Он попросил уснуть, но не учёл одного: Чуя при всём желании не сможет сомкнуть глаз. Существует целый ряд факторов, по причине которых этого не произойдёт. Во-первых — шок. В этом аспекте проблемы целых две. Болевой шок был бережно укрыт тяжёлым пуховым одеялом моральной травмы. Если быть более точным, то физическую боль можно было игнорировать, но вот душевную… Тут дела обстоят иначе. Накахару обманули? Обвели вокруг пальца? Нет. Он сам попался. Вернее, он не видел угрозы, а значит, был безоружен. Хотя, в этом есть и его вина, ведь нужно было всегда оставаться начеку. Что более важно — теперь для него умерло понятие доверия. И это было только во-первых.
Во-вторых, ещё одним фактором, мешающим мафиози уснуть сном младенца, были мысли. Они переполняли его голову, и Чуе казалось, что она вот-вот разорвётся. Думалось обо всём: от того, что произошло, до того, что может ждать его в будущем. Одно он знал точно и наперёд: попытки сбежать он не оставит. Хотя это плохо закончилось в этот раз, но в следующий у него обязательно получится. А если нет, то будут ещё возможности. Если, конечно, Дазай не запрёт его в подвале.
От этих мыслей рыжего передёрнуло. Он вздрогнул всем телом, вызывая недовольное мычание со стороны Дазая, который стиснул его в объятиях ещё сильнее.
— Быстрее бы ты меня задушил, подонок, — тихо буркнул себе под нос Накахара. — Может, тогда моя голова перестанет думать.
Но и это ещё не всё. Остался последний, самый ненавистный пункт. В-третьих, расслабиться Чуе мешал Осаму, собственной персоной. Просто… Он просто не мог чувствовать себя нормально, находясь так близко с ним. Если когда-то в мыслях и проскальзывала маленькая надежда на то, что его напарник подобен защитной стене, то сейчас эта стена была не более, чем стеной, об которую разбивают горох. Будем менее метафоричны — Дазай был тупой стеной для Накахары, которая не хотела слышать ни единого слова от него. Или же, наоборот, слышала всё прекрасно, но трактовала по-своему, что тоже не есть хорошо.
Стоп. Дазай же запоминает каждую сказанную Накахарой реплику. Он как-то припомнил ему прошлогоднюю фразу. Вот же чёрт, это полное безумие.
— Чуя, почему ты не спишь? — сухой сонный голос Осаму вырывает Чую из потока мыслей и нарастающей паники. — Ты боишься чего-то?
Разве что тебя, придурок.
— А? Боюсь? Нет.
И всё-таки, ожидая чего-то коварного и внезапного со стороны Дазая, рыжий нервно съёжился. Неволей он подумал, что и за такого рода непослушание он может получить очередную порцию «воспитания».
— Ты так тяжело и нервно дышишь. Тебе приснился плохой сон?
Если его жизнь приравнять ко сну, то он видел постоянный кошмар наяву.
— Нет, — предельно твёрдо отвечает рыжий. — Тебя это не должно волновать.
— А? — остатки сна как рукой сняло. Неужели так на него действует холодный тон Накахары? — Я… Могу тебе чем-то помочь?
— Знаешь, да. Исчезни из моей жизни так же, как ты уже сделал однажды. Но в этот раз не возвращайся, сукин ты сын.
— Нет, — Чуя ощутил, как Дазай стиснул ладони в кулаки, при этом слегка царапая кожу на его талии. — Не говори так. Я больше никогда тебя не оставлю.
— Да ты хоть когда-нибудь меня слушаешь? Я прошу оставить меня в гордом одиночестве. Дазай, пойми, мне теперь страш… Ты что, плачешь?
— Нет.
— Ну да, глазами потеешь, — и всё-таки Дазай — настоящий ребёнок. Пугающий, но ребёнок. — Ладно, расслабь немного хватку, дай я повернусь к тебе.
Дазай нехотя расслабляет руку, и Чуе удаётся сменить положение.
— Я тебя совершенно не понимаю. Честно говоря, я не подозревал, что ты можешь… Внушить мне страх.
— Мне не хотелось этого. А теперь ты боишься меня.
Мысленно Накахара ругает себя за то, что не может побороть самого себя, и осторожно вытирает одну скупую слезу с щеки Осаму. Или же это дело привычек. Не важно. Просто он не может видеть его разбитым, несмотря на всё, что произошло. Да, скорее всего это рефлексы, которые вырабатывались годами.
— Да нужен ты мне, бояться тебя ещё. Придурок конченый, кого тут бояться?
— Ты скрываешь за оскорблениями свои чувства. Такой же, как в детстве.
— Разговор не обо мне, Дазай. А о тебе. Как я уже и сказал, раньше я не подозревал, что у тебя есть ещё одна личность, помимо нытика. Только одного не пойму, раз ты так хорошо знаешь меня, то… Неужели ты смог приравнять меня к такому уровню?
— Уровню?
— Не притворяйся, что ты не понимаешь, о чём я. Чтобы ты понимал, твои действия повергли меня в шок, ясно? Я не могу доверять тебе больше. Потому что я чувствую угрозу.
— Тогда почему ты так спокойно говоришь об этом?
— Потому что я никогда не признавался в том, что мне страшно. Я не знаю, как следует выражать эту эмоцию. И меня так бесит, что ты, — он запнулся, стараясь подобрать правильные слова. — Что ты… Ты такой заносчивый придурок. Я просто не знаю, чего от тебя ожидать. Мне жаль тебя, когда ты ноешь, но также я готов убить тебя в любую секунду, лишь вспомнив о том, что…
Он замолчал. Было трудно говорить о таком. Да, это ещё одна травма. Как ни крути, быть опозоренным таким способом — не самая приятная вещь.
— Глупенький Чуя. Об этом никто не узнает, если ты сам не расскажешь.
Шах и мат, Накахара. А что ты думал? Кому рассказать? Кто поможет? Никто. Хотя, есть вероятность на помощь извне, но тогда ему действительно придётся рассказать о том, что произошло. Отвратительно. Именно поэтому он будет тешить себя надеждами о том, что рано или поздно он забудет об этой ночи.
Не успел Чуя как следует поразмыслить об этом, как у Осаму случился очередной перепад. Прощай, нытик. Привет, безумец. Моментально поменявшись в лице, Дазай довольно говорит:
— Ты прав, пора прекращать быть нытиком. Ты признал, что боишься меня, и это хорошо.
Чуя с удивлением смотрит на счастливую, нет, на безумную улыбку Осаму и старается понять, когда тот успел так быстро перемениться.
— Ч-что?
— Если я представляю для тебя опасность, значит, я имею авторитет в твоих глазах, — он мечтательно вздохнул. — В твоих прекрасных глазах. Они такие глубокие, светлые и… Вызывающие?
— Ты снова перегибаешь палку.
Хорошо, что в комнате темно, и Дазай не видит румянца на щеках рыжего. Это бы испортило его репутацию неприступной цундере.
— Ах, да. О чём же я? Страх. Раз я для тебя авторитет, значит, ты можешь положиться на меня. Я могу стать твоей опорой и защитой. Только представь, мой дорогой Чуя, — Осаму смотрит прямо в недра зрачков напарника, словно пытаясь загипнотизировать его. — Я всегда буду рядом. Могу носить тебя на руках, да что там, я могу держать для тебя сигарету, чтобы от твоих нежных пальчиков не пахло табаком. Я стану твоей тенью.
Это уже слишком. Накахаре вновь становится не по себе, и он резко принимает сидячее положение, а после и вовсе покидает кровать. На немой вопрос и настороженность Дазая он кратко отвечает, что ему нужно в душ.
— Ммм, мне помочь потереть тебе спинку?
— Мозг себе потри, придурок.
— Тц, опять грубишь.
Чуя нервно сглотнул и быстро юркнул из комнаты. Такая компания ему явно не нужна.
В конце концов, ты уже помечен, Накахара.
Тёплые капли обладали живительной силой. Они покрывали тело мафиози, принося некое облегчение, от которого рефлекторно закатывались глаза. Если дождь приносил несколько иные ощущения, то душ явно шёл на пользу. Единственное, о чём он жалел, пока вспенивал шампунь на своих рыжих локонах — это о том, что голову нельзя было промыть изнутри. И почему только производители врут о глубоком очищении?
Всё бы было хорошо, если бы не эти отвратительные рубцы на ногах, натёртые запястья и ярко-фиолетовое пятно на ключице, которое, к слову, болело невероятно сильно. Даже не дотрагиваясь до него, Накахара ощущал боль.
— Чёртов ублюдок, кто только научил тебя оставлять такое?
Ладно, это пройдёт. И руки пройдут. Рубцы на ногах тоже заживут. Чего уж умалчивать, его жопа тоже, рано или поздно, пройдёт. Что более важно: сейчас необходимо продумать план побега. Всё должно произойти внезапно и настолько чисто, насколько это возможно.
Да, он сможет. Самое главное — сейчас не подавать вида. Нужно вести себя естественно, словно ничего не произошло. Он будет хитрой лисой, которая в конечном счёте обманет глупого зайца.
Внезапно на спине он ощутил чьё-то касание. Дазай.
— Быстро убрал свою оглоблю от меня, иначе я развернусь и ударю твою нахальную рожу.
— Ну, Чуя, неужели тебе не скучно принимать душ в одиночку?
— Я. Сказал. Убрать. Руку.
Поскольку до Осаму доходило слишком долго, Накахара не стал церемониться и всё-таки ударил его. Десять звёзд из десяти, его рука чётко заехала по челюсти напарника.
— Ты прав, мои руки прекрасны. Но, знаешь, когда они воссоединяются с твоей мордой, это выглядит ещё прекрасней.
— Ты ударил не во всю силу. Жалко ударять того, кого любишь?
— Нет. В детстве научили, что инвалидов бить нельзя. В случае с тобой, инвалидов по разуму. А теперь вали отсюда и дай мне хоть пять минут побыть одному и просто, блять, помыться.
— Прежде, чем я уйду, разреши мне сделать кое-что.
— Разрешаю упиздовать отсюда поскорее.
Дазай уходит, и Чуя с облегчением вздыхает. Нет, он определённо точно обязан сбежать. И он сделает для этого всё.
Даже если будет трудно. Даже если ему придётся делать вид, что всё хорошо. Рано или поздно у него появится возможность сбежать. Попытаться точно стоит.
Но был бы Осаму самим собой, если бы перестал добиваться Накахару? Ответ очевиден. Нет. Именно поэтому он вновь заходит сзади, блокируя выход для Чуи. Страшно? Да. Колени рефлекторно задрожали. Да ещё и леденящий взгляд, который просто пронизывает насквозь.
— Ты слишком долго моешься, я уже соскучился.
— Соскучился? Ох, иди сюда, я с радостью вмажу тебе ещё раз.
Ловким движением руки Осаму удаётся впечатать Накахару в стену, удобно устраиваясь перед ним. Мало места, мало кислорода.
— Придурок, воду хоть выключи.
— Придурок? А ты, как я погляжу, соскучился по воспитательному процессу, — заметив в глазах рыжего испуг, он довольно улыбнулся и продолжил. — Но я пришёл не за этим.
— Если ты пришёл сюда, не чтобы в очередной раз потешить своё эго, то зачем же?
— Хороший вопрос. Я просто всегда хотел поцеловать тебя в душе.
Какая честь, господин Осаму. А рыжий всегда мечтал утопить тебя.
— Что ты несёшь? Самому не кажется это бредовым?
— Вовсе нет. Ты не имеешь права упрекать меня в этом, потому что только от одного взгляда на твой минетный ротик, я загораюсь этим желанием.
— Какой-какой у меня ро…
Не дав возможности Накахаре закончить вопрос, Дазай грубо, резко и в какой-то степени нахально впивается в его губы, тут же пробивая своему языку дорогу в чужой рот. Что-что, а пользоваться обескураженностью других Осаму умел. В ответ на это Чуя недовольно хмыкнул, но вновь был прерван, поскольку теперь его нос зажали. Чуть позже до рыжего дойдёт, что это было необходимо для того, чтобы от нехватки кислорода он ослаб, но сейчас ему остаётся лишь возмущённо стучать кулачками по груди Дазая. Голова идёт кругом, а силы постепенно покидают его, из-за чего Накахара обречённо хнычет в поцелуй, который кажется ему отвратительной пыткой.
На несколько секунд Дазай отстраняется, но нос Чуи по прежнему в плену его пальцев. На лице рыжего написана мольба о прекращении, в то время как он судорожно глотает тёплый воздух.
— Я не прекращу до тех пор, пока ты не ответишь на поцелуй.
Наглость — его второе имя, что тут сказать. И вновь его губы настойчиво впиваются в чужие. Чуя думает о том, стоит ли ударить Дазая, ведь сейчас его колено находится в выгодном положении, но этот вариант быстро отпадает, поскольку вторая рука мучителя пробегается вниз по телу. Нет. Только не трогай… Чёрт. Всё всегда идёт не по плану.
Теперь две вещи сводили рыжего с ума: первая — отсутствие воздуха, вторая — рука Дазая, что уже по-хозяйски орудовала в области паха. Накахара осознаёт, что долго так не протянет, и поэтому отвечает на поцелуй, против собственной воли.
Обманут. Ещё бы. Дазай не прекратил своих действий, а наоборот вошёл в азарт. Стоит отдать должное — теперь Чуя мог свободно дышать носом. И на этом спасибо.
Нехотя, Накахара отмечает про себя, что ему не стоит сопротивляться, если он хочет войти в роль верного заложника, а затем внезапно удрать. Да, поэтому расслабься, Чуя, и получи удовольствие от процесса.
Теперь мы играем по моим правилам, ублюдок. Я побуду той игрушкой, о которой ты мечтал, чтобы потом послать тебя нахуй дважды.
Поддавшись волне возбуждения, Накахара устраивает свои руки на плечах Осаму и старается перенять инициативу в поцелуе на себя. Ага, сейчас. Но это веселит Дазая, и он вознаграждает Чую более быстрыми движениями руки, которая до этого плавно надрачивала член рыжего. Довольный стон — награда для ушей, а вскоре и тёплое излитие становится главным призом для того, кто мечтал об этом достаточно долгое время.
Чуя глубоко и тяжело дышит, а Осаму утыкается в мокрую макушку.
Сигареты. Вот оно — расслабление для Накахары. Тем более, ему было необходимо хоть чем-то затуманить собственный разум. Счастливо потягивая едкий дым, он смотрел на стену дождя.
— Уверен, что не застудишься?
— Уверен. У меня стул с подогревом, — свободной рукой он постучал по колену Дазая. — Ты же сказал, что тебе нравится, когда я так сижу, да?
— Да.
— Тогда молчи в тряпочку и радуйся.
Нужно делать вид, что всё в полном порядке, ведь именно так Дазай не сделает ему ничего плохого. Хочет восседания на коленях во время перекура — пожалуйста. Только вот… День только начинался, а значит, нужно было не накосячить, за что Чуя ручаться не мог. Что ж, поживём — увидим.
