Накахара никогда не был уверен в том, что он до конца нашёл самого себя. Бедный, бедный Чуя. Ему удалось потерять даже те крупицы, что указывали на его принадлежность самому себе.
— Чуя, — зовёт его тихий, но такой сладкий голос. — Давай поговорим. И Накахара не смеет отказать. Как верная собачка он приходит на своё место — колени Дазая — и ожидает дальнейших указов. Разумеется, лучший вид беседы — это её растягивание за парочкой сигарет. — О чём? — спрашивает рыжий и подкуривает свою сигарету от той, что держит во рту Осаму. — Тебе опять грустно? Строить из себя глупого дурака он умел, как никто другой. Естественно, тема беседы была известна ему заранее, но нельзя показывать Дазаю, что частица здравого рассудка всё ещё присутствует в нём. Да, он не сможет сломить его полностью. Чёрта с два! — Может быть и так, — философски протягивает Осаму и по-хозяйски устраивает свою голову на плече у рыжего. — Хотя, пока ты со мной, мне не бывает грустно. — Правда? — Да, — не хотелось сразу переходить к теме. Лучше немного помучить Чую. — А ты. Как ты себя чувствуешь рядом со мной? — Я не думаю, что мой ответ устроит тебя, — он глубоко затянулся, а после предельно медленно освободил лёгкие от едкого дыма. — Потому что он неоднозначный. — А ты постарайся ответить так, чтобы меня устроило. Ты же знаешь, что в таком случае я вознагражу тебя. Вознаграждение. Чаще всего — мягкие объятия и тёплые поцелуи в висок. Это… Именно то, о чём всегда говорил Чуя, когда Дазай применял на нём всю свою жестокость. Если голова Осаму — это хранилище информации о рыжем, то в этом своеобразном сейфе имелась отдельная полка для просьб Чуи. Одна из них — мягкое, в его понимании правильное, обращение. «Если ты хочешь иметь в своей коллекции такой ценный экспонат, как сам я, — говорил он. — ты должен сдувать с меня пылинки, ясно тебе? Не забывай о том, как следует обращаться с хрупкими предметами». Да, Чуя был фигуркой из хрусталя. Точёной и невообразимо прекрасной. Без единого изъяна. — Тогда слушай предельно внимательно, я не стану повторять дважды. По началу я воспринимал тебя лишь как напарника, что тебе уже известно. Как оказалось, это сильно ударяло по твоему самолюбию, и тогда случилось так, что я позволил обмануть себя, — короткая пауза, во время которой он делает новую затяжку. Тянет время. — Да-да, не думай, что это целиком твоя заслуга. Я сам позволил тебе так обращаться со мной. Но знаешь, сидеть на коленях у больного ублюдка и курить весьма недурно. Мне это нравится. Вернее, я бы сказал иначе. Мне нравится лишь сотая доля того, что я имею сейчас. Дазай обеспокоенно захлопал глазами, на что Накахара мысленно ухмыльнулся. — Сотая доля, говоришь… Выходит, я что-то делаю не так? — Ты прекрасно понимаешь, о чём я. Если вычеркнуть из наших, с позволения сказать, отношений весь твой безумный садизм и насилие, то я был бы более доволен ими. Осаму сделал последнюю затяжку, тем самым приканчивая сигарету, и вызывающе выдохнул дым прямо в лицо Накахары, любуясь тем, как светлую радужку покрывает слабая пелена солёных слёз. Чуя тоже хоронит свой окурок от сигареты в пепельнице, поспешно отмахивая от своего лица едкий смог. — Тц, глаза режет, придурок. — Чуя, — как-то странно протянул Осаму. — Как бы сильно я ни хотел угодить тебе, есть одна причина, по которой мне просто хочется быть садистом по отношению к тебе. — Да что ты?! Просто хочется? Не слишком ли много ты на себя берё… Дазай затягивает рыжего в глубокий развязный поцелуй, предотвращая возмущения, а после отстраняется и смотрит в самые глаза Накахары. — Если бы передо мной встал выбор между твоими заплаканными глазами, чуть покрасневшими щеками, хрупким телом, тонкими руками, прокуренным, в какой-то степени шлюхавым голосом и всеми деньгами мира, то я бы предпочёл тебя. Что-то внутри Чуи трескается на миллион осколков и заставляет его вздрогнуть. Верит ли он Дазаю? Да, каждому его слову. Он обвивает руками перебинтованную шею и прижимается к своему мучителю всем телом. Осаму лишь слабо поглаживает его по спине и продолжает так же гипнотизирующе говорить: — То, как ты прижимаешься ко мне, просто бесценно. Ах, Чуечка, если бы я мог перестать любить твою слабую сторону, то перестал бы причинять тебе боль. Прости, но я так люблю наблюдать тебя разбитым, сломанным. — Я надеялся, что ты перестанешь делать это… — Не могу. Просто не могу. Но ведь я люблю тебя, ты же понимаешь это? И иногда я бываю таким, каким ты желаешь меня видеть. Голос Накахары дрожит, как и он сам. Умоляюще он просит Дазая лишь об одном: — Я понимаю, что ты не можешь не делать этого, но пожалуйста, причиняй мне физическую боль реже. Морально я уже давно мёртв, оставь хоть тело… Моё тело. — Ты снова плачешь? Не отвечай, я чувствую тепло на своём плече, — блаженно выдохнув, он крепко сжимает Чую в объятиях. — Я сделаю всё, чтобы ты чувствовал себя хорошо. Ты веришь мне? Тихо-тихо, сквозь ком, что стоит в горле рыжий честно отвечает: — Нет. — Не веришь? — слабые качания головой из стороны в сторону. Это веселит Дазая. — Но я ведь делаю то, о чём ты просишь, глупенький. Я обнимаю тебя, целую, — он осторожно прикусил мочку его уха, после оставляя невесомый поцелуй в ямочке, что находилась чуть ниже. Он так любит играть с его чувствами. — Или я делаю это недостаточно хорошо? — Х-хорошо. Игра удалась. — О, я понял. Я должен делать это чаще, верно? Без причины, просто так, да? В ответ кивок и шмыганье носом. Прекрасно, Дазай в очередной раз победил. — Посмотри на меня, Чуя, — беспрекословное выполнение приказа не заставило себя долго ждать. — Ты так прекрасен, чёрт возьми, так прекрасен. Разве я имею право отказать твоей просьбе? — Разве ты хоть раз делал то, о чём я тебя просил? — Отныне да. Лишь тогда, когда Накахара полностью успокаивается и приходит в себя, Осаму переходит к главной теме для разговора. Теперь Чуя полностью готов. Он весь в его руках. — Когда приедут ребята из мафии, веди себя естественно, ладно? — Д-да, конечно. — Если вдруг тебя спросят, хочешь ли ты в город, что ты должен ответить? Нервно сглотнув, Чуя неуверенно отвечает: — Какой город? О чём вы? Мне и здесь прекрасно. — Почему так неуверенно? Тон сменяется на более твёрдый. — Почему вы спрашиваете меня об этом? Я что, похож на лопуха, который не может сам выбрать место своего нахождения? — его брови изгибаются в естественной ему манере, а голос становится всё более громким. — Это вы, лохи, работаете, а у меня отпуск, так что намотайте сопли на кулак и дуйте на задание. — Умница, — он награждает Чую поцелуем в щёку. — Я горжусь тобой, Накахара. «Ну что, как всё проходит?»«Как всегда, настоящая «веселуха». Я не знаю, куда себя деть. Слишком много людей, и все разбились по компашкам.»
«Переживёшь. Лучше скажи, как там Накахара-сан? Я надеюсь, ты не сильно палишься в том плане, что… Ну ты понял.»«Нет, об этом даже речь не заходила. Это всё кажется слишком странным. Я имею в виду, прям слишком.»
«Объяснишь?»«Он ведёт себя естественно. Словно мы и не видели его тогда. Кажется, что он такой же, как и всегда.»
Он успевает отправить сообщение до того, как его нахально пихают в бок. Лёгок на помине. — Ты как всегда с тухлой миной, мелкий. Что-то не так? Явно навеселе, Накахара закуривает, прекрасно понимая, что рядом с Акутагавой это делать противопоказано. Рюноске делает шаг в сторону и морщится, в то время как рыжий ухмыляется. — Ничего мне не хочешь сказать? — Что вы хотите от меня услышать? — безразлично кидает он. — По вашим подколам я совершенно не скучал. — Ты ранил меня в самое сердце, серьёзно, — он вкладывает как можно больше едкости в свой тон, чтобы казаться самим собой. Наглое враньё. — Значит, ты скучал просто по своему семпаю, не так ли? — Рад, что с вами всё в порядке. — Хм? — Рюноске закашлялся от дыма, и Чуя отвёл руку с сигаретой в сторону. — Разве со мной может быть что-то не так? О, глупо говорить такое, испытывая физическую боль от происходящей внутри войны миров. Этот вечер казался ему невыносимым. Слишком хотелось вернуться в прошлое и забыть обо всём, что произошло с ним за этот период времени. Сейчас, стоя на заднем дворе под яблоней, рядом с Акутагавой, и наблюдая со стороны за своими коллегами, которые иногда смачно выругиваются и потягивают дешёвый алкоголь, его здравый рассудок как нельзя кстати напоминал ему о том, во чтоТеперь дело за вами, Накахара-сан. Пожалуйста, не сломайтесь полностью.