На границе Пустоты

Когда мы вернулись в дом, ты тут же ушел наверх. Кей весело подмигнул и тихо смылся в комнату под важным предлогом: изучать инструкцию для свежекупленной цифровой зеркалки. Шиз на кухне загремел кастрюлями, а Гранж, вручив мне стопку бумаг, исчез в лаборатории. Я остался в гостиной наедине с распечатками по «Южному крылу» и их боссу. Действительно, сейчас мне лучше не мешать. Согласно сводкам, глава Сехей Оно держал в кулаке южные префектуры. Нелегалы, наркотики, оружие, подпольные игры, портовая контрабанда, контрафакт, проституция, финансовые махинации, недвижимость — все контролировалось борёкудан. Корпорация Донго, сотни фирм, локальный банк, политическая партия… Организация настолько тесно срослась с повседневной жизнью города, что отделить ее структуры от общества представлялось трудновыполнимой задачей. Огромная преступная пирамида, насчитывающая, по представленным данным, до полутора тысяч человек, венчалась единственной фигурой — боссом. Оно-сама возглавлял «Южное крыло» последние три года. Биография лидера не могла показаться заурядной: осиротел в подростковом возрасте, после, едва закончив школу, попал в «Крыло», довольно скоро под его началом уже работали шесть человек. К двадцати пяти ему было доверено руководство несколькими бригадами. К тридцати четырем его прозвали «Господином Трущоб»: ростовщичество, наркотики, бордели и контрафактные лекарства. В тридцать восемь под его рукой уже была половина города, включая порт, а сам Оно вошел в совет при старом главе и чуть позже стал его правой рукой. Три года назад старый босс сделал подарок своему советнику — словил четыре пули в грудь во время разборок с севером. С тех пор «Южное крыло» находилось под контролем Оно. Оно был опасен. Полторы тысячи человек в городских условиях — практически армия. Сегодняшняя стычка могла повлечь множество неприятностей: долговременные проблемы с японской мафией, неразбериху в делах и осложнение отношений с Сеймеем. Не знаю, как ему удалось добраться до Оно, но, судя по всему, деньги до моего появления брат брал именно у него. Впрочем, чего можно ожидать от, пускай и умного, но восемнадцатилетнего парня? Современный мир — не Эрда, где уже в четырнадцать с человека спрашивают как со взрослого, и где некоторые опрометчивые поступки куда быстрее, чем здесь, заканчиваются не самой приятной смертью. В долг взял Сеймей, а по словам китаянки, расплачиваться по процентам в конечном итоге пришлось тебе. От того и скинул мне тебя чуть ли не с благодарностью, оставив проблему с якудза бонусом. Вполне в духе моего братца. Надо выяснить детали и сделать все правильно. Я крутанул кольцо на безымянном пальце и вздохнул: разговаривать с тобой по этому поводу не хотелось. Даже думать про тебя и Оно не хотелось… Но как понять, что именно будет «правильно»? Встал, свернул бумаги трубкой и достал из кармана сотовый: полдвенадцатого. Ты еще не спишь, — если прислушаться, можно различить шаги наверху. Я добрел до кухни, распахнул холодильник и вытащил из дверцы открытую бутылку белого. Хотелось напиться, как в юношестве, и ничего не чувствовать — вытягивать из тебя подробности о том, каким именно образом ты оказался в той пагоде… Врать, что совсем ничего не знаю… тяжело. Сказать, что знаю, еще тяжелее. Подхватил пару бокалов. Со стеклом и бумагой пошел к тебе. *** Твоя комната через дверь от моей. Я не заходил туда ни разу с тех пор, как ты появился в доме. Темный коридор, темная дверь, темная латунная ручка и узкая полоска тусклого света на полу. Постучал, не стал медлить. Замер, ожидая, — там, за стеной, сделалось совсем тихо, и собственное напряжение стало ощущаться давлением в висках. Я стоял и смотрел под ноги на то, как свет из щели вползает в стыки паркета, как он ложится по бокам от босых ступней, и как мягкое растушеванное сияние дрожит, прерываясь. Тишина разбавилась осторожным шелестом шагов. Я нервно потер большим пальцем кольеретку на бутылке. Дверь отворилась. Поднял глаза — очень постарался смягчить взгляд настолько, насколько был сейчас способен, — и встретил мрачные твои. Я улыбнулся, но вышло как-то неправдоподобно, и тут же пожал плечами, сам себе отвечая на потугу сымитировать благодушное настроение. Молча протянул тебе бутылку молодого рислинга. Ты посмотрел на зеленое стекло в моей ладони, переложил книгу в левую руку, хмыкнул, схватил рислинг за горлышко. Поднес к губам и сделал несколько больших глотков. Смял уголок рта ребром ладони и сунул бутылку обратно мне в руки. Впрочем, да… К чертям бокалы. Я шагнул внутрь. Закрыл дверь. Уютная гостевая спальня в светлых жемчужно-серых тонах. Светлая мебель, ворсистый ковер на полу, большое открытое окно с гардинами, много светильников, но сейчас горела только правая лампа у изголовья кровати. Ты подошел к полке и поставил туда книгу в красной обложке. Я тоже приблизился, брякнул бокалами о полированную деревянную поверхность и прочел вслух название: — «Женщина в песках»… С собой привез, или тут уже была? — Тут. Я кивнул: — Странный роман. — Я ее так и не дочитал… — Может, и стоит… О призрачной жизни в постоянно осыпающемся песке… И добровольном ограничении, обеспечивающем иллюзорное благополучие, — проговорил я, разглядывая иероглифы с именем автора. — Хотя… Ладно. Бог с ней, с литературой. Лучше скажи, что будем делать? — я перехватил бутылку удобнее и вытащил из-под мышки распечатки Третьего. Положил их туда же, на полку. Ты заметно напрягся: — Что считаешь нужным. Ты Оно тоже так говорил? Сдержался, не произнес этого вслух. Покачал головой, вздохнул и развел руками: — Ты лучше знаком с обстоятельствами. Ты помолчал, а после медленно снял очки, как перед боем, сжал их в кулаке и почти безразлично предложил: — Его можно убить. Этого ты хочешь? Я зажал горло бутылки так, что сухожилия ощутимо натянулись в предплечье, подошел к твоей кровати и опустился на пол. Уселся, упершись спиной в каркас. Серые, чуть жемчужные стены, приглушенный свет от светильника в изголовье постели, твоя длинная тень поперек комнаты, как продолговатая секундная стрелка в квадратном циферблате часов. — Убить обуяна «Южного Крыла»… —  задумчиво проговорил я себе под нос. Ты пожал плечами, прошел к противоположному краю постели и тоже сел на пол. Я клацнул дном бутылки о паркет, подтянул колено к груди и, обхватив его руками, уткнулся затылком в матрас. Заговорил, рассматривая извитые рожки на люстре, отдаленно напоминающие светильники в покоях Варнейского дворца Его Величества: — Если бы проблему можно было уладить убийством Оно, то, возможно, следовало так и поступить. Но якудза будут мстить за босса — мы разворошим муравейник и создадим еще больше неприятностей не только для себя, но и для огромного числа людей, которые по тем или иным причинам зависят от «Крыла». Драка за власть у якудза всегда отражается и на простых обывателях… Ты задумчиво посмотрел в окно. Потер пальцем шрам на щеке: — Тогда зачем спрашиваешь меня? — Потому что у тебя проблемы. По моим данным, Сеймей больше не должен денег якудза, и получается, у Оно к тебе личный интерес. Ты тихо рассмеялся: — Если он тебе, хозяин, так мешает, то я могу все уладить. — И каким образом? — фыркнул я и чуть пригубил рислинг. — Ему же не деньги от тебя нужны. Ты же знаешь, чего он от тебя хочет? Ты, наигранно удивившись, приподнял брови: — То же, что и ты? Меня, — твои глаза стали холодными и серьезными. — Ты от него мало чем отличаешься. Вы все вообще похожи друг на друга: Ритсу, Сеймей, Оно, Ричард… Все одинаковые. Все меня хотят — подумать только… — под конец фразы ты любезно улыбнулся. «Ты от него мало чем отличаешься». Прижал пальцами веки и зло рассмеялся: от этого порыва здорово воняло подростковой суицидальной патетикой и позерством. Я уже несколько раз мысленно стоял у треклятой Звезды и не смог сделать ни шагу. «Ты от него мало чем отличаешься». Почувствовал, как заклокотала злоба. На себя. На тебя, на Сеймея. На Рицу. Голову Оно захотелось по славной барбаканской традиции насадить на копье и поставить перед воротами… Голова твоего учителя моментально представилась рядом, как и голова брата. Чуть посиневшая, с темно-лиловым языком, несимметрично закрытыми веками. Представил. Почувствовал удовлетворение. Глянул на тебя и подумал, что если их всех убить, тогда останемся только я и ты. И ты никуда от меня не денешься… Так должно быть. Потому что ты мой, а я не хочу отдавать своего… В груди предостерегающе завозился Источник. Я сжал пальцами виски, чуя, что ход мыслей сделался каким-то неправильным. Вновь нахлынуло чувство упоения вседозволенностью, представилось, как на пальцах вместо ногтей —когти, и как приятно будет разорвать живот сенсея, намотать кишки на кулак, втянуть носом запах крови… И я зажмурился. Сжал голову сильнее, уже ладонями — будто от давления зависела скорость разверстки картинок: чем сильнее, тем медленнее они должны катиться по сознанию. Зажмурился, пытаясь нащупать хоть что-то, что может вытянуть меня обратно в нормальное состояние… — Ричард… — твой голос врезался в царящий внутри хаос. Я резко вдохнул. Раскрыл глаза и увидел тебя, тревожного и нахмуренного: ты вглядывался в мое лицо, чуть подавшись вперед — оперся ладонью на пол, еще не поднялся на ноги, но казалось, еще чуть-чуть… Я вытянул вперед руку, запрещая приближаться, и просипел: — И не представляешь, насколько ты прав… Только я страшнее… Они все ограничены законами физики, а я, если захочу… то могу сделать с этой реальностью практически что угодно. Сам или руками любого из Творцов. Я — чистый Источник… Выдохнул, как учил Второй, абстрагируясь, обрывая эмоции, отключая на секунду сознание от окружающего пространства. Закинул голову назад, чувствуя, как медленно и постепенно успокаивается сердцебиение, как проступает пот за воротом рубахи, как холодит воздухом лоб. Тихо проговорил: — Я знаю, что Сеймей взял деньги у якудза. Я знаю, что по процентам расплачивался ты. Знаю, чем и как, и мне было тебя жаль. Я забрал тебя. Перевел Возлюбленным приличную сумму и играю во все эти игры только по одной единственной причине: ты звал меня, Соби. Я устало посмотрел на тебя:  — Я пришел выполнить обещание, данное десять лет назад, уже почти позабытое… И если бы ты был в порядке, если бы не напоминал о себе каждый раз, когда я проваливался в сны, то я не появился бы в Осаке, в Японии, в мире… Но случилось, как случилось, и я сам плохо понимаю, что делать дальше… — Мне показалось, что свет начал течь в противоположном направлении и засасываться обратно в лампы, — А еще я чудовищно устал… Закрыл глаза, концентрируясь на темноте под веками, пульсирующей алым пятном в самом центре. Вздрогнул всем телом, ощутив твое прикосновение к коже на лодыжке. — Что значит — звал тебя? — твой голос прозвучал глухо. — Кто ты такой, Ричард? Дыхание вновь перехватило. От твоих пальцев в кой-то веки разливалось именно тепло, а не леденящий холод. Оно впитывалось в кожу, медленно растекалось по телу. Я приоткрыл глаза, посмотрел на тебя, сидящего совсем близко, и почувствовал, как горько сейчас во рту от готовящихся вырваться слов. Понуро покачал головой: — Я не знаю… Слишком много ролей, личин, имен… У меня никогда не получалось хоть где-то задержаться надолго, Соби. В самую пору рисовать на гербе розу ветров… Впрочем, он навряд ли мне когда-нибудь теперь понадобится… Тепло добралось до груди, свернулось в клубок, сжалось, принимая форму сердца, заползло в магистральные сосуды, за один удар разнеслось по всему телу. Я прикусил изнутри губу и протянул к твоему лицу руку. Почти коснулся, но, разглядев в твоих серых глазах болезненный отсвет, остановился. — Я хотел бы тебя любить, хотел бы остаться с тобой навсегда… — пошептал я, опустил ладонь и сжал ее в кулак. — Но я не смогу… Мне нужно будет уйти в конечном итоге… Тогда, когда перестану быть нужным… Я поднялся на ноги. Тряхнул головой. Посмотрел на тебя растерянного, нервно сжавшего пальцы, побледневшего, но с очень живыми, блестящими глазами. Такой взъерошенный. Улыбнулся то ли тебе, то ли собственным мыслям, пожал плечами и развернулся к выходу. Мы, конечно, не решили, что делать с якудза, но это можно и завтра… — Постой! — твое слово заставило меня замереть. Почти настоящая магия. Несколько шагов, и по двери мазнуло твоей тенью, блеск на металлической ручке вспыхнул ярче. Я увидел в ее выпуклой поверхности твою фигуру, искаженную как в кривом зеркале, а после лопатками почувствовал давление твоего тела. — Не уходи сейчас… — обожгло мочку уха, твои ладони легли поверх моих плеч. Ты почти обнял меня со спины и, похоже, ткнулся лбом в затылок. Чуть сжал пальцы, сминая на мне рубашку. При других обстоятельствах я бы, возможно, растерялся или обмер, но уходя, я смутно надеялся на эту твою реакцию. Я на ощупь отыскал твою руку: жилистую, сильную. Оторвал ее от плеча, притянул ладонь ближе, раскрыл: если присмотреться, на сгибе указательного — родинка, а на подушечке мизинца — старый, уже еле заметный рубчик. Опустил голову и коснулся губами средины ладони там, где ближе всего сходятся линии ума и сердца. Твои пальцы дрогнули, напряженно сжались, царапнув краешком ногтя над бровью, а после ты сам разогнул их сильнее, подставляясь, подстраиваясь. Второе плечо, за которое ты все еще держался, выгнуло назад — ты вцепился в него почти до боли, и в глазах, казалось, померкло от такого твоего явственного прикосновения. Я уткнулся лбом в твою руку и остался стоять так, слушая, как шумно ты дышишь позади, как стучит в моих ушах сердце. К черту мысли… К черту правильные решения… Хотелось развернуться как можно быстрее, заглянуть тебе в глаза, надеясь, что не увижу в них ни презрения, ни ледяной отстраненности, только живой блеск, согласие, принятие… Вывернулся в твоих руках, посмотрел: в лице боль, почти отчаянье, закушенная на губах то ли судорога, то ли улыбка, и опять появилась эта твоя морщинка между бровей. Ты обхватил мои скулы, прошептал почти беззвучно: — Но это же невозможно… Теперь я смотрел на тебя почти вровень, теперь я тебя старше, а внутри от твоего такого взгляда все переворачивается как в тринадцать… Только щеки больше не краснеют — должно быть, разучился. Может, это не только страсть и жалость? Может, я просто до сих пор тебя люблю? Обхватил твои руки своими, прикрыл веки, втер кожу щеки в твою ладонь. Почувствовал, что заканчивается воздух в легких, а сил сделать новый вдох больше нет, и то, как больно от этого становится. Так же, как ты, одними губами, прошептал: — Сам порой не верю… Что бы ты этим «невозможно» не имел ввиду. Усмехнулся, и голова пошла кругом — ощутил на своих губах твои. Тонкие, с легким яблочно-медовым привкусом рислинга, с шершавой трещинкой на верхней. Поцелуй, осторожный, проверяющий, — простое, почти невинное прикосновение, а под ногами поехало… Твои руки дрогнули на моих щеках, ты весь словно обмяк и с последним усилием сгреб мои короткие пряди на затылке. Я почувствовал, как ты оседаешь вниз, на пол. Обнял тебя под ребрами, удерживая и не желая разрывать поцелуй, и сам плавно начал опускаться вместе с тобой, — у меня тоже колени сделались как ватные, а в голове пульсировало: только бы не потерялся вновь… Слегка прикусил твою нижнюю губу и, предвосхищая падение, обнял твой затылок обеими руками. Сам подался вперед, смещая равновесие, мягко уронил тебя на спину. Облокотился на пол, и теперь мои ладони под твоей головой — как подушка. Завис нос к носу, провел кончиком языка по твоим приоткрытым губам и тут же прижался сильнее, сдавливая, сминая тонкую кожу, погрузил язык внутрь, и он наткнулся на расслабленный твой, прошелся по гладкому влажному небу… Трогательная трепетность моментально обернулась острым уколом возбуждения, такого, когда все ощущения сконцентрированы только в паху, когда кажется, что одно движение — и все… Оторвался от твоих губ, двинул коленом, твои бедра разошлись в стороны, и я опустился всем телом сверху. Поднял голову, глотнул воздуха всей грудью, но… Выражение твоего лица совершенно не читалось. Веки сомкнуты, ресницы чуть дрожат, щеки бледные — ни разгоряченного румянца, ни истомы в изгибе губ… За ту долю секунды, пока твои глаза раскрывались, меня успело как следует встряхнуть: представился тот пустой взгляд, та треклятая кукольная безучастность — «Ты от него мало чем отличаешься»… Твои брови изогнулись, и ты в беззвучной просьбе кинул на меня один единственный напряженный взгляд — и тут же отвернул голову. Я сглотнул вставший в горле комок: моментально стало понятно, что тебе плохо и страшно, но ты отчаянно молчишь, не зная, как это донести. Я то ли взвыл, то ли зарычал… Резко выпрямился — встал на коленях между твоих ног, зажал пальцами уголки глаз и переносицу, шумно выдохнул, ощущая, как потряхивает. В брюках все еще железный стояк — хотелось до зубовного скрежета разложить тебя прямо на полу… Блядь… И не видеть такую твою реакцию… Ебаные уроды, все эти Рицу, Сеймеи, Оно… Когда ты был сверху, такой реакции не было, и я не думал, что… Я крепко зажмурился, а под кончиками пальцев от нажима начала скапливаться влага. Выпалил как на духу: — Сейчас мне плевать, что в Южном Крыле полторы тысячи человек… Хочешь, я убью Оно? Его, и сенсея твоего тоже… — И чувствуя, как спазмом скручивает горло, сел на пятки. Я выдохнул, пытаясь прийти в чувства, опустил ладонь на твое колено. Мягко огладил его большим пальцем. Ты внимательно посмотрел на меня. Но хотя бы не безупречное равнодушие… Можно сказать, прогресс… Я сдержал горькую усмешку: — Прости… Ты поджал расцелованные губы. Попробовал улыбнуться и тоже сел. Молча обхватил мое запястье рукой, и в глазах было столько всего, к чему и слов-то подобрать невозможно. Страх не страх, сожаление не сожаление, ожидание не ожидание, просьба не просьба… — Соби… — начал я и не договорил. Ты неожиданно протянул руку, сжал в пальцах мою ладонь и медленно начал вставать на колени. Посмотрел на меня сверху вниз — такой знакомый ракурс… Я улыбнулся в ответ и обнял тебя за бедра, притянул к себе, уткнулся виском в живот. Ты тоже обхватил меня обеими руками и начал перебирать волосы на затылке — простая ласка, уверенная, покровительственная, но такая действенная — в ответ на твое касание снова все перекувырнулось в груди. Я несильно замотал головой, сам провел по твоей спине ладонью — зажал рубашку и подтянул ее вверх, оголяя поясницу. Чуть суховатая кожа и такой знакомый запах пота… Вжался тебе в живот сильнее — тоже знакомое ощущение. Скользнул под одежду, дотянулся до лопаток и поднялся на колени: встал глаза в глаза — почти вровень. Положил тебе ладони поверх ключиц, почувствовал, как вздымается грудная клетка, — если плотнее прильнуть, то телом можно ощутить биение сердца. Твои губы дрогнули. Но ты так ничего и не произнес ни в этот момент, ни позже. Только смотрел на меня, иногда щурясь. — Что? — спросил я, касаясь изувеченной щеки кончиками пальцев. — Ты же ведь… — Что? — повторил я, ощущая, как перехватывает дыхание. — У тебя одно лицо с Дайчи, одни с ним губы… — сказал ты и напрягся, будто поднял что-то неимоверно тяжелое. Я вздохнул и улыбнулся: ну что же, это тоже немало. — Да, — ответил, согласно закрывая веки. — Я пытался отыскать его наутро, но… — начал рассказывать ты, а потом, будто усомнившись, осекся. — Не нашел? — я продолжил за тебя. — Не нашел… — кивнул. — А мог бы? Я провел обеими руками по твоей шее, — бинты мне показались сейчас лишними. На ощупь нашел конец марлевой ленты, чуть потянул: — Не против? Ты нахмурился, но спустя мгновение все-таки кивнул. Я вытащил крепу из бинта, сжал ее в кулаке и, снимая первый слой, проговорил: — Не смог бы. Его больше не существует. — А Ричард Амбьерн? — ты, все такой же напряженный, механически склонил голову влево, помогая снять второй виток. — Ричард Амбьерн, как видишь, здесь. Третий слой покинул свое место, а ты сильнее насупил брови. Спросил: — Ричард Амьерн и Дайчи один и тот же человек? Я смял в руках уже свободный конец бинта и задумался… Казалось мы играем в детскую игру. Ответил: — Скорее да, чем нет. Но мы не идентичны. Твои плечи осунулись. — Получается, это ты вытащил меня из системы в тот день, когда… — и вновь не договорил, подталкивая меня закончить фразу. — Когда «что»? Когда ты решил, что пришло самое время умирать? Ты не ответил, а я потянул последний слой, и твоя шея, наконец, оголилась. Я вложил крепу из ладони в бинт и сбросил их на пол. Посмотрел на буквы под кадыком, аккуратно дотронулся до так и не затянувшейся до конца раны. — B-e-l-o-v-e-d, — произнес я по буквам, чертя в воздухе над каждой линией. И отозвался, — не совсем… Я позвал тех, кто помог. Ты положил ладонь на горло, прикрывая, мотнул головой и немного отстранился: — Кого? Тех, кто может исцелить такое? Я помню… Я точно помню, что заклинание копья пробило грудь… — ты опустил ладонь ниже, подмяв ворот рубашки. — Тогда пролилось много крови… Сила была почти на нуле… У меня не было шансов… Я внимательно следил за твоим лихорадочно бегающим взглядом. Положил руку поверх твоей: — Шанс есть всегда, просто вероятность может быть мизерной. Считай, что тебе достался тот, который «один на миллион». Встал на ноги, потянул тебя за ладонь: — Пойдем… Вставай… Я расскажу тебе, что смогу, но на полу не очень удобно… Ты подорвался с места. Постоял, задумчиво перебирая мои пальцы, а потом вскинул взгляд, и несмело спросил: — Останемся у меня? *** Мы остались в твоей комнате, устроились на твоей кровати, я улегся на твоей груди под плечом, как под крылом — тебе необходимо было чувствовать хоть какую-то иллюзию контроля. — Я не смогу рассказать всего, Со… — сказал я, прикрывая глаза. — … На то есть множество причин… — Потому что я принадлежу Сеймею? — перебил ты и чуть сжал мою руку. — И поэтому тоже… Я знаю, что ты не можешь ослушаться жертву BELOVED, пока, по крайней мере, так что… Лучше давай, ты… спрашивай меня обо всем, что хочешь знать. И если я смогу, обязательно отвечу. Ты вздохнул — почти хмыкнул, и я качнулся на твоей груди. — Ты сказал, что Дайчи и Ричард Амьерн один и тот же человек… — Будем считать, что да… Ты вновь напрягся. — Ты следил за мной? Зачем? Ты как-то связан со школой в Гьянгдзе? Я чуть не фыркнул: — Я не связан ни с одной из школ… Ну, кроме «кружка» Сеймея… А следил ли? Не совсем так. — Ты говорил, что видел меня во снах… Это твой навык, как у FACELESS? — Это были не совсем сны, Соби. Скорее видения… Не частые и, признаться, весьма утомительные. Будто душа перемещается из тела в иное пространство… — Я пытался подобрать слова так, чтобы не соврать и при этом не сказать лишнего. — Шел за тобой почти по пятам, если сопротивлялся, то меня практически тащило следом… — По пятам? — переспросил ты и, чуть отстранившись, попробовал развернуть меня к себе. Я поднял голову, чуть нахмурившись и, задрав подбородок, посмотрел на тебя: — Далеко не все время, конечно. Так, урывками… Я долго не мог понять, что вообще происходит, и почему, засыпая, периодически оказывался рядом. Даже научился вообще не видеть сны… Это помогало. Ты внимательно глядел на меня в ответ. Я перевернулся, лег на живот, а то так выгибаться — шея бы скоро затекла. Положил голову на сплетенные пальцы. — И что же ты видел? — твое лицо сделалось непроницаемым. Я опустил взгляд. Тихо, но уверенно проговорил — нехорошо сейчас давать волю эмоциям: — Довольно многое. И как ты уезжал в Корею, и как Нисей приходил накануне, и… В общем, достаточно… Ты протяжно выдохнул. — И Оно?.. — спросил ты, прикрывая веки. Голос чуть дрогнул, и ты с силой сжал меня под ребрами. Я высвободил руку, протянул ее к твоему лицу и аккуратно провел пальцами по лбу, вдоль линии роста волос. — И Оно… Ты дернулся, порываясь встать, но скинуть меня влегкую у тебя не вышло. По инерции ткнулся затылком в подушки. Я тихо проговорил: — Если ты захочешь, одно твое слово, и я убью его… Слышишь? И плевать на все… Твое тело оцепенело, даже вдох вышел рваный, натужный. Глаза сощурились, ты посмотрел на меня с каким-то ужасом и непониманием одновременно: — Если ты все видел, — болезненно дернул головой, — то как? Как ты спал со мой? На следующий же день? Тебя словно выключило — ты обмяк, закрыл глаза и, кажется, перестал дышать. Только в груди чувствовались напряженные, резкие сердечные толчки даже через ткань рубашки. Я ощутил, как начинаю злиться: — Давай мы быстренько минуем стадию «это каким же говном нужно быть, чтобы любить такое говно, как я»? А? Тем вечером ты меня хотел, и я тебя хотел — все было просто и правильно. И это был бы лучший секс в моей жизни, если бы не его окончание. И мне не было противно, мне было очень хорошо. Твое дыхание участилось — ребра заходили ходуном. Ты посмотрел на меня, чуть приоткрыв веки: взгляд мутный, расфокусированный. Ты расправил плечи, выгнулся, закрыв глаза руками, проговорил: — Я не понимаю. — Что тут понимать? — я грустно улыбнулся. — Зачем я тебе? Ты говорил, тебе боец не нужен… Что не хочешь… — Со… Это сейчас не важно. Тогда… Десять лет назад я любил тебя. Сегодня понял, что ничего с тех пор не изменилось. Если бы ты мог тогда стать моим, я был бы счастлив, но сложилось иначе… — я приподнялся на локте, отстраняясь, провел ладонью по твоей груди, и добавил. — Важно, чтобы ты был в порядке. Если тебе лучше, чтобы я ушел — я уйду. Остаться — останусь. Все просто. — Я все равно не понимаю, — проговорил, ты и протянул ко мне руку, — Я не понимаю... Но я не хочу, чтобы ты сейчас уходил… — и, чуть притянув меня за шею, уткнулся лбом в мой лоб. Я улыбнулся, прошептал, глядя тебе в глаза: — Останусь настолько, насколько будет нужно. Твои зрачки расширились, и я почувствовал, как твоя ладонь заскользила вдоль позвоночника, задирая мою рубашку вверх.