Ты не будешь моим другом. Отныне ты будешь моей личной шлюхой, Накахара.
Голова Чуи отказывается здраво мыслить в тот момент, когда Дазай касается пальцем головки его члена, что уже давным-давно пульсирует и ждёт внимания (почему обе головы не могут работать одновременно?). Трусы стянуты, а Осаму издевательски водит по внутренней части бедра рыжего чёртовой плетью, которую Накахара уже давно мечтает сломать. — Д-Дазай… Прекрати… Смесь ощущений вызывает по телу мелкую дрожь, и Чуя слабо выгибается в спине. От прежней дерзости не осталось и следа. — Н-не нужно… — Просишь меня продолжать? Как мило. Чуя, ты такой развратник. Дазай ухмыляется и начинает водить плетью, чуть касаясь кожи, из-за чего Чуя издаёт короткий стон. Вовремя поймав себя на мысли, что его вообще-то насилуют, он закусил губу и прекратил ласкать слух Осаму. Нет, нужно что-то срочно предпринять. Постепенно к нему возвращается разум, и он осознаёт, что Дазая можно обмануть только играя по его правилам. Но это очень рискованно. И страшно. Резкий шлепок возвращает его в реальность. — О чём ты вообще думаешь? Ты должен думать только обо мне, Чуя. Иначе мне придётся быть с тобой жёстким. — Д-Дазай, я не хочу. Прошу, не надо. — Что такое, куда же делся твой запал? Куда испарилась вся дерзость и шутки про члены? Именно сейчас они нужны как никогда. Бабах. И Чуя вновь взрывается: — Да заткнись ты, ублюдок! Какого чёрта я вообще умоляю тебя о пощаде? Ты просто больной псих! Мне очень жаль, что я не прикончил тебя в тот день, когда впервые увидел! За каждое агрессивное слово он получал по сильному удару. Бёдра болели ужасно как на наружной части, так и на внутренней, в уголках глаз рыжего собрались маленькие капельки слёз. — Повторишь это ещё раз для меня? — игриво спрашивает Осаму. — Мне нравится, как ты выглядишь. Такая беспомощная шлюшка. Моя беспомощная шлюшка. Назови меня ещё раз ублюдком, прошу. — Я… Т-ты… — Давай, ты же хочешь назвать меня именно так. Ну же, мне так нравится, когда ты морщишься от боли. Хочешь, я буду ударять тебя посильнее? Хочет ли он? Нет. Но Чуя определённо хочет одного: чтобы всё это поскорее закончилось. — Назови, Чуя. Я ведь ублюдок, так? Издеваюсь над тобой, а тебе больно… — Д-Дазай… Ты, нет я, — это его шанс заговорить ему зубы, и он говорит тихо, чтобы тот проявил интерес к его речи. — Я хочу сказать тебе кое-что на ушко. Иди сюда. Т-ты такой хороший, — в этот момент Накахара ненавидит самого себя за то, что он говорит. Горло пересохло от волнения, но сейчас совершенно не до этого. — Ты лучший игрок, правда-правда, я больше не хочу говорить плохие слова. Давай же, иди ближе, я скажу тебе кое-что хорошее. К удивлению Чуи, Дазай с наивностью ребёнка приближается к нему. По его просьбе — максимально близко. — Ближе, Дазай, ближе, я хочу рассказать тебе о том, какой ты хороший. — Прямо-таки расскажешь? — по голосу понятно, что он рад такой реакции. Чёртов ребёнок. Наивен до безумия. Или же безумно наивен… Просто безумен? Да, и просто наивен. Именно так. Чуя сладостно шепчет ему фальшиво мягким голосом: — Я только сейчас заметил, что ты, — он томно вздохнул. — Такой властный и сильный. Знаешь, я возбудился не от боли, а от тебя. От твоего мутного взгляда. Я… Хочу быть твоей шлюхой, твоей игрушкой, — он прекрасно понимает, что после этих слов дороги обратно уже не будет, но продолжает свято верить в то, что сможет заговорить ему зубы и выпросить пощады. Хотя бы на эту ночь. Хотя бы на пару часов. А потом сбежать. И больше никогда не возвращаться. Он боится Дазая, хоть и не хочет этого признавать. — Пожалуйста, освободи мои ручки. Я хочу… прикоснуться к тебе там. Всё, что ты попросишь… «Блять, главное не перестараться. Пожалуйста, кто-нибудь, сотрите мне память» — думает он и тихо добавляет: — Я буду самой лучшей игрушкой для тебя, папочка. Запрещённый приём? Да. Что ещё хуже — Дазай запоминает каждое слово, сказанное рыжим. — Знаешь, Чуя, — Дазай, похоже, чувствует подвох. — Я не ожидал, что ты так быстро переменишься. Чтобы до Осаму не дошло окончательно, Накахара чуть ёрзает на месте и снова начинает лепетать: — Ты хорошо меня отшлёпал… И я теперь буду хорошим мальчиком. Честно, самым хорошим, — Он надеется, что Осаму слишком наивен, и поведётся на это. — Пожалуйста, Дазай, отвяжи мои ручки. Я знаю, ты любишь смотреть на них. Хочешь, чтобы эти руки принадлежали тебе… Они будут твоими, правда-правда. Наивным здесь был только Накахара. Ведь Дазай знал его как свои пять пальцев. Более того, он знал, что когда Чуя врёт, то не произносит ни одного матерного слова. Хороший трюк, рыжий, но сегодня определённо не твой день. Осаму безусловно нравится то, что Чуя всеми силами старается выйти из положения, и поэтому он делает вид, что поверил в фальшь Чуи. — Надо же… Такой хороший. Но правила есть правила, так? И их ставлю я. Но раз уж ты так быстро поддаёшься воспитанию, Чуя, — он специально оттягивает основную суть своего монолога, используя множество ненужных слов. — То я, возможно, могу пойти тебе на уступки и, скажем… Немного ослабить верёвки, что скажешь? Чуя энергично кивает головой, выпрашивая необходимых действий со стороны Дазая. — Хорошо, но тогда, — его губы искривляются в довольной усмешке. — Назови меня ещё раз… Как ты там сказал? Да, Накахара полнейший идиот, до которого доходит в самый последний момент. Именно поэтому в данный момент он не осознаёт, что инициатива в руках Дазая, а не в его. Невинно хлопая ресничками, он робко говорит: — Я не буду говорить плохих слов про тебя. — Нет-нет, я попросил назвать меня по-другому. Вспоминай. Рыжий прекрасно помнит каждое своё слово. Ужасно. Придётся говорить это снова. — Отвяжи мои ручки, папочка. Ухмылка не сходит с лица Дазая, и он довольно тянется к рукам рыжего, чтобы немного ослабить верёвки. Но недостаточно для того, чтобы у Накахары хватило сил выдернуть руки. Вопрос о том, кто с кем ещё играет, остаётся открытым, поскольку ослабление верёвок позволило Накахаре ухватиться за один конец верёвки. Прекрасно понимая, что Дазай умеет завязывать лишь один вид узлов, который, кстати, использует для того, чтобы закрепить бинты и на собственном теле, Чуя делает вывод о том, что его напарник не стал заморачиваться и с узлом на его руках. Хах, как хорошо, что Осаму сам иногда просил Чую о помощи с этими бинтами. Что ж, дело осталось за малым. — Ах, спасибо, Дазай, — он тянется к щеке напарника и оставляет на ней невесомый поцелуй. — Так гораздо лучше, правда. — Чуя, раз уж тут такое дело, — он снова резко поменялся в интонации (что только происходит в его голове?). — Я не хочу, чтобы тебе было больно в твой первый раз. По крайней мере, сейчас не хочу. Так что пока я добр к тебе, ты знаешь, что нужно сделать. Ублюдок. Наглый ублюдок. Не хочет, чтобы было больно? Но несколько минут назад безжалостно лупил Накахару плетью так, как вздумается. — Д-да, конечно… Дазай подставляет два своих пальца ко рту Чуи, и тот недолго думая берёт их в рот. Да, вот ты и попался, Дазай. Ещё один фетиш, о котором Накахара прекрасно знал — это любовь Дазая к облизыванию пальцев рук. А Чуя умел делать это, как чёртов профессионал. И именно поэтому сейчас он принимается за дело с особенным остервенением. Пускай раньше он делал это только когда был очень пьян, да и пальцы Осаму были обмазаны сладким кремом какого-нибудь кекса — это не имеет значения. Вобрав их до основания в рот, Чуя обильно смачивает слюной все фаланги, а затем проводит языком между двух пальцев, словно стараясь разделить их. Взгляд устремлён прямо на довольную рожу Дазая, который, кажется, ловит мысленный оргазм от этих действий. Нет уж, он только начал. Задействовав ряд своих ровных зубов, Накахара чуть прикусывает пальцы Осаму и, втянув щёки, медленно отстраняется назад, проводя по всей длине и тем самым освобождая их из жаркого плена. Практически минет, но для рук. Дазай уже тяжело дышит, но это лишь начало. Чуя хочет добиться того, чтобы тот перестал соображать. Не медля ни секунды, он вновь вбирает пальцы в рот и повторяет те же манипуляции до тех пор, пока Дазай не расставляет пальцы в стороны. Это выбивает Накахару из колеи монотонных действий, и вынуждает тяжело выдохнуть. Делать нечего — ему необходимо вновь соединить два пальца воедино. Для этого у него есть язык, который, как оказалось, умеет не только острить. Словно дразня Чую, Дазай по-издевательски шевелит своими пальцами во рту рыжего так, как он хочет, и это вызывает возмущённое мычание у Накахары. — Прости, киса, не удержался, — говорит мафиози без доли сожаления, и Чуя подумывает о том, чтобы вобрать его пальцы до конца и искусственно вызвать рвоту. Отвратительное прозвище. Но Накахара добивается задуманного. Через пару минут Дазай протяжно стонет от удовольствия — верный знак того, что сейчас он является беззащитной мишенью.Раз, два, три.
Чуя в последний раз вбирает пальцы по последние фаланги и с остервенением прикусывает их. Нет, лучше сказать, со всей силой и ненавистью. От неожиданности Дазай издаёт короткий писк и удивлённо смотрит на Накахару. Похоже, он прокусил их до крови, потому что сейчас его рот наполняется металлическим привкусом. Не давая Осаму шанса оправиться от шока, Чуя пинает его коленом. Да-да, спасибо плётке, ведь теперь он чувствует лишь жжение. Рукой он ловко тянет за конец верёвки и мысленно молится, чтобы узел ему поддался. Прекрасно. Выполнено. Руки свободны. Брезгливо выплюнув пальцы Дазая, Чуя фыркает: — Я бы сказал, что мне было приятно провести время, но это не так. Оттолкнув от себя ошарашенного Осаму, он с первой космической скоростью успевает поднять с пола свои трусы и джинсы, которые до этого были небрежно брошены прямо около кровати, а затем выбегает из комнаты, закрывая дверь. Глупо, ведь Дазай превосходит его по силе в несколько раз. Но бежать нужно. Пока он держит спиной дверь и судорожно натягивает на себя нижнюю часть одеяния, Дазай уже толкает древесное препятствие. Счёт идёт на секунды. Глубоко вздохнув, Чуя резко отстраняется от двери и бежит в сторону выхода из дома. Сейчас или никогда. Он хватает пальто, а на ботинки времени не остаётся. Дазай уже приближается. — Чуечка, ну куда же ты собрался? Мы ведь не закончили. Истерика. Больше ничего не скажешь. Дрожащие руки открывают тяжёлую дверь. Чуя снаружи. На улице противный дождь, но это не имеет значения. Он просто бежит. Бежит, не зная куда, но максимально быстро.Ты никуда не убежишь, Чуечка.