Kampf macht Frei - Борьба освобождает

Вечер. Апрель 1920 года. Маньчжурия, Хулун-Буир, Хэйлунцзян, Фэнтяньская Клика       Друзья сидели в харчевне «Гостеприимный кочевник» и ждали отведенного им времени. Чтобы скоротать время, они разговаривали на самые отвлеченные темы.       «Рано или поздно дело дойдет до того случая, лучше разговорить Рэйнера до перехода в Россию» — думал Ганс, слушая лекцию своего друга об отвратности России. Главные тезисы заключались в её чрезмерной религиозности, такой же чрезмерной бедности и убогости дизайна храмов. На последнее Рэйнер особо напирал, как на решающий фактор. Однако это не потребовалось. Во время молчания, возникшего между ними, какое обычно присутствует между монологами говорящего, он произнес: — Ты, наверное, хочешь знать, что случилось в той лачуге? — Ну да, хотелось бы. А то уже больше половины месяца прошло, а мы разговариваем обо всем, кроме этого. — Ну что ж, слушай. Когда я вышел, хотел ворваться в дом, однако решил посмотреть через окно, что там происходит. Сам понимаешь, китайский я не знаю. Я увидел, как местный унтерменш таскает за волосы некую молодую девушку по домику, бьет об острые углы мебели, кидает на пол — в общем, обращается несоответственно человеку. Никогда еще я не ощущал в себе подобной ярости, мое сознание просто утратило контроль над телом. Я вышиб дверь их лачуги с маузером наперевес. Увидев меня, он сразу бросился в мою сторону. Даже удивительно, как быстро он переключился. – сказал Рэйнер и посмотрел пустым взглядом в беспросветную темноту степей. – Бросившись на меня, он схватился сразу за пистолет. Моя вина – ослабил контроль над собой. Мы боролись за пистолет, чуть ли не вальсируя. После минутной борьбы мои глаза застлала красная пелена, я не мог соображать, в голове стояло одно намерение – убить его. Из-за этого я нажал на пистолет и… он выстрелил. Мы оба отшатнулись. Через несколько секунд, когда пелена спала с моих глаз, я увидел, куда смотрело дуло. В общем, я убил её. Понимаешь? Вот так жить, как крыса, практически в канализации, постоянно испытывая насилие от своего мужа, чтобы быть убитой случайным выстрелом от незнакомца, пытающегося спасти. Это… ужасно. – при этих словах Ганс заметил, что у Рэйнера что-то блеснуло в глазу. С тяжелым сердцем, разрываемым от любопытства, он таки попросил: — Закончи уж рассказ. — Хорошо. В общем, после осознания он стал размахивать руками, очевидно, моля о пощаде. Но это его не спасло. Поняв, что этот гесшопф сотворил моими руками, моя ярость высвободилась настолько, что я осознал, что делаю, только минуту спустя, когда его голова превратилась в сплошную отбивную. Однако он еще подавал признаки жизни. Я схватил маузер и расстрелял его мочевыделительную систему. Если он и выжил, то жить он будет либо недолго, либо мучительно. Ну а после я пустился вперед по дороге на условленное место. Это все, что случилось. Кончив, он взял чашку чая, по качеству заметно уступающего тому, что он пил дома. В это время Ганс сидел и усиленно осмыслял сказанное Рэйнером. «Все это, конечно, случайность. Непоправимая случайность. Такая случайность, которых случаться не должно, однако это случайность» — в этом и попытался убедить своего друга Ганс, убеждая его в своей точке зрения полчаса. Наконец Рэйнер сдался: — Ладно-ладно, убедил. Может я и не виноват полностью в её смерти, может она умерла бы годом ранее от такого обращения, может быть так, что смерть лучше такой жизни – все твои доводы имеют под собой основания, и они в большинстве своем правильны. Но они не исправляют совершенного. Это я потерял контроль, это я ворвался к ним в лачугу, это из моей руки пистолет выстрелил по невинной жизни... – при этих словах он приостановился на пару секунд, явно размышляя. Очевидно, приняв решение, он достал записную книжку и картинно её раскрыл. Пока он вычерчивал слова, Ганс его спросил: — Ну так что? — В смысле? — Ну, прекращаешь ли ты свою меланхолию? — А, это конечно. Просто надо было выговориться. – сказал Рэйнер с несколько показным удивлением и уткнулся в свои записи. Было видно, что его несколько смутила собственная откровенность. Оставшийся вечер они провели молча, пока не настало время уходить. Друзья расплатились с хозяином и направились на запад города. Выйдя в темную ночную степь, друзья начали продвижение на север. Передвигаться пришлось ползком, ибо хоть времена и тяжелые, ни с той, ни с другой стороны пограничники не работают как надо, а все равно некая опасность присутствует. Во время очередного десятка метров Ганс просил Рэйнера: — И зачем нам переться через границу, незаконно, как контрабандисты? Можно же было проехать через железную дорогу не таясь. — Можно, но, во-первых, так мы бы не увидели того, что происходит в дикой России. А во-вторых, так не интересно.       «Вердамт! Мог бы сейчас сидеть в тепле, направляясь в Берлин. Но нет же, захотелось ему острых ощущений. Впрочем, как всегда» — думал Ганс, ползя чуть поодаль от своего гауптмана. Его одолевали странные ощущения, ибо подобное хоть и часто происходило с его другом, такое он видел впервые. «Либо это начинающееся безумие, либо же он что-то от меня скрывает. Опять.»       Тем временем они доползли до границы. На границу эта местность была мало похожа: с одной стороны — степь, с другой стороны — степь. Пройдешь – не заметишь. Единственное, что давало понять о специальном назначении пустыря – периодически встречающиеся вышки и люди в военной форме, лениво расхаживающие по линии одним им известной границы. Преодолеть эту преграду не есть сильно сложное дело. Перерывы между проходками пограничников были довольно большими, чтобы даже дивизия могла незаметно пробраться на территорию молодой республики.       Друзья как раз попали на данный перерыв. Около десяти минут они ползком двигались через границу, боясь лишний раз высунуть голову, хоть и была ночь. Рэйнер не терял своего энтузиазма, а вот Ганс внутренне молился.       Отойдя на приличное расстояние от границы, они побежали вперед пригнувшись, пока не ушли в заросли, которые заботливо укрыли «иностранных шпионов». Через три километра, когда глубокая ночь стала ближе, они устроили привал. Место было неплохим – холм, покрытый густым лесом, у подножия которого находилось озеро. Внизу, на равнине, располагалась захудалая деревенька, поэтому немцы решили отправиться дальше ранним утром, дабы их не заметили. При разведении костра Ганс спросил кладущего спальные мешки Рэйнера: — Слушай, а почему мы так просто проскочили через границу? Постов толком не было. Тот протер глаза и усталым голосом произнес: — Ну, сам подумай, откуда взяться бдительности, если на китайской стороне происходит эта странная гражданская война, а на этой стороне недавно были боевые действия и пограничники толком не получили надлежащей взбучки, чтобы работать как надо? Откуда? Неоткуда, мир полыхает, как сам видишь, никому нет дела до пустующей границы. Пока что. – сказав последние слова, Рэйнер встал и произнес: — Спать будем по очереди: первую половину ночи — ты, вторую – я.       Так они и сделали. Первая половина ночи прошла гладко, не было слышно никого даже из деревни. Однако же на третью четверть ночи в соседнем лесу Ганс услышал голоса и увидел силуэты, быстро двигающиеся в деревню. Благо, перед сном друзья погасили огонь и их местоположение не было раскрыто. Ганс пригнулся и разбудил друга: — Просыпайся, тревога! Рэйнер вставал всегда очень быстро, но это не помешало ему заспанно протянуть: — Насколько я помню, я тебя не будил. По крайней мере, не так рано. Имей совесть, я же только заснул. — Не время спать. В соседнем лесу шастают неизвестные. Если это отряды охранки — нам конец. Поднявшись и начав собирать свои вещи в мешок, Рэйнер произнес: — Какая охранка? Это при царе у них было, сейчас наверняка что-нибудь новое придумали. К тому же, не думаю, что это, как ты выразился, «охранка». — Это почему же? — Да потому что охранка не нападает ночью на деревни! Эти же только об этом и говорят. Собрав вещи, Рэйнер занял наблюдательный пост. Ганс же принялся собирать уже свой скарб. — А ты что же, их понимаешь? — Говорю немного на русском. В молодости был тут — к родственникам наведывался. Много воспоминаний с той поры осталось. Рэйнер стоял, прислонившись к дереву и продолжая наблюдение за неизвестными. Освещаемый лунным светом, его слова казались Гансу особенно лиричными. Тем временем кучка человек дошла до деревни и началась короткая перестрелка. Собрав свои вещи, Ганс спросил: — Что будем делать? — Нам желательно не попадаться на глаза никому. К тому же, шансы у нас маловаты… — Ну так что, бежим отсюда? — Нет, не бежим. Шансы, конечно, не в нашу пользу, но бросать этих людей на смерть было бы в крайней степени неправильно. Мы замараем честь своих мундиров, бежав с поля боя. Больше скажу – мы лишимся права называться человеком. Нет, нам ни в коем случае нельзя бежать, как крысы.       Поразмыслив, Ганс нехотя кивнул. Друзья, спрятав мешки, сбежали вниз с холма с пистолетами наголо. В это время уже прекратились выстрелы, и послышалось выбивание дверей. Когда друзья только вошли в деревню, они увидели трупы, разбросанные по центру деревни, а также кучу гильз, плавающих в грязи. Разбираться, кто есть кто, времени не было. Из правого дома доносились женские визги и озверелые рыки, имеющие явно неземное происхождение. Немцы почти одновременно кинулись к двери, Рэйнер добежал первым и распахнул дверь. Его глазам предстала ужасная картина: на захудалом деревянном столе лежала полуобнаженная красивая женщина лет тридцати-сорока с остекленелыми глазами. Из дыры в ее голове на пол стекала кровь. Труп насиловал, высовывая язык от удовольствия, грязный человек в рваной армейской форме. Бандит настолько отдался этому делу, что не замечал ничего вокруг. Чуть поодаль его напарник утаскивал кричащую и отбивающуюся девушку в соседнюю комнату. Именно он услышал звук открывающейся двери. Бросив девушку в дальний угол комнаты, он произнес: — А это еще кто такие? Мы ведь вс…       Его возглас утонул в ночи. Несколько пуль пронзили армейскую шинель, разрывая ткань, плоть и кости. Винтовка из рук бандита упала на пол, а вслед за ней упал и её владелец. Звуки выстрелов немного отрезвили насильника. Ошалелыми глазами он посмотрел в сторону открытой двери. Пули, как рой бешеных насекомых, забрали его жизнь. Проткнутый десятком выстрелов, он медленно сполз на пол. Как только с ними было покончено, на улице стали слышны крики: — Кто стрелял? — Это из того дома! — Шухер, на нас напали! Пока на улице слышались все приближающиеся шаги, Рэйнер предложил план: — Дорожку от деревенской площади до этого дома окаймляют небольшие, под два метра, посадки. Ты их, наверное, заметил. Давай сделаем так: ты спрячешься с левой стороны, а я — с правой стороны этих посадок. В ночи из-за зарослей нас видно не будет, а вот бандиты будут как раз под освещением. Это единственный шанс сравнять шансы. Уговаривать Ганса не было необходимости – даже ребенок понимал мизерность шансов на победу с неизвестным количеством противников.       Выйдя через окно на улицу, каждый направился на свою позицию. Сквозь заросли Рэйнер увидел, что бандитов осталось только трое. Быстрым шагом компания направлялась к дому. На фоне двух бандитов в солдатских обносках выделялся человек в черной папахе. Он держался очень вызывающе и, очевидно, командовал всей шайкой. У него были черные усы, которые он безудержно крутил левой рукой, и шашка с золотым орнаментом, постоянно покоившаяся в руке атамана. Вот настал момент, когда компания зашла под деревенский фонарь. Рэйнер, протянув руку, прицелился. Главарь, заметив двигающийся в листве силуэт, издал тревожный возглас. Прозвучали два выстрела — по одному с каждой стороны. Голова атамана дернулась, и он упал в грязь, более не вставая. Бандиты, ошеломленные атакой с двух сторон, заметались на мелкой дорожке, не зная, куда броситься. Один даже лег и прикрылся трупом атамана, однако ему это не помогло. Пули из темноты пронзили его также безжалостно. Как только стихли последние выстрелы, наступила тишина. Только было слышно, как ветер треплет листья на деревьях, как будто само мироздание пожелало оставить этот клочок земли. Вышедшие из кустов Рэйнер и Ганс долго смотрели друг на друга. Их мозги пытались обработать информацию, скопившуюся за эти несколько минут боя. Первым очнулся Ганс. — Ну что, необходимо проверить, кто выжил из жителей этой деревни. Рэйнер только кивнул. Ганс решил осмотреть первый дом, в который они забежали. Почти все осталось таким же, как оставили они: тело светловолосой женщины на столе, два бандита на полу. Однако кое-что изменилось – девушка, швырнутая в угол комнаты преступником, свернулась калачиком и тихо всхлипывала. Ганс подошел к ней и присел на одно колено. Сейчас, не стесняемый условиями боя, он смог рассмотреть её лицо, освещаемое лунным светом. Внешность незнакомки говорила о ее азиатском происхождении: миниатюрное тело, изящный маленький рот, острый носик, окаймлявшие голову черные волосы, маленькие зеленые глаза. Ганс попытался на китайском языке попросить её успокоиться. Плакать она перестала, но вместо этого с интересом спросила своим тонким голоском что-то на русском. «Надо звать Рэйнера, только он знает их язык» — подумал Ганс, вставая и направляясь к двери. Азиатка опять бросила поток слов, в котором разум немца выцепил только имя Юй Чжисинь.       Рэйнера он нашел на деревенской площади. Его друг разговаривал с человеком преклонного возраста, очевидно, старостой деревни. Беседа их шла спокойно, но судя по тому, как горячился Рэйнер, результат его складывался не в пользу немецкой стороны. Наконец они разошлись, Ганс спросил его: — Ну что, как результат? Рэйнер глубоко вздохнул. — Они сообщат в надлежащие органы, что мы им помогали. Кто мы, откуда и куда идем они скроют, но не сообщить не могут. — В принципе, нам больше и не надо скрываться. Все, что надо, мы видели. — Да нет, друг мой, надо. Если мы хотим сохранить свое оружие, мы продолжим дальнейший путь в партизанском стиле. С видом усталого человека Ганс промолвил: — Эх, опять партизанить… На что немедленно получил в ответ усмешку: —Ты только одну ночь в таком темпе провел. — Ну, в принципе, ладно, с оружием я прощаться действительно не хочу. Кстати, надо там переводчиком поработать, девушка только по-русски говорит. Единственное, что я смог понять – имя Юй Чжисинь, произнесенное ею. На этих словах Рэйнер остолбенел. — Какое, говоришь, имя? — Юй Чжисинь, а что? Рэйнер не ответил – в дверях дома стояла Чжисинь. Повисла гробовая тишина. Открыв рот, она смотрела на Рэйнера, не в силах произнести ни слова. Сжав кулаки и стиснув зубы, она бросилась к нему. Обнявшись, они молча сидели коленями на земле. Из глаз Чжисинь текли слезы, капавшие на плечо Рэйнера и оставлявшие приятную влагу на его кителе. Он же гладил её по мягким и теплым волосам, не в силах выразить все те чувства, которые испытывал. Прикосновение к её бархатной коже пробуждали в нем воспоминания пятилетней давности о его поездке в Поволжье. За всей этой сценой наблюдал не только оторопевший Ганс, но и не по годам любопытный староста захудалой деревушки. Немец первым нарушил сложившуюся тишину: — Как ты тут оказалась? Вы же жили в Поволжье. — Мама, она… решила переехать поближе к родине. — Понятно… Получается, там, на столе… твоя мать? Чжисинь ничего не сказала, только кивнула в плечо Рэйнера. — Получается, ты теперь сирота? Что будешь делать? — Не знаю. Эти слова как будто отрезали суть диалога. Около минуты они сидели молча, каждый думая о своём. Наконец, когда Чжисинь подуспокоилась, Рэйнер, придя к какому-то заключению, похлопал её по плечу и спросил: — Слушай, Чжи, раз мы встретились, может… может быть, ты пойдешь с нами? Отерев лицо рукавом белого платья, она спросила: — Как это? — Ну, ты же осталась без матери и тебе теперь, по сути, некуда податься. К тому же, я чувствую, что эта страна летит в Хельхейм и ничто её остановить в этом падении уже не сможет. Поэтому я предлагаю тебе пойти с нами в Великую Германию, где сейчас не все спокойно, но это все же лучше, чем жить в землянках. Соглашайся. Юй несколько секунд посмотрела на Рэйнера, а после задумчиво оглядела деревню. Её глаза, сияющие разумом, отражали два борющихся в ней чувства: нежелание покидать родные края и чувства, испытываемые к Рэйнеру и его словам. Наконец она посмотрела на него и промолвила: — Хорошо, в твоих словах есть правда. Однако мне надо попрощаться с мамой, односельчанами и собрать вещи.       Рэйнер участвовал во всех приготовлениях Чжисинь, в то время как Ганс сидел на траве у дороги с двумя мешками. Они показались только под утро. Идя по дороге, Рэйнер о чем-то мило беседовал с Чжисинь. Поднявшийся Ганс произнес: — Ну и сколько вас можно ждать? Скоро отряды охранки появятся. — Во-первых, не охранки, а ЧК. Во-вторых, познакомься, Юй Чжисинь, моя… подруга детства. Быстро познакомившись и отдав Рэйнеру его мешок, Ганс пошел чуть поодаль. Сзади, в деревне по названию «Дебош», как гласила табличка, уже было слышен цокот копыт и ржание коней.       Впоследствии многие ночи перехода через Россию Рэйнер с Чжисинь общались у костра, разговаривая обо всем, прожитом порознь. Гансу не совсем это нравилось, но постепенно он примирился.