Не было бы счастья, да несчастье помогло

      Первым, что услышала Беата, проснувшись, были звуки, совершенно нехарактерные для города. Гул голосов, ослиный рев, куриное кудахтанье, детские крики. И запах… Это не был запах ее дома. Это был запах шапито, куда она ходила один раз в детстве. После этого она уже отказывалась ходить в цирки — ей почему-то было жалко зверей, которые исполняли, казалось бы, такие веселые трюки. Единственным цирком, который она признавала с тех пор, был Дю Соле, их программа была действительно великолепной. И без животных.       Беата почувствовала, как ее голова раскалывается. Нудная боль волнами шла от затылка, распространяясь на всю голову, и девушка застонала. Беата открыла глаза и с ужасом поняла, что находится не у себя дома, а в каком-то шатре. Она со стоном встала с лежанки, сделала шаг и, споткнувшись, плюхнулась на ковер, которым был устлан пол шатра. В голову словно вонзились острые кусочки стекла. Беата, всхлипнув, коснулась затылка и обнаружила там большую шишку. «И как меня угораздило?! — подумала она. — И вообще, где это я?!» Беата почувствовала, как на нее находит паника. «Я сплю! Я все еще сплю, боже, пожалуйста!» — она ущипнула себя за руку. Но ничего не изменилось. Более того, она смотрела на свою руку и понимала, что это — не ее рука. У нее кожа была бледная, почти сметанно-белая, как и у многих людей, живущих в Петербурге, где небо было чаще всего затянуто свинцовыми облаками, и солнце отсутствовало почти всегда, а тут рука была хоть и похожа на ее собственную, но смугловатая, с золотистым оттенком, словно чуть загоревшая. Беата медленно встала на ноги. Господи, она стала выше ростом! Ненамного, но это все равно чувствовалось! Она сделала шаг. О, какой дискомфорт! Неужели ей заново придется учиться ходить?! В горле у Беаты зарождался панический вопль, который она с трудом подавила. Куда она попала?! Что вообще происходит?! А главное — за что ей это?!       — Эсмеральда! — в шатер вбежал вертлявый цыган.       Она в панике посмотрела на него.       — Господи, ты выглядишь так, словно увидела чудовище, — он пристально посмотрел на нее и мягко сказал, словно разговаривал с маленькой девочкой. — Это я, Клопен, все хорошо. Видно, тебя очень сильно приложило по голове, когда навес упал…       — Да, — пробормотала Беата. — Голова до сих пор болит…       Клопен нахмурился.       — Вроде бы говоришь по-французски, но как-то странно, — недоуменно сказал он. — Откуда у тебя акцент прорезался?       — Я… не знаю… — прошептала Беата. — Я просто очнулась и… вот…       Клопен вздохнул.       — Ну, ладно. Ты посиди пока тут, отдохни, приди в себя, — сказал он.       — С-спасибо… — Беата постаралась улыбнуться.       Цыган посмотрел на эту кривую улыбку, отметив, что губы у Эсмеральды отчего-то бледные, покачал головой и вышел из шатра с бурчанием:       — Хорошо же тебя ударило…       Беата обхватила себя руками, содрогаясь всем своим (нет, чужим!) телом. Эсмеральда? Клопен?! Какого черта?!       В шатер с блеянием вбежала коза с серьгой-кольцом в правом ухе. Беата моргнула и с дрожью в голосе, боясь подтвердить свою смутную догадку, спросила:       — Джали?       Коза радостно заблеяла, и Беата со стоном опустилась на колени, ощупывая свои собственные уши. У нее такая же серьга была в левом. Правое не было проколото вообще.       — Господи, я попала в мультфильм! — осознание этого факта обрушилось на нее, словно ледяной душ. Откуда-то из глубин ее существа волнами поднялся густой, пронизывающий ужас, который она с трудом подавила. Она теперь в мультфильме, и ей надо как-то с этим жить… Как такое возможно вообще?! Голова просто раскалывалась.       И тут в Беатином воспаленном мозгу возник голос отца, фраза, которую он часто повторял, когда она рассказывала ему о своих проблемах: «Сучи ножками до последнего, девочка!» Ее отец занимался боксом, и на его языке это значило — не сдавайся, делай, что можешь, а там будет видно.       Еще она припомнила историю, которую ей как-то рассказала бабушка. История была о двух лягушках. Они свалились в кувшины с молоком. Одна сдалась и погибла. Другая шевелила лапками до тех пор, пока не сбила жирное молоко в кусок масла, вскочила на него, смогла выпрыгнуть из кувшина и тем спаслась. Хоть Беата и попала в такое положение, но сдаваться просто так она не собиралась! Хрен вам! Она научится жить тут, в этом мире, а там — кто знает, может, ей удастся вернуться домой!       С этими мыслями Беата подошла к лежанке, устало опустилась на нее и, сомкнув веки, постаралась расслабиться. Сначала надо подождать, пока эта одуряющая головная боль пройдет. А когда это случится, она подумает о том, что ей делать дальше.       Рядом раздался дробный цокот копытцев, и Джали, немного повертевшись на месте, улеглась рядом с лежанкой на полу.       Когда Беата проснулась, голова уже совершенно перестала болеть. Девушка с облегчением вздохнула и села на лежанке. Лежавшая рядом коза вскочила на ножки и заблеяла. Беата протянула руку, почесала Джали за рожками и с улыбкой спросила:       — Как думаешь, сможем ли мы найти себе чего-нибудь поесть?       — Мееее!       — Вот и хорошо, — Беата хихикнула и осторожно поднялась на ноги. «Надеюсь, что очень скоро привыкну к этому телу, — подумала она. — Все-таки Эсмеральда — танцовщица. Будет очень странно, если она проявит неуклюжесть». Девушка вышла из шатра, коза бежала рядом.       Первым делом Беата хорошенько осмотрелась. Шатер стоял не на улице. Это было какое-то огромное помещение с высокими сводами, тут было полно других шатров, повозок и балаганчиков. «Я сейчас во Дворе Чудес», — поняла девушка. Возле одного из балаганчиков на ступеньках сидел Клопен и делал какую-то куклу — видимо, для своего уличного представления. Беата приблизилась к нему.       — О, Эсмеральда! — радостно поприветствовал ее цыган. — Ты уже проснулась! Как твоя голова?       — Уже не болит, — она улыбнулась ему. «Эсмеральда, — подумала она, — теперь тебя зовут так, и никак иначе. Привыкай к этому, отзывайся на это имя, иначе проблемы тебе обеспечены, и тебя побьют камнями за колдовство твои же собственные соплеменники. Да, они ведь теперь мои соплеменники, я нахожусь в цыганском теле».       — Ну вот и хорошо! Твои танцы — это наш заработок, сама понимаешь, — кивнул он, отметив, что сегодня Эсмеральда выглядит гораздо лучше.       — Да, понимаю, — глухо ответила Беата.       — Да что с тобой такое? — на лице Клопена отразилось беспокойство.       — У меня проблемы, Клопен, — выдохнула она. — Понимаешь, удар был очень сильный… В общем… Я поняла, что многое не помню… — она виновато смотрела на цыгана.       — Только этого еще не хватало! — всполошился тот. — Но меня-то ты помнишь?       — Ну… я помню урывками, частями, — сказала Беата и взмолилась. — Помоги мне, Клопен, пожалуйста…       — Эх… А как же иначе… — вздохнул Клопен и почесал в затылке. — Ты же мне названная сестра, с детства тебя воспитывал, царапины твои лечил. Задавай свои вопросы.       — Хорошо. Вопрос первый: где здесь можно раздобыть еду?       Клопен посмотрел на нее долгим взглядом.       — Все очень плохо… — пробормотал он. — Ладно, ты присядь, я сейчас вернусь.       Он вскочил со ступенек и скрылся в своем балаганчике. Когда он оттуда вышел, то в руках у него были хлеб, сыр, кусочек копченого мяса и яблоко. Беата с жадностью набросилась на еду. С голодухи ей показалось, что ничего вкуснее она в жизни не ела. Она умяла все, что принес ей Клопен, кроме яблока, которым поделилась с Джали. Когда Беата позавтракала, то Клопен, с умилением смотревший, как она ест, сказал:       — Давай, спрашивай, что тебя еще интересует.       — Когда я танцевала на улицах, у меня ведь был сопровождающий? Тот, кто играл мне на каком-нибудь инструменте?       Клопен уже решил, что не будет удивляться Эсмеральдиным вопросам и выходкам. Все-таки она голову повредила.       — Был, а как же. Его зовут Джура. Говорю тебе его имя на всякий случай — вдруг тоже забыла, хоть ты его сто лет знаешь. Играет тебе на свирели. Да вон он, сидит себе, — Клопен указал на толстого цыгана, наигрывающего какую-то мелодию.       — Спасибо, — она благодарно кивнула. — Мне как раз надо порепетировать.       Порепетировать. Раньше она никогда этого не делала. Клопен только плечами пожал. Беата подошла к Джуре, и тот поднял на нее взгляд. В уголках его глаз лучиками собрались веселые морщинки — видно, рад был ее видеть.       — Эсмеральда, девочка, ты уже на ногах! — заулыбался. Зубы у него были желтые, чуть кривоватые, но улыбка была открытой и добродушной. — А я ведь испугался, когда Клопен тебя в шатер унес бесчувственную, уж думал, что-то страшное приключилось.       — Так, по голове ударило, ничего страшного, — Беата махнула рукой. — Поиграй мне, пожалуйста, танец один на ум пришел.       Джура кивнул и задул в свирель. Беата припомнила все движения, которые выучила, когда ходила на бальные танцы и уроки пилона, и постаралась сосредоточиться на музыке. Она почувствовала, как музыка начала вливаться в ее тело, как ведет ее, сливается с ней, и сделала первое движение. Кажется, она уже свыкается с этим телом, оно слушалось ее идеально. Девушка кружилась под звуки незамысловатой мелодии, извивалась, выгибалась, ее ножки только и мелькали в воздухе. Она сама стала танцем, полностью отрешившись от сего бренного мира. Фактически, она выражала все, что сейчас чувствовала: тоску по родным, своему дому, негодование от того, что с ней это случилось — от этого некоторые движения ее были резкими, — и упрямство. Она не даст обстоятельствам сломить себя!       Цыгане увидели, как танцует их Эсмеральда. Этот танец был совершенно не похож на другие ее танцы. Доселе в ее танцах была страсть, смешанная с беспечностью и весельем, каждое ее движение отражало радость, которую она обычно излучала. Теперь же это было что-то другое, они не могли толком сказать, что, но танец притягивал их взгляды. И двигалась она сейчас совсем по-другому, не так, как раньше. Она словно хотела что-то сказать, и задевала в их душах какие-то потаенные струны, о существовании которых они вроде бы и сами не подозревали. И еще в этом танце сквозила дикая, отчаянная надежда.       Когда Беата остановилась и пришла в себя, то увидела, что вокруг нее собралась толпа цыган. Джура с восторгом смотрел на нее, а Клопен подошел к ней и сказал:       — Если ты будешь танцевать так на улицах, то, быть может, в твоей шляпе для денег окажется даже золото, — он приблизился к Беате и прошептал ей на ухо. — Раньше они никогда так на тебя не реагировали. Продолжай в том же духе, и еда у нас будет появляться гораздо чаще!       Беата с облегчением выдохнула. Первое испытание в этом мире она прошла.