненадолго замер, а хотя, может, и надолго: копаясь в бумагах, медик всегда терял счёт времени.  — Может, словлю повозку, или за мной решат послать отряд на поиски, — перечислял варианты виконт. Он, конечно, знал, что Элита отправила слугу на поиски ещё несколько часов назад… Почему-то не особо ему к ней хотелось возвращаться. Элита была хорошей служанкой, исполнительной и покорной, но порой ее панический страх о том, что Оптимус ее оставит, доводила его.  — Лучше бы первое, хотя оно не самое безопасное, — размеренно ответил военный, вставая с места. — Ловите повозку с красной маркировкой в углу окон: она спокойно и без происшествий довезет вас домой, — зевнул он, ставя пробирки в шкаф.  — Второе мне, правда, больше нравится, но у вас на этот счет другое мнение?  — Да, — тяжело выдохнув, сказал медик, убирая бумаги на полку рядом со столом, — потому что едва ли вы хотите, чтобы кто-нибудь пронюхал о том, что Его Милость собственной персоной оказался в нищем районе, — переходя на панибратский диалект, военврач расслабился: так ему было как-то проще беседовать с Праймом. — Всем известно что здесь больше всего зависимых от морфина, слухи вам не к чему. Виконт снова осекся, для него слова медика прозвучали высокомерно и похабно. Подавляя в себе желание ответить Рэтчету таким же тоном, Оптимус решил сменить тему.  — И как же мне тогда уйти незамеченным? — словно невзначай спросил дворянин. — Скоро начнет светать: мы с вами довольно-таки долго дискутировали… — Рэтчет ненадолго замолчал, потом встал со своего стула и подошел к маленькому окну, оперевшись о подоконник. И вправду, светает…  — Я могу проводить вас, — вдруг выдал медик. Ему стоило размять ноги: сидячий образ жизни его сведет в могилу быстрее, чем наркоманы, в этом у него сомнений не возникало. Спина и так ныла от постоянного пребывания в одном положении. — Так будет быстрее и безопасней, не считаете? Прайм какое-то время молча наблюдал за тем, как военврач зевает и стряхивает пыль с книги, надпись на которой гласила «Энциклопедия лечебных и ядовитых трав». В ней было столько закладок, что, казалось, он подметил каждую страницу.  — Если вас не затруднит, то я буду вам очень признателен, — выдавил из себя Прайм и отправился в комнату за своими вещами. Рафаэль мирно спал около несущей стены на кухне, в гамаке, удобно расположившись на подушке. Кажется, медик отдал ему свою.

***

Не сказать, что виконт был рад тому, что оказался в столь неблагополучном районе, но покинуть этот затхлый домишко он был счастлив. Больше половины пути они шли молча.  — До меня дошли слухи о том, что вы недавно были на юге Техногара, — произнес Прайм заметно замедлив шаг, ему нравились рассказы о войне, о сражениях и договорах. В детстве дедушка Альфа Трион всегда рассказывал ему много потрясающих историй, которые он слушал широко раскрыв глаза, порой он даже плакал, когда битва заканчивалась плохо. Альфа Трион как-то сказал:  — Оптимус, любая из тех историй, какую бы я тебе не рассказал, плохая. - Почему, дедушка? — удивленно спросил он тогда, напрягшись в мягком кресле. — Они же безумно интересные!  — Потому что все эти истории реальные. Лишь через несколько лет Прайм понял всю суть сказанных дедом слов: эти истории были не плохие, они были ужасные, ведь за каждой из них рядами стояли погибшие люди. Он надолго запомнил этот разговор, и каждый раз заставлял себя вспоминать, как только ставил себя выше других. Ведь когда-нибудь о нем тоже расскажут историю, и пусть она будет хорошей, реальной, но хорошей.  — Да, был, в госпитале и на фронте, — с тоской вспоминал врач. — Думаю, это была самая кровопролитная война на моей памяти, — Рэтчет завернул за угол и остановился, и виконт последовал за ним. Хотя он уже полностью вспомнил, как идти к поместью, Оптимус все же продолжал шагать за ним. — Вам прямо по дороге. Я не могу надолго оставлять дом и Рафаэля, поэтому, прошу меня простить, дальше вы пойдете один. Виконт немного удивился. Этот медик был интересным, но не в меру гордым и высокомерным, хотя Прайм все же чувствовал эту границу между гордостью и смиренностью внутри него. Оптимус еще ни разу не заметил в солдате алчности, лишь честь и гордость. Такие люди обычно остаются несчастными и одинокими… Весь путь до фамильного поместья Прайм провел в рассуждениях о Рэтчете, но когда он подошел к воротам и обернулся, то увидел, как восходит солнце. — Надеюсь, что его сегодня не прикончит какой-нибудь наркоман…