Не было бы счастья, да несчастье помогло

      Пир Дураков понемногу набирал обороты*. Площадь перед Собором Парижской Богоматери уже была полна веселящимися людьми. Очень многие из этих гуляк успели поднабраться с утра, так что шуму и гаму было много.       Беата находилась в своем шатре и готовилась к выступлению, когда к ней с воплями влетел какой-то парень и сдернул ширму, за которой она переодевалась. Хорошо еще, что она была в халате!       Парень сидел на полу и почему-то пытался закрыться от нее.       — Эй! — она нахмурилась, но увидела, что бедняга сам был страшно напуган. Поэтому Беата сменила гнев на милость. — Ты не ушибся?       — Я не нарочно… Извини! — он еще сильнее надвинул капюшон плаща себе на лицо. Но, как он ни пытался прикрыться, Беата все-таки заметила, что парень — горбун.       — Так ты не ушибся? — она завязала пояс халата и подошла к горбуну. — Дай, я посмотрю.       — Нет… не… не надо! — он попытался отползти от нее, но Беата не обратила на это внимания. Все-таки бедолага упал, может, повредил себе чего, но стесняется показать, как ему больно?       — Вот так, — Беата отдернула капюшон… Похоже, этот парень станет сегодня Королем Дураков. Его маска была очаровательно безобразна. Вон, даже Джали испугалась и отшатнулась. Но, вроде бы, горбун был цел и невредим — никаких ссадин и ушибов на нем, на первый взгляд, не было. — Видишь, ничего страшного.       Она увидела, как его глаза засветились от радости, и впала в умиление. Однако надо было поторапливаться — скоро ее выступление.       — Постарайся быть немножко аккуратнее, — Беата помогла ему подняться и мягко выпроводила из шатра.       — Я… я постараюсь… — смущенно пообещал горбун.       — Кстати говоря, отличная маска! — она подмигнула ему и скрылась в шатре.       Беата уже успела переодеться и подойти к сцене, где она должна была выступить, как к почетному месту подъехала карета. Из нее важно вышел судья, неспешно подошел к своему креслу и с достоинством уселся в него, поправив подол сутаны. Возле судьи тут же оказался Клопен, который весь день носился по площади, заводя народ. Беата хихикнула — цыган явно сделал это специально, чтобы слегка поддразнить судью, зная, что в этот день ему ничего за это не будет. Клопен панибратски подтолкнул судью локтем, фривольно подмигнул и, осыпав Фролло разноцветными конфетти, отбежал от него. Судья брезгливо поморщился и с недовольным видом плавными движениями стряхнул этот мусор со своей сутаны.       В это время Клопен вскочил на сцену и объявил выход танцовщицы Эсмеральды. Они с самого начала запланировали ее эффектное появление в дыму шуточного цветного порошка, который распылил Клопен. Когда он взрывом отвлек внимание толпы, Беата вскочила на сцену через дыру в полу и взмахнула тонким прозрачным шарфиком. Она плавно развернулась в сторону судьи — уж очень ей хотелось на него посмотреть. Вон он, сидит там, под навесом. Только выражение его лица почему-то переменилось из высокомерного в такое… Словно его громом поразило. Фролло даже приоткрыл рот. Впрочем, в ту же секунду его лицо приняло обычное выражение, и он с безразличием уставился на свои пальцы, как если бы проверял чистоту ногтей. От него исходило прямо физически ощутимое пренебрежение.       И вот черт дернул Беату сделать это! Она просто не смогла удержаться, настолько ей захотелось прикоснуться к судье — он был так надменен, что ей непременно захотелось стереть это выражение с его лица! Девушка пробежала по столам к навесу Фролло, набросила на его шею свой легкий шарфик, притянула к себе и поцеловала судью в его длинный изогнутый нос. Прямо в кончик. На мгновение их глаза встретились, но вместо холода, который Беата ожидала увидеть в его глазах, его взгляд обдал ее огнем, настолько жарким, что Беата сама вспыхнула. Огонь прокатился от кончиков ее ушей, сделав их пунцовыми, упал куда-то вниз живота и застрял там. Беата почувствовала, как ее бедра начинают увлажняться, и сбежала от судьи подальше, не забыв, правда, свернуть шаперон Фролло набок, чтобы повеселить толпу. Краем глаза она заметила, как он с яростной гримасой содрал со своей шеи ее шарфик, который она оставила на нем. И его ярость вызвала в ней живой азарт. Ну, погодите, ваша честь, я вам еще не то покажу!       Беата перевела взгляд на застывшего в восторге стражника, отобрала у него копье, воткнула его в сцену и использовала как пилон. От такого трюка толпа, сходя с ума, разразилась воплями, и на сцену посыпался целый дождь из монет. Сколько денег! Им этого надолго хватит! Глаза у Беаты радостно горели, а душа пела.       Наконец, Клопен решил, что пора выбрать Короля Дураков. Беата заметила в толпе того самого парня, который сегодня нечаянно ввалился в ее шатер. Нет, ему определенно стоило поучаствовать в выборах — такая маска шикарная! Она, ничтоже сумняшеся, затащила горбуна на сцену. Впрочем, он не особо сопротивлялся, очарованный ею. Но, когда она попыталась содрать с лица этого парнишки маску, ничего не получилось. Беата ахнула, когда поняла, что на самом деле это — его настоящее лицо. Ахнула не от того, что испугалась, а от того, что поняла, какую вопиющую бестактность совершила — он ведь специально старался не лезть людям на глаза, а она буквально заставила его взобраться на сцену.       — Да это же Квазимодо! Звонарь из Собора! — из толпы раздались вопли, и горбун со стоном прикрыл лицо. Беата закусила губу. Это все ее вина!       Положение спас Клопен.       — Спокойствие! — восторженно завопил он. — Дамы и господа, мы ведь искали самое жуткое лицо в Париже! И вот оно — Квазимодо, горбун из Собора! — он надел горбуну на голову шутовскую корону.       Толпа взорвалась криками. Действительно, лучшего Короля и придумать было нельзя — ведь парень был таким от природы, сам Господь назначил его быть Королем Дураков! Беата с облегчением выдохнула и сбежала в свой шатер переодеваться. Она спокойно надела свое повседневное платье и уже повязывала волосы лентой, когда услышала громовой хохот толпы и вопли:       — Хозяин! Умоляю, помогите!       Беата вышла из шатра. И ее сердце тоскливо заныло от того, что она увидела. Бедного, несчастного звонаря привязали к колесу и закидывали его нечистотами! А он жалобно взывал к судье Фролло, который бесстрастно смотрел на это зрелище, не дрогнув при этом ни единым своим мускулом. Да, Беата знала, что судья — человек жесткий, а подчас даже жестокий, но не представляла, насколько. И никто другой даже пальцем не шевельнул, чтобы освободить Квазимодо: людям было весело, а Клопен поостерегся на этот раз попасться судье на глаза. Но ведь кто-то должен был остановить это безобразие! К тому же, она чувствовала себя страшно виноватой перед Квазимодо… Беата закусила губу и, очертя голову, ринулась в этот омут.       Когда она взошла на эшафот, где был привязан к колесу звонарь, то на площади вдруг стало очень тихо.       — Не бойся меня. Так не должно было случиться, — Беата сняла с себя поясной платок, присела рядом с горбуном и принялась осторожно вытирать его лицо.       Внезапно на всю площадь раскатисто прогремел низкий голос судьи:       — Эй ты, цыганка! Немедленно спускайся!       Она подняла на него взгляд и увидела, как тяжело судья дышит. Видимо, это от гнева…       — Да, ваша честь! Как только освобожу этого беднягу, — она встала на ноги.       — Я запрещаю! — лицо судьи исказилось в негодовании от ее самоуправства.       В ответ на это Беата вынула нож, который был привязан к ее ноге, и разрезала им веревки, опутавшие горбуна.       — Как ты посмела ослушаться?! — видно было, что судья окончательно вышел из себя.       Но и Беата уже чувствовала сильную злость на него за его жестокость и глухоту к чужим страданиям.       — Вы издеваетесь над бедным парнем так же, как над моим народом! Говорите о правосудии, но вы жестоки к людям, которые нуждаются в вашей помощи! — закричала она.       — Замолчи!       — Правосудия!       Народ на площади дружно ахнул.       — Запомни мои слова, цыганка! Ты ответишь за свою дерзость! — прорычал судья. Тут в пору было бы испугаться, — о, какое бешенство было сейчас написано на его лице! — но и Беату уже окончательно понесло.       — Выходит, мы короновали не того дурака! Единственный дурак здесь — это вы! — с вреднейшей отравой в голосе прокричала она, и швырнула в судью шутовской короной. Корона, жалобно звеня бубенчиками, упала на брусчатую мостовую. Судья повернул голову к своему блондинистому васькоподобному капитану и отдал приказ:       — Капитан Феб! Арестовать ее!       Беата поняла, что дело пахнет керосином. Ее окружали стражники, и намерения у них были самые серьезные. Она их пересчитала. Десять человек. Десять! А она — одна… И тут Беата вспомнила о шуточном порошке. Клопен дал ей щепотку, научив пользоваться. «Если запахнет жареным — создай с помощью него дымовую завесу и тикай, что есть сил!» — напутствовал он ее. Она достала из корсажа платок с порошком и сделала вид, что чихает. Трюк удался великолепно! Настолько, что Беату опять дернуло поддразнить всех этих упырей-законников!       — Мальчики! Я здесь! — она выглянула из корзины с тыквами, широко улыбаясь. Лицо судьи исказилось, и он что-то пробормотал себе под нос. А Беата носилась по площади, как сумасшедшая. Она уворачивалась от стражников, запутывала их, применяла все знания, которые успела получить за время своего нахождения в этом мире, и люди с хохотом смотрели на это зрелище. Дошло до того, что двое конных солдат оказались настолько неловкими, что снесли почетный помост судьи, и тот скрылся под упавшим навесом. Когда судья, наконец-то, смог избавиться от плотной материи, упавшей на него, Беата прыснула: он был без своего шаперона, взъерошеный, как воробей после отменной драки. Однако надо было улепетывать отсюда — судья этого так просто не оставит! Пара знакомых циркачей помогла ей скрыться, и Беата слилась с толпой. Ей нужно найти какое-нибудь место, где можно переждать всю эту шумиху и улизнуть во Двор Чудес… Что-нибудь такое, чтобы даже судья не понял, где искать… Ее лихорадочно ищущий взгляд наткнулся на Собор Парижской Богоматери. Ну конечно! Она может спрятаться в соборе, забиться в какой-нибудь угол и сделать вид, что она — одна из прихожанок, которая пришла помолиться!       Беата посадила Джали себе на плечи, укрылась плащом и, притворившись согбенной старухой, ковыляя, вползла в собор. И только там Беата смогла перевести дух. Но когда она огляделась… Боже, как тут было красиво! Изнутри собор был так же прекрасен и величественен, как и снаружи. Беата затаила дыхание, любуясь на эту красоту. Но, уловив сзади шорох, она опять тут же напряглась. Беата шустро обернулась. Перед ней стоял этот солдат. Тот самый, который был рядом с судьей, такой похожий на Ваську. Пришел ее арестовать! Она с силой дернула его за плащ, сделав подножку и молниеносно вытащив его меч из ножен. Все-таки, когда тебе приходится выживать, а не жить, ты становишься на удивление быстрой… Беата наставила меч на капитана, ее лицо исказилось в гримасу ярости.       — Тише, тише! Я уже сегодня брился! — солдат, сидя на каменных плитах собора, подался назад.       — Неужели? Ты пропустил одно место! — прорычала Беата.       — Ну, хорошо, хорошо. Оставь, утихомирься. Дай мне шанс извиниться, — он выставил вперед ладони.       — За что?       — Вот за это, например! — солдат пинком сшиб Беату на пол, и выхватил у нее из рук свой меч обратно.       — Ах ты, коварный, наглый, мерзкий… — как же она ненавидела его в этот момент! Самодовольный тип, вот и Васька таким же был!       — Не ругайся. Мы ведь в церкви, — назидательно сказал он.       — А ты всегда такой очаровательный, или мне повезло? — Беата в гневе схватила напольный подсвечник и принялась охаживать солдата ударами. Тот уворачивался со смехом и прибаутками, беся ее еще больше. Неизвестно, чем бы это закончилось, если бы не Джали. Взбешенная коза ударила солдата рогами под дых.       — Не знал, что у тебя есть ребенок, — с трудом выдохнул он, когда смог разогнуться.       — Она не очень-то жалует солдат, — фыркнула Беата.       — Эээ… я заметил, — солдат окончательно оправился от удара. — Позволь представиться. Я — Феб. Это значит — Бог Солнца, — он усмехнулся.       Беата и Джали недоверчиво переглянулись. Что за игру он ведет? Чего ему от них надо?       — А тебя зовут… — он вопросительно вздернул брови.       — Это что, допрос? — настороженно спросила Беата.       — Я бы сказал, знакомство, — солдат мирно вернул меч в ножны.       — Ты не арестуешь меня? — она была удивлена. Все солдаты, которых она знала, не стали бы разводить разговоры, просто схватили бы ее и поволокли во Дворец Правосудия.       — Пока ты здесь — нет. Я не могу, — Феб развел руками.       — Ты не похож на других солдат, — Беата хмыкнула и поставила подсвечник на пол.       — Спасибо, — он кивнул.       — Если ты не собираешься арестовывать меня, то что тебе нужно? — Беата сложила руки на груди.       — Узнать твое имя.       — Эсмеральда, — она чуть было не сказала «Беата», но вовремя спохватилась.       — Красивое. В любом случае, гораздо красивее, чем Феб.       — Молодец, капитан! А теперь арестуй ее! — со стороны входа раздался мощный голос судьи. Беата вздрогнула и посмотрела туда. Так и есть. Судья стоял в окружении стражников, и его лицо сияло торжеством. Похоже, она сильно недооценила интеллект Фролло. Нет, этот человек определенно не был дураком.       Джали в страхе заблеяла и удрала за Беатину юбку, а капитан прошептал:       — Проси здесь убежища! Скорей! — он сделал страшные глаза.       — Ты обманул меня! — с ненавистью зарычала Беата. Выследил ее, и привел сюда судью, вот сукин сын! Так подставил ее!       — Чего ты ждешь, капитан? — судья нахмурился.       — Извините, судья. Она попросила убежища. Я тут бессилен, — Феб, вытянувшись во фрунт, как и положено хорошему солдату, сверлил глазами начальство.       — Так вытащи ее отсюда на улицу и… — судья угрожающе двинулся вперед, но фразу закончить не успел.       — Фролло, ты не притронешься к ней! — к ним спешил старый архидьякон собора. — Не бойся, — он обратился к Беате, — судья Фролло много лет назад научился уважать святость церкви! — в его голосе заметно прогремела сталь.       Какая же злобная гримаса исказила лицо судьи! Но он развернулся, махнул солдатам и пошел на выход. Здесь он был действительно бессилен — с церковью не поспоришь. Архидьякон под ручку выпроводил из собора Феба, которому еще и сзади наподдала рогами Джали. Эсмеральда хихикнула. И опомниться не успела, как ей сильно завернули назад левую руку и стальной хваткой сдавили правое плечо.       — Думаешь, ты меня провела? — промурлыкал судья, прижимая ее к себе. Боже, он почти коснулся Беатиного уха своими губами. — Но я — человек терпеливый, а вы, цыгане, не в состоянии долго жить взаперти, — он вдруг замолчал, и Беата почувствовала, как он зарывается своим носом в ее волосы и жадно вдыхает ее запах!       — Что вы делаете? — она оторопела.       Рука судьи скользнула к ее шее, лаская.       — Я представил веревку на этой дивной шейке, — он обжег ее своим дыханием, но в его голосе сквозила нежность. Беата вдруг осознала, что он еще сильнее прижался к ее телу, и возмутилась — он щупает ее так, словно имеет на это право!       — Я знаю, что вы представили! — она вывернулась из его объятий, умудрившись хлестнуть своими волосами по его лицу.       — Умная ведьма, — судья зловеще улыбнулся. — Цыгане умеют исказить правду и затуманить ум нечестивыми мыслями! — его лицо перекосилось от ярости, но судья все-таки взял себя в руки, принял свое обычное надменное выражение и спокойно сказал: — хотя, это неважно. Ты выбрала величественную тюрьму. Но это все-таки тюрьма. Один шаг за дверь, и ты — моя!       Фролло с грохотом захлопнул дверь собора. «Моя?! Что он имел в виду под словом «моя»?! — всполошено подумала Беата. — «Моя» — это «я подвешу тебя вверх ногами и высеку кнутом, проклятая ведьма!» или «я с наслаждением поимею тебя в самых непристойных позах, моя дорогая…»? Какого хрена он угрожает так двусмысленно?!» Она прижала руку к груди. Сердце билось так быстро и сильно, что Беата испугалась — а вдруг выскочит?       Откровенно говоря, судья и сам не понял, почему из него вырвались именно эти слова («ты — моя!»). Это было для него совершенно несвойственно, он имел привычку всегда тщательно обдумывать то, что он говорит. А тут эти слова сами вылетели у него изо рта («ты — моя!»), словно он перестал себя контролировать! Это все ее колдовской запах, запах этой ведьмы! Аромат сандала, такой знойный, притягательный… Судья задохнулся.       Карета довезла его до Дворца Правосудия — он хотел еще немного поработать. Но не смог. Метался перед камином, как дикий зверь. Потому что видел в огне эту цыганку, танцующую, а в мыслях — пронзительный взгляд ее зеленых глаз… Нет, он больше не может издеваться над собой, надо ехать домой, все равно все это бесполезно. Сейчас он ничего не сможет сделать путного, потому что все его мысли беспутны. И греховны. Но как же они сладки! Судья достал из складок своей сутаны прозрачный шарфик, который цыганка оставила у него на шее после того, как поцеловала его в нос. Шарф был дешевым, но судья отчего-то не мог его выбросить, как бесполезный мусор. Он нежно провел шарфом по своей щеке.       Раздался грохот открываемой двери, и судья вздрогнул.       — Ваша честь, карета ждет вас, — в дверном проеме появился стражник.       Фролло снисходительно кивнул ему, спрятал шарф под сутану, водрузил на голову свой шаперон и направился к выходу.       Дома он скромно поужинал — судья хоть и был гурманом, но старался держать себя в строгости и не предаваться греху чревоугодия, — затем прошел в свои покои, снял сутану и устроился возле камина с бокалом вина и книгой. Но вскорости понял, что уже несколько раз перечитывает один и тот же абзац. Он закрыл книгу и отложил ее, уставившись на огонь в камине. В жарком пламени Фролло опять видел цыганку… Эсмеральду… Перед взором опять возникли ее чудесные изумрудные глаза, он вспомнил запах ее волос и то, как она поцеловала его в нос. По его телу прокатилось желание, настолько чувственное, что в паху нещадно заломило, а его рука дернулась к гульфику, и он еле остановил себя. Нет! Это грех! Сам Сатана толкает его сейчас на удовлетворение похоти, такой сильной, непристойной! Но возбуждение накатывало на судью с такой оглушающей силой, что он сдался. Фролло поспешно дернул шнуровку гульфика, высвобождая свой член, болезненно ноющий от невыносимой эрекции. Судья, задыхаясь, погладил головку и прошелся рукой по стволу, представляя, как он сжимает эту цыганку в своих объятиях, ложится на нее, проникает в нее… Господи, как хорошо! Фролло задвигал рукой сильнее.       — Проклятая ведьма… адово отродье… чертово семя… — выдохнул он. Его движения ускорились, он плыл на волнах нахлынувшего удовольствия, тонул в нем, шептал уже совершенно неосознанно. — Ох!.. Дитя мое… ты… будешь… моя!       Судья выкрикнул последнее слово, выгнулся в судороге от пронзительного наслаждения, охватившего все его тело, и другой рукой так сжал дубовый подлокотник кресла, что резное дерево жалобно застонало под его пальцами. Фролло обмяк, тяжело дыша. Его пальцы были испачканы в его собственном семени, и ощущение липкости привело его в чувство. Он медленно встал, привел себя в порядок и снова уселся перед камином. Сейчас он отчетливо понимал, что не во Дворце Правосудия он хотел видеть эту цыганку (Эсмеральду!), а в своей постели. Да, она будет его! Он добьется ее, она сейчас в соборе, а уж туда он может ходить совершенно спокойно, потому что у него есть веский повод — его воспитанник. «Вот ты и пригодился мне, Квазимодо…» — с удовлетворением подумал судья, довольно прищурившись.