Не было бы счастья, да несчастье помогло

      Беата отчетливо понимала — Клопена надо предупредить, что с ней все в порядке. В противном случае, он вполне был способен собрать всех своих арготинцев и пойти громить собор, чтобы освободить ее. Нет, этого она никак не могла допустить. Слишком много народу бы пострадало. На ее счастье, Клопен был одним из тех людей во Дворе Чудес, которые умели читать. Поэтому она написала записку и привязала ее к шее Джали. Они с Квазимодо пробрались к одному из выходов и, пока звонарь отвлекал солдат разговорами, Беата быстренько выпустила козу. Через некоторое время Джали вернулась с ответной запиской. Там было написано: «Я приду сиводня на зокате! жди миня ф саборе снизу! Клапен» Беата прочитала записку, не удержалась и прыснула.       В назначенное время она была уже в огромном зале собора, недалеко от дверей. Двери с легким скрипом открылись, и в собор проскользнула знакомая тощая фигура в плаще. Беата кивнула вошедшему и жестом попросила идти за собой. Когда они оказались в укромном углу, Беата порывисто обняла цыгана.       — Я тоже по тебе соскучился Эсмеральда, — пробормотал тот. — Я тут принес тебе кое-что. Думаю, это тебе понадобится — я же знаю, как ты помешана на чистоте.       Он вручил ей небольшой ящик, в котором она, чуть ли не пища от восторга, обнаружила свои бритвенные принадлежности и мыло.       — Клопен, ты — гений! — ее глаза заблестели. — Спасибо, ты меня спас!       — Хотел бы я действительно тебя спасти! — отчаянно заявил цыган. — Вытащить отсюда, спрятать тебя подальше от глаз Фролло!       — Даже не вздумай! — сердитым шепотом сказала Беата. — По крайней мере, пока я здесь, судья ведет себя тихо. Ведь он не стал преследовать вас еще сильнее?       — Нет, все как обычно, — озадаченно нахмурился Клопен, не понимая, к чему она клонит.       — А представь, что будет, если я сбегу отсюда? Он разнесет этот город по камешку, чтобы до меня добраться, и тогда из-за меня одной пострадаете вы все. Молю тебя, Клопен, не делай ничего, чтобы вызволить меня — я в полном порядке!       — Да как же ты можешь быть в порядке? Ты сидишь взаперти!       — Это не так страшно, как кажется. Мне есть, чем здесь заняться, правда. Собор огромен и прекрасен, и я хочу весь его посмотреть. А там, кто знает, может судья сменит гнев на милость…       — Ой, сомневаюсь, — вздохнул Клопен. — Фролло — злобный и мстительный человек, никогда и ничего просто так не забывает.       «Значит, забудет не просто так! — подумала Беата. — Я все-таки попытаюсь его переиграть».       — В любом случае, если я сбегу, все будет только хуже, поверь мне. Так что даже не пытайся мне помочь, прошу, — она с отчаянием смотрела на цыгана.       Клопен потер лицо руками. Она была права. Если он попытается что-то сделать, судья только еще сильнее взбесится. К тому же, Эсмеральда не выглядела печальной, даже наоборот. Ее зеленые глаза так и сверкали воинственным пылом, словно она что-то задумала.       — Ну, хорошо, уговорила, — в конце концов буркнул он. — Но, если тебе что-нибудь понадобится, дай мне знать.       — Хорошо, — она улыбнулась ему. — И, Клопен, если опять увидишь на улице того горбатого парнишку — ну, которого ты выбрал Королем Дураков — ты уж присмотри, чтобы с ним ничего не сделали. Он — мой друг и делится со мной своей едой.       — Сделаю все, как ты скажешь! — он обнял Беату на прощание и выскользнул за дверь.       Беата, подхватив коробку подмышку, поднялась обратно на башню. Какая же все-таки умница этот Клопен. А ведь она уже начала содрогаться от мысли, что на ней опять вырастут волосы, и все это увидит судья. У нее перед глазами встало лицо Фролло, если бы он увидел все это безобразие. Вот его тонкая черная бровь пренебрежительно вздергивается, уголок рта ползет вверх в уничижительной усмешке… Да она бы прямо на месте со стыда умерла бы!       Судья Фролло лежал в постели и думал об этой цыганке. «Эсмеральда, — сказал он себе. — Ее зовут Эсмеральда, она не просто „эта цыганка“. Красивое имя, звонкое, словно колокольчик… И сама она такая же звонкая и настырная!» Он нежно усмехнулся. Да, его привлекло ее тело, ее прекрасное лицо. Судья с ума сходил, стоило ему вспомнить, как она извивалась в танце, его чресла наливались огнем, но что значит это все без ее характера? Ничего. Да, он бы получил пару раз от нее удовольствие в постели, но потом что? Правильно, опять ничего. Очень скоро ему бы стало с ней скучно. Но теперь Эсмеральда возбуждала его интерес. Она упряма и горда. Чем-то похожа на него самого. И ее увлечение книгами…       Знатные-то дамы увлекались в основном вышивкой и чтением Библии, и то, если были грамотны, а эта девчонка, похоже, готова была читать все, что ей под руку подвернется. Он запер ее в соборе, надеясь, что она будет сходить с ума от тоски и безысходности, а она, судя по всему, тут же нашла себе занятие. И он видел острый ум в ее глазах. С таким потенциалом ее будет нелегко сломить. Собственно, а так ли сильно он хочет сделать это? Пожалуй, нет. Сломленная женщина — вялая и покорная. Но нужно ли ему, чтобы она была такая?       Он вспомнил, какое раздражение у него вызывают тихие и покорные дамы. Ни единого словечка поперек не скажут. Глаза скромно опущены долу. Светский лоск и вышивка для какого-нибудь монастыря. Боже, какая скука! В то время, как Эсмеральдины изумительные глаза так и сверкают своенравием. И она совершенно не боится смотреть ему в лицо. Не боится говорить с ним. И так спокойна в его присутствии, держится с достоинством. Дерзкая. Очаровательно дерзкая. Нет, сломленная она ему не нужна. А значит, необходимо выбрать другой способ заинтересовать ее. Нет, оцепление с собора он не снимет — она сбежит, и ищи ветра в поле, а это ему не нужно. Но и пугать лишний раз ее незачем. Она очень любознательна — так, быть может, стоит идти в этом направлении?       Судья кивнул своим мыслям и повернулся на бок, смыкая веки.       Утром он поднялся на колокольню к Квазимодо, неся с собой продукты — он подозревал, что вчерашние его пасынок и Эсмеральда съели, — и еще кое-что. Девчонка сидела на полу, что-то чиркая свинцовой палочкой на листе бумаги. Она еще и писать умеет? Интересно.       Беата услышала на лестнице шаги и подняла глаза, чтобы посмотреть, кто пришел. Ну, конечно. Это был судья.       — Доброе утро, Эсмеральда, — он кивнул ей так, словно она была здесь в гостях, а не сидела взаперти.       — Доброе утро, ваша честь, — она не осталась в долгу, и поприветствовала его так, как если бы он зашел к ней в дом на чашку чая.       Судья ухмыльнулся, прошел к столу и сел, привычно поставив корзину на стол.       — Мой пасынок убирает придворье, я полагаю? — уточнил он.       — Да, ваша честь. Но он скоро вернется.       — Ну, что ж, я подожду, — судья снял свой шаперон и положил его на колени.       «Какие, однако, у него густые волосы, — подумала Беата. — И седина его совершенно не портит». Она вдруг поняла, что с удовольствием зарылась бы в его волосы рукой. Судья заметил, как она прожгла его взглядом, но решил не заострять на этом внимания. Мало ли, что она там подумала…       На колокольню вернулся Квазимодо.       — Доброе утро, хозяин, — неловко краснея, сказал он.       — Доброе утро, Квазимодо, — ответил хозяин и жестом поманил его к себе. — Иди позавтракай, и мы начнем урок. Ты к нам присоединишься? — он повернул голову в сторону Беаты. «Ну прямо Версаль!» — подумала она и подавила смех.       — Спасибо, ваша честь, но я не голодна, — ответила девушка.       — Ну, как знаешь… — судья не стал настаивать.       Когда Квазимодо закончил есть, судья вынул из корзины книгу и сказал:       — Сегодня у меня есть кое-что новое для тебя.       Квазимодо насторожился. Что судья еще придумал?       — Я решил, что ты уже достаточно хорошо читаешь и пишешь по-французски, — продолжил судья, — поэтому решил научить тебя латыни.       У Квазимодо отвисла челюсть. Хозяин что, хочет сделать из простолюдина ученого человека?! Да он не в себе! А вот Беата жалобно запищала про себя. Судья собирается учить горбуна другому языку! И плевать, что язык этот мертвый! Она так хотела бы принять в этом участие, но… В этом мире женщина должна быть красивой и молчать. Какая несусветная глупость! Какой дремучий идиотизм!       Судья увидел, как разгорелись глаза цыганки, но в них тут же промелькнуло разочарование. «И почему же ты так разочарована, дитя мое? — довольно подумал он. — Не потому ли, что это вызвало в тебе интерес, и ты тоже хочешь поучиться? Надо понаблюдать за тобой».       Книгой, которую судья достал из корзины, был латинский учебник грамматики «О красотах латинского языка» Лоренцо делла Валлы. Это была латынь для ценителей, совсем не похожая на вульгарный, куцый язык, используемый обычно в обществе.       — Итак, приступим! — сказал судья и пустился в объяснения.       Краешком глаза он подмечал, как напряженно девчонка прислушивается, ловя каждое его слово. Боже, если бы его однокурсники так же слушали своих преподавателей, во Франции было бы гораздо больше образованных людей, а не тупых баранов, годных только на то, чтобы сидеть в кабаках с непристойными девками! И он не мог поверить своим глазам — она пыталась записывать то, что он говорит!       Беата старалась не пропустить ни единого слова из того, что говорил судья. Более того, она лихорадочно сновала свинцовой палочкой по листку бумаги, записывая это мелким почерком. Вот бы и ей заполучить ту книгу, по которой судья сейчас учит звонаря! Но на это мало надежды, придется так… И как он давал материал! Раскладывал все четко, по полочкам, с примерами! В университете она научилась ценить таких преподавателей, как бы строги они ни были. Они не просто отстреливались со своими лекциями — они вкладывали в это душу. И судья сейчас делал то же самое. По телу Беаты прошла восторженная дрожь. Она ни за что бы себе в этом не призналась, но, если бы судья предложил ей сейчас уединиться и заняться с ним любовью, она бы согласилась, не раздумывая! Он был просто кладезем знаний, а его ум… Она решила, что судья был чертовски сексуален в этот момент.       Фролло об этом не подозревал, но ее азарт доставил ему неимоверное удовольствие. Когда он закончил урок, то Квазимодо выглядел измочаленным, а Эсмеральда — воодушевленной и… желанной. Ее глаза блестели, щеки окрасились румянцем, а ее дыхание было таким неровным, что пышная грудь ходила ходуном. Судья облизал внезапно пересохшие губы. Как же он хотел ее сейчас! Но надо было взять себя в руки.       — Я вижу, тебе тяжело, мой мальчик? — он пытливо посмотрел на горбуна.       — Да хозяин, этот язык такой трудный…       — Ничего, ты справишься, — снисходительно проронил Фролло. — Будь усидчив, и у тебя все получится. Ты можешь идти.       Квазимодо сбежал от греха подальше. Беата сидела, уткнувшись в свои записи. Она была так поглощена, что не заметила, как судья подошел к ней, и обратила на него внимание, когда он деликатно покашлял. Беата слегка дернулась и подняла на него глаза.       — Можно? — он протягивал к ней руку, указывая взглядом на ее листок. Беата покраснела, вскочив на ноги, но отдала его судье. Фролло заглянул в ее записки и недоуменно нахмурился.       — Что за странные буквы? — он вопросительно поглядел на нее.       — Это кириллица, ваша честь, — она не стала вдаваться в подробности.       — Кириллица… Что-то я об этом слышал… Московитский алфавит? — он вздернул свои тонкие брови.       — Да, ваша честь, — Беата не стала отрицать.       — Ты знаешь язык московитов? — ей опять удалось удивить его.       — Да, ваша честь, — она опять кивнула.       — Интересно… Это один язык, который ты знаешь, дитя мое? — судья задумчиво смотрел ей в глаза. — Не заставляй меня вытягивать из тебя подробности, меня это раздражает.       — Хорошо, ваша честь, — вдруг ухмыльнулась цыганка. — Я знаю рус… московитский язык, польский, немецкий и английский. А вы, ваша честь?       Нахалка. Задала ему вопрос с подковыркой. Однако, не стоило ей давать поводов думать, что она его обскакала. Пожалуй, он все-таки снизойдет до ответа.       — Латинский, как ты уже успела понять, древнегреческий, итальянский и испанский, — с улыбкой ответил судья. Он жестом поманил ее, и Беата пошла за ним. Судья подвел ее к столу, за которым они только что сидели с Квазимодо. Он взял учебник, по которому они занимались, и протянул ей.       — Держи, — сказал судья. — Я увидел, что тебя заинтересовала латынь. Полагаю, что будет не лишним, если ты восполнишь пробелы в своих познаниях.       Беата, словно во сне, протянула руку и коснулась книги. Судья просто не смог удержаться. Отдавая ей книгу, он, словно невзначай, коснулся ее руки своими пальцами. Беату словно пронзил электрический разряд, и она вспыхнула, но руки не убрала. Тонкие ноздри судьи раздулись от желания, но он приструнил себя. Не следует сейчас делать лишних движений, так он ее только испугает, а ему это не нужно.       — Вы действительно этого хотите, ваша честь? — она не могла в это поверить. — Я ведь женщина. Не принято, чтобы женщина была образованной…       Судья вздохнул.       — Ты уже знаешь четыре языка, дитя мое. Так что это правило ты давно нарушила. Так ты согласна учиться, или мне забрать книгу? — настойчиво спросил он.       — Нет! — вскрикнула она и прижала учебник к груди. — Все, что угодно, только не забирайте!       Девушка умоляюще смотрела на него своими изумрудными глазищами. Все, что угодно… «Ох, если бы ты знала, до какой степени мне сейчас кое-что угодно… — он почувствовал жар, распространяющийся от паха по всему его телу. — Кое-что такое, что порицается церковью по отношению к незамужним невинным девицам! Дева Мария, дай мне сил…»       Его горло вдруг совершенно пересохло, и судья судорожно сглотнул. «Держи себя в руках!» — лихорадочно подумал он и с усилием улыбнулся.       — Хорошо, — Фролло кивнул. — Однако, мне уже пора.       Он направился к выходу. Дойдя до лестницы, ведущей из башни, судья не удержался и все-таки оглянулся. Девчонка стояла, все еще прижав к груди книгу, и прожигала его взглядом. Судья выдохнул и, стараясь двигаться неспешно и с достоинством, зашагал вниз.       Беата стояла и провожала судью взглядом. И только когда он ушел, до нее в полной мере дошло, что он только что сделал. Он согласился учить ее! Причем предложил сам, своей охотой! И сделал так, чтобы она умоляла его. Она попыталась возмутиться, но не смогла. Вместо этого она расхохоталась. Ну вы и жук, ваша честь! Однако, из этого следовало, что и ей удалось задеть и поразить его. «Два-два, ваша честь!» — Беата опять весело засмеялась.