Академия "Overwatch"

      Внимая тишине чужой комнаты, Гэндзи аккуратно прижал голову уставшей Ангелы к своей груди, защищая от удара о дверной проем. Благодарно улыбнувшись, Циглер покраснела: — Я не настолько пьяна, чтобы ты меня нес, — взглянув на стену в поисках включателя, парень усмехнулся: — Кажется, ты начинаешь забывать свои же слова. Кое-кто жаловался на стертые в кровь ноги, я просто решил подсобить, — наконец обнаружив желаемое, Шимада приблизился к одинокой панели, отвечающей за свет. Зажатая между тонкими пальцами кожа на шее остановила его. Недоуменно встретившись с девушкой взглядами, японец чувствовал только ее горячее дыхание, иногда прерываемое словами: — Нет. Давай останемся в темноте.       Задыхаясь от такого откровенного желания, Гэндзи смущенно захлопал ресницами. Такого с ним не случалось порядком… Никогда. Но что-то в чуть дрогнувшем голосе Циглер приводило весь его Разум в неописуемый восторг, заставляя сердце нырнуть прямиком в бездонную пропасть. — Х… Хорошо. Не боишься, что твоя соседка случайно влетит в стену, когда вернется? — подходя к креслу, парень осторожно, словно обращаясь с хрусталем, опустил туда блондинку. Ощутив спиной мягкую спинку мебели, Ангела блаженно протянула затекшие ноги. Все же, эти туфли… Убивали. — У них с Лусио есть целая пустая комната. Думаю, до следующего утра ее никто не увидит, — мрак прорезал визг автомобиля, резко остановившегося где-то на десяток этажей ниже. Повернувшись к открытому окну, Шимада на одних лишь рефлексах потянулся за несуществующей катаной. Все чувства сейчас были настолько обострены, что еще чуть-чуть, и он бы услышал соленые дорожки пота на лице спутницы. Это из-за неизвестного пойла Оливии? Или только потому, что он переживал, подобно глупому мальчишке?       Заметив нервозность парня, швейцарка сглотнула комок в горле, потянувшись к его плечу: — Все хорошо. Правда. Сейчас все хорошо, — взглянув на теплую ладонь, которая вскоре должна будет спасать человеческие жизни, Гэндзи вздохнул. Как же много в них было различий. То, что у некоторых служит добру, у других было всего лишь инструментов убийства. Может ли он сейчас быть здесь? Сидеть напротив нее, разговаривать? Имеет ли право просто думать о ней?       Девушка прикусила губу, когда Шимада стал аккуратно освобождать ее ноги от плена обуви. Пускай его пальцы были грубыми и покрытыми мозолями. И совсем не важно то, что он был неловок. Ничего это было не важно. — Забавно, как время может менять людей, да? — помогая себе второй рукой, парень коснулся каблука, потянув первую туфлю вниз. Почти неразличимое в сумраке ночи лицо Циглер описало ряд противоречивых движений: — Думаешь, что во всем виновато время? — пожав плечами, он отложил обувку подальше, коря себя за свои же обрубки: — Всегда, когда я не знал, кого винить, обращался ко времени. Почему я такой нелепый? Потому что пришла пора переходного возраста, Гэндзи. Почему я опоздал на очередной урок? Потому что меня не разбудили слуги. Почему я был таким идиотом? Потому что время осознания еще не пришло… И так во всем. Думаю, это потому что время не может обидеться или дать сдачи. Очередная порция слабости от меня на этот вечер, — показав белые зубы, Гэндзи с досадой приступил ко второму каблуку.       Незаметно для себя сжимая подлокотники кресла, Ангела пыталась привести дыхание в норму. Каждое случайное прикосновение этого студента к ее коже отдавалось электрическим импульсом, разносившимся по всему телу. Никогда еще ощущение свободы от обуви не было таким приятным… — Моя Мама… — осекшись на секунду, Циглер увидела чуть сияющие в темноте комнаты изумрудные глаза Шимада. И в них не было злобы и ярости. Не было того зверя, который предстал перед ней в тот вечер. Она ошиблась. И эта ошибка была слишком сладостной. — Моя Мама учила меня принимать ответственность за каждое свое действие. Некого винить в том, что я оплошала. Нет тех людей, которые будут объектом несостоятельности, кроме меня. Маленькая Я не особо понимала, о чем речь, но теперь… Все стало СЛИШКОМ понятым.       Улыбнувшись, парень снял вторую туфлю, медленно проведя пальцем по уставшим ступням блондинки. Со взрывом довольствия ощутил дрожь и мурашки лишь от одного прикосновения. Это заставляло его внутренности гореть самым настоящим огнем. Он точно пьян. Определенно и бесповоротно: — Думается, мне не хватало как раз такого маминого подзатыльника. Пускай и ментального, — массируя покрасневшие от неудобства ноги, он заметно притих. Будто боролся с чем-то внутри себя. С чем-то, что всегда было намного сильнее него.       Закрывая голубые глаза от наслаждения, девушка выдохнула, занося очередной золотой локон за ухо: — А чему она тебя учила? — фальшиво приподняв уголки губ, Шимада опустил подбородок: — В принципе ничему. Она… Умерла, едва я появился на свет, — застыв в кресле, швейцарка стиснула скулы, осознавая, какой же она была идиоткой. Все это время, будучи простой жертвой, не могла понять… В мире есть множество детей, которые страдали не меньше, чем она. И скрывая себя ото всех, девушка лишь доказывала свое невежество. — Гэндзи, я… — сильные руки студента коснулись ее щиколоток, так нежно и одновременно тщательно массируя каждую клеточку кожи: — Ничего. Я не люблю, когда меня жалеют. Тем более, я ее совсем не знал. Отец не любил об этом говорить, а Хандзо… Думается, он и правда винит меня в ее смерти. Избегал этого, но я чувствую в его голосе обвинение. Это ведь так легко распознать. Я хотел бы просто узнать, как она выглядела. Единственное, что я о ней знаю — ее подарок мне, — указав за свои зеленые глаза, Шимада провел тыльной стороной ладони по икрам Циглер. — Они и правда очень красивые, — ответила блондинка, больше не боясь встретиться с ним взглядами. Благодарно кивнув, он впился зрачками в длинные и ровные ноги Ангелы, с ужасом коря себя за то, что никогда не замечал их за своим эгоизмом: — Ни у кого в роду не было таких глаз. И только я оказался «везунчиком». Ха, да уж, лотерея выдалась забавной, — ощущая горечь в его голосе, Циглер не сомневалась и секунды. Хотела. Желала освобождения своих плеч от груза секрета, который таился и бродил по пятам большую часть ее жизни.       Боялась простых вещей. Непонимания. Отвержения. Жалости и изменения отношения к ней. Не хотела, чтобы в ней видели лишь жертву случая, а не цельный образ, который она старалась построить после случившегося.       Быть тихой. Таков был последний наказ ее Матери, которая прятала ее в шкафу. — Мои родители были врачами. Очень хорошими врачами. Точнее сказать, они были лучшими в своем деле. И именно это мне никогда не нравилось. — парень, коснувшись ее колена большим пальцем, глубоко вздохнул. — Потому что к лучшим всегда появляются требования. Все хотят, чтобы за дело принимались профессионалы, другого не дано. Поэтому они часто пропадали в многочисленных командировках, поездках, называй как хочешь. Говорили, что по другому было нельзя и то, что это — не просто работа, а их жизнь. Смешно… Но я думала, что я их жизнь.       Припав похолодевшим лбом к ее горячим ногам, Гэндзи произнес: — Иногда люди ценят свое призвание больше всего остального. Пускай это причиняет боль всем остальным. Я все равно уверен, что они любят тебя, — учащенно заморгав, Циглер подняла голову к потолку, борясь с набежавшими слезами. Правда была тяжелой. Намного тяжелее любого толстого учебника по хирургии и анатомии, которые она неустанно таскала в сумке: — …Когда ты становишься мастером своего дела, к тебе проявляют интерес. Как оказалось, все их «поездки» — вылазки на боевые задания. Я не понимала, что бывают военные врачи. Не знала, что такое война. И не могла принять смерть, пока не увидела ее своими глазами, — подняв изумрудные глаза на лицо этой блондинки, говорившей напрямую с его душой, Шимада спросил: — Что ты сказала? — мимолетно стиснув свое горло, борясь с набежавшими эмоциями, блондинка помотала головой: — …Одна крупная организация предложила моим родителям работать у них на постоянной основе. Обещала собственный отдел по разработкам, множество кадров и горы денег. Но… — замечая стиснутый кулак, студент закончил за нее: — Они отказались, — шмыгнув носом, Ангела улыбнулась, пока покрасневшие глаза не выдавали настоящих и нахлынувших от откровения чувств: — Однажды к нам пришел странный человек. Он не стал с ними разговаривать, ничего не предлагал. Он просто… Он просто убил моего Отца, а затем — мою Маму. Прямо у меня на глазах… Хотел убить и меня, но передумал. Не уверена, что взыграла жалость, ведь он произнес… — не желая признавать это сама себе долгие годы, швейцарка замолчала. Просто не хватало храбрости рассказать. Ведь если она поделится этим, то примет случившееся. Этот сущий кошмар, который обрушился реальностью на маленькую девочку. — Не бойся. Я с тобой. Здесь и сейчас. И больше, — поцеловав ее в икроножную мышцу, парень положил свою руку на ее нежную ладонь. Посмотрев на того, кого раньше считала несчастным и законченным подлецом, Циглер сглотнула слюну. Эта жизнь — слишком ироничная стерва, которая просто играется с ней: — Он сказал… «Сделай правильный выбор». Слова, которые отпечатались у меня в подкорке. То, что я слышу, когда закрываю глаза. То, что приходит в темноте. И то, чего я так боюсь…       Прижав ее пальцы к своему бритому лицу, Шимада выдохнул, показывая обрубки пальцев: — Знаешь, как я потерял их? Нет, потому что я никому этого не рассказывал. Но теперь… Я сделал правильный выбор. Он был тяжелым и болезненным, но правильным. И каждый раз, когда я считаю себя слабым и никчемным, то смотрю на правую руку. Вижу, что потерял, лишь бы остаться самим собой. И мне нравится такой расклад. Ведь рядом с чем-то уродливым, всегда есть что-то… Другое, — обхватив ее пальцы в свои, парень провел ими по одинокому шраму, который остался от встречи с ножом. Тем самым ножом, которым угрожали Ангеле когда-то.       Склонившись к его культям и незаживающему ранению, блондинка коснулась кончиком своего носа по неровности кожи, шепча: — Я стану лучшим врачом. Буду стараться так сильно, что кости сотрутся в порошок, а глаза зальются кровью. Но я стану лучшей. Буду помогать людям, как мои родители. И дождусь того мужчину, чтобы бросить отказ ему в лицо. И пускай будь что будет. Я стремлюсь к тому, чтобы рядом со мной не было смертей. Ни одной, — упершись подбородком в ее золотые волосы, Гэндзи также тихо ответил: — Я смог признать это сам себе лишь тогда, когда увидел настоящую тебя. Ту, что не боится правды и видит в людях истину. Я… Я не знаю, как это объяснить, но… — его язык стал опасно заплетаться, а алкоголь этому точно не помогал. Но сейчас, когда он ощущал ее сердцебиение, как свое, а их дыхание было одним, Шимада вздохнул. — Я не знаю, как выглядела моя Мать. Но мой Отец рассказывал, как увидел Ангела с изумрудными глазами перед собой. И этот образ, который стал моим ориентиром… Я искал его всю жизнь. Менял женщин, как перчатки и не воспринимал их всерьез. Может, потому что не мог знать, что такое настоящая женщина. Может потому, что образ чего-то яркого и светлого застыл перед глазами, не знаю. Но сейчас… Как только я смотрю на тебя, то передо мной появляется тот самый Ангел. Ангел с голубыми глазами, — улыбка с примесью слез появилась на лице девушки, когда она всмотрелась в его зрачки: — Скажи мне, только честно. Ты любил Лену? — не отрывая взгляда, Шимада кивнул: — Думаю, что да. Но понял это слишком поздно. Одна блондинка объяснила ненароком, что значит это чувство. А ты? — облизав губы, Ангела вздохнула, чувствуя прохладный ветерок Калифорнии у себя на затылке: — Я тоже склонна к такому ответу. Я влюбилась в Лусио. Но потом… Поняла, с кем ему будет лучше, — сближаясь с ней, студент коснулся ее ноги: — Сделала правильный выбор? «-Ничего особенного. Просто очередная заучка, — наплевательски подумал он на физ-ре, едва увидев перед собой блондинку.       Зардевшись еще сильнее, Окстон поднялась на цыпочки, слегка поцеловав его в щеку: — Только не зарывайся сильно, ладно? Ты хороший парень, Гэндзи Шимада, — тот, улыбаясь, коротко поклонился, оставляя свой пиджак у нее. Уходя, он махнул рукой, говоря: — В моем Клане других не держат! — засмеявшись, Окстон выдохнула, сжимая кулаки и подпрыгивая на месте.        Вечер удался… — Что? — спросила она у Ангелы, мотающей головой: — Он же просто… А, ладно, сама поймешь. — Да. Мне не нравятся богатые мальчики, которые не видят дальше своего раздутого эго. — О, только тебя не хватало, — прохрипел он, замечая идущую навстречу Ангелу. Не зная почему, но Циглер начинала раздражать его с каждым днем все сильнее и сильнее. Наивная дурочка, стремящаяся за своей мечтой. Как же это по-детски глупо… — Тебе правда он настолько не нравится? — Не то чтобы… Просто мне кажется, что он… Не знаю, пытается казаться кем-то другим. И это раздражает меня еще сильнее! Неужели нельзя просто взять и не выпендриваться… — Прости, если постоянно мешаю тебе. — Странно. Ведь я хотел сказать тоже самое. — Разберись в себе, Гэндзи. Может, тогда ты и станешь самим собой, а не той тенью человека, которой ты являешься. — Решил сделать так, чтобы я чувствовала себя виноватой? Думаешь, что бросив Лену ты стал лучше в чьих-то глазах? Не думай так, понятно? Она изначально была твоей игрушкой… — Да, когда-то была. Но не сейчас. Не сейчас… — Что у тебя с рукой?! — Всего лишь плата за то, чтобы избавиться от всех цепей. — Просто хотел предложить… — Сесть вместе? — Дай мне руку. — Все нормально, просто я никак не привыкну ко всем этим перелетам и… — увидев протянутую ладонь Шимада, девушка обхватила ее, чувствуя теплоту пальцев. Гэндзи, улыбнувшись, положил другую руку ей на острое плечо: — Ты привыкнешь к этому. — Теперь тебе стало легче? — О че-е-ем ты? — блондинка, ударяя его кулаком в плечо, спустилась на ряд сидений ниже: — Все это время ты словно был одержим идеей стать лучше Лусио. — Наш спор окончен, — вернувшись к Циглер, сказал Шимада. Девушка, сжимая себя, спросила: — Ну и что? Кто из вас, идиотов, закончил все это? — Лусио. — Ого, хоть кто-то оказался умнее… — Не умнее. Он победил меня. Так что наше пари закончено, — похлопав ноющими пальцами по плечу швейцарки, парень оставил едва видимый след. — Ты ведь тоже видела его глаза, да? — спросила в другой комнате Амели. Ангела, понурив голову, кивнула: — Именно этого я и боюсь. Гэндзи, он… — Да, один из Шимада. У них на роду написано быть чудовищами, так что… — сжав холодную руку Лакруа, Циглер стиснула зубы: — Не все они такие. Тебе ясно? — Тебе помочь? — с беспокойством спросила Ангела, появляясь перед глазами так внезапно.       Вся их небольшая процессия, мгновенно вынырнув на воздух, пыталась отдышаться, пока Гэндзи спросил: — Ты же знала, что будет. Почему мою руку-то не отпустила? — Циглер, смахивая золотые волосы назад, засмеялась, выплевывая часть океана: — Думаю, раз уж страдать, так всем. — Я хочу, чтобы сегодня на Празднике ты была со мной, — произнес спортсмен, смотря на ее острый подбородок. Циглер, вновь протянув губы в улыбке, наклонилась к своему плечу: — Странная просьба. Там ведь будут все наши и… — Да. Но я про другое»       Сейчас все это перемешалось в одном круговороте из эмоций и воспоминаний, заставляя ноги подкашиваться от чувств. Никто не мог знать, что на душе у этого Шимада. И никто не мог знать ее. Но теперь… Теперь они в одной связке секретов, которых не знал никто. И это подталкивало к действиям. — Да. Думаю, я сделала правильный выбор, — улыбаясь, прошептала Циглер, целуя Гэндзи. Тот, ощущая соль ее слез, принимал это. Ведь только так они смогут стать лучше. Принять все темное внутри самих себя, оставаясь на свету. Быть лучше, стараться стать лучше, понять, что есть «лучше». И это они найдут в себе. Он на это надеялся.       Ведь один раз эта блондинка уже спасла его, вырвав из кровавых оков своего Клана.